Было ли не было
Про маленькую жницу и Августовскую Ночь
Когда-то давно село Голоско не было богатым. Казалось, сама природа позаботилась о том, чтобы людям жилось несладко – густые леса и каменистые холмы не позволяли раскинуться колосистым нивам, а потому сразу за селом желтели лишь небольшие лоскутки поля, которые удалось высвободить от камней. Таких лоскутков было много, а до самых далёких идти нужно было целый час.
Один такой надел был у бедной вдовы, которая жила у леса с маленькой дочкой. Женщина тяжело работала в батрачестве, а девочка возилась в огороде, ухаживала за курами и утками.
Пришло время, когда пора уже было хлеб собирать. К счастью, уродило так пышно, как никогда. Всё село радовалось этому. Только бедной вдове было не до радости, потому что она внезапно разболелась и слегла.
– Что же теперь будет с нашим хлебом? – горевала вдова, глядя, как все в селе радостно собирают урожай и возят во дворы роскошные снопы.
– Не печальтесь, мама, – вдруг отозвалась девочка. – Я и сама справлюсь.
– Да где ж тебе такой маленькой справиться? Ты и серпа-то в руках никогда не держала.
– А вот и держала. Я же серпом жала крапиву для кур!
– Скажешь тоже… Сколько там той крапивы. Ох-ох-ох… Может, кто-то из соседей сжалится, да поможет. Но им ведь нужно сперва на своём поле закончить, а потом ещё и смолоть, погода ведь переменчивая. Сегодня парит, а завтра, глядишь, и ливень польёт. А зерно тем временем и осыплется…
– А я вот попробую, какова из меня жница, – сказала девочка и, взяв серп да кувшин молока с хлебом, отправилась в поле.
Зерно уже начало осыпаться. Ещё день-два, и жать будет поздно.
– Не уйду отсюда, пока всего не пережну, – пообещала себе девочка и принялась за работу.
Но маленькие ручки не привыкли к тяжёлому труду, а худенькая спинка скоро заболела. Девочка время от времени разгибалась, чтобы передохнуть. Вот уже и солнце закатилось, и начало смеркаться. Уже ни души в поле не видать. Одна девочка жнёт, а до конца ещё далеко. Руки так устали, что она их уже и не чувствует, будто окаменели, а ноги не слушаются, подкашиваются под ней, и коленки уже исколола острая стерня.
– Никто мне не поможет, – заплакала она, – разве что ночка тёмная.
А тут как раз мимо неё проходила Августовская Ночь – высокая, тёмноволосая пани в роскошном синем, будто ночное небо, платье.
– О, так ты и ночью работаешь? – удивилась она. – Много чего я на свете повидала. Видела, как по ночам гуляют и крадут, но чтобы ниву ночью жали – такого не видела. Да ещё кто жнёт – малышня всякая.
– А что мне было делать, если мама заболела, а колос осыпается уже?
– Ну-ну, не хнычь. Раз уж я рядом с тобой, то помогу.
С этими словами Августовская Ночь взялась за серп и живо принялась за работу, а жала она так, что за один взмах пшеница на десять шагов вперёд ложилась. Не успел ещё и рассвет заняться, а весь хлеб уже лежал в снопах и скирдах.
– Ну, вот и всё, – сказала Августовская Ночь. – А мне пора. Сейчас солнце взойдёт.
– Ой, матушка, как я вам благодарна! Возьмите хоть на память эти колоски.
Августовская Ночь взяла пучок пышных колосков, подбросила вверх и обсыпала ими своё платье. И когда она уходила, девочка увидела, как колоски замерцали золотыми блёстками. С той самой поры Августовская Ночь над Галичиной переливается необычайно ярким сиянием звёзд.
Как появилось урочище Папороть
Когда-то там, где ныне Кульпарков, находилось урочище Папороть. Тут было два источника, из которых брала своё начало река Сорока, которая впадает в Полтву. А на хуторке жил смолокур со своей женой.
Однажды вечером кто-то постучал к ним в дверь. Хозяин открыл и увидел старика, который искал ночлега. Его пустили в дом, накормили, чем Бог послал, и уложили спать. А на утро хозяева проснулись в замке, который аж трещал от разных дорогих вещей. А старика и след простыл.
Зажили они тогда, как настоящие князья. Не прошло и года, и в один такой же вечер кто-то вновь постучал в ворота замка. Сторож протёр сонные глаза и, лениво вздыхая, крикнул:
– Кто там?
– Старый путник просит ночлега.
– Сейчас, – буркнул сторож, – пойду, спрошу помещика.
Поплёлся он в покои, где хозяева как раз готовились спать.
– Пан, а пан!
– Ну, что такое?
– Там дед какой-то ночлега просит!
– Гони его к чёртовой матери! Тут замок, а не постоялый двор!.. Хотя можешь ему дать то, что после ужина осталось.
Сторож собрал объедки в чугунок, вынес к воротам, и открыв окошечко, сказал:
– Хозяева сказали, чтоб вы шли куда подальше. А это вам немного перекусить. Давайте шапку.
Старик снял шапку, сторож налил ему какой-то похлёбки и захлопнул окошко.
Путник печально покачал головой, что-то шепнул над шапкой и выплеснул объедки на ворота. И в тот же миг роскошный замок со всеми жителями с грохотом провалился под землю. Пустырь вскоре густо зарос папоротником, и, глядя на него, никто бы и не догадался, что некогда тут возвышался замок.
Как женщины Львов спасали
Когда татары в 1283 году пытались захватить Львов, то хан Телебуга захотел выяснить, сколько же смогут жители продержаться в осаде. А простоял он под городом две недели и считал, что львовяне уже должны были бы с голоду помирать.
Татарские послы, отправленные в город, стали кричать под воротами, чтоб их впустили. Львовяне уже хотели было открыть ворота, но женщины, узнав об этом, стали просить, чтоб ещё немного повременили.
Быстренько поразбегались львовские женщины по домам, повыкатывали на улицы пустые бочки и поставили их вверх дном. После – повыметали из кладовых всю крупу и муку, что там была, и засыпали донца бочек кто крупой, кто мукой, а кто зерном, да так, чтобы вершок торчал.
– Вот теперь мы уже готовы, – сказали женщины, – пускайте изуверов.
