Алина молча отложила ручку, встала, вышла в коридор, обняла меня и сказала:

– Я так рада!

– Я тоже…

В это мгновение из своего кабинета вышел Франц, чтобы проводить последнюю пациентку.

Он направился к нам, лицо у него было грустным.

– Ты пришла попрощаться?

– Мужчины и правда ничего не смыслят в женщинах, – пробормотала Алина, не выпуская меня из объятий. – Посмотри на нас внимательно, дурья твоя башка, – сказала она, обращаясь к Францу. – У нас что, несчастный вид? Она пришла сказать, что остается!!!

Франц просиял. Он привычным жестом погладил бороду, но я видела, что его глаза заблестели.

– Я думал, тебе сделали предложение, от которого ты не смогла отказаться…

– Кто вам это сказал?

– Одна представительница фармацевтической лаборатории.

– Вы принимаете представительниц фармацевтических лабораторий?

– В качестве пациенток, не в качестве коммивояжеров. Она сообщила мне, что уже несколько недель в их кругах ходит слух, что региональная представительница прибрала к рукам молодую женщину, талантливого хирурга, чтобы отправить ее работать с влиятельным пластическим хирургом в Женеву. Она спросила, не знаю ли я, кто эта молодая женщина, она слышала…

– Что вы ей ответили?

– Ничего. На тот момент я еще не знал, что речь идет о тебе. В любом случае, я бы ей ничего не сказал. Нельзя позволять собой манипулировать красивым молодым женщинам, которые приходят каждый год, чтобы сдать мазок, хотя сдавать его совсем необязательно…

– …и которые делают это для того, чтобы вытянуть из вас информацию.

– Да, или чтобы понять, что я за фрукт и какие препараты прописываю! Каждый раз, приходя ко мне, она спрашивает, какой метод контрацепции предпочитаю я. И очень разочаровывается, когда я отвечаю: «Тот, который выбирает женщина».

– Минуточку! – воскликнула я, отстраняясь от Алины и подходя к Карме. – Если она сказала вам об этом до того, как я здесь появилась, значит, вы, – я ткнула пальцем в его халат, – знали, что я могу уйти.

– Да, – признался он без малейшего чувства вины.

– Но ничего не сказали.

– Не сказал. У меня принцип – никогда не портить отношения из-за сведений, которые я получаю от третьих лиц. Эти сведения могут оказаться либо ложными, либо преувеличенными, либо искаженными. А еще это может быть манипуляцией. Знаешь, сколько гадостей мне о тебе наговорили?

– Каких гадостей? – возмущенно воскликнула я.

– Неважно. Ревность всегда заставляет говорить невесть что. Думаю, и тебе про меня много всего рассказали…

Я покраснела:

– Да…

Я молчала. Алина взяла меня под руку:

– Хорошо, будем считать, что вы поговорили. А теперь, – она обратилась к Карме, – снимай халат и идите ужинать.

*

Через пятнадцать минут мы вошли в крошечное кафе неподалеку от больницы, о существовании которого я и не подозревала. Женщина лет сорока с седеющими волосами и шиньоном поздоровалась с Кармой и усадила нас в спокойный уголок.

– Итак? – спросил Карма прежде, чем я успела сесть. – Почему ты остаешься у нас?

– Потому что я…

– Должность твоей мечты еще не освободилась, и ты подумала: почему бы пока не поработать здесь, так?

– Нет! – сказала я, удивившись, что он не выслушал мой ответ. – Мне не нужна эта дурацкая должность.

Он наклонил голову на бок, но промолчал.

Понимаю.

– Хорошо. Вы не будете задавать мне этот вопрос, и я сама буду решать, хочу я об этом говорить или нет. Понятно?

Он улыбнулся во весь рот:

– Хорошо, а вот я хочу об этом поговорить!

Я рассказала ему об исследовании, о документах, об отчете, который меня попросили сделать.

