В конце XIX в. в каждом городе Галичины начали появляться большие и маленькие гостинички, которые обычно имели очень скромные интерьеры. Но даже в самом скромном отеле должно было быть хотя бы несколько солидных комнат, которые предназначались для состоятельных посетителей.

Количество гостиниц в больших городах было большим, хотя преимущественно это были маленькие скромные домики. В 1902 г. в Галичине (и западной, и восточной) насчитывалось 935 гостиниц, в которых работало около 2900 человек, то есть по три человека на одно заведение. Больших отелей, имевших шесть и более работников, было около 9 %, а таких, где работало более двадцати, — только 0,5 %. Для сравнения: Краков в том году имел 18 отелей, Варшава — 32, а Львов — 48.

Как правило, в таких гостиницах в партере были кофейни или ресторанчики. Следуя моде, идущей с Западной Европы, возникали также так называемые пансионаты, в которых как отдельные лица, так и целые семьи снимали меблированные покои на длительное время. Пансионаты были меньше отелей и занимали только один небольшой домик или один этаж дома. Отличались они от отелей специфическим домашним настроем. Жители пансионата пользовались совместным салоном и совместной столовой, это способствовало их сближению.

Репутация таких заведений была разнообразной. Одни из них содержались уважаемыми вдовами, и попасть в такой пансионат можно было только по соответствующей рекомендации. Иногда под видом пансионата прятались нелегальные публичные дома, а панянки, которые снимали отдельные покои, занимались проституцией.

Так же было и с гостиницами. Некоторые из них оказывались скрытыми публичными заведениями, где панянки легкого поведения или их клиенты снимали покои почасово.

Довольно много было небольших скромных гостиничек, предназначенных для средне состоятельных клиентов — разного рода коммивояжеров, людей интереса, прибывавших из провинции. Иногда гости снимали не весь покой, а только кровать в многоместных комнатах. Умывались в мисках, а в клозет выходили во двор. Были и гостинички, которые славились высоким общественным мнением, имели изысканную мебель.

В крупных львовских гостиницах, кроме ресторанов и кофеен, были также погребки и парикмахерские. Холлы и лестницы устилались коврами, а на стенах висели картины. Ясно, что в таких отелях существовали и соответствующие санитарные условия — ванные, души. Цены на такие покои были очень высокими. Недаром была популярной поговорка:

В одной веселой песенке поется об отеле, который не отличался чистотой. Но именно так выглядело большинство отелей во Львове, и только некоторые из них предоставлялись для того, чтобы принять порядочных клиентов. Чтобы приманить посетителей, при отелях открыты были кофейни и рестораны, которые имели преимущественно те же названия.

 

«Английский отель»

Первым львовским отелем после отеля в касино Гехта был отель «Под Римским Цезарем», расположенный на ул. Карла Людвика, 15, в трехэтажном доме, который в середине XVIII в. соорудил предприниматель Иоганн Прешель. Дом был собственностью кастеляна Юзефа Потоцкого. В 1800–1839 гг. дом занимала генеральная военная комендатура. После перестройки, которую совершил Вильгельм Шмидт, 1 ноября 1840 г. здесь вновь открылся отель, но он уже назывался «Английским». Открыл его предприниматель Феликс Ланге из Брно. Гостиница имела сто номеров. Годовой налог для города составлял 3200 золотых гульденов, а в 1865 г. — уже 9200.

В 1870 г. была попытка разработать проект нового «Английского» отеля, и состоялся даже конкурс, но в конце концов здание в 1888 г. разобрали, и новый отель «Английский» перебрался под номер 21, где до сих пор был отель «Под Белой Лошадью». А на том месте построили Галицкую сберегательную кассу (теперь это Музей этнографии), которая до сих пор существует в арендованном здании на углу Третьего Мая и Ягеллонского.

Преподаватель Петербургского университета Антоний Мухлинский побывал во Львове в июне 1841 г. В своих записках о путешествии он писал: «Я остановился в уютном отеле «Английском», хотя едва нашелся для меня свободный номер, но и то плохой, потому что влажный. Плата за сутки — два с половиной цванцигера. Сразу же появился еврей-фактор (посредник) и предложил свои услуги, потому что в каждом отеле при входе есть швейцар и несколько факторов. Сейчас как раз время контрактов, и все отели переполнены. Лучшие из них — «Английский», «Европейский» и «De La Rus». В «Английском» более ста номеров, и все заняты».

В этом отеле останавливался также выдающийся польский художник Ян Матейко.

 

«Бельлевью»

Прежнее название — «Элит», находился в доме на ул. Карла Людвика, 27, принадлежал семье Циппер и был построен в 1896 г. 3. Кендзерским в позднеренессансном стиле — с львиными мордами на фасаде. Отель славился своим концертным залом, в котором гастролировали различные маги, гипнотизеры и астрологи, а впоследствии крутились первые фильмы.

 

«Бристоль»

Дома № 19 и 21 на ул. Карла Людвика всегда служили отелями, находясь в собственности семьи Барончи в XIX веке, а в XX в. — 3. Зенгута. С 80-х гг. позапрошлого века здесь находился отель «Под Черным Орлом», а с 1906 г. — «Бристоль». В партере в 1907 г. открылся один из первых кинотеатров «The Empire Vio».

В 1930 г. здесь открылся в роскошном зале танцевальный бар «Palais de Danse — Bristol». При советах здесь был ресторан «Первомайский».

Здесь сразу после войны композитор Кос-Анатольский играл на пианино, не раз сетуя:

— Я должен этим москалям играть, а они ничего не понимают!

Жаловаться было бесполезно, так как в ресторан хоть и ходила публика денежная — торгаши, партийные боссы, — но все они разговаривали по-московски.

 

«Ванда»

Владельцем был Лёвенгек, а находился отель в 1891–1927 годах на Трибунальской, 4. Как писал Денис Лукиянович в повести «Филистер», от отеля «близко к знаменитому Нафтуле и на базар. Там останавливались чаще всего те, кто мало знают Львов».

Здесь 26 января 1904 г. состоялась свадьба Василия Стефаника и Ольги Гаморак, где гостями были Франко, Мартович, Черемшина, Шухевич.

 

«Варшавский»

На пл. Бернардинской, 5. Это был один из лучших отелей города рядом с «Жоржем» и «Краковским», с пятьюдесятью покоями.

В декабре 1923 г. сначала в «Империале», а затем в «Варшавском» останавливался эмигрант из России Владимир Смирнов — знаменитый водочный король.

 

«Гранд»

На месте, где сейчас известный «Гранд-отель», в 1830-х гг. стоял двухэтажный дом Франца Вайгля, в котором в 1845 г. открылось касино. В этом доме родился славный украинско-австрийский писатель Леопольд фон Захер-Мазох. В 1893 г. здесь построили новое здание на заказ Ефроима Гаусмана по проекту Эразма Герматника, а скульптурами украсил Леонард Маркони.

Отель «Гранд» открылся в 1893 г. на ул. Карла Людвика, 13. В партере разместились магазины, а на этажах — 48 отельных номеров и ресторан. Интерьеры оформили в необарокковом стиле, мебель имела шелковую обивку голубого цвета. Это был один из самых шикарных отелей во Львове. В ресторане собирались ростовщики. Отель удостоился даже оперетки «Приключения в Гранд-отеле», где примадонной выступила известная певица Нина Кульчицкая.

Российский чиновник Г. Воробьев посетил Львов в конце XIX в.: «От вокзала до «Гранд-отеля» пришлось ехать более получаса. Несмотря на то, что был только 9-й час вечера, улицы поражали своим безлюдьем, прохожие и экипажи встречались редко, только освещенные окна магазинов да еще одинокие газовые фонари словно оживляли безлюдную улицу. Только когда наш экипаж достиг Гетманских Валов, картина изменилась. Здесь и электрическое освещение, и толпы гуляющих, и электрический трамвай, и множество экипажей.

«Гранд-отель» оказался недорогим и в то же время европейским отелем, с подъемной машиной, электрическим освещением в номерах, выдрессированной прислугой и безупречной везде чистотой. Одно меня поразило, что прислуга «Гранд-отеля» охотнее и чище разговаривала по-немецки, чем по-польски… Здание отеля выходит своим прекрасным фасадом на Гетманские Валы — центральную улицу, поэтому отсюда мы и начали осмотр Львова. На том месте, где теперь Гетманские Валы, всего несколько лет назад протекала узенькая, вонючая река. Над ней построили свод, и таким образом вышла широкая площадь, середину которой заняли скверы».

При советах — отель «Львов», затем — «Верховина».

 

«Европейский»

Это был один из самых старых отелей, открытый в 1804 г. на пл. Марийской, 4. В 1820 г. построен двухэтажный отель, который перестроили в 1870 г. До 1895 г. — собственность семьи Альзнер, а у них его перекупил Альберт Шковрон. При строительстве отеля открыты следы древнего островка, который образовывала Полтва. На этом островке некогда стояла часовня Матери Божьей, называемая Лоретто.

В этом отеле останавливался в 1822 г. русский ученый-географ Петр Кеппен, автор первой этнографической карты Европейской России и «Списка населенных мест Российской империи в 65-ти томах».

Российский историк Антоний Мухлинский, остановившись в июне 1841 г. в «Английской» гостинице, на завтрак ходил в «Европейский» в ресторан Зарванского, где собиралось более 300 человек. «Здесь хорошая кухня и подают только польские блюда, и все надписи на польском языке. Когда я отправился туда на завтрак, то увидел, что поляков там столько, что обслуга едва успевает, и должны они ждать с полчаса, прежде чем подадут им блюдо. Цена за четыре блюда составляет два и пол до трех цванцигеров, то есть полтинник или четыре золотых. Отель стоит у бульвара в красивейшей части города».

