Ну, уж нет, как бы не так! Строгое воздержание до установки спирали и в течение трех последующих месяцев – это была шутка. Когда медную спираль устанавливают женщине в течение цикла, спираль обладает противозачаточными свойствами независимо от того, сколько раз женщина занималась любовью как до установки спирали, так и после! Да, я знаю, что в одной капле содержатся миллионы сперматозоидов, но это к делу не относится. Подожди, я объясню. Представь… Что? Песня Рисе Барье [76] , которую пели «Братья Жак» [77] ? Да, знаю. Я видела их на сцене, когда была маленькой, тогда я, конечно, не понимала, что они поют, но хорошо помню слова, и позднее, внимательно их слушая, я смеялась до слез. Им удалось сделать так, что мы представили триста миллионов сперматозоидов, которые энергично работают жгутиками, пытаясь добраться до яйцеклетки. А помнишь последний эпизод фильма «Все, что вы всегда хотели знать о сексе», в котором – в центре группы мужчин в белых костюмах – Вуди Аллен в своих огромных очках подробно описывал братьям ужасную «огромную резиновую стену, в которую мы упираемся и которая мешает нам пройти»? Было очень смешно. В конце эпизода он превратил своих сперматозоидов в парашютистов, они спрыгнули и скрылись из виду, так что для описания моей истории про спираль эта метафора не подходит. Знаешь, когда мне захотелось найти метафору и объяснить это женщинам так, чтобы было одновременно забавно, понятно и не слишком грубо, я в конце концов нашла аналогию… Да, я искала, поверь! Сначала я попробовала взять образ из природы, например: сперматозоиды – это детеныши черепахи, которые, выбравшись из спрятанных в песке яиц, мчатся к морю и бросаются в воду… Этот образ мне очень понравился, прилив и отлив океана – это как намек на движения страсти, на проникновение, на эротический поток секреций из живота женщины… Получилось красиво, но этот образ все равно не подошел, потому что детеныши черепахи не искали яйцеклетку, чтобы ее оплодотворить, а росли и превращались во взрослых черепах, но все равно это было красиво, поэтично, но не подходило, было даже немного тревожно, что сперматозоиды превращались в матке в черепах, понимаешь… Ничего страшного, я согласна. Тогда я стала ломать голову – да, у женщин голова тоже есть, и мне плевать на твое мнение,  – чтобы придумать другой образ, и однажды вечером, под душем… что значит, что на мне было? Ты что, принимаешь душ в одежде? О, какой же ты глупый, как будто иначе ты не можешь представить меня голой… Не мешай, ладно? Итак, стоя под душем, я пыталась представить свои сперматозоиды, то есть мужские сперматозоиды… Нет, дорогой мой, не любого мужчины, разумеется, твои сперматозоиды, величественные и сильные, – и вдруг у меня случилось истинное озарение Жанни! Да, да, ты увидишь! Если отдалиться и посмотреть на сперматозоид сверху, на что он будет похож? А? Скажи! Парни должны сразу догадываться… Не знаешь? Держу пари, ты не угадаешь: шлем велогонщика. Понимаешь? Если посмотреть на него сверху и упростить, то профилированная форма шлема мотоциклиста в точности – да, да, поверь мне! – повторяет форму сперматозоида, и тебе остается лишь представить, как оттуда, из глубины шлема, торчит хвостик, с помощью которого он двигается вперед – это заднее колесо. Теперь понял? Я не сомневалась! Это же очевидно! Твои сперматозоиды, если на них посмотреть сверху, – это гонщики «Тур де Франс». Они выскакивают из твоего длинного тоннеля на полном ходу, маленькими порциями, и мчатся по вагинальной дорожке, которая серпантином ведет к шейке «Тур де Матка». Они карабкаются вверх, некоторые уходят в отрыв, другие спешат за ними, а остальные остаются в хвосте, у них больше нет сил крутить педали, понимаешь? Но они крутят педали, крутят как сумасшедшие, а вокруг зрители, которые бросают им бутылочки, чтобы они освежились, или обливают их водой, понимаешь? Собрав все силы, они плывут в складках влагалища, среди восхитительных, питательных, животворящих соков женщины, изнемогающей от желания, – и они крутят и крутят педали, а ты смотришь на них сверху, на вертолете установлена камера, и видишь, как они мчатся вперед по извилистой дороге. Они крутят и крутят педали, потому что знают, что там, за шейкой матки, их ждет прелестная девушка, и тот, кто доберется до нее первым, не только поднимется на самую высокую ступень пьедестала, но и сможет поцеловать ее взасос – победителю можно все, – и ему разрешат не только окатить публику шампанским, но и, если ему повезет, в тот вечер между ними возникнет симпатия, он наградит эту прелестницу своей мощной бело-кремовой струей. Победителю ни в чем не отказывают, и прелестная девушка ему тоже ни в чем не откажет – да, я знаю, это образ сомнительный, поэтому когда я озвучиваю эту метафору пациенткам, то