– Мне нужно зайти к Алине еще раз? – спросила пациентка.

– Не думаю, – ответил Карма, сжимая ей руку.

– Спасибо вам обоим! Большое спасибо.

– Пожалуйста, – растрогавшись, ответила я.

– Ты придешь сегодня после полудня на консультации? – спросил Карма, когда пациентка вышла за застекленную дверь.

– Конечно. Но к обеду мне нужно вернуться домой, чтобы посмотреть, как там Сесиль. – И опустошить свой склад бумажных салфеток.

– Как она?

– Говорит, что хорошо, но я предпочитаю удостовериться в этом in vivo.

– Ты права.

Он положил карту пациентки на стойку регистрации:

– Больше никого? У нас вынужденный отпуск?

– Да, – сказала Алина, – но уверяю тебя, это ненадолго. Следующая пациентка опаздывает, но она только что звонила, будет через десять минут. Значит, если тебе действительно скучно…

– Что ты предлагаешь? – ответил Карма, с интересом глядя на нее.

Она приподняла груду пыльных бумаг:

– Помоги мне разобраться с картами госпитализации с тысяча девятьсот семьдесят пятого по тысяча девятьсот девяностый год. Они лежат в подвале и ждут, когда кто-нибудь соизволит ими заняться. Отнеси эти и положи в коробку, а мне принеси следующие, я переведу их в цифровую форму.

– Они заставили тебя перебирать бумаги за пятнадцать лет? – возмущенно воскликнула я.

– Меня и всех секретарей акушерской клиники. И в сверхурочные это пересчитать нельзя, разумеется.

– И ты все равно этим занимаешься?

– Когда появляется свободная минутка, я беру горсть бумаг и вношу их в базу данных. Я знаю, что это не моя обязанность, больница должна была нанять кого-нибудь на полную смену, но поскольку это не сделано, на поиск карт приходится тратить массу времени впустую. И на поиск некоторых пациентов.

– Пффф… – прошипел Карма, пожимая плечами.

– Кто такая «пациентка Альфа»?

Этот вопрос вырвался у меня сам, я и не думала его задавать. Подумать над тем, почему он у меня вырвался, я не успела.

Карма опешил:

– А ты действительно непредсказуемая. Кто тебе о ней рассказал?

– Ей посвящено предисловие к «Женскому телу», и в «Случаях из практики», тексте, который вы заставили меня прочесть, вы написали: Но я терплю и остаюсь здесь. Я жду тебя, пациентка Альфа.

Он рассмеялся отрывистым звонким смехом:

– У тебя отличная память, а вот моя память просто ужасная: я и забыл, что такое написал! – Он прислонился спиной к стойке и скрестил руки. – Это выражение придумал Бруно Сакс в память об Оливье.

– Вашего друга с факультета? Автора «Женского тела »?

Он глубоко вздохнул:

– Да. Когда Оливье ушел, мы решили продолжить его дело, сохранить и передать дальше то, чем он хотел поделиться. Это было небезопасно. Мы опубликовали эту книгу, хотя были в то время очень заняты: у Бруно был медицинский кабинет, я занимался семьдесят седьмым отделением. Мы оба регулярно оказывались на грани burn-out [48] . Когда одному из нас становилось особенно плохо, мы созванивались. У нас бывали моменты глубочайшего уныния, мы думали, что боремся с ветряными мельницами и что – с этой книгой или без нее – нам никогда не удастся существенно изменить порядок вещей. Мы сердились на Оливье за то, что он нас бросил, иногда чувствовали себя виноватыми за то, что опускались руки, что появлялось желание уйти и прожить жизнь в другом месте, занимаясь другой профессией. Но однажды случилось чудо. Должен тебе сказать, что на работе мы с Бруно редко сталкивались: он приходил на консультации или делать ДПБ в те дни, когда я занимался другими делами, и мы встречались вне работы.

– Ты хочешь сказать: в те редкие случаи, когда вы уходили с работы, – пробормотала Алина. – Три раза в год…

Он повернулся к ней, но она жестом показала, что отвечать не обязательно и что он может продолжить рассказ.

Карма прокашлялся.

– Мы стояли здесь и болтали, облокотившись на стойку, и тут вошел мужчина лет пятидесяти и спросил, можно ли попасть к доктору Мансо. Разумеется, мы оба были ошеломлены. Я объяснил ему, что Оливье…

– …умер, – тихо сказала Алина, положив ладонь на руку Кармы. – Ты имеешь право это сказать.

