Воскресное утро выдалось солнечным и безоблачным. Глядя в удивительно чистую синеву неба, Касси не отыскала ничего, что могло бы омрачить этот, как она надеялась, отличный день. В сотый раз за это утро она расправила безукоризненно отглаженную юбку, но сегодня ей хотелось выглядеть, как никогда, привлекательной.

Накидка выгодно подчеркивала цвет ее глаз, поэтому она надевала ее исключительно по особым случаям. Таким, как сегодня. При мысли о Шэйне глаза смягчились. Она отогнала мрачные мысли, пришедшие в голову вчера вечером. Тот факт, что Шэйн страстно стремился завладеть ее землей, вовсе не означал, что он мог пойти ради этого на убийство дядюшки. Однако, напоминал внутренний голос, кто-то все-таки пошел.

Словно в ответ на ее мысли, она заметила двуколку Шэйна, пылившую по дороге. Быстро надев шляпку, посмотрев в зеркало, поправив заколку для волос с жемчужиной, которая досталась ей в наследство от матери, и еще раз критически окинув всю себя взглядом, Касси приготовилась к встрече.

Она едва дождалась, пока он подъедет. Одно лишь приличие удерживало ее от того, чтобы не распахнуть дверь и не кинуться ему навстречу. Секунды ожидания, пока он выходил из двуколки, привязывал лошадь, поднимался по ступеням крыльца, казались неимоверно длинными. Лицо его вспыхнуло от удивления, когда дверь распахнулась, едва он постучал.

— Быстр, как всегда, — начала Касси, на щеках которой выступил легкий румянец, отражавший ее неловкость от ее собственной поспешности.

— Не быстрее тебя, — ответил он чуть иронично, с радостью замечая красноречивый румянец.

— Не хотелось бы опаздывать к началу службы.

— Мне тоже, — ответил он столь же серьезным тоном, и лишь в глазах светились веселые искорки.

Полностью растерявшись, Касси подхватила сумочку и зонтик.

— Я готова.

Губы Шэйна слегка изогнулись при этих бессмысленных словах, и он, чуть склонившись в сторону двери, произнес:

— После вас.

Касси позволила Шэйну помочь ей подняться в двуколку, затем почувствовала, как экипаж наклонился, когда он поднялся с другой стороны. Взглянув на него из-под края своей шляпки, Касси заметила, что на лице его все еще сохранялось удивление. Она продолжала неотрывно смотреть на него, пока до нее наконец-то дошла вся комичность ситуации. У нее, наверное, был такой вид, словно ею выстрелили из пушки, так она торопилась! Касси чуть наклонила голову, чтобы скрыть внезапную улыбку. Она удивилась, что он до сих пор не расхохотался.

Ее слегка удивила хрипотца, проступившая в его голосе, когда он сказал:

— Мне кажется не вполне уместным целовать тебя перед церковной службой.

— Мне тоже так кажется, — прошептала в ответ Касси, чувствуя, как все ее тело сжалось в томительном предчувствии.

— Далеко не лучший вариант начинать так воскресный день, — пробормотал Шэйн.

— Не лучший, — эхом повторила она, внезапно обнаружив, какой тесной вдруг стала двуколка и как ужасно близко оказался Шэйн.

— О нас будет говорить весь город, — продолжил Шэйн, склоняя к ней голову.

— Будет, — согласилась Касси, чувствуя его дыхание на щеке.

— Мы, вероятно, никогда не услышим конца этого разговора, — произнес Шэйн, его губы замерли в миллиметре от ее губ.

— Никогда, — ответила Касси, совершенно не беспокоясь, даже если соседи станут кричать об этой новости во все горло с крыш своих домов.

— В таком случае, — заявил Шэйн, внезапно выпрямляясь, — нам следует немедленно трогаться.

Она заморгала, стараясь прийти в себя. Шэйн взмахнул бичом, и лошади тронулись в путь. Успев схватиться за край двуколки, Касси попыталась выпрямиться, но вместо этого едва опять не вылетела из коляски.

— Давай-ка держись покрепче. Мы же не собираемся опаздывать.

Касси с удовольствием придушила бы его. И если бы он не насвистывал веселой мелодии, можно было бы подумать, что он разочарован не меньше ее. Она чувствовала себя как тряпичная кукла из кукольного театра, тогда как он был столь же уверен в себе, как бостонский банкир.

Когда они въехали в церковный двор, Касси заметила, как несколько голов повернулись в их сторону с видимым изумлением. Вскинув подбородок, Касси надеялась, что значение воскресного праздника западет в сердца ее соседей.

