Я бы хотела быть слепой, чтобы не видеть, что происходит. Я не хочу, чтобы они на меня смотрели. Не хочу видеть их губы, которые произносят: Все в порядке, увидимся вечером, Сесиль!  – когда они подходят ко мне, вернувшись вечером с работы, и говорят: До скорого, глядя, как я поднимаюсь в спальню.

Я бы хотела быть глухой, чтобы не слышать, как они подходят к двери, как спорят, кому из них войти первым: Теперь моя очередь, в прошлый раз ты был первым / В прошлый раз я не мог, я был пьян / Мне наплевать, сегодня моя очередь / Хорошо, только не затягивай, как в прошлый раз / Ха, ты же знаешь, какая она! Она не двигается, так что мне приходится поднапрячься, чтобы кончить, а ты вообще в прошлый раз пошел первым и усыпил ее, и я чувствовал себя полным идиотом / Да, но я устал, черт побери, мне не хотелось, но она ничего не хотела слышать, она всегда хочет, чтобы ее трахнули, это ненормально, что она просит нас это делать каждый вечер, бог мой, она же еще девчонка / Ей двадцать три, она уже не девчонка, и, в любом случае, она ничего не решает…

Я не хочу слышать, как открывается дверь, как их силуэты на фоне света в коридоре входят один за другим, не хочу слышать, как они снимают штаны, извиваются, стараясь поднять член, как приближаются, не хочу ощущать их дыхание у себя на носу.

Я не хочу чувствовать, как они ко мне прикасаются, как руки одного раздвигают мои бедра (первые несколько раз мне было больно, а потом я подумала, что, если я ничего не буду говорить и просто позволю им сделать то, что они хотят, все закончится быстрее), руки другого переворачивают меня на живот, и его тело ложится мне на спину всем своим весом. Я задыхаюсь и каждый раз думаю, что умру от удушья, а иногда я удушья не чувствую, ничего не чувствую, ничего не слышу, только понимаю, что он уже слез с меня и ушел. Тогда легкие снова наполняются воздухом, наполняются, как будто я еще недостаточно наполнилась этим, именно поэтому они так хотят выдавить из меня воздух, ведь у меня своего только воздух, больше ничего.

Я хотела бы стать глухой, чтобы не слышать, как второй говорит: Я закончил, можешь ее позвать , как второй открывает дверь и говорит: Все в порядке, дело сделано, я хотела бы стать слепой, хотела бы стать мертвой, чтобы не чувствовать, как она входит в комнату, подходит ко мне, наклоняется и, глядя на меня, говорит: Ну, тебе понравилось?

*

Я осторожно положила руку на колено Сесиль. Она вздрогнула.

– Прости, – сказала я. – Прости меня. Я не буду осматривать тебя так.

Я встала, достала из шкафа простыню и накрыла ее.

Она медленно убрала руки с лица:

– А как тогда?

– На боку. Ты не против?

Она посмотрела на меня, и я ждала, что она повернется ко мне спиной, но она легла, свернувшись клубочком и сжав кулачки напротив рта. Лицом к лицу.

– А… – удивленно протянула я. – Если тебе так удобнее… Сейчас посмотрим.

Я достала одеяло, свернула его в цилиндр и осторожно положила между коленей Сесиль, чтобы ее бедра были разведены именно настолько, сколько мне нужно для осмотра. Натянув новую пару перчаток, я достала из пластиковой упаковки крошечное зеркало для девственниц и показала его ей:

– Я очень осторожно введу этот инструмент тебе во влагалище, чтобы взять у тебя мазок. Хорошо?

Она кивнула.

Я встала на колени рядом с креслом для осмотра. Пододвинула лампу на ножке, приподняла простыню, направила лампу на бедра Сесиль и нырнула с головой под простыню.

Я очень осторожно ввела зеркало, медленно его открыла и один за другим взяла несколько мазков. Над моей головой что-то зашевелилось. Я подняла глаза. Зажав рот одной рукой, другой приподняв простыню, как край палатки, Сесиль смотрела на меня. И, каким бы невероятным это ни казалось, она улыбалась.