В 1865 г. здесь останавливался писатель Александр Конисский с женой и жил здесь несколько месяцев.

В 1880-х годах вызовы на дуэль были явлением обычным, в отличие от самих дуэлей, которые часто так и не происходили. Местом постоянных тщеславных переговоров был отель «Европейский», а великолепная кухня способствовала тому, что собственно там охотно праздновали примирения. И когда какое-то очередное тщеславное дело висело в воздухе, то все столы были заняты, а все взгляды направлялись к большому столу налево от входа, за которым заседал Стась Пеньчиковский, выполнявший роль третейского судьи в этих делах. Это был несравненный знаток всех запутанных узлов тщеславного кодекса чести.

«Остановился я в «Европейской» гостинице, — записал в своем дневнике украинский историк Александр Кистяковский в августе 1880 г., — проспал ночь прекрасно, пил кофе в Венской кофейне».

В 1881 г. здесь останавливалась известная актриса Сара Бернар вместе со всей труппой в 30 человек и реквизитом в 68-ми сундуках. А в октябре 1883 г. — выдающийся польский поэт Корнель Уэйский, который приехал во Львов по случаю празднования своего 70-летия. Зимой 1891 года в отеле поселились Олена Пчилка с дочкой Лесей Украинкой.

В 1934 г. архитектор Ф. Касслер построил новый отель на 65 номеров, а в 1939 г. в пристройке во дворе открыта кофейня «Штука».

 

«Империал»

В 1906 г. находился на ул. 3 Мая, 3, а в 1914-м на ул. Легионов, 5, владельцем был Станислав Боровский.

Весной 1915 г. здесь останавливался американский журналист Джон Рид. «Это был большой старый дворец, — писал он. — Наша комната была площадью 28 футов на 30, а высотой 9 футов. Мы завтракали, потерянные в пустыне этих просторных апартаментов».

 

«Краковский»

В конце XIX века отель на площади Бернардинской, 7, выглядел, как «старый двухэтажный дом с длиннющим двором и широкими въездными воротами, — вспоминал известный адвокат Степан Шухевич. — В отеле проживали приезжие гости, а на дворе стояли многочисленные повозки и сельские телеги, или запряженные лошадьми, или без упряжки, в зависимости от того, было в конюшнях отеля место для всех лошадей или, может, места не хватило. На дворе было много конского навоза, где копалось стадо кур. На телегах, накрыв лица шляпами, спали фирманы (возницы)».

Здесь останавливался Пантелеймон Кулиш в конце 1881 г.

На месте старого здания в 1913 г. архитектор М. Лужицкий построил новое.

В 30-х годах в отельный танцевальный зал начала захаживать художественная публика, приводя за собой компанию снобов и модниц. Владелец Шеффер ловко окрестил кофейню в гостинице «Циганерия», то есть «богема», чтобы, учитывая присутствие незначительного количества пластиков и актеров, собрать как можно больше богатых снобов. Наибольшей симпатией славился среди официантов некий Валюсь, который в баре угощал гостей водкой с фасолью, а каждое утро после ночной работы бегал в костел бернардинцев, где стоял на коленях в молитве перед одним из алтарей.

Оркестр здесь был небольшой и ненавязчивый, руководил им студент-химик Рудка Крупы.

За два или три года до второй войны Шеффер отказался от «Циганерии», и в пассаже Миколяша устроил с помощью талантливого пластика Сташка Микулы «Голубятню».

28 марта 1920 г. после ремонта состоялось громкое открытие ресторана гостиницы «Краковский». Имела характерные ступени, которые соединяли покои. Здесь собирались литераторы и актеры, университетская молодежь. Владелец был известным гегельянцем, и поэтому здесь часто проводились философские диспуты. Это был приятный старичок, который любил молодежь, а та, в свою очередь, тоже его уважала. Здесь, кроме карт, играли в бильярд, варцабы, шахматы, домино, потому что это была преимущественно домашняя забава.

Известный певец Михайло Голинский описывает в своих воспоминаниях, как не удалось ему пригласить в Харьков Василия Стефаника по просьбе Николая Скрыпника. «Зная характер Стефаника, я решил пригласить его на приличный ужин и выпивку. Я встретил его в Народной гостинице, где он жил, и пригласил в гостиницу «Краковскую» на ужин, на что он с радостью согласился. Пригласил я на этот ужин редактора Василия Мудрого. При этом я ему рассказал, что хочу с Стефаником поговорить и уговорить, чтобы приехал на Украину в Харьков, там хотят его пышно принять, как Москва приняла Горького после возвращения с Сицилии. Редактор Мудрый одобрил этот план, но посоветовал поговорить об этом со Стефаником только после ужина и хорошей выпивки. Я тоже был такого мнения, потому что тоже знал эту слабую сторону Стефаника.

Ужин тянулся долго. Стефаник был в прекрасном настроении. Много интересного рассказывал, а я все следил, чтобы его рюмка не пустовала, хотя сам я очень мало пил. Редактор Мудрый пил также очень мало. Когда уже ужин заканчивался, я, обращаясь к Стефанику, сказал: «Пан посол (ибо так я его всегда величал), я очень благодарен, что вы согласились быть моим гостем. А теперь прошу милостиво выслушать. Как вам, вероятно, известно, Москва восторженно приветствовала Горького после его возвращения с Сицилии, где он лечился. Ко мне обратились харьковские писатели, поэты, ученые, зная, что поеду в Галицию на каникулы, чтобы я вас, пан посол, спросил, не захотели бы вы приехать в Харьков? Там хотели бы вас так же встретить, как москали Горького».

Это мое предложение заинтересовало подвыпившего Стефаника. Он немного подумал, а потом выпалил: «Знаете, что я сделал бы, придя с визитом к Скрыпнику? Поблагодарил сначала за приглашение, а потом сказал: «Николай Алексеевич, почему у вас на высоких должностях так много евреев?»

Мы с Мудрым переглянулись, Мудрый извинился перед нами, что хотел бы уже уйти домой, так как должен закончить большую статью для завтрашнего номера “Дела”».

Обоим стало ясно, что если Стефаник, который все время жил в деревне и евреев не любил, скажет то же харьковским чиновникам, он будет иметь проблемы. И на этом идея с визитом классика в Советский Союз лопнула.

В декабре 1926 г. Стефаник вновь побывал в этом отеле. На этот раз уже на ужине после своего юбилейного вечера.

 

«Отель Куна»

Один из старейших отелей, существовал еще в конце 1820-х годов на улице Людвика (впоследствии Легионов) напротив Оперного театра. Это был любимый отель бедной шляхты и чиновников. Играл много десятилетий роль схрона для польских повстанцев, эмиссаров и заговорщиков.

В октябре 1862 г. прибыл во Львов российский писатель Николай Лесков. Он писал: «В город мы въехали около 11-ти часов. День был пасмурный, и моросил мелкий дождик. Долго ездили по разным гостиницам и ни в одной не могли найти трех номеров вместе. Двух номеров тоже нигде не было, и фирман повез нас в какой-то тернопольский заезд. Здесь оказалось очень много номеров, но все они такие грязные, что не было никакой возможности в них остановиться. Слуга, из евреев, все уговаривал нас остаться, перечисляя различные выгоды помещения; однако мы не соблазнились этими выгодами, сели в бричку и велели везти себя снова на улицу короля Людвика, решившись разместиться отдельно в двух соседних отелях. Садясь в экипаж, я хотел посмотреть на часы и остолбенел. Шнурок от часов был перерезан, и золотого ключика уже не было. Со страхом я схватился за карман, но часы были на месте. Спасением моих часов я, очевидно, был обязан тому, что жилет накрепко был стянут сзади и не позволил их вытащить. У нас, под воротами, стояла толпа молодых еврейчиков очень подозрительных. Когда я показал лакею и нашему кучеру обрезанный шнурок от моих часов, ни лакей, ни кучер, ни евреи не сказали ни слова. Толковать было нечего.

На улице Короля Людвика нашли, наконец, два номера в отеле Куна. Номера темные, грязные и страшно сырые, стоят по одному гульдену. Недорого и плохо. Ни чернильницы, ни воды, ни необходимой посуды».

Чуть дальше писатель возмущался тем, что в европейских отелях неведомо такое российское изобретение как «умывальник со стержнем, и Европа сделала бы очень хорошо, если бы усвоила себе наше второе изобретение. Чай здесь пить невозможно, потому что его варят в кофейниках; но это еще ничего: не единым чаем человек жить может; но как жить, не умываясь? А умываться здесь русскому человеку решительно невозможно.

Во всех отелях дают продолговатую фарфоровую или глиняную лоханку, а к лоханке графин с водой, и больше ничего. Из графина наливают воду в лохань, и таким образом полощут в ней свою физиономию. Очень хорошо было бы, если бы поляки обзавелись нашими калужскими умывальниками».

 

«Метрополь»

Кофейня и гостиница на Барской, 1.

12 декабря 1918 г. «Gazeta Lwowska» рекламировала: «Чайная для польского солдата. В локале кофейни «Метрополь» — угол ул. Пекарской и ул. Барской. По низким ценам чай и закуски только для польских солдат. Закуски — хлеб с бужениной или мармеладом, пирожные. Вкусный кофе и прохладительные напитки. Чрезвычайный бильярд фирмы Зейфарта до трех ночи».

 

«Нью-Йорк»

Построен на ул. Карла Людвика, 45, в 1875 г. по проекту Эммануила Галля, а в 1909–1914 гг. перестроен фирмой М. Уляма в стиле модерного классицизма. В 1914–1939 гг. здесь была гостиница, владелец Йоэль Кац. С 1945 г. — отель «Днепр».