Шэйн помог ей сойти с экипажа, и когда они направились к дверям, друзья и соседи Шэйна приветствовали его. У самой двери Касси почувствовала, как кто-то дернул ее за рукав. Обернувшись, она увидела женщину, четверо детей которой стояли рядом, держась за ее ситцевую юбку.

— Миз Дэлтон? — нерешительно спросила женщина.

— Да, я Кассандра Дэлтон.

— А я Нелли Портер. Мой муж работает у мистера Лэнсера.

— Да? — Касси ободрила ее, желая узнать, чего добивалась от нее эта женщина.

— Слышала разговор, будто вы учительница.

— Да, была. — Касси почувствовала, как стоявшие поблизости повернули головы, переваривая эту информацию. — В Бостоне. Но сейчас я не преподаю.

— Мне очень хотелось научить своих детей. Могли бы вы взяться за это?

Просьба ошарашила Касси.

— Вы знаете, что сейчас я развожу овец?

Женщина кивнул а.

— Я бы с большим удовольствием дала уроки вашим детям, но боюсь, у меня не будет для этого времени. Вы могли бы…

— Я не умею читать, миз Дэлтон. — Голос женщины прозвучал бесцветно и невыразительно, но Касси почувствовала сожаление и неловкость, проступившие на ее гордом, морщинистом лице. — Но мне хочется, чтобы дети стали грамотными. Мне хочется, чтобы они умели читать, писать, знали арифметику. У нас нет школы, потому что мы никак не можем найти учителя, который согласился бы приехать сюда учить наших детей.

Касси почувствовала, как сердце ее сжалось от жалости и восхищения перед мужеством стоявшей перед ней женщины, решившей сознаться в отсутствии собственного образования, если это могло помочь ее детям.

— Может быть, один-два раза в неделю после ужина, — нерешительно начала Касси, не представляя себе, как ей удастся втиснуть эти уроки в и без того напряженный распорядок дня.

— Спасибо вам большое, мэм. Мой Генри отработает у вас на ферме все, что полагается за учебу.

Касси почти физически ощутила, как толпа недоуменно напряглась.

— Я не собиралась брать с вас плату за уроки, миссис Портер…

— Нам не нужна милостыня. Судя по тому, что я слышала, вам вряд ли помешают лишние мужские руки. — Женщина, как показалось Касси, с трудом сдержала слезы, готовые было брызнуть из глаз, но ее лицо не утратило гордого вида. — Весьма признательна. Если вам что-либо понадобится, приходите к Нелли.

Прежде чем Касси успела ответить, женщина повернулась и растаяла в толпе, входившей в церковь.

— Ты отлично поступила, Касси. — Шэйн крепко стиснул ей руку, предлагая взять его под руку. Так они поднялись по ступеням и вошли в церковь. Касси не знала, не показалось ли ей, что на лицах соседей мелькнуло новое выражение растущего уважения.

Они нашли свободное место и присоединились к хору, уже исполнявшему мелодию. Мелодия торжественного гимна вливалась в ее душу. Касси окинула глазами неприхотливое церковное строение, состоявшее из одного зала. Она поняла, как не хватало ей дружеского расположения соседей и друзей, того, что всю свою жизнь она воспринимала как нечто само собой разумеющееся.

Мелодия закончилась, Касси опустилась на жесткую скамью. Шэйн подсел чуть ближе, чем требовали приличия. Касси взглянула на свою небольшую светлую ладошку, утонувшую в его огромной загорелой руке. Легкое пожатие его пальцев согрело новым и непонятным доселе образом. Она, чувствовала себя защищенной, пользующейся вниманием, желанной. Странно, но ей необходимо было чувствовать сразу все три этих чувства. В данный момент ей хотелось забыть все, что разделяло их.

Первая часть проповеди прошла очень быстро, хотя Касси и не расслышала многое из того, о чем говорил преподобный Бичер. С каждым мгновением она все более явственно ощущала стройное тело Шэйна, прижимавшееся к ней.

Проповедник не переставая говорил. Шэйн как бы ненароком сжал ее руку. Он нежно провел по ее пальцам, погладил вокруг суставов, затем провел вдоль ладони. Каждое его движение вызывало в ней серию микровзрывов. Касси хотелось узнать, понимал ли он, что делал и до чего может ее довести, если будет продолжать свои неторопливые поглаживания.