Двинулись татарские послы через город, а тут, куда ни глянь, стоят бочки с несметным количеством еды. Да мало того – выпустили женщины всю птицу и скот из хлевов на улицу, послам даже пришлось палки в руки взять, потому что свиньи им проходу не давали, а гусаки сердито шипели, куры кудахтали и били крыльями.
Увидели послы такое великое множество всякой живности и очень печальными вернулись назад. А хан Телебуга, выслушав их, сразу же приказал войску собираться и идти домой.
Львовская каторга
Когда львовский бургомистр Мартын Кампиан задумал в 1615 году строительство Ратушной башни, то приказал отловить всех-всех тунеядцев, бродяг, пьяниц, картёжников, которые прожигали свои дни в кабаках.
Их приводили на стройку, записывали в ряды рабочих и заставляли трудиться. А стоит отметить, что в этой честной компании немало было детей богатых мещан, которые в руках кроме ложки, карт и чарок и держать-то ничего не умели.
Вот смеху-то было! Весь город над ними потешался. А многие родители сами приводили своих сыновей, как шутили тогда, на каторгу.
Вот почему с северной стороны Кампиановской башни было выбито на камне изображение корабля-галеры, как напоминание о том времени, когда оборванцев «на галеры» отправили.
Что любовь соединит
Эту историю можно было бы назвать «Львовские Ромео и Джульетта».
В 1594 году с далекого Крита привез вино итальянец Микелини. Часть товара заказал для себя украинский купец. И вот у него дома увидел итальянец юную Пелагию, дочь купца, и с первого же взгляда влюбился. С тех пор частенько искал он повода наведаться к ним, пока и Пелагия не ответила ему взаимностью.
Итальянец утратил всякое желание возвращаться домой. Молодые люди шептали друг другу нежности, а родители девушки благосклонно за этим наблюдали, потому что итальянец был им по душе. Однако ко Львову уже подбиралось страшное горе: чума.
Она не раз уже собирала свою чёрную жатву по всей Европе и вот наконец наведалась и сюда, и каждый день косила десятки людей. Тщетны были молитвы, тщетны непрестанные службы в церквях. Не обошёл мор и усадьбы купца – Пелагия заболела. По суровому распоряжению всех зачумлённых выносили за пределы города и оставляли в саду, где за ними ухаживали монахи.
Несмотря на это Микелини не покинул своей любимой и не отходил от неё, развлекая и вселяя надежду на выздоровление. Но девушка была обречена. Микелини похоронил её на православном кладбище церкви Благовещения. А через девять дней слёг и сам. Очевидно, сказалось общение с больной. Умирая, Микелини просил похоронить его в костёле святого Станислава, а на их могилах выстроить одинаковые надгробия.
Так оно и случилось. На обеих могилах поставили одинаковые надгробные камни, на которых выбито по паре сердечек, соединённых лавровой веточкой. А ниже – стихотворение львовского поэта Шимона Шимоновича:
Пощёчина ценою в жизнь
Ганнуся Вовчковна была одной из самых очаровательных девушек Львова конца ХVІ столетия. Много кавалеров ухаживало за ней, но вниманием она удостоила лишь двоих: Павла Оленика и итальянца из Флоренции Урбана Убальдини. Беда только, что девушка дарила свою волшебную улыбку им обоим с одинаковой теплотой.
Кто его знает, сколько бы продолжалась эта борьба за её сердце, если бы не свадьба Анны Луцкой. Оба воздыхателя были в числе приглашённых. И вот во время танцев они одновременно пригласили Ганнусю. Панна могла бы и подумать, перед тем как сделать то, что сделала, но думать ей не хотелось, и она подала руку смуглому флорентинцу.
Павел не был ни испанцем, ни сицилийцем. Он был местным украинским шляхтичем, но чувство собственного достоинства у него было, и он отвесил звонкую пощёчину Урбану.
Музыканты сразу же перестали играть, а пары остановились. Никто не успел ничего сделать, как итальянец выхватил кинжал и ударил Павла в живот. Парень упал без сознания.
Умирающего Павла понесли в дом его родителей, а Урбан должен был предстать перед судом в Ратуше. Суд в ту пору приговаривал за убийство к смертной казни. Двенадцать присяжных, решавших в те времена все судебные дела, признали итальянца виновным, и не сносить бы ему головы, если бы не женщины, окружившие Ратушу. Молодые девушки и почтенные матроны так горько плакали и умоляли быть милосердными, что присяжные засомневались.
Но женские рыдания мало помогли бы, если бы смертельно раненый юноша и его семья вдруг не проявили необычайное благородство. Павел послал своё прощение итальянцу и взял всю вину на себя.
Павел умер, а Убальдини добился руки богатой дочки шляхтича, дав начало прославленному во Львове роду патрициев.
Детский поход на Львов
В 1624 году татары напали на Галичину и взяли большой ясырь. Когда же они уже отправились домой, вслед за ними бросился коронный гетман Станислав из Конецполя.
С пленными бежать нелегко, и ордынцы, отобрав кого поздоровее, жестоко расправились с остальными, оставив в живых лишь детей.
Произошло это на берегу Днестра под Мартыновым. Татары убежали, а дети разбрелись по кустам да поймам в поисках еды. Самые маленькие плакали около своих убитых родителей.
Страшную картину увидал гетман. Воины и казаки начали искать детей и собирать их вместе. В сёлах они попросили телеги и отправили на них детей во Львов, причём телег понадобилось несколько десятков.
Этот набег детворы всполошил всю Ратушу: что с ними делать и как кормить? Долго советники гадали и наконец решили выставить детей на Рынке и раздать в семьи желающим.
Людей сбежалось видимо-невидимо. Никто не думал, что тех, кто согласится принять сирот, окажется так много. Советникам с трудом удавалось управлять этой стихией. Писари, утирая пот, записывали, кому какой ребёнок достался, чтобы потом можно было проверить, хорошо ли ему живётся в новой семье.
Вот какими были львовяне перед лицом горя.
Легенда о горнисте
Из глубины Средних веков в европейских городах прижилась традиция содержать за счёт города горниста, в обязанности которого входило каждый час трубить. В давние времена горнист был караульным города, отвечал за его безопасность, сообщал о пожарах и приближении врага.
В 1491 году, когда было завершено строительство ратушной башни, на ней поместили часы, горниста и сторожа. Горнист должен был каждый час, днём и ночью, подавать сигналы времени, в праздничные дни развлекать жителей красивой игрой, а прежде всего оберегать город от всяческих нападений и от огня.
