Вчера она вошла, села, едва взглянув на меня, опустила глаза, помолчала несколько секунд , а потом решительно посмотрела и сказала:

«Мне немного неловко все это вам рассказывать, но вы приняли меня без записи, остальные пациентки ждут, и я уверена, что у них гораздо более веские причины приехать сюда сегодня вечером, чем у меня. Поэтому вначале я хотела бы вас поблагодарить за время, которое вы мне уделите, потому что мне плохо, очень плохо, но я не больна, поэтому не имею права жаловаться.

Понимаете, у меня для счастья есть все. Я замужем уже двадцать лет, и мой муж… чудесный человек. Работящий, нежный, он готов ради меня на все. Ради нас. У нас трое детей, два мальчика и девочка. У них все хорошо, они красивые, умные, здоровые. У мужа высокая должность, он работает в Банке Франции. Я тоже работаю, у меня частичная занятость. Я – консультант по семейным делам. Нет, не в больнице, а в ассоциации по поддержке беременных женщин, когда беременности угрожает опасность. Я отвечаю на звонки и принимаю женщин. Я делаю все, чтобы убедить их не прерывать беременность. По-моему, абортов сейчас слишком много. Все мои дети были желанными, и я не могу примириться с мыслью, что их… убивают, ведь именно так называется процесс лишения жизни. Но я не настолько наивна, я знаю, что к большинству этих женщин жизнь жестока. Я знаю, что жизнь трудна. Она трудна даже тогда, когда у тебя есть все, а когда у тебя нет ничего… Когда они звонят, я их успокаиваю, когда они приходят на прием, я их выслушиваю и стараюсь понять. Зачастую понять их очень непросто, потому что то, что они мне говорят, для меня абсолютно бессмысленно. Я не знаю, каково это – не иметь работы. Я не знаю, каково это – когда в доме нет мужчины. Я не знаю, каково это, когда твои родители дерутся или пьянствуют. Всего этого я не знала. Я не знаю, каково это – вступать в сексуальные отношения против своей воли. Я не знаю, каково это – забеременеть, когда ты этого не хочешь. Нет… Я знаю, что такое существует, я уже давно не верю в Санта Клауса, но представить себе, каково это, я не могу. Это выше моего понимания. Но я чувствую и вижу, что женщины, которые приходят ко мне поговорить о беременности, которой они не хотят, которой никогда не хотели… что они страдают. Я не всегда понимаю, от чего они страдают: от того, что беременны и хотят сделать аборт, от того, что не могут вырастить этого ребенка, от того, что имели сексуальные отношения с мужчиной, которого не любили или который их принудил к этому, – но я вижу, что они страдают. Я это чувствую. Я делаю все, что в моих силах, чтобы облегчить их страдания, приободрить, чтобы они приняли решение, о котором впоследствии не пожалеют… И это непросто, потому что для них верного решения не существует. Они беременны, а не хотели этого, они не хотят быть беременными, не хотят этого ребенка. Некоторые думают – наконец-то, это будет наш первый малыш, а для некоторых этот ребенок уже лишний. Я… то есть мы, наша ассоциация, пытаемся убедить их сохранить беременность и родить ребенка, не принимать поспешного решения, необратимого, ведь уничтожить жизнь – это необратимо. Я знаю, что иногда выбора нет и иногда это лучший выбор, поскольку ребенка ждут страдания или он рискует родиться больным и заставить страдать всю семью. Но порой я думаю, что этого можно было бы избежать, что можно сделать так, чтобы женщины не страдали и не убивали ребенка в своем чреве, не убивали детей, которые могут стать хорошим людьми – врачами или адвокатами, архитекторами или музыкантами. Я знаю, что это нельзя знать наверняка… но если это нельзя знать наверняка, значит, это все же возможно. И вот, понимаете, я объясняю это женщинам, чтобы они поняли, что ребенок, которого они носят, ребенок, который еще не сформирован, еще не рожден, может стать лучшим, что случится с ними в жизни. Конечно, они думают, что это худшее, что с ними могло случиться, потому что они в настоящем, а не в гипотетическом будущем. Тогда я им говорю, что есть решения промежуточные – например, отдать ребенка в другую семью, людям, которые не могут иметь своих детей, их тоже немало, и это не менее гуманно, чем поехать в другую далекую страну и усыновить ребенка, который никому не нужен, который мог бы умереть от руки матери, которой он больше не нужен, от голода, от болезни, или выжить и побираться на грязной улочке, или торговать своим телом. Но я знаю, что женщине трудно отказаться от ребенка, которого она только что родила. Наверное, это менее трудно там, в далеких странах, где ничего нет, кроме детей, которые рождаются то и дело и которые могут умереть в любой момент от голода, потому что их мать сама до того тощая или больная, что ее груди больше не дают молока. Там возможность отдать своего ребенка тому, кто сможет его прокормить, вырастить и обучить, – там для некоторых женщин это благо. Но здесь отдать ребенка, которого ты не хочешь, паре, которая только об этом и мечтает… большинство женщин сочтут это за отказ от малыша, за дурной поступок. Парадокс, не правда ли?

Я вижу, что вы киваете и терпеливо меня слушаете, и наверняка думаете про себя: «Это все хорошо, но она не говорит главного. Она не рассказывает о себе». И вы правы, я всегда увлекаюсь, когда говорю о чем-то постороннем. Я не люблю говорить о себе. То есть не любила, пока…

Ох, не знаю, с чего начать, но не хочу отнимать у вас время. Раз уж я сюда приехала, нужно рассказать все до конца. Я не из тех женщин, что отступают перед трудностями, знаете, когда я была маленькой, мама говорила, что восхищается моей силой воли, и я не понимала, о чем она говорит, ведь я была совсем маленькой, но теперь я понимаю: я никогда ничего не делаю наполовину. В этом моя сила… и моя слабость. Когда я чему-то отдаюсь, то полностью, без остатка. Есть одно выражение, которое это очень хорошо характеризует. Как оно звучит?.. А… вот так: без оглядки.

Что это я говорю? Наверное, я вся красная. Я уверена, что в глубине души вы считаете меня сумасшедшей, раз я рассказываю невесть что. Я знаю, что все это непонятно, что я вам рассказываю слишком подробно – и все это для того, чтобы не говорить о самом главном. Чтобы не говорить правду. Не говорить, что привело меня сюда.

Еще чуть-чуть – и я бы не пришла вовсе. Я ходила к доктору Галло. Это мой гинеколог. Я хожу к нему нечасто, очень редко с тех пор, как родила детей. После того как родилась моя дочь, у меня не было нужды к нему ходить, не было контрацепции. Когда родилась дочь, он спросил, не нужна ли мне контрацепция, я никогда ничем таким не пользовалась, и сказала, что особой надобности в этом нет, я не понимала, для чего она нужна…

Но в последнее время я была в таком состоянии, что мне было необходимо кому-нибудь довериться. И конечно, я не знала, к кому обратиться. Понимаете, о том, чтобы обратиться к нашему семейному врачу, не могло быть и речи: я знала, что он никому не расскажет, но не понимала, как он потом сможет серьезно принимать моего мужа в случае надобности или лечить моих детей. Это было невозможно. Возможно, он никому об этом и не расскажет, но не сможет лечить их так же, как лечил до сих пор, а я не могла рисковать, понимаете? Дети, муж – это для меня почти все.

Тогда я вспомнила о докторе Галло. В конце концов, подумала я, он – врач. Он должен уметь выслушивать женские секреты, ведь, по сути, я занимаюсь тем же: слушаю, как женщины рассказывают свои истории, делятся секретами. Он сможет закрыть это в сердце и не отражать это в карте…

Я вижу, вы не пишете. Вы только написали мое имя на карте. Могу я вас кое о чем спросить… о чем-то очень важном… очень важном для меня? Я знаю, что с профессиональной точки зрения неправильно ничего не писать в карте, и я, конечно, не знаю, что вы будете делать, когда я отсюда выйду – или когда вы вежливо закончите консультацию, сказав, что у вас много работы, но при этом думая, что я чудовищна, – и, честно говоря, я не хочу этого знать, но мне бы хотелось, чтобы вы поразмышляли… и, если это покажется вам возможным, если это не заставит вас изменить своим убеждениям, нарушить клятву… Я бы хотела, чтобы вы подумали, можно ли ничего не писать о том, что я вам рассказала… что расскажу, о том, что я все это время пытаюсь вам сказать… Понимаете? Я не настаиваю, не хочу, чтобы у вас появилось чувство, будто я вас шантажирую или пытаюсь вами манипулировать, это совсем не так.

Я пытаюсь…

Я пытаюсь найти силы, чтобы сказать вам это.

Конечно, понять это трудно, но сказать это должно быть очень просто. И услышать. Я знаю, что можно слушать, не понимая, потому что сама занимаюсь этим два раза в неделю, в ассоциации. По средам, по телефону, и по пятницам после обеда, когда принимаю женщин. Я слушаю женщин, и они рассказывают мне вещи, которые я не понимаю, а иногда не хочу понимать, но я их слушаю. Я вижу, что, когда я их слушаю – не пытаясь понять или оттолкнуть, понимаете? – им становится легче. В результате они не всегда принимают решение, которое я приняла бы на их месте, но, по крайней мере, им больше не больно. Это их больше не угнетает. Я никогда не хотела никого угнетать, а сегодня мне хотелось бы этого меньше всего. Тогда я подумала: я пойду к доктору Галло, он принимал у меня роды, я одна из его пациенток, он не знает меня лично, моего мужа знает только внешне, он никогда не лечил моих детей и не знаком с моими подругами, которые все, в отличие от меня, рожали в клинике Сент-Анж. Следовательно, мой рассказ его не смутит, и это никак не отразится на его консультациях с другими людьми. Он – компетентный врач, он меня выслушает, он меня услышит. И когда я ему все это расскажу, мне станет лучше. Это не решит мою проблему, ее ничто не решит, но мне полегчает, я это вижу по женщинам, которые рассказывают мне свои истории. Если это помогает им, а у них зачастую нет ничего, это поможет и мне, ведь у меня для счастья есть все.

С этими мыслями я записалась к нему на прием. Прием состоялся сегодня. В половине седьмого вечера. Сегодня я была его последней пациенткой. Я подумала, что ему хватит времени, чтобы меня выслушать. Я не хотела, чтобы меня торопили. Я не хотела задерживать пациентку, которая ждала бы своей очереди после меня, поэтому я попросила секретаря записать меня последней и после меня никого не записывать, даже если доктор Галло ее об этом попросит. Хорошие секретарши умеют выкручиваться и всегда заставляют шефа поступать так, как нужно им. Сильви я знала, потому что часто звонила ей по поводу женщин, которых принимала в ассоциации.

Я приехала вовремя. Я знала, что он может задержаться, но не хотела рисковать, чтобы вдруг ему не пришлось меня ждать. У меня было полно времени. Я приготовила ужин мужу и детям, предупредила их, что вернусь поздно, за них я не беспокоилась, мне это было необходимо, чтобы полностью сосредоточиться на том, что я собиралась сказать… на том, что лежало у меня на сердце. Я долго размышляла, часами прокручивала это в голове – ив конце концов решила начать вот так, просто, без обиняков, не придумывая никаких предлогов, никакой, не знаю… женской болезни. Я заметила это во время работы с женщинами, вы это наверняка тоже замечали – люди такой профессии, как ваша, всегда все замечают: пациентам, которые приходят к консультанту, или врачу, всегда необходим предлог, мотив. Порой никакого предлога нет, и тогда они его выдумывают. Когда у моих подруг есть секрет, которым они хотят поделиться, они придумывают предлог, чтобы пойти к гинекологу, или психологу, или астрологу, или не знаю к кому еще. Проверив человека своим предлогом, они рассказывают об истинной причине своего прихода на консультацию, и чаще всего эта причина в том, что они скучают, или им хочется рассказать о своей жизни так, как будто они болтают со школьной подружкой, будучи уверены, что эта подружка – которой они платят за то, чтобы она их выслушала, – не пойдет и не расскажет об этом другим подругам, они совсем не хотят, чтобы те были в курсе.

Но я пришла не болтать. Я пришла, чтобы рассказать о том, что раздирает меня на части. Я решила войти в кабинет доктора Галло, сесть и, когда он спросит, что меня к нему привело, просто сказать: „Я пришла поговорить с вами, потому что у меня тяжело на сердце“.

Так я и сделала. Я очень гордилась собой, тем, что смогла это сделать, и ожидала, что он ответит мне так, как я ответила бы на его месте, как я пытаюсь отвечать, когда женщина садится передо мной или просит поговорить с ней по телефону. Я ожидала, что он поднимет глаза и скажет: „Я вас слушаю“ или „Рассказывайте, что произошло“.

Но он этого не сказал.

Он посмотрел на меня непонимающим взглядом, взглянул на часы, наклонился ко мне, соединил руки перед собой на столе, как будто собирался сделать мне признание, и с улыбкой, которая показалась мне отвратительной и насмешливой, сказал: „Но, милая моя, я ведь не кардиолог…“

Мгновение я сидела молча, удивленная, шокированная… униженная. Затем поднялась, взяла сумку и плащ и вышла, не обернувшись. Оказавшись в коридоре, я бежала до самого входа в отделение, знаете, до той двери, что выходит во внутренний дворик, где паркуются машины «Скорой помощи» и грузовики. Я прислонилась к стене и буквально стала кусать пальцы, потому что повела себя так глупо, а еще – чтобы не заплакать… Я искусала их до крови, вот, смотрите…

Не знаю, сколько времени я там простояла, не двигаясь, боясь, что закричу. В какой-то момент я поняла, что нужно идти, не могу ведь я простоять там весь вечер. Меня ждали дома.

Я оставила машину на улице, и мне нужно было пройти через отделение консультаций. Я просунула голову в дверь отделения и осмотрела коридоры, чтобы не натолкнуться на доктора Галло. Мне было стыдно, я была в ярости. Я увидела, что дверь его кабинета открыта и оттуда выходит санитарка с половой щеткой. Тогда я пересекла холл и услышала, как звонит телефон. Медсестра сняла трубку и ответила, что в это время нужно обращаться в отделение неотложной помощи УГЦ-Север, что там гинеколог дежурит круглые сутки.

Не раздумывая, я пришла сюда, назвала свое имя, села в зале ожидания и стала ждать. Увидев вас, когда вы провожали предыдущую пациентку, я почувствовала, что смогу вам все рассказать, открыть вам свое сердце и признаться, что сегодня вечером, после консультации, я пойду к Патрику и что в первый раз в жизни, в сорок один год, я займусь любовью. Я никогда не занималась любовью с мужем. У меня были… сексуальные отношения… на протяжении нескольких недель… три раза за двадцать лет, чтобы родить детей. Я очень привязана к мужу, я благодарна ему за все, что он для меня сделал, для нас, но я никогда не была в него влюблена. Полгода назад в ассоциации я познакомилась с Патриком. Он воспитатель. Мы с ним ровесники. Он шел с совсем юной женщиной, которую приютили в общежитии, где он работает. Я увидела его – и сразу в него влюбилась. А он в меня. С той первой встречи мы созваниваемся каждый день, трижды за день, и уже полгода, как я хочу его, как никогда не хотела ни одного мужчину, потому что до него ни одного мужчину не хотела. В тот вечер я приготовила ужин мужу и детям – я знала, что поеду к Патрику, в его студию, за общежитием, в котором он работает, и займусь с ним любовью. Но это… это только предлог, только начало того, что я хочу вам рассказать. То, что терзает меня больше всего, что тяжелее всего давит на мое сердце, – это не то, что я влюблена (это хорошо!), не желание, которое я к нему испытываю (оно такое сильное!). Меня терзает уверенность – вы надо мной посмеетесь, да я и сама знаю, что никогда ни в чем нельзя быть уверенной, – но я уверена, что мне понравится заниматься с ним любовью, что мне захочется заниматься с ним любовью еще и еще, потому что каждый раз это будет лучше, острее, пронзительнее, а поскольку я не пользуюсь контрацепцией, я забеременею. Нет. Нет, я не хочу контрацепцию. Я не хочу предохраняться. Я хочу заниматься любовью ради любви, и я знаю, что, если не буду предохраняться, могу забеременеть. Но если я забеременею сейчас, в сорок один год, это будет первая беременность по любви, понимаете? Я обожаю своих детей, но… как вам это сказать? Я так боюсь показаться вам чудовищем… Каждый раз, глядя на них, я чувствую, что мне чего-то не хватает. Я не знаю, сколько это продлится – у нас с Патриком, – я не хочу этого знать, просто пока это есть, я хочу пережить это на полную катушку, и если забеременею, я знаю, это будет ужасно, но за последние полгода я думала об этом сотни раз, и я готова. Если я забеременею, и речи не может идти о том, чтобы убить ребенка, тем более речи не может идти о том, чтобы потребовать от мужа вырастить этого ребенка как своего. Я ему обо всем расскажу, мы разведемся, я возьму всю ответственность на себя. Мой муж – хороший человек, я знаю, что он не помешает мне видеться с нашими детьми и сможет вырастить их так, как следует. А я справлюсь, найду работу и воспитаю ребенка одна, если потребуется, зато смогу сказать себе, а позже и ему, что забеременела по любви… впервые в жизни. Понимаете?»

*

Вчера, выслушав ее рассказ , я не могла пошевелиться, не могла вздохнуть, не могла ничего сказать. Я просто тупо кивнула и сказала: «Понимаю».

Она пустила слезу одну-единственную, поднялась и сказала: «Спасибо, доктор» – и ушла, оставив меня в полном замешательстве.

А сегодня она опять сидит передо мной. Она попросила назначить ей консультацию. Она села, и я забыла все, я выбросила ее историю из своей жизни и из своей памяти, и все же я сказала первое, что пришло мне в голову:

– У вас тяжело на сердце.

Это были ее слова.

Тогда она посмотрела на меня, улыбнулась и сказала: «О, да, вы меня сразу поняли, вы поняли, что я больше не могу молчать…»

Она опустила голову и пробормотала:

– Никогда не думала, что можно так страдать…

Мое горло сжалось, и я промычала: « Ммм… »

Сегодня, как и вчера, по ее щеке скатилась слеза, но на этот раз это не была слеза боли. И сегодня утром ее лицо светилось.

Она сказала:

– Вчера, уходя от вас, я взяла одну из брошюр, что вы оставили в зале ожидания.

– Каких брошюр?

Она достала из сумки один из проспектов, которые мне передала Алина перед тем, как отправить меня в отделение неотложной помощи: «Выбираем контрацепцию».

– Все, что я вам вчера сказала, пошло мне на пользу, освободило меня. Я поехала к Патрику и… провела самую чудесную ночь в своей жизни. Мы не предохранялись. Я хотела все чувствовать, и я не жалею. Но… – она протянула ко мне руку, – внимание, с которым вы меня слушали, заставило меня еще раз подумать о моей истории, и я поняла, что нельзя все смешивать. Я влюблена, сегодня утром я уверена в этом еще больше, чем вчера, и я уверена, что хочу забеременеть по любви. Но не сегодня и не через две недели. Это было бы неправильно. Ни для меня, ни для Патрика, ни для моего мужа, ни для моих детей – тех, что есть у меня сейчас, а также для того или тех, что у меня еще, возможно, будут. Тогда я решила прийти к вам. По пути зашла в аптеку. Я могла бы купить «таблетку на следующий день», но здесь я прочитала, – она указала на брошюру, – что существует другой метод экстренной контрацепции, еще более эффективный… – она покраснела, – который прослужит мне больше одного раза. Сегодня я хочу свободно заниматься любовью с мужчиной, которого люблю, и беременеть не тороплюсь. Больше всего я хочу просто жить…

Она открыла сумку, достала пластиковый пакет, извлекла из него картонную коробку и, широко улыбаясь, протянула ее мне:

– Не могли бы вы установить мне спираль?