Когда на пианино зазвучали аккорды гимна «Ближе к тебе, мой Боже», она резко убрала руку. Щеки ее пылали. Касси старалась сосредоточиться на словах песни. Безотчетно заглянув в глаза Шэйну, она увидела в них горящее неуемное желание.

Касси сидела выпрямив спину, в безукоризненной позе, держа себя безупречно. Если бы не улыбка, тронувшая уголки губ Шэйна, она полностью контролировала бы себя.

Когда с последней молитвой служба закончилась и прихожане начали общаться между собой, что составляло такую же часть воскресной службы, как и проповедь, Касси посмотрела по сторонам в поисках признаков ненависти и удивилась, заметив робкие попытки приветствовать ее со стороны тех, кто унижал ее прежде. Неужели так подействовала новость о том, что она учительница?

Одна из дам, которую она помнила по танцам, посвященным помолвке, подошла к ней вплотную.

— Обед на открытом воздухе в два часа, мисс Дэлтон.

Повелительный тон, каким это было сказано, придал словам оттенок приказа, а не приглашения, но, по крайней мере, начало положено.

Касси, немного заикаясь от неожиданности, поблагодарила.

— Э… э… спасибо.

Женщина качнула перьями на шляпке и отошла. Удивленная Касси глядела ей вслед.

— Обед на лужайке, да? — прозвучал у самого уха голос Шэйна, — прекрасное название для куска грязи с несколькими травинками в нем.

— В данный момент это божественно!

Отвечая еще на несколько приветствий, Касси не заметила удивления, появившегося на лице Шэйна. Просто божественно.

* * *

Милисент с облегчением вздохнула, когда сняла корсет и накинула ситцевый халат, завязав пояс на талии. Ринго ушел несколькими часами раньше, так что теперь у нее наконец-то появилось время, которое можно потратить на себя. Они договорились с ним встретиться часов около четырех и вдвоем отправиться на пикник вместо городского воскресного обеда на открытом воздухе. Милисент надеялась, что это означает одно: Ринго хотел того же, что и она — уединения.

Поджаренная с розовой корочкой курица и корзинка с провиантом были готовы, и у Милисент оставалось свободное время.

Взяв в руки небольшое зеркальце, она с разных сторон принялась разглядывать свое лицо. «Да, глаза довольно привлекательные, форма лица более или менее сносная», — решила она. Она не замечала прелести своих глубоких зеленых глаз, тонких черт лица. Она видела лишь одно — проклятые веснушки, безобразно взиравшие на нее с отражения в зеркале. Милисент глубоко вздохнула. Отчаяние требовало самых решительных мер. Если ей хочется романа, то необходима чистая белая кожа, а не такая рябая.

Милисент посмотрела на небольшую корзинку с только что собранной земляникой, стоявшую рядом с нею. Много сил ушло на то, чтобы не дать Касси и Эндрю добраться до грядки с ягодами до того, как они подрастут и созреют. И вот теперь ягодам предстояло сыграть важную роль.

Решительно взявшись за дело, Милисент терпеливо разрезала каждую земляничку пополам и положила в чашку с лимонным соком. Закончив эту операцию, она налила свежую пахту в другую чашку, где уже находился мед. Тщательно перемешав мед с пахтой, Милисент намазала этим составом лицо. Пока кожа оставалась влажной, она наложила землянику свежесрезанной стороной по всему лицу.

Следуя рекомендациям, прочитанным в книге по косметике, осторожно надавила на каждую земляничку, покрыв ягодами веснушки. Книга гарантировала, что после подобной процедуры пропадут любые, даже самые упрямые из них.

Милисент сидела неподвижно, пока маска загустевала и все крепче прилипала к лицу. Взяв в руки зеркальце, она вздохнула с сожалением. «Ну и видок! Только бы помогло», — подумала она, недовольно поводя плечами. Если бы мужчины знали, через что приходится пройти женщинам…

Милисент прислушалась. Она готова была поклясться, что слышала легкий стук в дверь. Но кто бы это мог быть, тем более в воскресный день, когда весь народ отправился на городской воскресный обед? Она посмотрела на часы, стоявшие на шкафу. Всего два часа. Ринго должен появиться лишь часа через два.

Открыв дверь, она выглянула на кухню. Ничего не увидев, подошла к окну. Откинув в сторону занавеску, Милисент лицом к лицу столкнулась с Ринго, смотревшим с другой стороны. Трудно сказать, кто из двух был шокирован сильнее.