Когда в сентябре 1618 года во Львов пришли известия о поразительных победах гетмана Сагайдачного над московскими войсками и о том, как он спас будущего короля Владислава IV, местные власти решили достойно отпраздновать это событие и устроить театрализованное действо, отражающее сцену штурма вражеского города польско-украинским войском. Тогда был объявлен конкурс на лучший сигнал горна и лучшего горниста. Эта новость многих свела с ума, и за право провозглашать на ратуше начало действа, да ещё и получить вознаграждение в несколько золотых, решило побороться немало желающих. Несколько дней в разных концах города раздавались звуки горна – это конкурсанты упражнялись, подбирая наиболее подходящую мелодию. В то же самое время красавица Ганнуся из уважаемой семьи крупчатников, торгующей крупами испокон веков, взяла да и пошутила над юношей, который за ней ухаживал: «Вот если бы ты победил и получил право трубить, я бы за тебя пошла!»
Андрусь был парнем способным, и хоть работал он в кузне, но не гнушался и высокого искусства: играл на свадьбах да праздниках. Прихоть любимой, чьей благосклонности добивалось чуть ли не всё Галицкое предместье, глубоко запала ему в душу. Играть на трубе и кобзе он умел, но звуки, производимые этими инструментами, были крайне далеки от совершенства. Заметив, что сын опечален, отец посоветовал ему обратиться к старому горнисту Криштофу Гайде, который приветствовал короля Стефана Батория 31 марта 1576 года и получил от короля награду.
Андрусь нашёл старого Гайду и рассказал ему, почему печалится. Времени было мало, но Андрусь всё ловил на лету, и учение быстро продвигалось. Старый горнист научил парня той самой мелодии, которую играл Баторию. В этой музыке звучал триумф и безудержная радость побед. Однако Андрусь привнёс в неё и кое-что от себя, ведь эта мелодия должна была адресоваться не только королю и львовянам, но и его любимой. Музыка должна была растопить её сердце, согреть душу и наполнить её новыми чувствами.
Наконец настала пора горнистам продемонстрировать своё искусство. Дошла очередь и до Андруся. Прежде чем начать, он нашёл глазами Ганнусю, которая стояла перед самым помостом, потом поглядел на старого горниста, который ободряюще ему подмигнул, и заиграл. Звуки горна взлетели в небо, и казалось, от них зимнее солнце засияло ярче, и свинцовое небо прояснилось, и на лицах жителей Львова расцвели улыбки. Ратманы радостно переглядывались, толкали друг друга и кивали головами: вот оно! Возгласы «браво!» и «виват!» зазвучали в один голос. Сам бургомистр вышел на помост, обнял Андруся и повесил ему на шею ключ от ратуши.
А когда бурная радость улеглась, Андрусь обратился к толпе:
– Я получил высокую награду – играть в честь наших побед. Но самая большая моя награда – Ганнуся, которая пообещала выйти за меня замуж, если я смогу победить. И сейчас я прошу, чтобы она при всех подтвердила своё обещание.
Девушка покраснела и заволновалась. Ей, конечно, нравился Андрусь, но ведь родители об этом ничего не знают, да и пошутила она, не подумав, ни секунды не веря в то, что молодой кузнец сможет победить опытных горнистов. Увидев, что на неё смотрят тысячи глаз, она попыталась было затеряться в толпе, но плотные ряды её не пропустили. Ганнуся нервно прикусила губки в поисках выхода. Но тут слово взял бургомистр, протянул к ней руки и пригласил взойти на помост. Девушка сомневалась, но её подтолкнули сзади, кто-то взял её под руку, подвёл к ступенькам и помог подняться. Ноги у неё подкашивались от волнения: «Господи, что скажут мои родители!» – печалилась она.
А бугромистр подвёл её к Андрусю и спросил:
– Ну что? Сдержишь своё обещание? Скрепишь свою любовь к Андрусю браком? Выйдешь за него?
Воцарилась тишина. Толпа, затаив дыхание, ждал решения. Девушка колебалась, глазами бегала по головам людей в поисках родителей. Но тишина продолжалась недолго, толпа всколыхнулась, зашумела, а из шума того вынырнуло одно слово и, превратившись в хоровое скандирование, взлетело над Рынком:
– Выходи! Выходи! Выходи! Выходи!
И тут увидела Ганнуся свою маму, вытирающую глаза платочком, но то не были слёзы горя, а вот и отец, который сначала крутил головой, как индюк, в поисках чьей-то поддержки, но наконец снял шапку и махнул ею:
– Выходи!
И Ганнуся повторила дрожащими губами:
– Выйду!
Бургомистр соединил их руки, а мелодия, исполненная горнистом Андрусем, с тех пор каждый день звучала над Львовом и наполняла души его жителей ощущением радости и гордости за свой город. А с 2011 года она звучит над ним вновь.
Затопленная церковь
Когда-то на Клепарове стояла небольшая церковь, окружённая липами и яворами. На колокольне трижды в день били в колокола, созывая людей из ближайшей округи. Но в 1695 году татары напали на Львов, случилась беда. Как раз воскресным утром, когда в церкви было много народу, орда ворвалась внутрь.
Татары вязали молодёжь, грабили хоругви и сокровищницу, крали церковное убранство. Ничто не могло их остановить – ни громкие рыдания детей, ни проклятия матерей, ни мольбы священника.
В тот самый момент, когда в церкви безумствовали разбойники, сорвался сильный вихрь, а за ним – ужасный ливень. Небо разразилось молниями. Прозвучал жуткий удар грома, и церковь вместе со всеми, кто в ней находился, начала проваливаться под землю. Бурная клокочущая вода залила пол и быстро поднималась.
Вскоре на месте, где стояла церковь, остался только мутный пруд. Потому-то и назвали его Чёрный дол. С тех пор иногда можно было услышать из глубины пруда плач и глухой звон колоколов.
Как-то в ночь на Ивана Купала над прудом проходил парень и заметил в свете луны серебряную верёвку, которая качалась на плёсе. Не долго думая, он схватил её и начал тянуть на себя. В тот же миг послышался шум колоколов и детский плач, а из чёрных глубин начал выныривать золотой крест, а за ним – золотой купол и окна, озарённые светом свечей.