– Ммммм… Новый метод восстановительной хирургии, который позволил бы лечить крупные ожоги, женщин с изуродованными органами и – почему нет? – подростков и взрослых третьего пола, которые этого захотят, это действительно интересно…

– Да. Но вчера вечером во время разговора с Бейссаном я вдруг поняла, что Матильда Матис мной манипулирует. Она играла на моем интересе к такого рода хирургии, чтобы завербовать меня.

– Это я понял, но… Это не совсем то, чем ты хотела заниматься, правда?

– Да, – с грустью ответила я. – Я мечтала совсем не о том, что предлагал Бейссан. Частная клиника, которую он создал в Женеве, занимается не восстановительной хирургией. Он с большим удовлетворением сообщил мне, что его график расписан на полтора года вперед. Но его будущими пациентами будут вовсе не раненые и не калеки. Это будут преимущественно представители высшего общества, большинство из которых – женщины. Как я поняла из документов, которые мне на изучение дала Матильда, проведенное ими исследование было исследованием на переносимость, и цель его – избежать побочных эффектов. Это был не терапевтический опыт. Детей третьего пола они использовали в качестве подопытных кроликов и тестировали на них метод, который они за баснословную цену предложат мужчинам-политикам или стареющим промышленникам, желающим подправить грудь, бедра или киску своей… шлюхе!

–  О, нет!  – воскликнула хозяйка кафе, которая стояла у нашего столика, зажав в руке карандаш и блокнот. – Здесь так говорить не принято, милочка! Ты уверен, что она адекватная, Франц?

– Абсолютно, Коринна. Просто она злится, вот у нее и вырвалось. Принеси-ка нам блюдо дня и два бокала божоле.

– Будет сделано, док! – сказала Коринна и убрала блокнот в карман, а карандаш – в шиньон.

Я взяла бумажную салфетку и аккуратно разрезала ее на одинаковые полоски.

– Я понимаю, – сказал Карма. – Понимаю, почему ты не хочешь эту должность и почему у тебя такой подавленный вид.

– Да? Правда?

– Конечно. Твоя цель – исцелять, а не зарабатывать как можно больше денег. Ты чувствуешь себя обманутой и злишься. Ты злишься на этих людей за то, что они водили тебя за нос. В который раз медицинское открытие, потенциально очень важное, пойдет на пользу не тем, кто нуждается в нем в первую очередь, а тем, кто может за него заплатить.

– Больше всего я злюсь… на себя.

– Правда?

– Правда, – ответила я, глядя ему в глаза. – Потому что тридцать секунд я не могла решиться, думала: «Если я пойду туда работать, какую пользу я смогу из этого извлечь? Я овладею этой техникой и потом, лет через пять, предложу ее тем, кто в ней нуждается».

– Понятно. И что?

– Это мерзко, правда?

– Нет. Это по-человечески. И это логично. Любой человек, способный сомневаться и наделенный нравственностью, подумал бы так же. Будь я на твоем месте, я бы тоже об этом подумал. Но… что заставило тебя в конце концов отказаться?

– Не знаю. Много всего. Отвращение к тому, что мной манипулируют, заманивают как маленькую девочку, показав конфетку. И потом, фразы, которые мне вспомнились. Особенно одна. Я прочла ее в ваших бумагах на прошлой неделе.

– Какая?

– «Тело пациента – это не пробирка и не черновик».

–  Мммм…

– Этот метод, каким бы многообещающим он ни был, остается экспериментальным. Его не… этично тестировать ни на богатых людях, ни на младенцах третьего пола. Поэтому я вам благодарна.

– За что?

– За урок, который вы мне преподали.

Он покачал головой и вздохнул:

– Нравственность была в тебе и прежде. Она всегда в тебе была. А в остальном ты действуешь как все умные и чувствительные люди, когда им предоставляют шанс: ты учишься сама. Уроки этики тебе преподали пациенты. Мне бы очень нужна ревизия…

– Что вы имеете в виду?

– Два блюда дня. – Молодая женщина в фартуке подошла к нашему столику и поставила на него две тарелки с кусочками мяса и макаронами под соусом.

– Спасибо! Что это?

– Ягненок. Фирменное блюдо нашего кафе.