 

«Под Тигрисом»

Этот заезд на месте современного кинотеатра «Украина» в глубине двора появился в 1822 г. и занимал весь второй этаж отеля Дрезнера, где останавливалась самая последняя клиентура, потому что это был необычно дешевый и грязный отель. Любили здесь останавливаться русские священники и сельские чиновники и хозяева, которые отличались своей экономичностью.

При отеле была ресторация, где в 50—60-х годах встретились львовские литераторы — Валерий Лозинский, Юзеф Дзержковский, Ян Захарьясевич, Зигмунт Качковский. Именно здесь и произошла роковая драка между Лозинским и известным в те времена журналистом Яном Добрянским. Драка завершилась громким на весь Львов поединком в 1860 г., на котором Лозинский заработал первые шрамы. А годом позже в следующем поединке с журналистом Каролем Цишевским молодой 24-летний писатель, автор исторических произведений о Львове и казаках, погиб.

Здесь в 1882 г. поселился украинский поэт Владимир Самойленко.

Впоследствии отель разрушили и построили в 1872 г. ипотечный банк, часть первого этажа занимал с 1937 г. кинотеатр «Европа».

 

«Под Тремя Муринами»

Основанный в начале прошлого века, находился на ул. Краковской, 69. В 1912 г. в доме Саломона Фридмана на ул. Краковской, 9, нанял какой-то Туртельтауб сорок покоев, на что получил разрешение магистрата, и открыл отель под тем же названием. А тем временем Фридман увидел, что дела у Тур… как его там… идут хорошо, и быстренько в 1914 г. сделал в магистрате такое же разрешение на открытие отеля. Началась судебная тяжба, и только в 1920 г. магистрат признал это право за Тур… как его там. Фридман получил за ущерб 10 дней ареста и удрал в Румынию. В 20-х годах владельцем был Гертрих.

 

«Саксонский»

«Gazeta Lwowska» разместила такую информацию об отеле. «Тайна гостиницы «Саксонской». Во Львове на ул. Батория, 20, расположена гостиница, известная тем, что находят здесь временное убежище различные проститутки с любителями, охочими до их прелестей. В этом дневном отеле портье был некий Дмитро Вовк, русин, 48 лет, который, пользуясь должностью, склонял девушек к разврату, с чего имел весьма значительные выгоды. Специальностью Вовка были малолетние девушки, половину своего заработка они должны были отдавать Вовку, иначе он не предлагал девушек своим клиентам. В придачу устойчиво держал у себя 16-летнюю Александру Гайдаш. Она была его товаром, который имел у мужчин большой спрос, поэтому Вовк зарабатывал на ней ежедневно достаточно большие квоты. Полиции стало известно, что покои в отеле сдаются различным панам на час в эротических целях, поэтому провела в этом направлении следствие и напала на след Вовка. После сбора соответствующих доказательств полиция вчера арестовала Вовка, против которого дальше ведется следствие. Одновременно арестована Леля Аксен, 33 лет, замужем, которая жила на ул. Шимона, 2, вблизи отеля. Она также занималась склонением к разврату и была помощницей Вовка».

 

«Французский»

Основан в 1804 г. как отель Ланге на площади Марийской, 5. Владельцами позже были Вильгельм Вебер, Людвик Штадтмиллер, Иона Шпрехер. В отеле содержалась также кондитерская Казимира Сочка.

Когда 27 августа 1886 г. прибыл во Львов болгарский князь Александр Баттенбергский, он «заехал во «Французский отель», — писали газеты, — на площади Марийской. Перед отелем и на площади собралась толпа народа, который беспрестанно выкрикивал в честь князя. Овации эти прервал ливень… Весь полдень толпы заливали площадь».

В 1914 г. здесь останавливался Марко Черемшина, призванный на военную службу. «Мы все еще в гостинице «Французской» сидим со Стефаником, что будет — не знаю», — писал он жене.

 

«Центральный»

Открылся в 1891 г. на ул. Карла Людвика, 11 (на углу проспекта Свободы и улицы Дорошенко). В 1910 г. был реконструирован строительной фирмой Эдмунда Жиховича в английском стиле модерн. На втором этаже открылась кофейня «Сити», с тех пор есть еще балюстрада балкона с лиственным рисунком.

Здесь останавливалась в 1991 г. Леся Украинка, возвращаясь из Черновцов.

 

«Швейцарский»

Находился на ул. Резницкая, 7, когда в 1892 г. здесь остановился выдающийся польский писатель Стефан Жеромский. Он писал: «но уже по этому отелю, достаточно дешевому, можно судить, по самому отелю можно судить, что это порядочный город. Даже лакейства краковского нету. Люди вежливые, не так что «целуют ручки» и “падают в ноги”».

 

«Штадтмиллера»

Отель и ресторан на Рынке. Сюда заходил Ян Каспрович.

«Остановились в отеле Штадтмиллера и пришли на ужин в столовую отеля, — вспоминал Богдан Лепкий, побывав во Львове с отцом и Андреем Чайковским на юбилее Котляревского. — Там было движение. Гости из дальних сторон приехали различными поездами. Здоровались и радовались, потому что встречались и такие, которые встретиться надеялись разве что на Иосафатовой долине… (то есть в мире ином. — Ю. В.) Всех их стянул во Львов не кто иной, как Иван Котляревский».

«Нет лучше пильзенского пива Штадтмиллера», — писал журналист Ян Лям.

Штадтмиллер славился замечательной кухней и «слепым Геником» — пианистом, который был настолько близорук, что едва мог заметить бокальчик водки на пианино, но играл как по нотам. У Штадтмиллера Александер Баумгардтен создал песенку, которая очаровала всю Польшу: «Пять ребят из “Альбатроса”». И Гень играл ее по несколько раз в течение вечера.

Хроника

11 июля 1919 г. В отеле «Ванда» из чемодана пропал гардероб стоимостью 2000 кр.

31 июля 1919 г. Умственно больная Стефания Волковская, 24 г., дочь старшего комиссара стражи сокровигцной в Ходорове ушла из гостиницы «Ванда», где жила с отцом, и исчезла. Блондинка, лицо округлое, среднего роста, одетая в черное платье и зеленый свитер. Без шляпки. Сообщать в отель «Ванда».

18 июля 1919 г. Вчера перед полуднем в гостинице «Варшавской» 19-летний подмастерье Рудольф Симон Урбан убирал комнату, где жили двое солдат, Станислав Збышевский и Ян Янкевич. Парень нашел среди их вещей патроны и зарядил один из карабинов. Случайный выстрел попал в спину служанки Кристины Дякив, которая убирала с ним комнату. Пуля пробила грудную клетку, пробила дверь, раму от люстры в коридоре и засела в стене. Дякив вскоре умерла. Урбан под арестом. Выходя рано из комнаты, солдаты предупреждали портье, что оставили в номере карабин и патроны.

1 августа 1919 г. В отеле «Бристоль» изъято у Адольфа Тенненбаума 5 кг табака и передано депозитам полицейским.

6 августа 1919 г. Отель «Корзо» — у купца Вольфа Киршенбаума из закрытых покоев украдены 6 метров гранатовой материи, 4 дюжины шпулек шелковистых нитей, 2 метра шелка и летний гранатовый плащ. Подозрение пало на портье, но задержание его не дало никакого результата.

6 августа 1919 г. В отеле «Под Золотым Медведем» украден у подхорунжего Пятковского из Перемышля во время сна пулярес (кошелек) с 2440 кронами и важными военными бумагами. Портфель позже подбросили в комнату, но уже без бумаг.

7 августа 1919 г. В покое № 9 отеля «Под Золотым Львом» комиссар Кандзяк обнаружил корзину с крадеными вещами — салфетки, скатерти, дамское белье с монограммами. За корзиной пришли гости отеля — 4 израелита. Происхождение вещей так и не раскрыли, потому что евреи ссылались друг на друга. Гости отеля утверждали, что они купили вещи у Натана Собля из Снятина, тот утверждает, что у какого-то купца в Вене, и так без конца.

10 августа 1919 г. В отеле Бреннера в одном из покоев в закрытом шкафу найдены разнообразные предметы из кражи: белье, покрывала, серебряные вилки и подносы с надписями «Гостиница “Краковская”», «Отель “Зипнера”», кофейня «Ривьера», «Genauer».

10 августа 1919 г. 4 карманных вора арестованы в гостинице «Корзо» на ул. Легионов. При тщательной ревизии найден целый воровской арсенал, необходимый для изменения вида, — наряд, шляпы, шапки, даже золотые очки, которые один из шайки, Шпигл, надевал «на работу», когда резал сумки в трамваях. К тому же 3000 крон наличными. Карманные воры оказались международными преступниками, которых разыскивают полиции Варшавы, Кракова, Лодзи.

10 августа 1919 г. Подпольный отель — тайник воров. Отель Альстера на ул. Казимировской, 5, основан Пинкасом Адлером — в покоях 16 кроватей. Воры могли проживать за хорошую оплату без всяких документов. Позже отель купила Дебора Зиммер, продолжая «славное» дело дальше. Не спрашивала ни документов, ни фамилий. Убежище разоблачено во время расследования дела о краже сукна.

15 августа 1919 г. Веселая забава. Канцелярист магистрата, обрадованный возмещением за ущерб, причиненный в войне с украинцами, весело забавлялся в соответствующем обществе в гостинице «Под Золотым Медведем». При забаве и не заметил, как из пуляреса вытащили у него 160 крон. После кражи задержан официант Гебгардта, у которого нашли платок пана К. и только 30 крон. У проституток, которых угощал веселый канцелярист, не нашли ничего. Веселые дамочки и официант — на ул. Батория (то есть в тюрьме).

28 августа 1919 г. У Абрахама Герша, винокура, в гостинице «Ориент» сломан замок чемодана и украдены 12 пар ботинок. Арестован официант Грубер Вольф, который уверял гостя, что оставлять вещи в комнате вполне безопасно.