Парень уже догадался, что это была церковь, провалившаяся под землю, и молил Бога, чтобы ему хватило сил её вытащить. Уже пропели первые петухи, а он продолжал, обливаясь пóтом, тянуть за шнур. Вокруг медленно светало, и силы покидали парня. И не было никого, кто бы мог помочь. Только всё громче слышался плач и молитвенное пение.
Когда же пропели третьи петухи, верёвка вырвалась у него из рук, и церковь поглотила мутная вода. Парень перекрестился на прощание, а уходя, слышал, как за спиной тяжело стонали колокола и рыдали люди.
Волчья гора
Находилась она среди холмов, где теперь начало Зелёной. Когда-то там были лесные чащи, в которых жили серны, дикие кабаны, да и волки не раз забегали почти в самый город.
Однажды двое парней с окраины, которая называлась Темричевский лан, пошли в лес за грибами и, когда уже возвращались назад, наткнулись на двух маленьких волчат, которые лежали в густом мху и скулили. Парни взяли их с собой, спрятав за пазуху, и пошли домой. Волчата беспрестанно скулили, из глубины леса доносился вой волчицы. С каждым мигом он становился всё выразительнее. Парни что было сил мчались домой.
Стоило им добраться до своих дворов, как они увидели большую волчицу, которая бежала по их следам. Всю ночь она слонялась около их домов и завывала, пока её не отогнали местные псы.
Оба волчонка на коровьем молоке росли, как на дрожжах. А через год это были уже большие волки. Они стали верными товарищами своих хозяев и часто сопровождали их во время походов в лес.
В один зимний полдень парни отправились за хворостом, а волки – за ними. Когда они взошли на холм и ступили на то место, где в прошлом году нашли маленьких волчат, из чащи внезапно выскочила волчья стая.
Парни похватали с саней топоры и побежали к раскидистому дубу на самой вершине холма. Пока домашние волки отгоняли стаю, парни быстро вскарабкались на дерево.
Тем временем волки сбежались отовсюду и окружили дерево плотным кольцом. Снова и снова они бросались на двух прирученных волков, во все стороны разлетались клочья шерсти и брызгала кровь. Но силы были неравными, и стая разорвала своих родственников.
Парни сидели на дереве и цокали зубами от мороза. Волчья стая и не думала отступать. Кто знает, чем бы это закончилось, если бы их родители не собрали соседей и не пошли с псами и рогатинами на поиски своих сыновей.
Волки, напуганные вспышками факелов, шумом и лаем псов, разбежались. Парни спаслись, а тот холм с тех пор называли Волчьей горой.
В 1648 году гору заняли казаки Хмельницкого и оттуда наступали на город. А сейчас от того холма мало что и осталось.
Цимес пикис малаховскис
Кто из старых львовян не знает, что такое «цимес пикис»! На любой вопрос: хорошая ли погода, интересное ли кино, вкусны ли пироги, понравилась ли девушка, ответ был один – «цимес пикис». Можно было ещё сказать: «люкс», «перша кляса» или «йой, яке то файне», но «цимес пикис» звучало эффектней.
Никто даже не сомневался насчёт происхождения этого выражения – оно еврейское. Поскольку «цимес» означает десерт. Зато таинственное «пикис» ни один еврей, даже старозаветный, не объяснил бы.
А происходит это слово ещё из XVIII столетия, когда маршалок сейма Станислав Малаховский организовал парадную сеймовую гвардию, вооружённую пиками, и евреи назвали её «пикис Малаховскис».
Так совпало, что в начале прошлого века бургомистром Львова стал потомок маршала доктор Годимир Малаховский. Во время его правления во Львове были построены новые водокачки, перекачивающие в город очень вкусную воду из Добростанов.
Открытие новой водокачки отпраздновали очень торжественно, после чего пан бургомистр выпил первый стакан воды. А подавая следующий послу австрийского парламента доктору Эмилю Быку, громко произнёс:
– Бычья вода!
Доктор Бык выпил воду залпом, причмокнул и воскликнул:
– Цимес пикис Малаховскис!
Пан золотой, пан серебряный и слуга их медный
На месте пруда Собка, который находился в Вульке, когда-то стояла церковь. В дни больших праздников из пруда слышался гулкий звон колоколов, а ночью звучало церковное пение.
Однажды на том пруду девушка стирала рубашки, и коса её упала в воду. Девушка дёрнула головой и вдруг почувствовала, что косу что-то держит.
– Кто там прицепился? – воскликнула она.
– Это мы – колокола. Выбери кого-нибудь из нас, – прозвучало из глубины.
– Как же мне выбирать?
– Нас три: пан Золотой, пан Серебряный и слуга их Медный.
– Я сама служанка, а потому слугу и выберу.
Вода заклокотала, и на поверхность поднялся большой медный колокол.
– Неси меня в церковь, – попросил он.
– Но ведь ты такой большой, как же я тебя понесу?
– Не бойся, неси.
Девушка обхватила колокол руками и почувствовала, что он лёгкий, словно бумажный. До церкви было недалеко, и как только она донесла колокол до колокольни, он сам поднялся и прицепился рядом с другими.
– Жаль, что ты не выбрала золотой колокол, – вздохнул священник. – Но и медный хорош, очень уж у него красивый голос.
Но недолго тот колокол звонил. Прошло несколько лет, девушка заболела и умерла. В тот день, когда она умирала, колокол тихо гудел, а когда её душа покинула тело, колокол сам раскачался и начал громко бить, пока от великой скорби не треснул и не замолчал навсегда.
Пани Абрекова – гроза Львова
В конце XVІ и в начале XVІІ столетия каждый житель Львова, проснувшись утром, спрашивал: «Что слышно от пани Абрековой?» Это было любимой шуткой: вмешаться в разговор и спросить: «Интересно, что сказала бы на это пани Абрекова?»
Эти слова могут родить в вашем воображении образ пани Абрековой – великой сплетницы. Но самом деле пани Абрекова могла вообще ни слова не говорить, всё происходило помимо её воли.
Просто ей выпало жить на Рынке, и её ставни превратились в уличную газету, откуда можно было вычитать последние львовские новости и полюбоваться остроумными карикатурами. Первой жертвой пала сама пани Абрекова – какой-то хулиган написал о ней колкую шутку. Шутка имела успех, и с тех пор каждый желающий поделиться свежей сплетней или колкостью старательно выписывал их на ставнях горемычной пани Абрековой.