В ужасе Милисент бросилась к умывальнику, принялась судорожно дергать за ручку. Вода не шла. Схватив полотенце, она, словно обезумев, принялась поспешно стирать землянику с лица, но не успела.

Входная дверь распахнулась. Милисент вскрикнула, бросилась в свою комнату и забилась в угол.

— Милисент, боже мой! Что случилось?

Ринго подбежал к ней вплотную, она почувствовала, как ей на плечи легли его руки, старавшиеся развернуть ее. Судорожно Милисент вцепилась в край комода, отвернувшись, чтобы он не мог видеть ее лица.

— Я не смогу помочь, если ты не дашь мне взглянуть, Милли. Что это, ожог? Не отворачивайся!

Продолжая отворачиваться от него, Милисент судорожно глотала воздух, одновременно размышляя, может ли человек по-настоящему умереть от стыда, и очень надеясь, что она сможет.

— Милли, повернись, чтобы я мог помочь тебе.

Она упрямо покачала головой, отказываясь говорить.

— Хочешь сказать, что не повернешься?

Она кивнула.

— Проклятие! Ты сама повернешься, Милисент Гроден, или я сам поверну тебя! Если нужно помочь, ты не откажешься, пока я здесь.

Признавая поражение, Милисент решила повернуть голову. Ей все равно пришлось бы повернуться; не может же она сидеть в углу, пока он не уйдет. Медленно она повернулась лицом к Ринго.

Глядя в его ошарашенные глаза, Милисент молила о мгновенной смерти. Ринго нерешительно вытянул руку и с любопытством коснулся ее лица.

— Земляника?!

Изумление, прозвучавшее в его голосе, можно было сравнить разве что с удивлением, которое светилось в его глазах.

— Да, земляника. Доволен?

Милисент покраснела под своей ужасной маской, и ей хотелось выплеснуть свое раздражение. Она собралась уйти, но Ринго остановил ее.

— Это в самом деле… Я думал, с тобой что-то случилось…

— А я спятила с ума.

— Ну, я не говорил, что ты сумасшедшая. Но не могу сказать, чтобы когда-либо видел, как кладут на лицо землянику, — ответил он осторожно, облизывая палец и пробуя на вкус пропитанную медом ягоду.

— Очевидно, ты никогда не был знаком с теми, у кого бы было столько веснушек, — огрызнулась она, но сообразив, что сболтнула лишнего, прикрыла рот рукой. Как же это она проболталась?

— Веснушки, Милли? Ты сказала веснушки?

Она видела, что он с трудом сдерживает смех, и ей хотелось как следует заехать ему кулаком. Как смеет он потешаться над ее несчастьем?

— Да, веснушки, черт их побери!

Ринго, услышав это необычное признание, рассмеялся.

— Хорошо тебе смеяться… — Она рассвирепела не на шутку, чувствуя себя некрасивой и совершенно по-дурацки. — Эти ужасные, противные штуковинки не рассыпаны по всему твоему лицу.

— О, Милли. — Ринго привлек ее к себе, и она почувствовала, что он продолжает вздрагивать от смеха. — Моя прекрасная Милли. Я не позволю тебе называть их отвратительными. Это же капли солнца, рассыпанные Богом по лицу самого прекрасного из его творений.

— Ты только так говоришь. — Милисент хотелось бы верить этим его словам, но она отлично знала, как выглядела.

— Я так говорю, потому, так считаю. — Смех его затих, когда он приблизился к ней вплотную и слизнул землянику у нее со лба. — К тому же ты очень вкусная.

Если бы такое было возможно, то она покраснела сильнее прежнего.

— Я знаю, как ужасно я выгляжу, — возразила она.

Не говоря ни слова, Ринго поднял ее на руки и понес на кушетку.

— Мне кажется, я прямо сейчас готов к пикнику, — заявил он, касаясь ее губ и слизывая с лица еще одну землянику.

Милисент дико задергала руками и ногами. Никогда еще мужчина не брал ее на руки — не то чтобы ей это не нравилось, но все же…

Испытывая некоторое облегчение, она возразила:

— У меня уже собрана корзина. Если ты меня отпустишь и дашь мне умыться…

Милисент сладостно содрогнулась от дьявольского блеска, мелькнувшего в его глазах, когда он склонился, чтобы попробовать нектар, покрывавший ее лицо.

— Что? И выбросить самое лучшее?

Ринго склонился над ней и нежно поцеловал в губы. Поцелуй, который должен был бы быть мимолетным, затянулся, когда он почувствовал, как Милисент ответила на его ласку. Им овладело неудержимое желание.