образ шампанского я опускаю… То есть… для них я его опускаю. О, какой же извращенный у тебя ум! Дай мне продолжить, из-за тебя я совсем сбилась. В моем примере никто не достигает вершины пьедестала. Ну вот, сейчас я нажму на «стоп» – и жжж! обратно перемотаю этот отрезок и вернусь к тому моменту, когда мы из вертолета наблюдаем за трассой, камера снимает гонку сверху, одна группа уходит в отрыв, все участники согнулись над рулем, теперь ты видишь их даже в профиль, миллионы отважных потных сперматопедистов, которые изо всех сил жмут на педали по такой жаре, проглатывают километры извилистой вагинальной трассы удовольствия и видят свет там, внизу, при входе в шейку «Тур де Матка», и думают о прекрасной девушке-яйцеклетке, прекрасной Фаллопе, которая восседает там, наверху, на трубе. И тогда – ты достаточно образован, чтобы знать, какие бывают девушки, что это не всегда получается тогда, когда ты на это надеешься, или когда хотел бы, чтобы они тебя ждали, – девушка-яйцеклетка совсем не хочет, чтобы три сотни миллионов сперматопедистов ее раздавили (однако нельзя сказать, чтобы мысль о том, что они в нее войдут, Фаллопу не радовала)! Только время поджимает, и девушке-яйцеклетке уже не уйти по-английски – у нее же нет велосипеда! – сперматопедисты неуклонно приближаются к ней. До сих пор они выглядели симпатичными и безобидными, но как только прошли шейку – началась совсем другая история: они превратились в полчища Аттилы, выкатились на эндометриальную степь, и дальше я рассказывать ничего не буду, ты и сам все знаешь. Что делать, думает красавица яйцеклетка. Позвать на помощь? Протрубить в трубу и вызвать подмогу? Нет, это девушка современная, она достает мобильный и звонит великому бородатому жрецу в белой тоге, который священнодействует в двух кварталах от нее. Потому что великому жрецу в белой тоге известны все секреты зачатия, и он лучше всех знает, что делать, чтобы избавить красавицу яйцеклетку от полчища трех сотен миллионов сперматопедистов и участи худшей, чем смерть. Он берет длинный жезл, направляет его в небо и взывает к ВКС-Всемогущей! Разумеется, поскольку великий жрец пользуется расположением ВКС-Всемогущей, связь появляется сразу, и, как Моисей в Десяти заповедях, он воспаряет над вагинальной трассой, на которую твой хороший ммм… длинный тоннель продолжает извергать своих безумных гонщиков, простирает руки и потрясает жезлом над головами сперматопедистов. И тогда вокруг волшебного жезла образуется медная спираль, ионы меди рассыпаются и превращаются в тучи агрессивной мошкары. Молекулы, принесенные ветром ВКС, затемняют небеса и сеют панику среди сперматопедистов, которые начинают нервничать, падают и устраивают затор на вагинальной трассе, отныне погруженной во мрак. Благодаря ВКС, благодаря тучам, медная мошкара разлетается и безжалостно кусает сперматопедистов в ноги, мешает им крутить педали и рвет их шины. ВКС знает, как это тяжело, когда ты устал крутить педали и рвется шина, приходится слезать с велосипеда и идти дальше пешком. А если все товарищи вокруг тоже попадали или теперь идут пешком, то об ускорении приходится забыть, гонка прекращается. Поскольку мошкара многочисленна и слетается отовсюду, неважно, сколько сперматопедистов вырвались из твоего большого – ммм… хорошего – тоннеля и бросились к вершине вагинальной трассы, чтобы достичь шейки «Тур де Матка», они приходят в замешательство при виде огромных туч и погибают от жестоких укусов. Да, знаю, это немного эпично, и, чтобы придумать девочкам рассказ поприличнее, я урезала бюджет и склонилась к более библейской версии, сделав упор на спортивной метафоре: велосипедисты, шейка «Тур де Матка», наивная, но не глупая девушка-яйцеклетка, которая поняла, что организатор гонки ее обманул, показав ее по телевизору, что после прохода сперматопедистов она рискует оказаться в положении (потому что известно, эти парни, несмотря на свое название, далеко не все п**ики). Тогда девушка-яйцеклетка, которая, наверное, хочет сохранить то, что у нее под шасси, для мужика на «феррари», зовет на помощь местного представителя сил правопорядка – в образе простого бородатого сторожа, – который грузит в прицеп своего трактора три тонны гвоздей, забирается на вершину шейки и рассыпает их на трассу, провоцируя столкновение, о котором ты уже знаешь. Или он арендует ВКС-цистерну – гормональную спираль – и выливает на вагинальную трассу тонны литров вязкого гормонального масла, и теперь, сколько бы сперматопедисты, склеившиеся большими группами, ни крутили педали, они все равно остаются на месте. Они прилипают к трассе, а бородач и красавица яйцеклетка незаметно исчезают… Понимаешь, объяснить это нетрудно, всю эту науку жизни, достаточно найти подходящие образы, и всем все будет понятно…