Особенной популярностью ставни пользовались во время ярмарок, ведь забава превращалась в международный конкурс юмора и сатиры. Дошло уже до того, что каждый дрожал перед «пани Абрековой» и вздыхал с облегчением, узнав, что новая шутка адресована не ему. Наконец многочисленные жалобы почтенных горожан переполнили чашу терпения магистрата и тот вынес суровое предупреждение пасквилянтам. А поскольку этого никто не испугался, то у окон пани Абрековой ещё и караул выставили.
К борьбе с шутниками присоединилась и церковь. Священники каждое воскресенье призывали на их несчастные головы гнев Господень. И так постепенно первая львовская стенгазета пришла в упадок, хотя о пани Абрековой ещё долго не забывали и вспоминали её имя.
Часы бернардинов
Костёл отцов бернардинов построил в начале XVІІ века известный зодчий Павло Римлянин. Вместе с монастырём костёл представлял собой окружённую рвом башню, примыкающую к городским стенам около Галицких ворот.
На старинной башне костёла, высота которой 38 метров, время отбивали куранты. На протяжении нескольких веков они били на пять минут раньше всех остальных городских часов.
Как? – удивитесь вы. Несколько веков – не лет и не месяцев! – часы спешили на целых пять минут и никто не обратил на это внимания? Никто не прекратил это безобразие?
Как раз таки наоборот. Внимание обращали. Но без тени недовольства. И что самое интересное – с благодарностью.
И благодарность была обращена к тому безымянному монаху, которого приставили когда-то следить за курантами. Однажды вечером, поднявшись на башню, он увидел, как татарские войска мчатся к Галичским воротам. Что было делать? Кричать? Но кто услышит с такой высоты?
И тогда монах перевёл большую стрелку курантов на пять минут вперёд – как раз на то вечернее время, когда закрывались ворота города. Как только часы пробили, ворота закрылись. И как раз вовремя – татары были уже у городских стен.
С тех пор куранты «Бернардин», как называют их жители Львова, всегда спешили на пять минут, напоминая о том событии.
Как город Льва восстал
Когда-то очень давно, когда Львова ещё не было, вокруг гор ютились сёла. Горы были покрыты лесами, и крестьяне находили там надёжное укрытие от врагов.
Но вот пришло какое-то смутное время – люди начали пропадать. Не сразу выяснилось, что людей крадёт лютый лев. Он подстерегал добычу на одной из гор, где у него была пещера, а потом внезапно выпрыгивал и убивал одним ударом лапы. После этого спокойно уволакивал её в пещеру и съедал. Делал он этого лишь тогда, когда видел, что человек один, вот почему никто долго не мог догадаться о его существовании.
Выследил льва один старый охотник. Он по следам прочёл, что на горе живёт какой-то страшный зверь, и подумал, что он, наверное, и убивает людей. Охотник спрятался на дереве с запасом еды и сидел там три дня и три ночи, пока собственными глазами не увидел огромного хищника.
В селе поднялся переполох. Никто уже не решался сам отправляться в путь и даже приближаться к той горе. Но это не помогло, потому что оголодавший лев начал прокрадываться между домов и там нападать на людей. Какие только ловушки ни устраивали ему, чего только ни придумывали – ничего не помогало. Слух о свирепом льве разлетелся по всем окрестностям.
И вот наконец появился отважный рыцарь, который отважился убить льва. Он приехал из самого Киева. Все сбежались на него поглядеть и с нетерпением ждали, когда он уже двинется на зверя. Но рыцарь не торопился.
Первым делом он поговорил с местными кузнецами и заказал у них такие латы, чтобы ни одно чудовище разорвать не смогло. День и ночь ковали кузнецы рыцарские латы, а утром приходил рыцарь, брал те латы двумя руками, ударял о колено, и латы разламывались. Рыцарь, печально вздыхая, покидал кузницу, а кузнецы снова принимались за работу. Тем временем рыцарь шёл в другую кузницу, где ему ковали меч. Там тоже работали без устали. Рыцарь брал свежевыкованный меч, несколько раз взмахивал им в воздухе, а потом с силой бил по наковальне. Меч разлетался вдребезги, а рыцарь, повесив нос, плёлся в кабак. Там он сидел за кубком вина и думал, как же победить льва без надёжного снаряжения.
Однажды в корчму зашёл отшельник. Он как раз направлялся паломником в Киев и зашёл подкрепиться. Вот увидел он опечаленного рыцаря и спрашивает у корчмаря:
– А почему этот рыцарь такой грустный?
Корчмарь рассказал, какая беда приключилась в их краях, а отшельник и говорит:
– Я знаю, как выковать рыцарю кольчугу, которая ни одному зверю не по зубам.
Рыцарь только услышал те слова, сразу голову поднял.
– Нужно, – говорит отшельник, – латы и меч окропить кровью невинной девушки. Тогда им никакая сила не страшна.
Все, кто были в корчме, замерли, задумавшись над словами отшельника.
– Тут такое дело, – сказал корчмарь, – что надо громаду собрать и посоветоваться. Сами мы этого не решим.
Вот ударили они в колокол и собрали громады из соседних сёл. Отшельник стал перед ними и повторил то же самое, что и в корчме. Никому и в голову не пришло сомневаться в словах такого почтенного человека. Одна беда – где такую девушку найти. Девушек, конечно, немало, но разве хоть одна из них согласится свою кровь отдать?
– А и не нужно, чтобы одна столько крови пожертвовала, – говорит отшельник. – Пусть соберутся все девушки, проколют себе мизинцы и по капле-две выдавят.
Так они и сделали. Все девушки сошлись к казану, установленному под кузницей, и начали кровь собирать. Кто-то одну каплю, кто-то – две, а кому-то и вдесятеро больше не жаль было.
Вскоре в казане оказалось столько крови, что кузнецы смогли в ней и латы искупать, и меч закалить. Рыцарь взял латы, ударил о колено – а они даже не погнулись. Тогда он как ударит мечом по наковальне – так наковальня и раскололась.
– Ну, теперь, – говорит, – я готов.
Оделся в ту кольчугу, да и пошёл к львиной пещере. А лев уже порядком проголодался и собирался на охоту. Смотрит – а тут добыча сама ему в пасть идёт.