– Да, – сказал Карма, легко коснувшись руки Алины прямо перед тем, как она ее убрала. – Оливье умер… Мужчину эта новость очень расстроила. «Какая утрата…» Бруно сказал ему, что мы его друзья, а я рассказал, что мы стараемся работать в том же духе, что и он. Мы рассказали ему о книге, и он спросил: «Значит, вы его духовные наследники?», и мы с Бруно, покраснев, согласились: «Да, если угодно, что-то вроде того!» – «Тогда я передам сообщение вам. Вот оно: больше двадцати лет назад – доктор Мансо тогда был совсем юным интерном в этом роддоме – он принимал роды у моей жены. У нее был сильный сколиоз, который никто никогда не лечил, и деформация таза. Все врачи, осматривавшие ее, в один голос заявляли, что она никогда не родит естественным путем, что нужно делать кесарево. Но она не хотела делать кесарево, она была уверена, что оно ей не понадобится. Я хорошо ее знал, и понимал, что она настроена решительно и что переубедить ее невозможно. Я был на ее стороне, я не мог быть на стороне врачей, которые нам ничего не объяснили и всячески навязывали свое мнение. Хотя, конечно, их слова меня пугали. У нас было ощущение, что все врачи против нас, до того дня, когда медсестра посоветовала нам сходить на консультацию к доктору Мансо».

– Он уже тогда был знаменит своим нестандартным подходом? – удивленно спросила я.

– Особенно среди медсестер и акушерок, – ответил Карма. – Когда пациентка пришла к нему на консультацию, Оливье посмотрел на данные замеров, которые тогда делали с помощью УЗИ, и сказал: «Думаю, головка малыша пройдет. Можно попробовать родить естественным путем. Если ребенок не опустится, придется сделать кесарево сечение, но попробовать стоит». Пациентка сказала: «Но как? Из-за сколиоза я не смогу долго лежать на спине…» Оливье ответил…

Карма посмотрел на меня, как будто ожидая продолжения. Широко улыбаясь, я продолжила:

– «Женщинам не обязательно лежать на спине во время родов…»

– Точно! А поскольку все были против естественных родов – отец Бруно, Авраам Сакс, единственный, кто мог его поддержать, был уже болен, – Оливье сам решил помочь этой женщине родить. Желая убедиться, что беременность проходит без осложнений, он наблюдал за ней очень внимательно. Он готов был заняться ею сразу, как только начнутся схватки, и предложил ей рожать дома, с акушеркой, чтобы избежать давления со стороны больничного окружения. Пациентка и ее муж согласились. Они полностью доверяли Оливье, который, как всегда, объяснил им все до мелочей, простыми словами и совершенно доходчиво. Когда у пациентки начались схватки, Оливье все время находился рядом с ней и регулярно слушал сердцебиение плода (разумеется, мониторинга у Оливье не было). Под его присмотром пациентка вставала и ходила по своей квартире каждый раз, когда ей этого хотелось, во время схваток приседала на корточки, что способствовало раскрытию шейки матки. Короче, он позволил ей рожать так, как она считала нужным. Разумеется, благодаря этому раскрытие прошло легче, без всяких проблем. Ребенок родился сам… или почти сам… без всяких осложнений.

Он замолчал.

– Вы там были? – спросила я, заметив его задумчивость.

Он покачал головой:

– Нет, в то время я был далеко отсюда. Но Анжела рассказывала мне эту историю много раз.

– А поскольку он не уставал ее слушать, эту историю ему рассказывали снова и снова, – заметила Алина.

Карма улыбнулся, как ребенок:

– Подожди, моя история еще не закончилась. Рассказав нам о родах, мужчина признался: «Жена умерла от рака три недели назад. В последние дни мы много говорили о своей жизни, особенно о ее родах, о рождении нашего сына. Она сердилась на себя за то, что ни разу не пришла поблагодарить доктора Мансо за все, что он для нас сделал. Несмотря на протесты коллег, он проявил твердость, поддержал мою жену в ее выборе, он на нее не давил, помогал ей во время схваток и родов, он нас успокаивал, и все это было для нее очень важно. Прежде, из-за сколиоза, который деформировал ее спину и из-за которого она прихрамывала, многие люди относились к ней как к больной, как к инвалиду, и никто не был готов ее выслушать и отнестись к ней как к ответственному человеку. А вот доктор Мансо отнесся к ней серьезно и с уважением. Он сказал, что это нормально, что он ничего особенного не сделал, что она родила ребенка сама, но жена была с этим не согласна. Она сказала, что это «ничего особенного» изменило всю ее жизнь. Она стала иначе смотреть на себя и уже не казалась себе монстром. Сразу после ее родов меня перевели в другой город, далеко отсюда, нам пришлось уехать очень быстро, она все время повторяла, что хотела бы вернуться в Турман и сказать доктору Мансо, как он для нее важен, как он изменил ее жизнь, но время прошло, и вот как все кончилось. Заболев, она заставила меня пообещать, что, если она умрет, я приду сюда и все ему скажу. Мне так жаль, что доктор Мансо умер, я не смогу передать ему сообщение, но вы его друзья, вы продолжаете его дело, и я думаю, что его душа по-прежнему жива, моя жена тоже была бы счастлива это знать. Так что теперь вы…  А ты нашел место!  – Мужчина повернулся к двойной двери, и в это мгновение вошел высокий молодой человек двадцати двух-двадцати трех лет со связкой ключей в руке. – «Ну вот, познакомьтесь с моим сыном, он согласился приехать со мной и поблагодарить доктора Мансо от лица своей матери. Сынок, познакомься, это доктор Сакс и доктор Карма, друзья доктора Мансо, они продолжают его дело. Господа, познакомьтесь, это наш сын Оливье».