5 сентября 1919 г. У подпоручика Францишека Горовцича украден в гостинице «Метрополь» из закрытой комнаты кожаный чемодан с бельем, щетками и фунтом баварского табака. Ущерб — 750 крон.

12 сентября 1919 г. Еще один подпольный отель. Инспектор Бонцё обнаружил на ул. Соняшной, 14, ночлежку, которую держала на 1 этаже локаторка Ребекка Бубер, которая занимала 2 комнаты с кухней. В одной Ребекка жила с семьей, во второй — 5 коек и диван для «приезжих». Нескольких «приезжих» захватила полиция. Все они находились в розыске.

20 февраля 1920 г. По приказу Минздрава проведены санитарные ревизии в львовских отелях. На улице Фурманской санитарно-полицейской комиссией закрыта гостиница «Под Золотым Медведем», «Альстера», «Романия» и «Под Львом», потому что помещения требуют немедленной реставрации. К тому же закрыта молочарня в гостинице «Под Львом», которая не соответствовала требованиям и работала без разрешения городского правительства.

1920 г. Драка за отельных гостей. По улице Каминского, 3, находится почасовая гостиница, называемая «Народной», владельцем которой является некий Израэль Парнес. В гостиничке этой различные проститутки имели временное убежище. Возле этой гостиницы с некоторых пор стал неподвижно пан Симон Гроссман, житель улицы Берка Йосельовича, 1, который отговаривал гостей от занятия развратом, а очень упрямых не пускал в гостиницу Парнеса. На этом фоне вчера между обоими выше именуемыми дошло до авантюры, во время которой Гроссман серьезно побил Парнеса палкой, отчего все дело заметила полиция.

30 января 1923 г. В отелях и пансионах Львова проведена санитарная ревизия. Местные врачи из 60 отелей только 38 сочли отвечающие санитарным нормам. В остальных 22-х — это в основном локали II и III класса — страшная грязь, тараканы, клопы, блохи. Владельцев предупредили, что если не наведут порядок, будут оштрафованы, а гостиницы будут закрыты.

11 ноября 1934 г. Согласно приказу Дирекции почты и телеграфа во Львове основана почта при отелях «Жорж», «Краковский», «Варшавский», «Бристоль», «Нью-Йорк». Отельные почты будут продавать марки, телеграфные бланки, принимать бандероли и телеграммы в пределах области и за границу. Почты будут работать круглосуточно без перерыва, и будут доступны не только для гостей готелей, но и для широкой публики.

29 августа 1935 г. Врач уездный Бродского староства провел вчера контроль в гостинице «Венской» на ул. Перацкого, 6, в результате чего опечатал 11 покоев по причине несоответствия санитарным предписаниям.

 

Отель «Жорж»

Единственным серьезным зданием, которое закрывало Хорунщину со стороны города, был отель «De La Rus». Такое название получил он потому, что был главным постоялым двором для всех путников с востока на запад и наоборот. Построен он был в 1796 г. на месте заезда «Под тремя крюками».

Именно здесь останавливался каждый раз по дороге в Верховню Бальзак, и отсюда он писал письма своей любимой Эвелине Ганской. Здесь останавливались героические генералы «Весны народов» Бем и Двирницкий, а впоследствии композиторы Рихард Штраус, Игнаций Падеревский, Артур Рубинштейн. Здесь австрийская власть вылавливала участников восстания 1863 г.

В 1838 г. здесь побывал немецкий путешественник Иоганн Коль: «Мы открыли для себя отличный отель, очень хорошо оборудованные комнаты, великолепный многолюдный общий стол для гостей, более чем достаточно прислуги, одним словом, все было так же хорошо, как в лучших отелях любой другой австрийском столицы, и при этом очень умеренные, даже дешевые цены. Нам вполне хватало здесь целых пять дней, которые мы посвятили ознакомлению с Львовом, и мы с благодарностью потом попрощались с нашими приветливыми хозяевами, которым мы обещали их везде восхвалять в песнях. Яичница-болтушка «ра polski» (по-польски), телячий мозг с луком, карпы с польским соусом наряду с бутылочкой чистой как слеза венгерского вина было тем, что мы сразу же в первый вечер вычитали из длинного напечатанного меню, а в роскошных кроватях — я сейчас говорю как пришедший из степей — приятно виделись сны о Карпатах, горалах, гуцулах, преодоленные трудности и о наслаждении, которое мы еще надеялись получить, и это виделось во сне, пока поздним утром нас не разбудило львовское солнце к новой деятельности и позвало соблазнительно за город».

Позже отель стал называться «Отелем Жоржа» по имени основателя Жоржа Гофмана. Это была постройка с двумя въездными воротами со стороны Марийской площади и с просторным садом со стороны Хорунщины. Сад этот впоследствии застроен домами. Во флигеле (дворе) отеля содержалось несколько лет общество «Фрогсинн» в специально для него построенном в 1875 г. здании. Здесь в марте 1876 г. играли пьесу И. Франко «Три князя на один престол» в присутствии автора, а в 1898 г. Франко отмечал здесь 25-летие творческой деятельности.

29 апреля 1881 г. львовские газеты поместили сенсационное сообщение: «Политехническое общество устраивает 29 апреля в доход больницы Св. Софии в зале общества «Фрогсинн» телефонный концерт между Львовом и Жовквой с усовершенствованным телефоном инж. Махальского, с участием Музыкального общества под художественным управлением п. Микулы. В программе: I. Шопен, Тринадцатая прелюдия (дамский хор), вариации из «Дон-Жуана». II. Телефонная продукция: 1. Пояснение. 2. Разговор Львова и Жовквы. 3. Музыкальная часть».

Можно только представить, какая толпа царила в тот вечер в зале. На эстраде был установлен специальный рупор, через который должны были вести разговор с инженером Махальским, который с группой артистов ожидал в Жовкве соответствующего момента. Разговор прекрасно слышала вся аудитория. По знаку, посланному через рупор из Львова, зазвучала из Жовквы песня. Люди слушали, затаив дыхание. После последней ноты воцарилась такая тишина, будто кто-то маком засеял. Это действительность или сон? Казалось, что поет кто-то в соседнем покое. И вот наконец взрываются аплодисменты и возгласы восхищения.

Но еще больший восторг овладел присутствующими, когда из трубы зазвучало пение Мишуги. Сначала была ария из «Гальки», а когда овациям не было конца, знаменитый тенор добавил еще украинскую песню. После этого звучал дуэт, играла флейта, а все это звучало в мельчайших деталях, за исключением самых низких тонов.

Успех техники был впечатляющий. Тем более что понятие телефона существовало недавно, ведь впервые послать голос на расстояние удалось только в 1876 г. По оценке знатоков, усовершенствование Махальского было значительным шагом вперед. Для усиления голоса он применил батареи и графит. А вскоре на технической выставке в Париже львовский инженер получил медаль.

Известный львовский драматург Фредро, рисуя тип тогдашнего ростовщика, поселяет его в «Жорже». Из окон отеля показывает Латка своей жертве городской пейзаж:

— Откуда это отчаяние? Посмотри только, какой веселый мир! Посмотри на эти облака, на эти горы, на улицы, на костелы, на эти фиакры, на эти будки! Это все красота природы!

В «Жорже» останавливались и подолгу жили любители балов и разнообразных забав. В 1880-х годах жил там Ян Розеншток, младший сын подольского еврея, который разбогател на крымской войне. Ясь больше всего любил гулянки и охотно выставлял шампанское, благодаря чему подружился со всей тогдашней золотой молодежью. Чем очень гордился и не раз говорил:

— Мой брат Мавриций — выдающийся человек в парламенте, мой брат Бернард имеет большие деньги, мой брат Изидор имеет большой успех у женщин, а я… ну, я имею высокую товарищескую позицию.

Однако была в этой позиции своя спичка, которая язвительно колола — Ясь Комарницкий, который тоже жил в «Жорже». Врожденный шляхтич, он тоже имел свой гонор (гордость) и часто его изливал на бедного Розенштока. Встречая его на лестнице, кричал во весь голос:

— Не пускайте евреев в гостиницу, где паны живут! В ответ Розеншток швырял ему в лицо перчатку и вызывал на дуэль. Наступала очередь совещания секундантов, придирчивого выбора оружия, места и времени поединка, пока в конечном счете не завершалось все тщеславным протоколом и обязательным обедом в «Жорже», после которого наступало нескольконедельное перемирие. А потом — опять все сначала.

Две большие гостиницы Жоржа Гофмана и Гехта служили для многочисленных приезжих и путников. В отеле «Жорж» находилась также первостепенная ресторация «Под тремя крюками», где завсегдатаи горячо дискутировали на темы актуальных проблем, заливая их мадьярским вином. А еще одна часть ресторана называлась «поместье», там заседали помещики и землевладельцы.

В ресторане «Под тремя крюками» официантом был авантюрист Балицкий. Происходил из богатого шляхетского дома, но разорился и должен был наняться кельнером в гостиницу. На этой должности и застал его князь Франц С., который имел странные вкусы и сам был авантюристом, а приметив в бедном кельнере непосполитую ловкость и высокую образованность, взял его с собой. Выйдя из нужды с помощью благотворительного князя, Балицкий получил затем славу Казановы. Стал графом и владельцем огромных богатств, объехал всю Европу и поражал всех очарованием таинственности, своим впечатляющим видом, а великолепием своего собственного собрания безделушек и драгоценностей слепил глаза высших аристократов.