Лев заревел, обнажил клыки и бросился с разгону на смельчака. Не успел тот и меч поднять, как лев уже прыгнул на него всеми четырьмя лапами. Только латы этот удар выдержали, а лев зря когти сломал.
Рыцарь взмахнул мечом и отрубил ему голову. Наколол её на меч и понёс людям показать.
С тех пор так и прозвали ту гору – горой Льва. И город такое же название получил.
Львовские львы
Лев был символом и гербом Львова со времён его основания, а в 1270 году папа Сикст V украсил герб ещё тремя холмами и звездой. Львовский бургомистр Мартын Кампиан в начале XVI столетия установил изображение львовского герба на самую верхушку Ратуши в виде железного флажка, исполняющего роль флюгера. С тех пор с этим флюгером жители Львова связывали все свои надежды и ожидания, поскольку считалось, что он безошибочно угадывает все повороты судьбы.
А судьба города тогда уже не была такой же безоблачной, как раньше. Войны, осады, эпидемии, штурмы казацкие, татарские, московские. И крутился тот Левик или, как его ещё называли, Левец, крутился, возвещая всё более тяжёлые времена, а 9 июля 1672 года во время бури верхушку башни вместе с гербом сломал сильный ветер. Ну, тут уже все стали ожидать действительно большого горя, ведь было пророчество, что падение герба – к беде.
И в самом деле, вскоре после этого началась самая страшная за всю историю Львова турецкая осада. С Божьей помощью её удалось отбить, а на месте железного Левца прицепили позолоченного.
Но на этом мистическая роль Левца не закончилась. За год до того, как шведы захватили Львов в сентябре 1704 года, ветер снова сбросил его с башни. А ещё через несколько лет молния ударила в Ратушную башню и уничтожила её верхушку, вновь сбросив Левца. После этого настали ещё более смутные времена – на польском троне оказалось аж два короля, а архиепископ львовский Константин Зелинский попал в неволю к Петру І.
В 1708 году верхушку Ратуши отстроили, и снова Левец закрутился на радость и горе львовян. Тогда же в шар, венчавший флюгер, вложили своеобразное послание будущим поколениям, в котором говорилось: «Левец, которого ты видишь, – чуткий караульный города, не спящий ни ночью, ни днём, всё он видит и всё своим блеском озаряет, он извещает не только о направлении ветра, но и обо всех несчастьях города. Сверху наблюдает он смену времён, вещей, людей, и величественным голосом возвещает, что ничего нет под солнцем ни вечного, ни счастливого».
Рождение короля
Будущий король Речи Посполитой Ян III Собеский родился 2 июня 1624 года вечером накануне праздника Троицы в посёлке Олеско. В тот день приключилось странное происшествие. Как только повитуха обмыла младенца и положила на чёрный мраморный стол, поверхность стола будто молния расколола – трещина разделила его на две половины.
Все присутствующие крайне удивились. И только отец Семашко из монастыря василиан нашёл объяснение этому событию:
– Видно, этот младенец получил благословение Господне на то, что завоюет славу во всём христианском мире. Однако позднее эта слава расколется и принесёт нам вред.
Со временем из того стола сделали два стола меньшего размера и перевезли в Подгорецкий замок.
Посвящение в рыцари
Когда король Ян Собеский разбил в 1675 году турок, окруживших Львов, то место победы в народе называлось Снесеньем. В те времена там простирались леса, а король любил охотиться на вепря. Как-то на охоте встретил он старого крестьянина, собирающего дрова, и спросил:
– А ты из какого народа? Турецкого или татарского, что у тебя волосы на голове чёрные, а борода седая?
Человек, не зная, с кем говорит, улыбнулся и отвечал:
– Я из того же рода, что и другие люди. Не удивляйтесь, что борода до срока поседела. Голова летом прикрывается лёгкой шляпой, а зимой – шапкой овчинной. Потому-то там волосы чёрные и здоровые. А бородища бедная летом жарится, а зимой, не укрытая, мёрзнет. То ошпарится борода горячим борщом, а то молоком, в другой раз на ней зимой вода замёрзнет. Вот и не удивительно, что волосы на ней так быстро поседели.
Понял король, что старик тот непростой, и продолжил беседовать с ним. Тут к ним и шляхта, сопровождавшая короля на охоте, присоединилась. Они с любопытством прислушивались к беседе. В конце концов король приказал человеку везти дрова во львовский замок.
Под вечер приковылял крестьянин с дровами к королевскому замку, думая, что дрова ему заказал какой-то королевский вельможа. Тут его перехватили шляхтичи, взяли в свою компанию, накинули на плечи кунтуш, да ещё и подпоили. Наговорившись вволю со стариком, они решили ещё и короля порадовать. Вот и подбросили они ему мысль посвятить старика в рыцарское звание. Король согласился, вошёл в церемониальный зал, сел на трон, взял в руки яблоко и булаву, а на голову корону надел. Вокруг него выстроилась королевская стража, обнажив мечи и держа знамёна. А когда всё было готово, туда ввели крестьянина.
Тот, теперь только увидев, с кем шутил, не на шутку испугался, вспомнив все выражения, в которых он не очень-то стеснялся. А когда ему к тому же приказали встать перед королём на колени и нагнули голову под книгу, откуда король читал непонятные ему слова, душа его в пятки ушла. Наконец краем глаза он увидел, что король высоко занёс острый меч, чтобы, согласно обряду, ударить его по плечу и произвести в рыцари.
Тут уже бедного мужика совершенно покинула отвага, он потерял самообладание и, когда королевский меч опустился ему на плечо, то от страха он издал громкий пук. Тот звук прозвучал на весь зал, шляхта отскочила от крестьянина и начал бранить его. А тот, обрадовавшись, что ему не отрубили голову, сказал:
– Не сердитесь на меня, ясновельможные паны! Ведь когда шляхетство через плечи входит, холопство с другой стороны выходит!
Откуда смех во Львове взялся
Львов всегда славился тем, что в этом городе любили и умели смеяться, шутками увлекались, а улыбки носили на лицах, будто навсегда приклеенные. Городом улыбки называли Львов до Второй мировой. Как написал львовский писатель Корнель Макушинский, «хорошо смеётся тот, кто смеётся во Львове». Только с появлением большевиков львовяне начали ходить с такими минами, будто им уксуса в рот налили.
