Сын Леона Урбани Матиас вышел из дома к вечеру, чтобы, украсив себе маской, приобщиться к почтенной публике на Рынке. Именно сейчас, когда стемнеет, наступит пора главного действа – сожжение пугала чумы. Он шел не спеша по узенькой Кривой улочке, довольно тесной, которая и пахла не слишком приятно, стараясь держаться на одинаковом расстоянии между домами, чтобы не попасть под ведро помоев. Его жена со своими болтливыми кумушками уже куда-то поплелась, полагая, что муж не узнает ее в маске. Но Матиас был тертый калач и успел подсмотреть, какую маску она приготовила и какое платье надела. Сам же, старательно выбрав наряд на праздник, в последнюю минуту надел другой, как и маску. У его маски был длинный закрученный нос, из-под которого были видны только губы. Из ворот сбоку вдруг кто-то вышел и перегородил дорогу. Матиас удивленно остановился. Перед ним вырос кто-то в черном плаще и черной шляпе и в красной маске, изображавшей сову, с большими отверстиями для глаз, обведенными черной краской. В руках у незнакомца блеснула шпага. Матиас оглянулся – улица была пуста. Он выхватил свою шпагу и крикнул:

– Ты кто? Какого черта?

– Расплата настигнет каждого рано или поздно, – прошептал нападающий. – Этот день для тебя настал.

– За что?

– За ту, кого вы убили в лесу.

– За ту шлюху? Не смеши!

Шпаги сверкнули в воздухе, Матиас удачно отражал атаку за атакой, одновременно осознавая, что нападающий очень умело владеет оружием, а потому сам не нападал, только отбивался, затягивая время в надежде, что, в конце концов, на улице кто-то появится, но, как назло, ни одно окно не открылось на звук драки. Все пошли на Рынок. Рука Матиаса начала неметь, он терял силы. От отчаяния он бросился в атаку, и ему даже показалось, что его шпага через мгновение погрузится в грудь нападавшего, но вместо этого он сам словно напоролся на шпагу ртом. Почувствовал кислый вкус стали, лезвие пробило ему затылок и выскользнуло назад. Незнакомец вытер шпагу о шляпу убитого, спрятал ее в ножны, затем наклонился и, схватив пальцами кончик языка Матиаса, отрезал его кинжалом, спрятал в кошелек и снова исчез в браме.

…В жилище доктора Грозваера было тихо. Хозяева вместе со слугами уже толклись на празднике. Остался только старший сын, Михаэль. Его целый месяц донимал коклюш, хоть сильной лихорадки и не было. Когда он лежал в постели, ему становилось легче, но как только выходил на улицу, сразу начинало мучить удушье. На коленях у него лежала тарелка с изюмом и сушеной клюквой, он задумчиво клал ягоду за ягодой в рот и медленно жевал. Вдруг, несмотря на шум, доносившийся со двора, его уши уловили чьи-то шаги. Кто-то вернулся. Видимо, кто-то из слуг. Он крикнул, но ответа не получил. Между тем шаги раздавались все громче. Кто-то зашуршал бумагами, выдвинул и задвинул обратно несколько ящиков. Михаэль поднялся на локте, поставил тарелку на пол и снова крикнул. Но никто не отозвался. В комнате царили сумерки. Михаэль спустил ноги с кровати, взял светильник и встал. В тот же миг дверь резко отворилась, от внезапного сквозняка свечи погасли, а в дверях выросла черная фигура в маске совы.

– Кто ты?! – вскрикнул испуганный Михаэль.

– Ты был там?

– Где? Кто ты?

– В лесу. Там, где вы убили несчастную девушку.

Черная фигура медленно приближалась, а в руках ее виднелась шпага. Михаэль засуетился, он почувствовал, как его заливает пот. Рядом не было никакого оружия. Куда-то девалось огниво, и он не мог зажечь свечи. Шпага уперлась ему в грудь.

– Это не я, не я, – тараторил он испуганно.

– Но ты был там!

– Был, но я…

Шпага опустилась к его животу и перерезала пояс, штаны спали. Длинная белая рубашка доходила до середины бедер. Шпага приподняла край рубашки. Михаэль, наконец, понял, в чем дело. Он схватил в руку свое достоинство и показал:

– Вы же видите – это не я.

– Кто?

Он, бледнея, назвал имя. Шпага поднялась выше.

– Ты был там и тоже издевался над ней.

– Нет-нет, я не…

– Почему ты ее не спасал?

– Я… я…

Михаэль резко отскочил в сторону, пнул табурет под ноги незнакомца, сорвал со стены саблю и замахал ею беспорядочно, словно давая понять, что так просто он не сдастся. Однако путь к двери был все еще отрезан. Михаэль схватил в левую руку светильник и швырнул в нападавшего, а сам попытался преодолеть те несколько шагов, которое отделяли его от двери, но нога его попала в тарелку с изюмом, он поскользнулся и упал на спину. Шпага оказалась у Михаэля между зубами. Он попытался уклониться, но шпага была проворнее. Убийца отрезал ему кончик языка и спрятал в кошелек.