Старый «Жорж», это последнее наследие немцев во Львове, перестал существовать в 1894 г., но в зале Общества продолжали происходить различные торжественные мероприятия. Здесь давал свои спектакли театр «Беседа», а в конце октября 1898 г. в этом зале выступал Франко перед участниками празднования сотой годовщины возрождения украинской литературы. «После концерта совместный ужин в театральной зале в гостинице Жоржа, — вспоминал Богдан Лепкий. — Произнесено немало речей, литературных и политических… Тогда впервые услышал нашего знаменитого тенора Менцинского. Пели «Ще не вмерла». И не пели так, как надо. Тогда молодой теолог сказал: «Панове, не так! Послушайте, как надо петь наш национальный гимн». И громогласно звонким, чистым голосом спел «Ще не вмерла». Это был Менцинский, и уже тогда можно было сказать, что он станет когда-то знаменитым певцом».

Новое здание на пересечении улиц Сенкевича и Таиской начали строить в 1899 г. Проект разработали архитекторы Гельмер и Фельнер, которые десять лет назад спроектировали оперный театр в Одессе. В память о старом строении остался на фронтоне барельеф патрона отеля св. Юрия (он же Жорж). Отель открылся в первые дни января 1901 г. Отель «Жорж», по меткому выражению Станислава Василевского, был главной мебелью в салоне города.

Здесь останавливался Антон Чехов в сентябре 1894 г. и записал: «Был я во Львове (Лемберг), галицийской столице, и купил здесь два тома Шевченко. Евреев здесь видимо-невидимо. Говорят по-русски».

В начале XX в. пришла мода на встречи в отеле. Сюда приходили элегантные посетители из интеллигентных кругов — помещики, офицеры кавалерии.

Почти вся городская интеллигенция без политического или профессионального разделения заполняла зал от ул. Танской, а также так называемую горку, то есть возвышенную часть просторной ресторанной залы. На стакан вина сходилась сюда редакция «Газеты Львовской» и «Слова Польского». Сюда приходил и угощал супом из раков молодых литераторов Владимир Масляк, профессор польской гимназии и украинский писатель. Поэтесса Христина Алчевская с мамой, тоже Христиной, выдающимся педагогом, находясь в 1906 г. во Львове, останавливалась в «Жорже», где их навещал Франко.

Анна Пивоварска писала в статье «Товарищеская жизнь артистической братии»: до Первой мировой «весь Львов был полон кнайп, ресторанчиков, которых трудно было не заметить! Все они манят к себе, чтобы присесть хоть на минутку, чтобы за кофе или другим напитком познакомиться с новым компаньоном для всенощного разговора, или в компании друзей тряхнуть стариной».

Лучшим и самым важным местом в столице была гостиница «Жорж», называемая львовским «Мариоттом». Отель находился в центре, принимал великих личностей мира политики, культуры и музыки.

Под оркестр венских ритмов веселилась львовская театральная элита. Утонченная кухня привлекала гостей как из области, так и из-за рубежа. Шампанское лилось реками в «Жорже» каждый вечер. Здесь частым гостем был Корнель Макушинский, знаменитый организатор и основатель банкетов в «Жорже». Он был заводилой в литературных кнайпах и ресторанах. Гостиница имела также винную лавку Гофмана, где многочисленные толпы энтузиастов вин провели много незабываемых вечеров и ночей. Любил эти гулянки Ян Каспрович, которого Альфред Высоцкий на рассвете всегда провожал домой: «Каспер хватал меня своей железной рукой под руку и был убежден, что это он должен меня провожать, а не я его».

В газетах писали: «Всем, кто прибывает во Львов, рекомендуем первостепенный комфортабельный отель «Жорж».

Он имеет 93 покоя, из которых 32 — это апартаменты с ванными, устроенные на самом современном уровне. Все номера с водой холодной и горячей, центральным отоплением, телефоном и светосигналами. Цены комнат вполне доступные: покой одноместный от 6 зол. за сутки, покой двухместный — от 12 зол. Цена покоя с ванной — 13 зол., двухместного с ванной — 24 зол. В отеле есть первоклассный ресторан и изысканная кофейня, в мраморном зале каждый вечер концерт салонного оркестра».

Вечером 13-го июня 1905 г. во Львов приехал шах Ирана Мозаффер-эд-Дин. И сразу львовская пресса запестрела высокопарными эпитетами из «Тысячи и одной ночи»: «король королей», «сын солнца». Но еще до того шаха приветствовали в Подволочиске, Тернополе и Золочеве. Во Львове «на железнодорожном перроне появились репрезентанты всех властей, — писало «Дело», — а всю дорогу от станции через город до гостиницы «Жорж» заняло войско, вставленное с обеих сторон в ряд». Здесь была и конница, и пехота, и даже артиллерия. Весь львовский гарнизон был на посту. За войском собрались толпы народа, а с Цитадели несколько десятков раз выстрелили из пушки. А поскольку свита шаха состояла из 96 человек, то ехал он в 17 бричках.

На протяжении этого триумфального въезда не звучит никаких возгласов, только в самом центре города прорвали стражу несколько шалопаев и начали кричать.

После восьми вечера шах подъехал к отелю. На входе встречал его владелец отеля п. Бжезицкий с горящим канделябром в руке и отправил гостя в его апартаменты на втором этаже. Там поздравила его на французском языке жена владельца и вручила букет.

Оставшись один в покоях, шах сначала искупался, а затем пожелал квашеных огурцов. В Иране ему их кушать не приходилось, и шах ими прямо-таки лакомился. После огурцов шаху и его сыну и внуку подали обед из двенадцати блюд. После этого состоялся обед из пятидесяти блюд, в котором приняла участие свита шаха, наместник Львова, комендант корпуса и несколько других высоких особ. Челядь шаха обедала в ресторане внизу, сидя за столами в тюрбанах. Полиция стояла у окон и отгоняла зевак, чтобы не препятствовали персам потреблять львовские деликатесы.

А на стол подали крупник (крепкая сладкая настойка), лосося в майонезе, яйца «vive le roi», зразы телячьи по-парижски, цыплят по-венски, мизерию (салат из огурцов), каляфйоры (цветная капуста), суфле из абрикосов, фрукты в тесте и компот из свежей клубники.

Интересно, что шах и вся его свита питались из отельной кухни, а не готовили сами, как было сначала решено.

В девять вечера шах вышел на балкон, а толпа, собравшаяся на площади, поздравила его радостными восклицаниями. Шах в ответ помахал рукой. Народу перед отелем собралось столько, что полиция конная и пешая не могла с ним сладить, и только после полуночи наконец могла отдохнуть, когда толпа разошлась. Только перед воротами отеля осталась стоять.

В тот же вечер случилось досадное происшествие. Один из приближенных к шаху вышел на балкон покурить, а потом, как в Иране, видимо, принято, выбросил окурок, и тот попал прямехонько на маркизу над магазином пана Адамского. Владелец, заметив огонь, бросился его тушить, при этом загорелся его наряд. Но виноватые в поджоге сразу согласились, чтобы им прислали счет на возмещение ущерба, и таким образом инцидент был исчерпан.

Вся персидская делегация заняла 76 покоев. Для самого шаха приготовили три покоя: гостиную в сецессионном стиле, столовую — в персидском, а кровать установили низкую, широкую и квадратную. Потому что, видимо, во сне любил шах вертеться. Здание отеля украсили флагами Польши и Персии. Шах родился в 1853 году, а вступил на престол в 1896-м.

Обед шаха в дальнейшем должен был состоять из восьми блюд, каждая порция которого должна была быть рассчитана на пять человек. Шах имел отменный аппетит, но не мог себе позволить выедать все до остатка, что-то всегда должно было оставаться на тарелках. Стоимость такого обеда в день составляла 1000 крон.

При этом шах обедал в своей столовой, а сын и внук вместе с министрами и свитой ели в отдельном салоне.

Запланированный визит шаха в театр был отменен якобы из-за смерти ары князя Иосифа. Хотя, пожалуй, шаху просто неинтересно было смотреть спектакль на непонятном языке.

На следующий день на завтрак шах ел яйца и пил чай с разовым хлебом, который ему очень понравился. На второй завтрак шах ел блюдо из баранины. Вообще баранина должна была быть ежедневно, а для приготовления блюд для шаха и его сопровождения работало ежедневно 12 поваров.

Купание шаха выглядело своеобразно, потому что купался он в своей ванне, которую возил с собой. Наполняли ее холодной водой, но душ был горячим. При этом составлял компанию шаху его придворный врач.

После завтрака шах разослал кучу открыток с видами Львова и вышел на балкон. На площади снова приветствовала его толпа народа.

А после полудня шах попросился инкогнито в бричку по городу, нарядившись так, чтобы его не узнали.

16 июня после полудня шах покинул Львов. Проводы шаха прошли не менее пышно, чем его приезд. После трехдневного пребывания шаха и его свиты отелье выписал счет на 48 тысяч крон. Ответственный за расчет возмутился и сказал, что это очень дорого, и если пан Бжезицкий будет так считать, то не получит от шаха никакой награды. На это пан отелье ответил, что в заднице видел любые награды, а предпочитает живые деньги, тем более, что с того счета ему мало что достанется. Спор дошел до того, что отелье обещал, если шах с ним не рассчитается, то он станет вместе с женой в воротах и пожалуется самому шаху. В конце концов, сторговались, и Бжезицкий получил 44 000 крон.

Однако, как выяснилось, пану Адамскому так и не заплатили за маркизу, и он подал в суд.

Волынский граф Игнатий Радивилл безоговорочно верил в величие своего рода и в силу рубля. Однажды он выехал с дочерью и единственным сыном во Львов, нанял в первоклассном отеле целый этаж и дал бал. Несмотря на врожденную бережливость, которая иногда переходила даже в скупость, стремился на этот раз показать: родовой гонор берет верх над всеми другими чувствами. И добился своего. Местные дневники заполнили описанием забавы целые полосы.

Рассчитываясь, граф не протестовал, приняв все счета, хотя и были они существенно взвинчены, его только до живого достала стоимость свечей — по гульдену за штуку.