А городом улыбки Львов стал ещё в давние времена, когда открыл для себя тайну радости. По легенде, ключ к ней привёз какой-то очень истощённый, ободранный человек, который сбежал с турецкой галеры, где годами не видел ни солнца, ни цветов, ни лоскутка земли. И когда он наконец прибыл во Львов и обнаружил, что люди, которые постоянно видят солнце и цветы, деревья и траву, при этом радуются не так сильно, как следовало бы, он собрал вокруг себя большую толпу и, идя по улицам, выкрикивал:
– Люди! А какого цвета небо?
– Голубого! – ответил хор удивлённых голосов.
– Ну так давайте же радоваться! – крикнул странный человек и сам начал смеяться от чистого сердца. – А какого цвета деревья?
– Зелёного!
– Так давайте же смеяться!
И смеялся тот человек так, что люди подумали, что он не в себе. Но поскольку смех заразителен, то начали и они смеяться. Смеялись потому, что крыши – красные, а сирень – лиловая, а яблоневый цвет – розовый, а вишнёвый – белый, и потому, что всё так прекрасно сочетается, создавая непрерывный радужный пояс радости, идущий прямо из истоков Божьей красоты.
На громкий смех примчался сам бургомистр Боим и с удивлением узнал о причине радости. А так как человеком он был умным, то быстро оценил её особое значение, и сам смеяться начал, а потом одарил человека одеждой и деньгами, а его имя приказал в городскую книгу записать. Говорят, что тот странный человек сразу же и роздал всё, что получил, считая, что радости убранства ни к чему.
Очень то был добрый и мудрый человек. Жаль, что имя его утрачено, ведь та книга сгорела во время пожара.
Шелудивый Буняк
Под 1663 годом хроникёр Томаш Юзефович записал, что погиб казацкий предводитель Шелудивый Буняк, заклятый враг поляков, дьявол в человеческом обличье.
Эту историю Юзефович услышал от самих козаков. Буняка Шелудивым прозвали за то, что у него была пархатая голова. Неизвестно, откуда он прибыл, но, присоединившись к казацкому войску, он проявил такую отвагу и такую ненависть к полякам, что вскоре его выбрали главарём. Он был не только невероятно смелым, но и неуязвимым – ни пули, ни стрелы, ни сабля, ни копьё не брали его.
Раз в месяц Буняк купался, и всегда ему при этом прислуживал кто-то из казаков. Когда купание заканчивалось, Буняк того казака убивал. Причина заключалась в том, что голым он был похож на труп или на смерть – одна кожа да кости. С одним уточнением: на животе кожи не было, и видны были внутренности, которые ужасно воняли. Эту-то свою тайну Буняк и охранял.
Поскольку казаков он выбирал по списку, то каждый следующий казак уже знал, что его ждёт. И вот один казак, которому подоспела очередь прислуживать Буняку во время купели, предчувствуя смерть, навестил свою мать и рассказал ей о том, как гибли другие казаки и что его ждёт.
– Посоветуйте мне, мама, – попросил казак, – как мне спастись.
Он был у неё единственным, и женщина ни за что не хотела его потерять. Она замесила тесто на молоке из своей груди и испекла корж. Дала его сыну и посоветовала:
– Когда Буняк выкупается и будет выходить из ванны, вытащи этот корж и начни его есть да причмокивать, будто он невесть какой вкусный.
Так казак и поступил. Когда Буняк увидел, как казак тот корж уплетает, то попросил и себе кусок. Казак дал ему половину, и Буняк съел всё до крошечки, потому что корж очень вкусным был. А когда съел, то сказал:
– Тебе удалось смерти избежать, потому что мы оба молоко одной матери ели.
И так тот казак спасся.
Пернатый конь
В 1911 году произошло странное происшествие: по Львову ходил конь в перьях. А случилось вот что. К одной ресторации подъехала телега, полная бочек с вином. Одна бочка упала и разбилась, а вино вытекло на брусчатку. Пока бочки разгружали, конь прилично того вина нахлебался.
Через какое-то время возница завёл коня в конюшню, а тот сразу повалился на солому. Лёг, да копыта откинул.
– Вот зараза! – говорит возница. – Конь сдох, так хоть шкуру продам.
Пошёл он к живодёру, а тот раз-два, и шкуру с коня содрал.
Тем временем на другой день утром конь наконец-то пришёл в себя и вышел из конюшни. Люди с воплями сбежались на чудо посмотреть. Была осень и дули ветра. Бедные женщины охать начали, что коню холодно, и быстро принесли целую корзину перьев, и его с ног до головы обсыпали. Перья сразу же прилипли, и конь превратился в сказочное существо.
Жаль, что нас с вами там не было.
Механический покойник
Жила во Львове богатая семья Бачевских, которая на весь мир прославилась своим водочным заводом. Водка Бачевских получала много международных наград и принесла семье большое имение. Ещё при жизни Юзеф Адам Бачевский (1829–1911) построил часовню на Лычаковском кладбище, а перед смертью заказал в Париже специальное оборудование, с помощью которого покойник самостоятельно попадал на кладбище. Водочный магнат не очень хотел, чтоб его везли, а потому катафалк с гробом ехал сзади. Механический робот, который доставил Бачевского на кладбище, также положил его и в гроб.
Всю эту картину наблюдала, затаив дыхание, многотысячная толпа. Со стороны это выглядело так, будто покойник сам идёт. Народ крестился и перешёптывался, не стоит ли ночью тихонечко раскопать «упыряку» да в грудь осиновый кол забить. Потому что ну где ж это видано, чтобы покойники сами на кладбище ходили?
Ночь на кладбище
В ХІХ столетии в Стрыйском парке было старое заброшенное кладбище. Везде царило запустение. Надгробия были уничтожены, часть их разобрали для строительных работ, могилы и кресты потонули в кустарниках и бурьяне.
Однажды в корчме на Персенковке гуляла компания батяров. Когда все уже немало выпили, начали вспоминать разные жуткие истории о ведьмах, упырях и проклятых местах. Кто-то вспомнил и кладбище в Стрыйском парке. Ходили слухи, что ночью там появляется привидение, а потому затемно все старались обходить это место десятой дорогой.
В той компании был и Тадзьо, известный на всю округу хулиган и разбойник. Хлебнув как следует водки, он начал товарищам рассказывать, что ничего на свете не боится и сможет на кладбище переночевать.