Одну за другой он слизал, с ее лица несколько оставшихся ягод земляники, с каждым разом приближаясь к ее губам. Она тихонько постанывала от наслаждения. Когда ее руки коснулись его волос, затем скользнули по плечам, Ринго почувствовал, как теряет последний контроль над собой. Страстно он прижал к себе ее дрожащее тело. Вместо того чтобы отпрянуть, Милисент прошептала его имя и прильнула еще теснее.

Ее захлестнуло головокружительное ощущение того, что она вновь в объятиях Ринго. Ощущая дрожь желания, сотрясавшего его тело, Милисент в этот момент обнаружила, что обладает новой, ранее неведомой ей силой. Губы Ринго, покрывавшие поцелуями ее лицо, зовущие губы, двинулись к чувствительной ямочке на горле. Когда они приблизились к вороту ее рубашки, Милисент всем телом прижалась к нему.

Руки его отыскали пояс халата и медленно развязали узел. Халат распахнулся, Милисент в восторге выгнулась, давая ему возможность развязать тесемки рубашки. Воздух ласкал ее едва прикрытое тело, и она чуть не задохнулась, когда Ринго провел рукой сперва по одному, затем по другому набухшему соску, хорошо заметному под тонкой тканью.

Его взгляд, прикованный к раскрасневшемуся лицу Милисент, заметил, как страсть преобразила черты ее лица. Он знал, что, несмотря на невинность, она готова принять его. Точно так же он понимал, что ему придется сдерживать адскую страсть, разгоревшуюся в них обоих.

Страстное желание боролось с потребностью защитить ее, уберечь от ужасной борьбы, в которую она так неразумно ввязалась. Не в силах совладать с собой, Ринго обнял ее и спустил с кушетки на покрытый мягким ковром пол перед камином. Придвинувшись ближе, Ринго провел рукой по ее волосам. Его губы приникли к ее губам, когда он вытаскивал заколки, удерживавшие ее волосы. Блестящими золотыми ручьями они растеклись по ее великолепным обнаженным плечам, расцвечивая мечты о ней, которые так часто будоражили его воображение. Сердце Ринго трепетало, как листва на дереве под легким бризом.

Одна сильная рука нежно ласкала ее бархатную щеку. Другая, заключив в объятия, слегка поглаживала пальцами основание шеи. Лишь несколько мгновений потребовалось им, чтобы прийти в высшую степень возбуждения.

Синие со стальным отливом глаза взяли в плен зеленые и не отпускали. Дыхание их участилось, и шумные резкие вздохи и выдохи нарушали тишину дня. На этот раз, когда Милисент сглотнула подкативший к горлу комок, он свидетельствовал не о страхе, а о предчувствии — о голодной, долго не получавшей удовлетворения страсти. Теперь она не отвела глаз от Ринго, поскольку в них видела столь же могучую страстную потребность.

От резкой смены ритма дыхания у Ринго Милисент внезапно испытала ударившее в голову чувство власти. Едва сдерживая себя, она следила, как его губы медленно приближались, чувствовала, как вздымалась его грудь, колени ее ослабели от сознания неотвратимости судьбы, явно написанной на лице Ринго.

Она ни на минуту не сомневалась, что такова судьба, к которой она стремилась всю свою жизнь. Медленно, мучительно медленно его губы приближались к ее, и она наслаждалась прелестью этого момента. Внезапно Милисент почувствовала, что наступает конец долгого путешествия, полного неподвластных ей превратностей. Но путешествия этого она не променяла бы даже на весь скот Техаса.

Милисент задержала дыхание, когда ищущие губы Ринго прильнули к ней, ожидая ответа. Ресницы ее мгновенно закрылись, но не могли скрыть обуревавших ее эмоций.

Она чувствовала на себе легкие, как прикосновения крыльев бабочек, поцелуи Ринго. Когда один мимолетный поцелуй пришелся в едва прикрытый тонкой тканью ставший неимоверно чувствительным сосок, у нее перехватило дыхание. Зарывшись обеими руками в его волосах, она наслаждалась ощущениями, возникавшими в кончиках ее пальцев.

Вновь их губы встретились, и опять ресницы Милисент плотно закрылись, когда тела соприкоснулись. Каждый поцелуй, медленно спускавшийся вниз по шее к груди, казалось, потрясал ее до глубины. Она удивлялась сама себе, потому что даже не подозревала о существовании в себе дремавшего до сих пор вулкана страстей.