*

Не знаю, рассмешат ли тебя мои глупости, но в то утро, подъезжая к 77-му отделению, я немного нервничала (да, я знаю, пятница, суббота и воскресенье, когда мы набрасывались друг на друга, сплетались воедино, не отпуская друг друга ни на минуту и не разрешая друг другу спать, когда я, вздрогнув, открывала глаза, чтобы удостовериться, что не сплю, что ты правда здесь, что оцепенение, онемение, пот, влажные клейкие волны, которые окатывали меня с головы до ног, были волнами бесконечных объятий, свитых тел, безумной любви, – пятница, суббота и воскресенье, говорю я, я занималась любовью, пила из твоего рога изобилия, а ты не давал покоя моей флейте Пана [78] , но этим утром… я вспомнила об этой метафоре, о велосипедистах, о вагинальной трассе, такой спокойной и мирной перед грозой, – и расхохоталась, мне это было необходимо, это добавило мне храбрости, потому что, честно говоря, мне было немного не по себе).

Мне предстояло, впервые с тех пор, как я повзрослела, раздеться догола перед мужчиной, который не был моим любовником, и, впервые в жизни, подняться по ступенькам лесенки, положить обнаженные бедра на край пропасти, раздвинуть ноги, поднять их на подставки и выставить напоказ свою женскую сущность, совершенной формы, очаровательную, с розовыми губами и окаймленную шелковыми волосками. Этот изысканный орган, нежный, сочный, истинно женский, если бы в верхней его части не было клитора, прямого, как палка, длинного, как два колпачка ручки, который, независимо от моей воли, затвердевал как жезл Моисея.

Впервые в жизни я собиралась показать свой третий пол врачу, и у меня на это были веские причины: уже три дня, как я почти не смыкала глаз и снова делила ложе с мужчиной, которому впервые понравилась моя странность , который любил меня с тех пор, как познакомился со мной и который любит меня до сих пор. (Правда? Хорошо. Что? Нет, просто чтобы убедиться.) Конечно, я собиралась выставить себя напоказ по веской – что я говорю? – великолепной противозачаточной причине, показаться мужчине, которого я уважаю и который уважает меня, и я шла на это, твердо уверенная в том, что ничего плохого со мной не случится, но все же я чувствовала себя неловко, я все думала о том дне, когда напала на того типа в интернатуре, подсунув ему свой рог единорога под самый нос. Поднимаясь по ступенькам к стеклянной двери, я подумала: разве не собираюсь я сегодня сделать то же самое, разве не собираюсь продемонстрировать тому, кто этого не просил, зрелище, на которое он смотреть не собирался? Не злоупотребляю ли я расположением и чуткостью моего учителя, моего Сэнсэя, человека, который помог мне заново открыть себя, гида, который посвятил меня в тайны женской души, так бесцеремонно подставляя ему под нос свою анатомию?

А потом я подумала: «Может быть, это испытание. Не такое испытание, которое, по мнению многих, посылается нам небом или адом, но испытание, на которое я иду добровольно. Может быть, фиаско в интернатуре потерпел не мужчина, которому я показалась голой, а я сама. Может быть, мне необходимо почувствовать себя самой собой (помимо непреодолимого желания отплатить этому придурку его же монетой, помимо непреодолимого желания заняться любовью с любимым мужчиной) и раздеться на глазах у того, кто держится посредине, ровно между ними».