Идея мести родилась мгновенно. Приказав вынести вещи в карету, он вытащил все огарки свечей из подсвечников, сложил их по порядку на столе и позвонил в отельную службу. Слетелся целый легион слуг, горничных, лакеев, официантов и т. д.

— Очень я был доволен всем, — начал свою речь граф перед просветлевшими от этих слов лицами. — Поэтому хочу всех вас на прощание одарить. Вам, пан кассир, я жертвую пять гульденов, — и ткнул в руки неподвижному от удивления кассиру десять дорогущих огарков. — Пани — пять гульденов…

И так далее по порядку всех «одарил». А служба, вытянувшись длинным шнуром, представляла с окурками свечей в руках единственную в своем роде картину.

Карета понесла графа Игнатия на вокзал.

В 1914 г. покои в отеле стоили 4 кроны. Для сравнения: в «Европейской» (пл. Марийская, 4) — два с половиной золотых. А перед Второй мировой столько уже стоил черный кофе с пирожным.

В партере отеля имелось несколько богатых элегантных магазинов: парфюмерный салон и парикмахерская Рудольфа Пертцля, галантерея А. Териха, а еще известнейшая галантерея Берты Старк, которая торговала бельем для женщин, трикотажем, чулками и перчатками.

В кофейне, вход в которую был с ул. Танской — напротив большого магазина Бернарда Полонецкого, — встречался изысканный свет, хорошо одетый, со спокойными манерами. Никто в те времена не пришел бы в кофейню в свитере или спортивной рубашке. При Австрии элита лож и партера Оперного театра шла после спектакля в «Жорж», где небольшой оркестр играл только венские мелодии и повторял мелодии, которые звучали в Оперном.

Однако надо сказать, что ни одна из львовских кофеен венского типа, подчиняясь неуклонной «варшавизации», не казалась настолько варшавизованной, как кофейня в «Жорже». Это было самое европейское заведение Львова, а точнее — новоевропейское. Полная противоположность «Европейской» кофейне во Львове, зато верная копия «Кофейни Европейской» в Варшаве. Но если последняя принадлежала к самым презентабельным кофейням столицы, была несовершенной имитацией венской кофейни, то кофейня в «Жорже» была имитацией имитации.

От истинной венской кофейни отличалась прежде всего тем, что это был единственный локаль во Львове чисто и исключительно светский. Очень редко там можно было увидеть человека одинокого, который пришел, чтобы погрузиться в себя. Сюда обычно приходили не ради себя, а ради других, поэтому одиночество здесь воспринималось как отшельничество, и не воспринималось с пониманием, как в других заведениях.

Внешним признаком светского характера «Жоржа» было то, что, в отличие от кофеен венского типа, здесь все столики были круглые. Отшельник за круглым столом выглядел бы смешно.

Публика, которая прибыла во Львов из Варшавы, внесла в город свой стиль и свои обычаи, соответственно и в «Жорже» она стала задавать свой тон. В обед и в первые полудневные часы «Жорж» делился на две отдельные ячейки в двух разных залах. Зал налево от входа служил залом для условленных встреч от случая к случаю. Зал направо служил для случайных встреч, то есть таких, о которых не договариваются заранее, но на которые обязательно приходят. Завсегдатаи этого зала приходили ежедневно всегда в один и тот же час, однако это не означает, что это были постоянно одни и те же люди. Время от времени появлялись новые, а кроме мужчин заходили сюда и дамы, так что на глазах заинтересованной публики возникали свежие романы. О «Жорже» говорили, что здесь, как в пасьянсе, никогда не известно, кто с кем выпадет.

Вместе с тем компании между собой никогда не пересекались, и никто не интересовался тем, какие изменения произошли в соседней группе. Кофейня в «Жорже», как никакая другая львовская кофейня, была наименее монолитная. И если бы в «Европейской» кофейне старый пенсионер, который до сих пор пил гарбату (чай) с молоком, и вдруг пожелал бы «капуцина», то это вызвало бы куда большую сенсацию, чем завсегдатай «Жоржа», который предал свой вкус и свое общество.

Ресторанный зал был просторным и весь блестел от белых скатертей и серебряной утвари.

На углу с полудня до вечера всегда стоял слепой катериняр, он играл на катеринке, на которой стояла клетка с белыми мышками.

Когда бориславские нефтяные бизнесмены приезжали во Львов пропивать деньги, то преимущественно шли в «Жорж». А поскольку они любили изысканное общество, то радостно поили богему; особенно им пришелся по душе веселый Корнель Макушинский, которого они просто заливали шампанским.

В 1912 г. Бой-Желенский написал такое стихотворение:

Владельцы отеля Гоффманы часто пропивали вместе с посетителями весь свой заработок.

В 1923 г. в отеле остановился польский писатель, будущий нобелевский лауреат Владислав Реймонт. По случаю приезда издатели и сторонники устроили прием в ресторане. Реймонт пытался убедить издателей издать четыре тома его нового романа «Мужики», за который, собственно, и получил впоследствии премию. Издатели колебались, ведь речь шла о четырех томах.

4 августа 1923 г. здесь остановился Ю. Пилсудский.

В мае 1927 г. во Львов приехал классик английской литературы, знаменитый автор криминальных рассказов о патере Брауне Джилберт-Кейт Честертон. Поселили высокого гостя, конечно же, в «Жорже», и он провел очень насыщенные дни. Точнее — пресыщенные, потому что возили его в гости к одним только крупным магнатам и в великопанские усадьбы. Наконец писателю это надоело, и он свой визит прервал, но перед тем 18 мая в Кругу литературно-художественном состоялся его авторский вечер.

Иногда в отеле происходили драматические сцены. Как-то в начале двадцатых годов в одном из покоев был найден пан, утонувший в ванне, полной шампанского. Перед тем он в этом шампанском купал актрису, но напился так, что захлебнулся.

Интересный случай произошел с известным украинским оперным певцом Адамом Дидуром, который останавливался здесь в 30-х годах. «После совместного ужина в отеле «Жорж» мы пошли спать в апартаменты на первом этаже (то есть на втором), — вспоминала Ева Дидушицка, выдающаяся львовская путешественница, автор нескольких книг. — Дидуры (Адам с женой Анелей и дочерьми) занимали почти всю правую часть этажа. И как только мы начали раздеваться, как раздался грохот в дверь и крик Дидура:

— Влодзю! Влодзю! Спрячь меня! Она меня убьет!

Влодзь (муж Евы, Владислав Дидушицкий) открыл дверь, и перепуганный Дидур влетел в комнату.

— Она меня убьет! Бегает за мной со стилетом! Спрячь меня, Влодзю!

Едва успел Дидур скрыться в ванной, как в дверь снова застучали, и раздался голос Анели:

— Я его убить! (она была немка) Убить! Он соблазняет горничную! Уже его нет долгое время!

— Но успокойся, — объяснял мой муж, — вероятно, он вышел прогуляться на свежий воздух. Сейчас найдем.

И Влодзь вышел из комнаты в коридор, взял Анелю под руки и вывел из комнаты на поиски мужа, а мы с Адамом быстренько вниз — в открытую всю ночь ресторацию. Сели себе в «Фильварке» и зовем официанта:

— Подайте нам что-нибудь, но сразу! Такое, что не надо готовить!

Зима, на дворе 20 градусов мороза, два ночи — а официант приносит огромную порцию мороженого!

— Но если я это съем, то не буду петь до конца жизни! — ужаснулся Дидур.

— Должен есть, — сказала я, — а то если придет Анеля и увидит, что мороженое непочатое, то догадается, что я тебя привела сюда минуту назад! И убьет!

И действительно через минуту появляются мой муж с Анелей.

— Видишь, — говорит ей, — наделала такого шума, а они спокойно сидят вместе и едят мороженое!

На это Анеля вдруг бухнулась перед Дидуром на колени:

— Прости! Прости! Я думала, что ты мне изменяешь, а ты самый верный муж на свете!

И, как потом рассказывал Дидур, та поздно начатая ночь была самой пьянящей в его жизни».

Как выглядела эта ресторация в 1920-х годах, можем представить по описанию А. Загаевского:

«Я остановился у входа, присматриваясь к суете портье, который подбегал к фиакрам и автомобилям, открывал и закрывал двери, сгибаясь пополам и снимая шапку, помогал высаживаться, нес зонты и палочки, восклицая:

— О! Уважаемый пан граф! К услугам пана помещика! Ах, ясная пани баронесса! Какая честь! Что пан ординат прикажет? Прошу! Для пана тайного советника двора всегда найдется место!

Через минуту заметил, что я намерен войти, и крикнул:

— А вам чего, пан коллега?

Я объяснил, что меня пригласил дядя, и назвал имя.

— О, это совершенно другое дело, — его поведение мгновенно изменилось, и, открывая передо мной дверь, он добавил: — Пан маршал шляхты уже вернулся и вероятно ждет уважаемого пана.

В половине второго ресторационный зал был уже полон. Издали узнал я усы и бороду дяди. Я протиснулся между столиками и после приветствий семьи сел на предложенное место. Без колебаний я определил публику как помещичью. Ежеминутно кто-то отодвигал кресло и вставал, чтобы поздороваться, мужчины целовали ручки женщинам, угощались папиросами, кричали за пепельницами, разговаривали о мерах поля, озимых и инвентаре. Дамы повязывали салфетки детям, накладывали на тарелки, шпыняли мужчин: «Ох, Влодзю, не много ли куришь?» Молодые графини, одетые в льняные светлые платья и белые чулочки, скрученные под коленями в бублик, склоняли головы над тарелками, стреляя одновременно глазами по сторонам. Дядя развернул меню и стал советовать, что стоит заказать. А на меня вдруг накатила злость на этот искусственный чопорной мир.

— А мамалыги нет?! — воскликнул я с вызовом. — Хочется мне мамалыги с брынзой.