Франц Карма снял очки и протер глаза.

– Какая история… – сказала я, тоже протирая глаза. Мог бы отправить меня за носовым платком, прежде чем такое рассказывать, болван!

– Правда? После того как этот мужчина с сыном ушли, мы долго плакали, потому что эта история изменила не только жизнь его жены, но и жизнь Оливье. Позволить женщине рожать дома – двадцать пять лет назад для большинства акушеров это было абсолютное табу. Они беспощадно клеймили всех, кто осмеливался думать, что обойдется без них. А все те, кто поддерживал женщин в этом движении, назывались безумными преступниками или предателями. Итак, когда акушеры клиники узнали о поступке Оливье, они изгнали его из общества, отняли у него учеников и лишили права проводить консультации по акушерству. Постепенно они сделали его жизнь невыносимой, запретили даже входить в родильные залы и запугали всех акушерок и медсестер, которые хотели с ним работать. В итоге вся его деятельность свелась к ДПБ и консультациям по контрацепции.

– То есть ко всему тому, чем великие специалисты заниматься не хотят, – пробормотала Алина.

– Разумеется, он не выдержал. Он уехал из Турмана, стал жить замкнуто в квартире в Бреннсе, собрал всю документацию, какую смог собрать, и выразил все свое разочарование в первом издании «Женского тела». Однажды вечером, завершив работу над рукописью, он написал родным прощальное письмо, запер дверь на ключ, чтобы никто ему не помешал, и выпил смертельный коктейль из лекарств.

– Как жаль, – сказала я, и мое горло сжалось. – Вы рассказали об этом мужчине и его сыну?

– Нет. – Он снял очки. – Во-первых, потому, что в наших глазах Оливье не покончил с собой, а его убили. Во-вторых, потому, что мы с его родственниками договорились никогда не поднимать эту историю – подлецы, загнавшие его, сказали бы, что Оливье был некомпетентным, раз его ругали, и что его самоубийство явное тому подтверждение. Они ведь не знают, что такое отчаяние.

Он замолчал и перевел дыхание. Казалось, его мучает необходимость рассказывать эту историю до конца.

– Мы решили посвятить «Женское тело» его пациентке, но муж и сын этой женщины уехали, не оставив нам ее имени. Бруно решил назвать ее «пациентка Альфа» и использовать этот термин для обозначения той – или того, – кто в первый раз заставил целителя пойти против течения и нащупать в профессиональной жизни свой путь. Потом…

Он задумался и повернулся к Алине.

– Можешь ей сказать, – пробормотала она. Ее глаза были влажными от слез.

– Потом мы подписали соглашение. Видишь ли, мы с Бруно устали. У нас часто возникало желание послать все к черту. Но мы поклялись никогда не позволять злобе и глупости доводить нас до отчаяния. Потому что на самом деле своим поступком Оливье освободил место для тех, кто творит зло. Как и у него, у нас однажды появилась пациентка, которая заставила нас занять позицию за нее, против догм. Тогда мы поклялись держать удар до тех пор, пока пациентка Альфа не подаст нам знак, пока не придет к нам и не скажет, что «эта мелочь», которую мы сделали для нее и которая изменила нашу жизнь, превратив нас в целителей, изменила и ее жизнь. Никогда не знаешь, пригодится ли то, что ты делаешь. Но когда много лет спустя узнаешь, что твое осмысленное решение изменило жизнь одного человека, у тебя есть право думать, что оно изменило и многие другие жизни. Это сигнал к тому, чтобы опустить руки, пойти отдохнуть, уйти и заняться чем-то другим. Если потребуется ждать двадцать лет, пока не появится пациентка Альфа, пусть будет так! Ах, священный Бруно…

Его плечи опустились, как будто на них неожиданно взвалили непосильный груз, и я услышала, что он тихонько застонал.

– Сакс снова встретился со своей пациенткой Альфа, – сказала я, сразу вдруг все поняв. – Какой мерзавец! он бросил вас и уехал, черт! В Канаду! Черт! Черт! Черт! Почему в Канаду, черт побери?

Франц улыбнулся и покачал головой:

– Нет, красавица моя, он меня не «бросил». В определенный момент он просто вышел из игры, как мы и договаривались, и он был прав. Он сделал достаточно, он имел право жить. Поверь мне, то, что он там делает, пойдет на пользу всем нам. Впрочем, я должен рассказать тебе историю его пациентки Альфа, она тоже очень красивая, и я ему очень завидую, потому что, видишь ли, я сомневаюсь, что моя пациентка когда-нибудь… ах, но вот наша опоздавшая, у нас больше нет времени, расскажу тебе в другой раз…

НЕЕЕЕТ!!! Я ХОЧУ УСЛЫШАТЬ ПРОДОЛЖЕНИЕ!!!