Каспер не ложился спать, пока Рута не вернулась. Он стоял на пороге и смотрел в ночь. В непрозрачной тьме ночи растворяется все: тревоги и чувства, крик и одиночество, отчаяние и боль – она до краев наполнена мутью и прохладой, оседающей на дно, пока невидимые руки сквозь марлю не процедят ночь, и очищенное утро не упадет белым туманом на город. Каспер вслушивался в приглушенные звуки ночи – где-то еще чуть слышно играла музыка, прерываемая криками гуляк, далеко на лугах ржали лошади, от реки доносились возгласы с кораблей, а над головой вкрадчиво шумела липа. Конек неподалеку обнюхивал месяц в темной луже. В разреженном ночном воздухе все запахи города сгущались, становились более отчетливыми, обогащаясь еще и запахами пригородов, среди которых возобладал запах чего-то жженого. И вот наконец послышались знакомые голоса – это аптекарь со своим учеником провожали Руту. Каспер с тоской почувствовал, как теряет ее, даже не получив. Она смеется так, как никогда не смеялась в этом доме, голос ее тоже изменился, он стал звонким, более игривым, чуть ли не каждое ее слово обрамлено смехом. Она цветет только ТАМ, и увядает ЗДЕСЬ. Каспер ударил кулаком о дверной косяк. Она влюблена, но влюблена не в него, а в этого пижона, больше похожего на панночку, чем на пана. Сколько ему? Наверное, нет и двадцати. Усы еще даже не пробились. Странные вкусы бывают у женщин. Почему бы ей не влюбиться в аптекаря? Он прихрамывает… Но это не очень бросается в глаза. Такое может даже женщинам и нравиться, как нравятся шрамы на лице, особенно здесь, во Львове, – женщины просто без ума, когда видят человека с красивыми рубцами и шрамами. И аптекарь получил увечья, не упав с лестницы, а все-таки в битве. Однако она выбрала это юное создание с узкими плечами и изящными ладонями. Это не укладывалось в голове. Каспер вспомнил, как, оказавшись в другом городе, не имел никаких проблем с женщинами, они сами липли. И не обязательно в шинке, он мог задевать их и на улице, а они радостно откликались, видя перед собой высокого видного мужчину атлетического сложения. Итак, причина одна и та же, та, что висит над ним дамокловым мечом еще с детства, и преодолеть ее невозможно, пока он – тот, кем является. А если бы знать, что, уехав с ним куда-нибудь далеко, где он начнет жить другой жизнью, она его полюбит? Но он сам в это не верил, видя, как она шарахается от его рук, словно они были навеки окровавлены.

Голоса умолкли вместе со смехом. Темень всколыхнулась, и из нее показалась Рута.

– Где вы пропадали? – спросил Каспер.

– Я ходила с ними к Калькбреннеру, – сказала девушка голосом, который отличался от того, каким она только что щебетала с аптекарем и Лоренцо. – Почему вы не спите?

Она прошмыгнула мимо палача так ловко, что даже не коснулась его.

– Я же не знал, что вы еще куда-нибудь завеетесь. Думал, может, выйти навстречу.

Он проводил ее печальным взглядом. Спать не хотелось. В камине еще мигали поленья. Каспер уселся с бутылкой мальвазии и попытался думать о чем-нибудь более хорошем, но хорошего было не так много. Наконец он погрузился в приятную полудрему и не заметил, как уснул, сидя у камина.

Утром Каспера ждала свежая экзекуция. Он наскоро позавтракал творогом со сметаной, заедая черным хлебом. Рута доила козу. Сарацинка хлопотала в огородике, выпалывая сорняки. Она была молода, покорна и тиха. Каспер несколько раз уже брал ее, когда Руты не было дома. Делал это просто, без выкрутасов – клал ее грудью на стол, задирал юбки и входил в горячий нежный мякиш, а она что-то лепетала ему на незнакомом языке, что-то ласковое и похотливое, нечто такое, что не требовало толкования. В конце концов, это было куда удобнее, чем ездить куда-то к черту на рога. Он не боялся, что она выдаст его Руте, ведь могла потерять работу, на которой не слишком утруждалась. Каспер обеспечил ее одеждой и едой, давал какие-то деньги. Вряд ли у кого-нибудь другого ей было бы лучше. Иногда она к нему ласкалась, как кошка, но он предпочитал держать ее на расстоянии. Когда он прошел мимо, она выпрямилась и улыбнулась. Он кивнул ей.

Каспер вернулся домой под вечер и с трепетом вошел в дом. Сарацинка сидела в углу и дремала. На столе мерцала свеча. Каспер повернул голову к полке с тарелками. Все они стояли ребром к нему, и только одна тарелка лежала плашмя. Он подошел, протянул руку и замер. Пальцы, коснувшись тарелки, почувствовали, что она еще теплая. Он перевернул ее и увидел выжженное имя. Прочитал, и сердце его забилось в бешеном темпе. Он знал этого человека, трудно сказать, насколько был на него похож. Теперь он будет смотреть на него другими глазами. И бояться, что выдаст себя взглядом. Потому что открыться своему настоящему отцу он не мог. Только не в образе палача. А как иначе? Есть ли у него другая личина? Можно только представить, какой ужас вспыхнет в глазах почтенного пана, когда он узнает, что его сын – палач. Нет, тогда им не жить в одном городе. Каспер с удивлением осознал, что и ненависть к отцу, которая теплилась в нем ранее, значительно поугасла. Он не раз думал о нем, и часто в этих размышлениях проскакивали какие-то оправдания для молодого человека, который соблазнил его мать. Ведь он мог и не знать, что она забеременела, мог ничего не знать о том, что она избавилась от его ребенка и что ее приговорили к смертной казни, так как он покинул Сянок еще до того. Почему же она его не искала? А может, и искала, и, найдя и услышав, что он от нее отрекается, решилась на детоубийство. А как бы он сам поступил, если бы оказался на месте своего отца? Если бы он был таким паном, то, по крайней мере, обеспечил бы бедную женщину деньгами, нанял для нее служанку, отправил бы ребенка учиться. Нет, он бы не отрекся от них. Хотя и держал бы это в тайне. Он бы не допустил преступления.

Но кто, кроме дьявола, мог выжечь эту надпись? Значит, Калькбреннер дьявол? Каспер почувствовал страх. Он знал, как поступают с теми, кто общался с дьяволом. Если кто-то об этом узнает, то сожгут их обоих – и Руту, и его. Он взял тарелку и швырнул в камин. Тарелка вспыхнула, но имя не исчезало, оно выделялось особым белым пламенем и шипело. Каспер толкнул тарелку палкой, имя перескочило на палку и горело на ней. Швырнул палку в огонь и следил терпеливо, пока все не исчезло.