Дядя сник, тетя бросила на меня недовольный взгляд:

— Говори тише. Разве не понимаешь, что тебя могут Вишневецкие услышать?

— Ни Черешневецкие, ни Черемховецкие меня не интересуют, — произнес я, заметив, как некая Вишневечанка (вполне хорошенькая) присматривается ко мне. — Хочу мамалыгу!

Смущенный официант топтался за плечами дяди, теребя меню в руке.

— Если пан маршал позволят, — предложил несмело, — я спрошу на кухне… У них есть мамалыга, правда, для служащих.

Дядя позволил, и через минуту официант принес какую-то желтую глыбу. Но, едва ее попробовав, я отодвинул решительным движением от себя:

— И это, по-вашему, мамалыга? В Бессарабии свинья бы этого не ела! Здесь что, нет ничего в этой ресторации, что можно было бы есть? Я хочу чего-нибудь простого, но хорошо приготовленного. Но с этим, как видим, здесь трудно.

Тетя буркнула:

— Я всегда слышала, что это самая лучшая ресторация.

Ну и вместо мамалыги должен я был выбрать стереотипные кармонадли (телячьи биточки с косточкой) — Львовский ключик для открывания любого аппетита».

В 1938 г. отель стал сценой необычного происшествия. «Мы для рекламы придумывали разные истории, — вспоминал Богдан Чайковский, который с Романом Шухевичем организовал рекламное агентство «ФАМА». — Например, сообщили в польскую и еврейскую прессу, что в 10 часов утра женщина отнимет у себя жизнь, прыгнув с крыши гостиницы «Жорж». И сбрасывали большую куклу с рекламой и фотографировали ее. Так что «ФАМА» стала очень популярна».

В сентябре 1939 г. в кофейне отеля собирались польские писатели и журналисты, которые сбежали перед наступлением немцев. В покое № 31 имел свой кабинет Александр Корнейчук, и сюда приходили к нему на прием. Здесь, как показал в воспоминаниях Вадим Собко, Корнейчук познакомился с Вандой Василевской, которая как раз бежала из Варшавы, а вскоре они поженились.

С 1940 г. «Жоржа» передали «Интуристу». Именно тогда начали во Львов наезжать разные советские деятели и писатели, все они останавливались в этом отеле. Останавливалось много известных советских писателей и артистов: Александр Корнейчук, Петро Панч, Алексей Толстой, Амвросий Бучма, а после войны Остап Вишня.

Как свидетельствуют записные книжки Петра Панча, осенью 1939 г. после появления в отеле советских граждан появилась на спинке крышки унитаза надпись: «На нее садятся, а не встают ногами».

Пожалуй, Максим Рыльский слышал о том, что в «Жорже» останавливался Бальзак. Одной ненастной ночью 1940 г. Рыльский написал здесь жуткий стих: «О, будь ты проклят, черный кофе, похабно не допил тебя Бальзак». Но имел в виду, очевидно, не напиток, а то тяжелое душевное состояние, которое окутывало его в атмосфере львовских ночных арестов, уничтожения и вывоза людей.

В воспоминаниях Анатолия Димарова описано происшествие, которое произошло с ним и с Николаем Жулинским:

«Львовская писательская братия поселила нас в шикарном комфортабельном номере гостиницы «Жорж», построенном еще во времена «той» Польши. Мы с чисто научным интересом исследовали кнопки, которые блестящей строкой спускались над кроватью Жулинского. На кнопках была записана многочисленная обслуга отеля от официантов до горничных. А на последней под кроватью было написано «Bladz».

Димаров вышел чистить зубы, возвращается, а ботинки Жулинского торчат из-под кровати.

— Да не давите вы так на ту кнопку, она уже не действует, — засмеялся Димаров.

Жулинский вылез красный как рак и пробормотал:

— Запонки искал.

— Да. Так я вам и поверил. Кнопку мучили. Вы, Николай Григорьевич, если вам так уж приспичило, берите десятку в зубы и — под гостиницу. Которая выпрыгнет, ту и тяните в гостиницу».

История эта, конечно же, фантастическая. Ведь во времена «той» Польши слово, приведенное Димаровым, не только не употреблялось, но и известным не было, и если действительно там оставалась от старых времен кнопка вызова проститутки, то на ней должно было быть написано что-то другое.

Интересные истории

1

Выдающийся польский актер Людвик Сольский рассказал об интересном трафунке, который произошел в «Жорже» 20 июня 1898 г. во время пира в честь завершения гастролей краковского театра. После официальных речей и поздравлений актеры, журналисты и другие приглашенные угощались и обсуждали спектакли. Каспрович пытался объяснить какому-то пьяному в доску журналисту, в чем величие краковского театра. Но представитель прессы совершенно не мог понять закрученных, слишком высокого полета фраз поэта. И здесь Мархольт, одаренный медвежьей силой, решил журналиста привести в чувство.

— Должен ты, братец, все прекрасно понять, чтобы завтра мог не погрешить против истины и эстетики.

Говоря это, он схватил его в свои лапы и швырнул в большую бочку с водой. Когда все бросились спасать его, не подпускал никого, утверждая, что следует подождать, прежде чем тот басурманин вытрезвеет. С трудом удалось извлечь из бочки деликвента. Оперся он на бочку, отряхнулся, как пес, после чего, глядя блуждающим взглядом, пролепетал:

— Ничего не понимаю.

2

Н. Богословский в книге «Забавно, грустно и смешно» (М.: Изд-во Эксмо, 2003) записал такое приключение: «В 1939 году, когда наши войска вошли в Западную Украину, писатель Юрий Олеша поехал во Львов навестить своих родителей, которых не видал со времен гражданской войны. Он остановился в гостинице «Жорж», шикарном международном отеле. Вот один из его рассказов о тамошном пребывании.

— Номер у меня был роскошный — командировка за счет Союза писателей. Таких «люксов» мне у нас видеть не приходилось. Что меня поразило — в ванне вода из крана шла нежно-голубого цвета. Но еще больше я заинтересовался сценкой, которую наблюдал в вестибюле отеля.

Надо сказать, что тогда в Западной Украине новыми городскими начальниками стали хозяйственники, присланные даже не из Киева, а из провинциальных украинских городов. И директором «Жоржа» стал товарищ Клиенко, бывший ранее директором партийной гостиницы в Житомире.

Клиенко собрал в вестибюле весь персонал отеля и произнес тронную речь:

— Дорогие товарищи! Теперь, когда советская власть сделала наконец свободными вас, наших западных братьев, вы сможете начать работать дружно, по-советски, забыв все ваши буржуазные невзгоды. А я, со своей стороны, буду требовать от вас железной дисциплины. Вот ты, старик, — обратился он к седобородому лифтеру в ливрее. — Если во время твоего дежурства неожиданно будет останавливаться идущий лифт — спрос будет с тебя, уж не обессудь!

Закончив речь, он спросил у испуганно молчавшего персонала: «Вопросы есть?»

Тогда встал лифтер, работавший в «Жорже» со дня его основания, и робко обратился к оратору:

— Пан директор! Имам до вас пытания.

— Давай, товарищ, высказывайся.

— Ясновельможный пан директор! Я не розумию: а для чего должен зустревать лифт?»

Хроники

11 мая 1919 г. Реклама в газетах: «Грандиозный полдник в гостинице «Жорж». Гвоздь сезона. Кроме артистической программы — фантастическая кулинария — на предвоенном уровне. Первая такая встреча целого Львова с военных времен, которая призвана развеять атмосферу последних лет».

5 ноября 1919 г. В ресторане гостиницы «Жорж» известный мошенник Маркус Фершейн выманил у гостя отеля Ромуальда Чайковского 200 крон задатка за 150 кг белого сахара. Результат — ни «купца», ни сахара, ни задатка.

23 января 1920 г. После кражи плаща стоимостью 800 крон у гостя Натана Буса был арестован челядник гостиницы «Жорж».

28 января 1920 г. В отеле «Жорж» украден у Яна Врубля из чемоданчика гардероб стоимостью 2800 крон и наличные 2000 крон.

20 марта 1920 г. По дороге из «Жоржа» к Главной почте украдены у комиссионера отеля Павла Бродиша из кармана 400 тыс. марок, принадлежавшие отелю.

25 февраля 1921 г. В парке Килинского арестован Ян Янк, когда распродавал серебряные ложечки с выгравированной надписью гостиницы «Жорж».

13 сентября 1929 г. Сенсационное ограбление отеля «Жорж». Вчера утром владелец магазина дамской одежды, что в гостинице «Жорж», Якоб Постамент обнаружил, что украдено у него много дорогих нарядов, в том числе меха. Следствие выявило, что вор дал себя закрыть в магазине вечером и ночью успел разбить кассу, в которой было 4100 румынских лей, украсть бриллиантовый перстень, большое количество бобровых шкурок, плащ на меху стоимостью 1500 000 марок и несколько дорогих дамских плащей. Общий ущерб составляет около 10 миллионов марок.

По заключению полиции, воров было двое. Упаковав вещи, они разбили железные двери из магазина во внутренний двор и выбрались из отеля через лабиринт пивных закоулков на улицу.

26 июля 1929 г. Бесстыжий официант. Долгое время кто-то воровал деньги в ущерб владельцу гостиницы «Жорж» Мечиславу Боровскому. Наконец вчера схвачен на горячем 18-летний помощник официанта Валериян Вильчинский.

29 января 1933 г. Вода залила подвалы гостиницы «Жорж». Вчера ночью лопнула водопроводная труба на ул. Академической. Все пивные «Жоржа» оказались внезапно на глубине около двух метров. Водопроводная служба перекрыла воду на всей Академической. Возле кофейни «Жоржа» был раскопан тротуар с намерением исправить поврежденную трубу.