– Потому что я, хлопцы, ничего не боюсь. Ни чёрта, ни дьявола, ни чёртовой матери.
– Ладно, раз ты такой смельчак, так, может, переночуешь на кладбище?
– А что? И переночую! Спорим?
– Спорим! Бочонок цмаги!
Тадзьо взял бутылку водки, кусок колбасы, хлеб и несколько луковиц, накинул на плечи длинный плащ и, засунув нож за голенище, повёл компанию в Стрыйский парк. Перед самим кладбищем товарищи остановились, и дальше Тадзьо отправился один.
Он осторожно ступал между руин, путаясь ногами в цепких плетях ежевики, пока не выбрал более ровное место. Тут он сел на поваленное дерево, вытащил нож, нарезал колбасы, хлеба, потёр луковицу и, воткнув нож в полено, открыл бутылку да стал причащаться. Для храбрости он даже песенку какую-то запел.
Но тут зловеще ухнула сова, из-за туч появился жёлтый серп месяца, внезапно в кустах напротив что-то затарахтело, будто кто-то приближался. Тадзьо сразу же притих и почувствовал, как дрожит мелкой дрожью. Вмиг протрезвев, он бросился было бежать, но какая-то невидимая сила не дала ему и шагу сделать, что-то прижало его к бревну.
Тишину разорвал крик ужаса. Через какое-то время всё затихло. Под утро, когда батяры вернулись на кладбище, они увидели мёртвого Тадзя, который с выпученными глазами сидел на бревне, облокотившись на надгробие. На его теле не обнаружили ни каких-либо ран, ни других следов смерти. Только пола плаща была приколота ножом к бревну.
Как Збоиска получили своё название
В древние времена за Полтвой рос очень густой лес, в котором селились одни баниты, то есть изгнанники. Это были люди, которым в наказание за их поступки под страхом смерти было запрещено показываться в пределах города. Разбойники и опрышки, или, как их называли, «збои», были такими отчаянными, что не признавали над собой никакой власти, а слушали лишь своего атамана.
Ватаги поселенцев жили тем, что нападали на купеческие обозы, грабили помещиков и мещан. И не мог магистрат никак справиться с разбойниками, потому что как только воины отправлялись их усмирить, они сразу же прятались в лесах.
В 1691 году ко Львову подошли татары. Они легко захватили Замарстынов и уже готовились штурмовать город, как внезапно ватага бандитов неожиданно наскочила на них сзади. Нападение было таким внезапным, что бандитам удалось проникнуть в самое сердце татарского лагеря и зарубить нескольких вражеских предводителей вместе с вожаком. Поднялся переполох, татары, запутавшись в количестве нападавших, бросились наутек, и многие из них погибли в топях, утонули в Полтве.
За этот подвиг магистрат простил «збоям» все их прегрешения и позволил появляться в городе, но при условии, что они прекратят заниматься разбоем, а возьмутся за хозяйство. Так и случилось. С тех пор это поселение получило название Збоиска, или Збоища.
Старший над тачками и парламентом
Гору у Высокого замка, или, как её называли, горбик Люблинской унии, начали насыпать в 1869 году. Инициатором и учредителем был многолетний посол в галицком сейме и в австрийском парламенте в Вене, а позже и спикер Франтишек Смолка. Он так увлёкся своей идеей, что лично возил тачками землю.
То, что, с точки зрения археологов, вся эта затея была совершенной бессмыслицей, поскольку искусственная насыпь навредила бы историческим исследованиям, – это совсем другое дело. Зато бургомистр, толкающий тачку, – зрелище незабываемое
Однажды за этим сизифовым трудом наблюдал австрийский генерал, который прогуливался по губернаторским валам. Его внимание привлёк тучный бородач, который, истекая пóтом, толкал тачку. Генерал остановился и поинтересовался:
– Вы, наверное, тут всем руководите?
– Ах да, да, когда время есть, – ответил Смолка.
– А кроме этого чем занимаетесь?
– А кроме этого руковожу австрийским парламентом.
Как увидеть Вену
Во львовском пригороде рассказывали свою историю о том, как был насыпан холм. После того, как в 1848 году цесарь отменил панщину, паны не могли смириться с этим и бунтовали. Наконец цесарю надоело слушать их жалобы и подавлять бунты, и он поставил условие:
– Если вы во Львове насыплете такую высокую гору, чтобы с неё Вену можно было увидеть, я верну вам панщину.
Паны ухватились за эту возможность и бросились гору насыпать. Землю возили тачками, носили в мешках и дерюгах, и только насыплют несколько метров, как кто-то взбирается на гору и смотрит в телескоп, не видно ли Вены. Но нет – слишком низко.
Долго возили они ту землю, аж руки у них немели, ноги подкашивались, в голове темнело. Так и не сумели насыпать достаточно высокую гору, и пришлось им оставить это неблагодарное занятие. А чтобы работа зря не пропадала, её посвятили Люблинской унии.
Как воевода Билык боролся с нарушителями
Альфред Билык в 1936 году был воеводой Тернополя, в 1937-м стал воеводой Львова. Его кабинет был в теперешней администрации.
Как-то пожаловался ему комендант полиции, что не может справиться с мужиками, которые постоянно ездят телегами по левой стороне дороги. Полицейские выписывали штрафы за нарушение движения, но это мало помогало.
– А зачем же штрафы? – удивлялся воевода. – Надо их просто научить, что нужно ездить только по правой стороне.
– Не так-то это просто, пан воевода, – разводил руками комендант. – У нас мужик обычно ездит одним конём, а тот конь, которого извозчик пускает свободно идти по обочине, обычно идёт по левой стороне, потому что так всегда делалось в Австрии.
– Ой, да ну что вы говорите! Вы разве в цирке не бывали? Коня всему научить можно. А мужиков не штрафовать надо, а подарки вручать, если хоть раз по правой стороне поедет.
Комендант в ответ посмотрел на него, как баран на новые ворота: какие подарки? Но в тот же день Билык заказал у директора сталеварни сто складных ножей с выгравированной на лезвии надписью: «От львовского воеводы».
С тех пор каждый извозчик, завидев бьюик воеводы, тут же ударял коня батогом и гнал на правую сторону, чтобы получить нож, которым можно было потом похвастаться перед соседями. Слава о подарках воеводы катилась потом по всему воеводству. И так постепенно, постепенно австрийская привычка канула в небытие.
