Честная община
О еврейской общине Рудно никто ничего хорошего сказать не мог. Всё, что плохо лежало, рудновские евреи ловко тащили домой. Амбары их были забиты разным хламом.
Как-то раввин из Чехии ехал во Львов, и ночь застала его в пути. Вот он и решил заехать к раввину в Рудно, чтобы оставить у него деньги и драгоценности, потому что боялся львовских воров. Местный раввин похвалил осторожность коллеги, но отказался принять шкатулку.
– Разве что отдадите её в присутствии старейшин общины.
Учёный человек из Чехии согласился. Раввин призвал старейших граждан, и в их присутствии пересчитал дукаты, осмотрел ценности и торжественно запер сокровище в синагоге.
Через восемь дней, возвращаясь из путешествия, задержался раввин в городке и, наведавшись к своему товарищу, попросил вернуть деньги. Но каково же было его удивление, когда уважаемый седой раввин сообщил, что ему ничего об этом не известно.
Возмущенный чешский раввин воскликнул:
– К счастью, вы сами пожелали, чтобы я оставил сокровище при свидетелях. Вы же и призвали старшин и самых уважаемых людей.
– Хорошо, – ответил совсем спокойно раввин, – послушаем, что эти свидетели нам расскажут.
Шамес поспешил позвать их, а когда они все до одного собрались, то раввин из Чехии стал их спрашивать, припоминают ли они, при каких обстоятельствах он оставил им свои сокровища.
Но ни один из них не мог припомнить этого факта. Все они отрицали, что когда-либо были свидетелями подобного события.
Чешский раввин оцепенел от неожиданности и смотрел на них вытаращенными глазами, не двигаясь с места. Когда все, кто собрался, покинули дом своего раввина, тот подошел к комоду, открыл его, достал мешочек с сокровищами и с улыбкой вручил его остолбеневшему раввину.
– Что же это значит, раввин? Зачем ты позвал сюда старейшин и позволил им такое грешное вранье?
– Дорогой друг, я хотел только показать, с какими людьми я имею дело.
Специалисты по замкам
Рассказывают, что тот самый рудновский раввин однажды в субботу во время службы Божей подошел к шкафчику и хотел достать из неё Тору. Но все его усилия открыть шкаф оказались напрасными. Он был заперт на ключ, а ключа в божнице не было. Раввин спокойно обернулся к верным и спросил:
– Нет ли у кого-нибудь из панов случайно при себе отмычки?
Касса в безопасности
В канун праздника Йом Киппур собрались все члены рудновской общины в синагоге и, согласно древнему обычаю, с восклицаниями и вздохами предавались молитве. И заметил раввин, что староста общины, который стоял возле него, очень встревожился и побледнел.
– Что с тобой? – шепнул ему на ухо раввин.
– Да что ж ещё? Несчастье, просто несчастье! Когда я вышел из дому, то забыл запереть кассу. Раввин! Что теперь будет, если туда прокрадутся воры?
– Не бойся, – ответил раввин, – они все здесь.
Вор
Славный львовский вор Янкель Диаманд нашёл кошелёк с 400 гульденов. Пошёл с ним к раввину и отдал найденную сумму. Но едва Янкель покинул помещение крайне удивлённого такой порядочностью раввина, как вдруг хозяин обнаружил, что пропали его часы. Мог их украсть только Янкель Диаманд, тот самый, который, как порядочный человек, вернул 400 гульденов.
Раввин выбежал за хулиганом, догнал, вернул его домой, обыскал карманы и отобрал свои часы.
– Янкель, – сказал кротко раввин. – Я перестал тебя понимать… Нашёл 400 гульденов… Прекрасно!.. Всем хорошо известно, что ты вор. Но нет! 400 гульденов ты приносишь раввину… Снова прекрасно! А потом воруешь часы, которые не стоят и пяти гульденов.
На это Янкель Диаманд ответил:
– Я вам так скажу, ребе: отдать найденное – это хороший поступок, но воровать… Ведь в этом мой интерес!
Голубиное сердце извозчика Хаима
Извозчик Хаим был чрезвычайно добрым человеком. О таких говорят: хоть к ране прикладывай. Никто даже представить бы себе не мог, что он может кого-то обидеть. Едва ли он когда-нибудь даже муху убил. А потому сами понимаете, каково было удивление, когда пошёл слух, что извозчик Хаим какую-то уважаемую пани «публично оскорбил», то есть, по-простому, сорвал со своей головы шляпу и швырнул ей в лицо.
Ну, и был суд.
На суде людей собралось столько, что казалось, будто судят какого-то большого разбойника. Все извозчики города Львова пришли на тот суд, и пока он шёл, по городу не ехала ни одна бричка. И весь город знал: судят извозчика Хаима.
– Прошу обвиняемого объяснить, почему он оскорбил пани Альтман, – обратился к извозчику судья.
– Высокий суд! Эта высокоуважаемая пани села на вокзале в мою бричку и приказала себя отвезти на улицу Коперника к имению пана доктора Шлимгольда. Приехали мы на улицу Коперника, стал я перед имением пана доктора Шлимгольда, соскочил с брички и жду оплаты. Полагалась мне, как высокому суду, вероятно, известно, крона.
– Прошу, покороче.
– А та пани открывает саквояж, вынимает из него дамскую сумочку, закрывает саквояж, открывает сумочку и вынимает из неё кошелёк, закрывает сумочку, открывает саквояж и кладёт туда сумочку, закрывает саквояж, открывает кошелёк, вынимает тридцать талеров, закрывает кошелёк, открывает саквояж, достаёт сумочку, закрывает саквояж, открывает сумочку, кладет в неё кошелёк, закрывает сумочку, открывает саквояж и кладёт туда сумочку, закрывает саквояж…
– Прошу – покороче.
– Вот я и говорю: «Уважаемая пани! Этого мало. Мне положена крона». И пани открывает саквояж, вынимает из него дамскую сумочку, закрывает саквояж, открывает сумочку и вынимает из нее кошелёк, закрывает сумочку и кладёт её в саквояж, открывает кошелёк, добавляет мне десять талеров, закрывает кошелёк, открывает саквояж, вынимает сумочку, закрывает саквояж, открывает сумочку, кладёт в неё кошелёк, закрывает сумочку, кладет её в саквояж, закрывает саквояж…
– Прошу – покороче.
– Я и говорю: «Уважаемая пани! Смилуйтесь! Расстояние от вокзала до центра стоит крону. Вы дали мало». А та пани открывает саквояж, вынимает из него дамскую сумочку, закрывает саквояж, открывает сумочку и вынимает из неё кошелёк, закрывает сумочку и кладет её в саквояж, открывает кошелёк, вынимает ещё десять талеров…
Тут уж судья сорвался с кресла, схватил чернильницу и запустил в извозчика Хаима с воплем:
– Пан Хаим! Закройте немедленно рот, иначе чёрт вас поберёт, а меня вместе с вами!
– Простите, пан судья, но я, собственно, сделал именно то, что и вы.