26 апреля 1934 г. «Безработный под отелем «Жорж». Адам Цихоцкий, выселенный из жилища на Подзамче, 9, после безуспешных поисков крова разместился вчера около гостиницы «Жорж» вместе с кроватью, постелью и несколькими предметами мебели, вызвав, таким образом, большое сборище. Полиция устранила его вместе с семьей и поселила в казенных бараках.

31 апреля 1936 г. Полиция арестовала Михаила Корицкого, гардеробного гостиницы «Жорж», за систематическую кражу вина из погреба ресторана отеля на сумму 590 злотых.

 

«Народная гостиница»

Своим появлением «Гостиница» обязана выдающемуся культурному деятелю, архитектору Василию Нагирному. В своих воспоминаниях он писал: «В 1899 г. основано по моей инициативе общество с ограниченным поручительством под фирмой «Народная гостиница». Этим обществом задумал я постичь такую цель: 1) дать нашей молодежи возможность выучить гостиничный промысел, кофейный и кабацкий; 2) создать институт, чтобы заботился о расширении любви к ведению гостиничного промысла, кабацкого и кофейного, который до сих пор пока полностью в еврейских и немецких руках. Хотя наше общество приняло это дело довольно симпатично, но уделы влияли довольно лениво.

Первая проба ведения ресторацийного промысла сделана в Микуличине во время летнего сезона. Этот интерес продолжал директор Николай Заячкивский. После был двухлетний перерыв в жизни этого общества. Именно в это время занялся я приобретением имения во Львове, для открытия гостиницы и ресторана».

Однако с нашими болванами делать бизнес — дело не такое простое. В последний момент они перестраховывались и отказывались от выгодной покупки того или иного дома, а затем выходило, что был прав Нагирный, ибо дома за два-три года проданы были намного дороже.

«После таких неудач предложил я дирекции и Наблюдательскому совету «Нар. гостиницы» заключение условия на построение дома на углу ул. Сикстуской и Костюшки, следовательно дома, где теперь «Н. Г.».

Дня 30/9 1906 г. состоялось посвящение дома и открытие отеля, кофейни и ресторана. Кофейня и ресторация отданы в аренду немцу Брайтмаеру, а после — еврею Вольману, а отель ведется собственными силами».

Интерьер в народном стиле спроектировал Филемон Левицкий.

«В 1912 г. предложен за «Народную гостиницу» миллион крон, — писал Нагирный в воспоминаниях. — В тот же год докуплена вторая часть дома и благодаря этому гостиница получила дом с тремя фронтонами, а именно к улицам Сиктуской, Костюшко и Св. Михаила».

Однако дела шли не слишком розово. В1912 г. решено было порвать с еврейским арендатором, но это привело к тому, что доходы упали. Ведь завсегдатаями кофейни были преимущественно зажиточные евреи, а украинцы наведывались реже и в значительно меньшем количестве. «Наши важные Львовские фигуры, такие как послы, политики, редакторы, советники и другие пересиживали обычно у Лясоцкого, Кучка и кофейнях «Штука», «Народная» и тому подобных чужих. Кофейня «Нар. гостиница» наполнялась русской публикой разве что во времена больших съездов, СДВИГОВ СОКОЛЬСКИХ, и то публикой из провинции». Львовяне приходили сюда после очередных университетских беспорядков, когда украинцев не обслуживали в чужих кофейнях. «Но когда успокаивалось, наши патриоты возвращались снова к чужим локалям и там, как рабы, удовлетворялись любой обслугой», — с горечью писал Нагирный.

Здесь собиралась украинская интеллигенция. Каждую субботу сюда приходили молодые украинские писатели, читали свои произведения. С 1912 г. сюда перебрались «молодомузовцы» после того, как было снесено здание «Монополя». Но, не имея денег на свиное жаркое с капустой, которым охотно лакомились священники и купцы, ели только дешевые салаты.

Как писал Петро Карманский, «в ту пору центром всей нашей патриотической жизни была новооткрытая кофейня в ресторане «Народной гостиница». Здесь вся общественная элита, от молодых до самых старших, день и ночь работала на славу Украины, кто языком за чаем, кто карманом за картами, кто за пивом или водкой».

Когда во Львов приезжал отец Михаил Свитенький, то останавливался в «Гостинице» и охотно угощал богему. «Бывало, собрав всех «молодомузовцев» вокруг своего стола за рюмкой, звал к себе прислугу и давал поручение всем присутствующим в кофейне поставить кому пиво, кому водку, кому чай, а Вацю (Вячеславу Будзиновскому) сразу две «бомбы» пива, Павлику же — стакан молока. Все удивлялись, что прислуга сама угадывала предпочтения каждого и без поручений спешила с услугами».

17 сентября 1911 г. Франко в «Воскресенье» написал о молодом парне Евгене Юринце, покончившим с собой в «Гостинице», а перед смертью давшем тетрадь стихов Франко под названием «Первые и последние звуки».

В 1914 г. здесь останавливался Марко Черемшина.

В апреле 1918 г. здесь останавливался выдающийся общественный деятель и историк Дмитро Дорошенко.

В 30-х здесь собиралась группа «Богема», в которую входили С. Людкевич, В. Барвинский, редактор «Дела» Федь Федорцив. А еще каждую субботу — литературная группа «Двенадцать» — Богдан Нижанкивский, Анатоль и Ярослав Курдыдыки, Иван Чернява, Зенон Тарнавский, Василий Ткачук и другие. В «Гостинице» им даже выделили отдельную комнату для встреч. Но наведывались они также в «Де ля Пэ», «Риц» и «Варшавскую».

«В Народной гостинице можно было съесть колбасу с капустой или телячьи ножки — фирменное блюдо этого заведения, и здесь играли в бридж или преферанс бывшие военные, а в те времена члены «Красной Калины», — вспоминал Юрий Тыс 1930-е годы. — Однако нельзя сказать, чтобы между двумя поколениями, которых разделяла разница едва ли в десять лет жизни, было много общего. Молодежь жила своей жизнью, и то, что делали старшие, ей было безразлично».

В 1940 г. здесь поселился Владимир Сосюра со своей воспетой в стихах Марией. Как отметил в своих воспоминаниях Остап Тарнавский, «это был признак неуважения к писателю, ибо все знатные гости из Украины заселялись в гостиницу «Жорж»… Правда, для нас это было исключением, потому что «Народная гостиница» — единственный во Львове украинский отель, и мы в нем чувствовали себя свободнее». Всех советских писателей, которые приезжали во Львов в 1939–1940 годах, специально снаряжали, а Сосюру обошли вниманием, и он приехал в новом костюме, но без пальто. «Но тут же в комнате Сосюры мы заметили, что у него и пижамы не было (был ранний час и он еще почивал в постели), ни ночной рубашки. Однако мы нашу встречу отметили бутылкой хорошей водки, еще с давних запасов известной во Львове водочной фабрики Бачевского».

А еще здесь в 1940-м поселился Андрей Малышко, во второй раз он здесь жил в августе 1944-го, а затем появилась его поэма «Львовские мелодии», где были такие строки:

Веселый случай

Художник Сенюта и кондитер Стецкив

«Пат и Паташон, — вспоминал их Роман Купчинский. — Сенюта — высоченный казак, с длинными усищами, с выдающимся носом, всегда в длинной черной пелерине или в широком плаще, в большой шляпе, с огромной палкой в руке. Был художником комнатным и добрым гражданином. Шел по улице — земля дрожала.

А возле него то справа, то слева вертелся его приятель, кондитер Стецкив, маленький, будто улыбающийся, будто искривленный, в «кастрюльке» — то есть в твердой черной шляпе, всегда одетый «как с иголочки».

Частно — дружили, но на собраниях, совещаниях или заседаниях стояли часто на противоположных сторонах. Как-то были сборы в «Народной гостинице», и было две партии на собрании: молодые и старые. Стецкив держался с молодыми, Сенюта — со старыми.

То один, то второй брал слово, и они атаковали друг друга, но в приличном тоне. Только когда Сенюта закончил свою речь предложением: «Здесь нам пан Стецкив наплел паленых дубов, но этого не надо брать во внимание», сорвался Стецкив, как ошпаренный, и ответил:

— Должен, к сожалению, применить польский стих, потому что он мне в эту минуту больше подходит: «Пада де-щик, пада рувно, Раз на квятек, раз на… Сенюту».

К счастью, Сенюта сидел слишком далеко и его большой костыль не достал до приятеля. Возникло движение, разъяренного Сенюту задержали между креслами и успокоили исполина.

После собрания постарались, чтобы один и второй вышли отдельно. Но напрасно, Стецкив догнал Сенюту на улице и… пошел с ним в направлении Рынка.

Хроника

15 января 1919 г. Реклама. Обеды для малоимущей интеллигенции в локале Русской кофейни (гостиница) — угол ул. Костюшко и ул. Сикстинской.

2 октября 1929 г. В «Народной гостинице» арестован редактор украинской газеты «Народная Воля», что издавалась в Америке. Ярослав Чиж, бывший львовянин, приехал в отпуск во Львов после восьми лет отсутствия. Польская пресса писала о сенсационном аресте, потому что, оказывается, Чижа полиция разыскивала с 1921 г. как одного из организаторов покушения на Пилсудского и воеводу Грабовского. После неудачного покушения он бежал в Америку.

28 декабря 1923 г. Загадочное самоубийство врача в «Народной гостинице». В первый день зимних праздников лишила себя жизни россиянка др. Анна Калюс. Богатая дама жила в «Гостинице» более полугода, имела любовные отношения с одним провинциальным врачом. После бурной сцены с любимым впрыснула себе в участок сердца огромную дозу стрихнина и до прибытия спасательной помощи скончалась. Оставила 2 письма, написанные на русском языке, много шикарного гардероба, врачебные принадлежности и большое количество различных валют.