Карма развернул салфетку и принялся резать мясо. Оно оказалось таким мягким, что поддалось без труда.

– Вчера я ездил к директору больницы. Домой.

– К нему домой?

– Да, в его служебную квартиру. Чтобы попросить возобновить финансирование отделения.

– Ясно… – сказала я, пережевывая мясо. – Mamma mia…

– Да, – улыбнулся Карма. – В первый раз я тоже так думал.

– Вы поехали обсуждать финансовые вопросы к нему на квартиру?

– Не совсем так. Я поехал его шантажировать.

Я вытаращила глаза.

– Не буду вдаваться в подробности… Я консультировал человека, очень приближенного к директору. Несколько раз. Разумеется, я никогда с ним об этом не говорил. А еще я лечу его жену. В благодарность за мой труд его жена периодически приглашает меня на чай… – Он глотнул вина, поставил стакан и посмотрел на меня. – Время от времени мне приходится проверять, не родилась ли у кого-нибудь дурная мысль «перестроить» семьдесят седьмое отделение. Я боюсь не за себя: мне становится страшно при мысли о том, что все, что нам удалось построить – Анжеле, Алине, девочкам из отделения ДПБ и мне, – кому-то однажды может показаться тем, что оно есть на самом деле, – отделением, которое оказывает услуги многим женщинам, но которое, с точки зрения руководства больницы, совсем не рентабельно.

– Да, к тому же, госпитализация пациентов без разрешения…

– Да, и это тоже…

– При чем тут супруга директора?

– Она, конечно, не знает, что я принимаю этого другого человека, очень приближенного к ее мужу. Я никогда ей об этом не говорил. Но иногда – например, вчера – я ей звоню и говорю, что зайду на чай. Она с радостью меня принимает. Я выражаю ей свою надежду на то, что это маленькое отделение, куда она время от времени приходит на консультации и куда направляет некоторых своих подруг, и впредь сможет спокойно функционировать… Разумеется, она убеждает меня, что так оно и будет, что ее муж, который занимает свою должность уже очень давно, сделает все возможное, чтобы все оставалось как есть. Конечно, она заговорила с ним об этом в тот же вечер. А на следующий день директор мне позвонил и заверил в своей поддержке.

– Понимаю. Однако, зная вас, я думаю, что вы никогда не скажете его жене… или я ошибаюсь?

– Нет. Но ему есть в чем себя упрекнуть. И он знает меня не так хорошо, как ты.

– Но… Вы не делаете ничего предосудительного.

– Конечно, делаю. Я постоянно заставляю его сомневаться. Если бы я был совершенно честен, я бы сказал ему, что, что бы ни случилось, я никогда не выдам его секрет. Тогда он мог бы закрыть отделение и выгнать меня, ничего не опасаясь!

–  Вы этого не сделаете!

– Верно. Я не могу этого сделать. Верность пациенткам для меня важнее этических обязательств перед ним… Это означает, что я не вправе давать урок морали – никому! Помни об этом, когда снова займешься самоедством. Я ничем не лучше тебя. Прежде чем принять решение, я всегда обязан взвешивать все «за» и «против». И ты увидишь, что иногда решения приходится принимать, не будучи до конца уверенной в себе…

– Я буду об этом помнить, – сказала я, глядя на последний кусочек мяса в своей тарелке.

(Вздох.)

– Они часто здесь готовят ягненка?

– Каждый раз, когда клиент просит пустить его на кухню, – ответил Карма с лукавой улыбкой.

*

– Итак, – сказал он, поднимаясь по ступеням отделения. – Ты объяснила, почему не едешь в Женеву, но не сказала, почему хочешь остаться здесь. Ты могла бы уйти куда угодно…

Осторожно , Сэнсэй. Если ты думаешь, что я признаюсь тебе в любви…

– У меня появилось много подруг, – сказала я, толкая дверь.

–  Это еще что за черт!  – воскликнула Алина.

– Что случилось?

– Компьютер тупит!

В окне карты пациентки компьютер вывесил тревожное сообщение: