У меня раскалывалась голова. Это можно было предвидеть: три вечера подряд я забывала выпить гормональные таблетки, а накануне вечером и вовсе решила их бросить. Зачем? У меня нет ни парня, ни малейшего желания его иметь.

Каждый раз, просыпаясь с мигренью, я подолгу не могу прийти в себя и слезть с постели. Нужно на чем-то сосредоточиться, чтобы забыть об ударах молотка внутри черепа.

Я перевернулась на спину, посмотрела на потолок и попыталась написать на нем слова, фразу, текст, который привел бы меня в чувство. Иногда это помогало, я погружалась в мысли и засыпала снова, несмотря на боль.

В то утро, уставившись в светлый потолок (должно быть, утро было исключительно теплым), я вспомнила, что однажды, в самый разгар учебы в интернатуре, я решила составить список парней, с которыми переспала или пыталась переспать. Он начинался примерно так:

–  Ж.-П., в лицее в пятом классе (в лабораторном классе). Он мог бы быть моим первым, но в последний момент не смог, у него не встал, а я не знала, как «выпрямить» ситуацию.

– Бернар, в лицее в предпоследнем классе (в туалете). Мой первый настоящий парень. Сказано, сделано, забыто. Он даже не выглядел удовлетворенным. А я тем более. Одна подруга сказала мне, что он очень милый. Тогда я считала, что этого достаточно.

–  Улисс, летом, после экзамена на степень бакалавра [41] . Нет, в выпускном классе у меня парня не было, все были тупые, и я старалась найти парня в другом месте…

Мне показалось, что я кого-то забыла…

Закончив писать, я поняла, что заполнила уже три страницы, а список не завершила. В первые годы учебы на факультете моих приключений на одну ночь было не счесть. Мне хотелось перепробовать все, и мне было наплевать, что обо мне говорят. Но я никогда не спала со студентами-медиками: мне не хотелось, чтобы мне докучали. Куда лучше было подцепить в кафе студентов с литературного или искусствоведческого факультета.

Одно время я подумывала о том, чтобы позировать обнаженной, но это была чистой воды провокация. Я понимала, что всем будет неловко. Теперь, оглядываясь назад, я не сомневаюсь, что не вынесла бы взглядов девушек.

Найти партнера было нетрудно. Молодых парней, желающих перепихнуться, всегда хватало. Я ходила к ним. Я не хотела, чтобы они знали, где я живу. И я сразу понимала, хотят они со мной встречаться или нет. Самое обидное, что они никогда не смотрели на меня, прежде чем наброситься. Только потом они рассматривали меня более внимательно и замечали, как я сделана. Если в их взгляде появлялся хотя бы намек на отвращение или даже на удивление, это был сигнал к тому, чтобы одеваться. Мне не хотелось ни отвечать на вопросы, ни смущенно молчать. Возбужденные, они приходили, чтобы заняться любовью с девушкой, которая показалась им легкодоступной. Когда все было позади, они открывали глаза и, обнаружив, какой товар я им подсунула, чувствовали себя обманутыми.

Только Пьеро и он, увидев или ощупав меня, не отпрянули в ужасе.

Пьеро ничего не сказал. Совсем-совсем. Ему было нечего говорить. Он принял меня такой, какая я есть. Мне было легко, я не задавала себе вопросов, но я прошла мимо чего-то важного. Я не поняла, что он меня любит.

С ним все было иначе. Не знаю, любил ли он меня. Знаю, что я к нему привязалась, но в итоге наши отношения зашли в тупик. Он ждал от меня слишком многого.

Мне не хватало секса, но со встречами на одну ночь было покончено. После отношений с ним другие мужчины меня не интересовали, в то время как с Пьеро я иногда позволяла себе побаловаться. Вероятно, в надежде встретить кого-нибудь еще, кому я бы не показалась монстром. Пьеро ушел по моей вине, и я встретила его, случайно… или мне так повезло. Двое мужчин меньше чем за три года, и оба хотели быть со мной – это удача. Еще неизвестно, повторится ли такой шанс.

Я не хотела начинать охоту. Не хотела видеть смущенные взгляды и неловкие движения. Не хотела слушать глупости, которые обрушиваются на меня, стоит мне снять трусы.

Парни лгут не меньше девушек, и я не обращаю внимания, когда мне говорят, что я красивая; с теми, кто так говорит, как правило, все плохо заканчивается. Мне не нравится, когда у меня спрашивают, чем я занимаюсь, и делают вид, что им это интересно. Мне нравятся парни, которые общаются со мной как с равной. Как будто я одна из них. Которым нравятся интеллектуальные поединки, даже если они состязаются с женщиной; которые умеют выигрывать без тщеславия и проигрывать элегантно. Которые умеют ждать. И убираться прочь, когда я решаю от них избавиться. Которые не воображают, что я превращусь в маленькую покорную девочку только потому, что горю, а они умеют меня охладить.

Так вот, встретить такого парня у меня шансов меньше, чем найти иголку в стоге сена. Впрочем, оглядевшись вокруг, я понимаю, что, кроме него, никто этим требованиям не соответствует. Кроме разве что… Карма. Да. Знаю. Просто у меня мигрень, поэтому я и готова в этом признаться, ведь в своем нормальном состоянии мне было бы больно это сделать, но это так. Он меня бесит, но он никогда не относился ко мне как к пустому месту. Он умеет слушать, когда я говорю ему все без обиняков, и не смотрит на меня свысока. Конечно, я никогда не подпущу его к себе ближе чем на двадцать сантиметров, но если говорить об интеллектуальной составляющей…

*

Вчера, после ухода последней пациентки, Карма сказал:

– Если я правильно понял, ты увидела женщину холодную и лишенную всяческих эмоций. А я увидел совсем другого человека.

Он замолчал, и по его глазам я поняла, что его мысли где-то далеко.

Я ждала продолжения, но через какое-то время он взглянул на часы: «Уже поздно», поднялся, перешел на половину для осмотра и начал уборку.

– Уборщица не придет?

– Поздно. Сегодня пятница. Завтра здесь никого не будет. Только в маленьком отделении, чтобы ухаживать за госпитализированными. Если я хочу, чтобы в понедельник здесь было чисто, я должен убраться. Ты не могла бы отнести это акушеркам? Они отправят его в стерилизацию.

Он указал на таз, в который мы целый день складывали использованные инструменты. Я открыла ящик, из которого мы их доставали.

– Разве не нужно его наполнить?

– Конечно нужно. Посмотри, чего не хватает, и попроси, чтобы они дали тебе стерильные наборы. – Заметив мое удивление, он объяснил: – Нас укомплектуют не раньше середины недели. Так что нужно брать инструменты там, где удается их найти. Все акушерки довольно сговорчивы, кроме одной или двух, но сегодня вечером их нет. Только не проси их в присутствии врача или интерна.

Я пошла по коридорам к родильным залам. Через приоткрытую дверь «естественного» зала я увидела женщину, которая кормила грудью новорожденного. Вооружившись фотоаппаратом, по размеру не меньше головки ребенка, отец снимал крупные планы.

Лицо акушерки, которая вышла из родильного зала, показалось мне знакомым. При виде меня она улыбнулась, и по улыбке я ее вспомнила. Я встречалась с ней во время своей предыдущей стажировки. Она заканчивала учебу. У нее возникли какие-то проблемы с другой девушкой-интерном, и мне пришлось вмешаться.

– Доктор Этвуд! Здравствуйте!

– Здравствуйте… Шарлин?

– Да! Вы меня помните?!

– Вы… ты сейчас работаешь здесь?

– Одна женщина досрочно ушла на пенсию. Я узнала об этом в день, когда она собиралась об этом объявить, и сразу попросила взять меня на ее место. Мне повезло, эту должность никто не хотел занимать…

– Я удивлена, что ты захотела эту должность…

– Я подумала, что этим случаем необходимо воспользоваться. И потом, я больше не боялась. Благодаря вам.

Я покачала головой. О чем это она?

– Я не сделала ничего особенного.

– Напротив! Вы помогли мне выстоять, не поддаться этой выскочке. И всем остальным, кто хотел меня унизить. Для меня это было очень важно.

Для меня тоже, дорогуша…

Шарлин разрешила мне позаимствовать стерильный материал роддома и достала из шкафа коробку с одноразовыми инструментами и полудюжиной зеркал и спиралей, оставленных там представителем производителя.

– Здешние врачи ими никогда не пользуются, но за ними приходят от Франца.

– Ты… знаешь Франца?

Может, все дело в тоне, которым я это произнесла? Она покраснела и опустила глаза:

– Не то чтобы очень хорошо, но его здесь все знают. Так здорово, что он есть. Я очень счастлива, что вы будете с ним работать. Многие девчонки говорили, что вы ни за что здесь не останетесь, что вы слишком упрямая, что будете пытаться показать себя, а я всегда была уверена в обратном. – Она улыбнулась еще шире. – Я слышала, что вы нашли общий язык.