…Вечер заполонил улицы. Ян, сын Зихиниуса, выйдя из шинка, почувствовал легкую тошноту. Пошатываясь, минул площадь Рынок, протолкавшись через толпу, и свернул на Капитульную. Слуга шел впереди с фонарем. В темноте Яну послышались глухие шаги, но откуда они доносились, он не мог понять – спереди или сзади? По крайней мере, это не были шаги слуги. Он оглянулся, но увидел лишь тени деревьев, раскачивавшихся на ветру. Двинулся дальше, однако снова остановился, услышав, как что-то звякнуло.

– Илько! Это ты?

– Я, я, пан, – отозвался слуга и помахал фонарем.

Но через мгновение раздался звук удара, что-то упало и зазвенело еще громче.

– Илько! Где куда ты подевался?

Ответа не было. Ян рывком выдернул карабелу из ножен и, выставив ее вперед, двинулся дальше, но на каждом шагу тьма сгущалась, и он на всякий случай даже несколько раз стегнул саблей воздух. Затем припал спиной к стене и водил саблей в разные стороны, словно рисуя магический меловой круг. Вот перед ним мелькнула тень.

– Кто ты? – вскрикнул он. – Почему прячешься? А ну, подходи!

Он ждал нападения, раздумывая, что случилось с Ильком. Вероятно, его ударили по голове. Воры?

– Пся кость! – ругался он. – У меня нет денег. Все только что пропил.

Но никто не ответил. В загустевшей тьме он различил на фоне что-то более темное и сделал резкий выпад. Сталь ударила о сталь, шпага резко увернулась, дернулась, и через мгновение сабля вылетела из руки Яна и упала на мостовую. И сразу же он почувствовал острую боль в правом предплечье.

– Что за черт! Кто ты?

Теперь уже он видел высокую черную фигуру в черной шляпе. Неизвестный прошептал лишь одно слово. Ян побледнел и воскликнул как ужаленный: «Меня там не было!» – но шпага пробила ему рот и вышла через затылок. Он упал и замер. Незнакомец наклонился, отсек кусок языка и, закутавшись в плащ, исчез между деревьями.

…Сын Гайдера Стефан с восторгом наблюдал за тем, как поджигают чудище. С четырех сторон к нему поднесли факелы, и оно, облитое смолой, радостно вспыхнуло, треща искрами. Народ захлопал и закричал, по рукам пошли бутылки и кружки с кружечками. Стефан, обняв какую-то кралю, показавшуюся ему привлекательной, опрокинул вместе с ней кружку вина, а затем с удовольствием ее поцеловал. Кто-то дернул его за полу плаща. Он оглянулся, но никого знакомого позади себя не увидел и снова уставился на горящее пугало. Краля прижалась к нему спиной и соблазнительно потерлась. Стефан прижал ее к себе, положив ладони на грудь, она повернула голову и провела языком по его губам. Он почувствовал приятный вкус сладкого вина и потянул ее в сторону, краля послушно шла за ним, пока он проталкивался сквозь толпу, наконец они нырнули в первую попавшуюся улицу. Там было безлюдно и темно. Стефан припал губами к незнакомке, лихорадочно путаясь в ее платье, наконец нащупал ее задницу и больно сжал. Краля пискнула и зашептала, что лучше поведет его к себе, это совсем рядом, в соседней браме. Ее муж в это время пьянствует в кабаке. Она только убедится, что дома больше никого нет. Стефан кивнул, он уже изрядно захмелел, и ему было все равно. Даже если муж их застанет, то с каким-то несчастным мещанином он справится. Он стал к стене и спустил штаны, чтобы помочиться. И когда он уже завершал процедуру, внезапно из ворот выскочил кто-то в черном и гаркнул:

– Бездельник! Моей жены захотелось?!

Лицо незнакомца прятала маска, в руках блеснула шпага. Стефан мгновенно одной рукой подтянул штаны, второй достал саблю:

– Ты – кабан! Видал я твою жену там же, где и тебя. А ну-ну, подходи ближе!

Стефан был уверен, что мещанин от одних только его слов даст деру, а если увидит саблю, то и подавно, ведь сабля тяжелее шпаги, и если удастся хорошенько по ней ударить, можно переломить. Однако нападающий оказался расторопнее, и шпага его, каждый раз избегая угрожающего удара, со свистом рассекала воздух, Стефан чувствовал ее то у одного уха, то у другого. Она, как оса, пыталась ужалить его, не задерживаясь ни на минуту дольше, чтобы он мог отразить ее. Наконец шпага задела Стефана по лбу, рассекши кожу, кровь залила ему глаза, он вдруг ослеп и теперь уже махал саблей наотмашь, пятясь. Ему еле удалось поймать момент и вытереть глаза, да только затем, чтобы увидеть, как шпага летит ему просто в лицо, потом он почувствовал страшный удар в зубы, которые сразу покрошились, а лезвие пронзило ему горло. Он захрипел и осел на землю. Убийца отрезал кусок языка и растаял в толпе.