Войдя в коридор 77-го отделения, я увидела, что что-то изменилось: двойная дверь, там внизу, сразу за конторкой Алины, была широко распахнута. Дневной свет освещал пол в коридоре. Я подошла ближе и увидела, что дежурную комнату переоборудовали в кабинет для консультаций. У окна поставили письменный стол, с помощью большой передвижной ширмы выделили зону для осмотра, сломали перегородку уборной и поставили шкаф с инструментами, а душевую превратили в кабину для переодевания.

Когда я заглянула в новый кабинет консультаций, Франц Карма мыл руки.

– Нравится?

– Очень. Но… это согласовано?

– И да, и нет. Роддом обзавелся новыми дежурными комнатами рядом с родильными залами, поэтому я и сказал, что мне нужен еще один кабинет, потому что теперь нас двое.

– Вы хотите сказать…

– Да. Это твой кабинет. Добро пожаловать.

Мне захотелось броситься ему на шею и расцеловать, но я сдержалась, я не хотела быть похожей на маленькую девочку, которая благодарит папу за подарок. И это было не совсем то. Это был подарок, но не подарок отца дочери. Это был подарок в благодарность тому, кто пришел на помощь и примкнул к общему делу.

Я соединила ладони перед лицом, поклонилась в знак благодарности и смирения, и в ответ он тоже поклонился.

Он вытер руки, закрыл дверь кабинета и спросил:

– Ты успела купить ВКС?

Я достала из сумки продолговатую коробку:

– Я побежала покупать ее в субботу вечером, за пять минут до закрытия аптеки.

– Вот как? – сказал он, подмигнув. – А я-то думал, что ты все выходные провалялась в теплой…

– Я так бы и сделала, если бы мне было чем кормить пятерых человек на протяжении трех дней.

– Пятерых человек?

– Это Жоэль так шутит. Когда я сильно влюблена, то, кажется, будто я ем за четверых.

– Понимаю, – сказал он, мягко забирая у меня коробку. – У тебя есть ко мне вопросы, или…

– Нет, – сказала я, – я в курсе. И потом, вы же все будете объяснять мне во время процедуры, не так ли?

– Да.

Он пошел к столику и стал готовить поднос с инструментами, а я вошла в кабину для переодевания.

– Я сниму только низ, правильно? – шутливо спросила я.

–  Как пожелаешь. Видишь, мы даже халаты для пациенток купили.

На полке я увидела сложенные в стопку халаты и быстро развернула один из них, короткий, красивого зеленого цвета, на кнопках, очень простой, вроде тех, что носят женщины в американских фильмах.

Я сняла трусы и вздрогнула:

– Можно не снимать носки?

Он засмеялся. Мне нравилось, как он смеется.

Я вышла из кабины для переодевания и посмотрелась в зеркало. Я надела твою рубаху: так, даже если я стояла прямо, она закрывала бедра, и я была похожа на Жаклин Биссет в фильме «Буллит», мне это казалось очень сексуальным, а также более целомудренным, я собиралась показать ему свое непростое устройство лишь в последний момент и не хотела, чтобы он увидел его прежде, чем я лягу на кресло.

Я подошла к нему, в носках, он медленно повернулся, улыбнулся, протянул руку, пробормотал: «Добро пожаловать» – и отодвинул скользящую занавеску, открыв моему взору новое гинекологическое кресло, из тех, что я еще никогда не видела. Заметив, что я ищу лесенку, он показал, что поставил ее сбоку. На долю секунды я перестала понимать, что происходит, я не могла найти свои ориентиры, это ненормально, я никогда не поднималась на гинекологическое кресло, я…

Тогда он сделал то, что делал со всеми пациентками: успокоил меня и пригласил подняться на кресло:

– Видишь ли, бремя условностей очень тяжелое, много лет я жаловался, что у меня нет подходящего материала, техники, администрация ничего не хотела слышать, но когда появилась ты, я подумал: почему меня это останавливает? Если я хочу работать с хорошим инвентарем, я могу его себе позволить и все тут; и все же это кресло я купил благодаря тебе (тогда я заметила, что новое кресло по меньшей мере в полтора раза больше обычных. Заметив мое удивление и замешательство, Франц улыбнулся, и я поняла, что у кресла нет стремян, что его две части расположены горизонтально и что он предлагает мне лечь набок, повернуться к нему спиной и принять английскую позу ), подумав, что так удобнее, целомудреннее, скромнее: женщины не обязаны раздвигать ноги, чтобы лечиться.