Ринго поднял голову, стараясь заглянуть ей в глаза, руки его легли на ткань тонкой блузки, которую теперь удерживали всего несколько пуговиц. Милисент спокойно встретила взгляд Ринго, глаза ее сияли гордостью и желанием. Одна за одной пуговицы расстегнулись, и лишь маленькие завязочки блузки отделяли реальность от фантазии, желание от его исполнения. Словно совершая один захватывающий дух шаг, она поняла, что фантазии больше не могут ее удовлетворить, и взглядом выразительно сказала о своем решении Ринго. Она словно пробудилась в сильных руках Ринго, которые унесли прочь блузку, и прохладный ветерок, задувавший в окно, ласково пробежал по ее обнаженной коже. Захваченная поразительными и невероятными ощущениями, она едва отдавала себе отчет, как один за другим исчезали другие предметы одежды, пока она не осталась в одних только панталонах.

Внезапно ей захотелось увидеть и почувствовать таким же образом Ринго. Руки ее неуверенно и нетерпеливо коснулись пуговиц его рубашки. Его глаза раскрылись от удивления при виде ее явного удовольствия и нетерпения. Но когда он остался без рубашки, Милисент внезапно одолела застенчивость. Чувствуя, что ей неловко, Ринго сам избавился от оставшейся одежды и вновь повернулся к ней. Милисент почувствовала, как внутри нее вспыхнул огонь, который неторопливо начал опускаться вниз, когда она разглядывала его отлично сложенное тело.

Годы тяжелой работы на свежем воздухе довели его тело до стройного совершенства. Милисент нерешительно вытянула руку, чтобы прикоснуться к рельефным мускулам, которые всегда скрывались под покровом рубахи и брюк. Упругие волосы под кончиками ее пальцев скручивались колечками, когда она вела пальцами дорожку к его темным соскам. Когда ее пальцы прикоснулись к темным кружкам, он застонал вслух.

Он прижался к ней всем телом, и Милисент захотелось ощущать его всего — всего целиком. Словно прочитав ее мысли, Ринго снял с нее панталоны, обнажая ее тело во всей его царственной красоте. Когда взгляды их встретились, все обещания последних месяцев сплавились в желание, потрясшее обоих.

Испытывая такое ощущение, будто каждый нерв объят пламенем, Милисент еще плотнее прижалась к нему. Почувствовав твердое свидетельство его желания, она на мгновение застыла в панике, а затем почти вскрикнула, когда Ринго коленом раздвинул ей ноги.

Она коснулась руками вздувшихся мышц на спине и на груди Ринго. Каждый изгиб, каждая клетка обещала волнующую загадку, которую ей хотелось разгадать.

Когда лучи полуденного солнца коснулись темных волос, спустившихся на лоб Ринго, Милисент вдруг спросила себя, все та же ли она одинокая дева, приехавшая сюда из Бостона. Пока эта мысль вертелась у нее в голове, взгляд Ринго не отрывался от ее тела, и огонь желания, горевший во всем его облике, не допускал и мысли, что она когда-то могла быть старой девой, не пробуждавшей желания в мужчинах.

Неожиданно, как холодный душ, на ее истомленное сознание излился голос Ринго:

— Знаешь, мы не сможем повернуть обратно, не так ли, дорогая?

Милисент кое-как удалось кивнуть, пытаясь представить, догадывался ли он, что она была не властна над своими собственными действиями, тем более над его.

Она почувствовала, как он плотнее прижал ее к полу. Когда он в поисках немого ответа заглянул ей в глаза, Милисент не знала, чего он ожидал от нее, поэтому произнесла слова, которые хотела произнести больше всего на свете:

— Я люблю тебя, Ринго.

Прежде чем ответить, он на мгновение взял в плен ее губы.

— И я люблю тебя. Милли. Так, как тебя никто не любил.

С этими словами его бедра прижались к ней, раздвигая ее ноги в стороны. Внезапно ее охватил страх от неожиданной боли, но прежде, чем она успела отстраниться, Ринго мощно привлек ее к себе, и толчки его стали глубже. Дыхание у нее перехватило от незнакомого, но приятного ощущения, которое он пробуждал в ней. С упоением и самоотреченностью Милисент начала двигаться в такт его движениям, надеясь… отыскивая… и находя. Когда нарастающая страсть достигла максимума и сотрясла дневной покой, Милисент невольно подумала, может ли рай хоть чем-то походить на земного Ринго.