Значит, сведения у всех разные…

Я была так удивлена, что не знала, что ответить. Чтобы потянуть время, я невольно промычала: «Мммм…» Она снова рассмеялась и сделала нечто еще более удивительное: подошла ко мне и поцеловала в щеку.

Когда я вернулась в 77-е отделение, Карма уже навел в кабинете порядок, снял с гинекологического кресла простыни и поставил на него табуретку и скамеечку, перевернув их вверх ногами.

– Разложи инструменты.

Я разложила инструменты по выдвижным ящикам, повесила на место халат – и, надевая плащ, увидела, что он вернулся с ведром, из которого торчали половая щетка и тряпка.

– Увидимся в понедельник? Это будет последний день…

– А раньше не удивимся? Я думала, вы заставите меня еще раз подежурить ночью в маленьком отделении…

Он оперся о щетку:

– А… ты не забыла… У тебя действительно отличная память! Читая роман и дойдя до половины, ты помнишь все, что прочитала?

– Если роман интересный, то да. Но я редко читаю. Когда истории вымышленные, у меня возникает ощущение, что я зря теряю время.

– Вот почему тебе скучно на консультации… – пробормотал он.

Мне снова захотелось спросить, что он имеет в виду, но он меня опередил:

– Что касается дежурства, мне очень жаль, что я говорил с тобой в таком тоне. Я вовсе не хотел тебя заставлять. Катрин чувствует себя неважно и может умереть в любую минуту. Дежурный врач должен быть готов к такому повороту событий.

Я пожала плечами:

– Мне уже приходилось констатировать смерть…

Он наклонил голову:

–  Мммм…

Снова я почувствовала себя круглой дурой. Но теперь это ощущение вызвало не его поведение, а тон моей фразы, хвастливый и незрелый, тон ребенка, который хочет показать родителям, что уже все понимает.

Внезапно я представила, как Катрин безжизненно лежит на кровати, простыня натянута до шеи, ее лицо мертвенно-бледно, голова неловко повернута, а рядом с кроватью обливаются слезами мужчина и девушка-подросток.

Я покачала головой: Какая же ты глупая, девочка!  – и сказала:

– Мне очень жаль. В такой ситуации больше подойдет человек… более опытный.

– Да, – задумчиво ответил Карма. – Опыт важен. Но важнее всего присутствие.

Я не была уверена, что поняла его до конца, но энергично кивнула.

– Кто будет дежурить на этих выходных?

– Сегодня вечером – Коллино, он всегда дежурит по пятницам. А завтра и в воскресенье – я. До понедельника.

– До понедельника.

Изнуренная и подавленная, я взяла такси и поехала домой.

*

Я стала думать о том, есть ли у этого типа сексуальная жизнь. И вообще, может ли он? Есть ли у него женщина, которой бы хотелось с ним спать? Да, да, у каждого свой вкус. И я не знаю вкусов всех женщин.

В общем и целом, мне не нравится, как он на них смотрит. Мне его взгляд кажется… неопределенным, и это меня смущает. Я не знаю, любит он их или ненавидит, восхищается ими или презирает, хочет ли защитить от всего человечества или запудрить им мозги. Из пациенток, которых я видела вчера, большинство пришли впервые, но некоторые уже его знали и слушали так, будто ждали, что он раскроет им глаза. Или изменит их жизнь.

Хотя – очень странно так говорить, ведь я наблюдаю за ним совсем недолго, – мне кажется, что это он меняется.

Хотя бы в отношении меня.

Накануне он уже не спрашивал, есть ли у меня вопросы. Каждый раз, когда он провожал пациентку до двери, я ждала, что он скажет: «Ей хотелось поговорить», или «Ей нужно было выговориться», или «У нее тяжело на сердце», или другую подобную банальность. Но нет. Он передавал мне карту, если мне нужно было что-то записать, и, когда я поднимала глаза, спрашивал: «Что вы об этом думаете?» Это меня удивило, но мне нужно было многое сказать, и я говорила. Иногда он выслушивал меня молча, изредка кивая, как будто ему нужно было это обдумать.

Иногда он на меня набрасывался, иногда выслушивал. Чего он хочет, в конце концов? Глядя на него, я впадала в смятение. Я забывала принять таблетку и делала черт знает что, решила бросить таблетки, не думая о последствиях. А еще у меня жуткая мигрень, и все из-за него!