Батяр – он и есть батяр

Слышали ли вы о знаменитых львовских батярах Юльке Спухляке, Юзьке Диком, Сташке Слепом, Юльке Чухрае, Юзьке Мариновском? Если нет, то что вы тогда знаете о Львове?

Говорят, что Львов основал король Лев, но батяры этому не верили. Они всегда были уверены, что пришли сюда раньше. И когда Львов уже выстроили, и король впервые прибыл сюда и остановился перед панскими воротами, то вдруг оказалось, что разбойники украли у него ключ.

Ну, не дела? Ключ, правда, потом вернули, но с условием: Львов и батяры так же неразлучны, как мамалыга со шкварками. И король согласился. А что делать было – не ночевать же под открытым небом.

Львов с течением лет превратился в исполинский котёл, в котором представители разных наций дали жизнь многим явлениям. Батяр, сладкий варьят, макабунда или андрус – это всё одно и то же – гуляка. Может, от бывших татарских пленников переняли разбойники склонность к бродяжничеству, хитрость и практичность – от армянских и греческих купцов, гордость – от немецкого мещанства, задиристость и само название своё – от мадьяр, фантазию – от польской шляхты. А весёлость, лень, любовь к песням – от украинцев. Да и до сих пор непослушных детей в Галичине называют батярами.

Когда-то львовскими батярами могли быть не только «уличники», как называли детей, которые большую часть времени проводили на улице. Батяры могли происходить и из порядочных и зажиточных семей, но головокружительный период батярства в их детстве не проходил бесследно, потому что эти люди оставалась и во взрослом возрасте батярами в душе. Ведь батярствовать мог и вполне уважаемый человек, и зелёный сопляк. Батяр – это стиль жизни, подрывающий общепринятые нормы. Батяр мог быть хулиганом, но не разбойником и не грабителем, потому что таких называли «киндерами». У батяра была своя философия и свой нрав.

Батяры были из центра или из предместья, из-за рогаток. Центровые батяры были циничнее, им нравилось жить жизнью проходимца, вертихвоста, ловкого мошенника. Но там, где предместье превращалось в село, батяр был уже другой. Овеянный запахами картофельных пирогов, горохового супа, закопченый дымом жжёной картофельной ботвы и осенней листвы, похожий на доброго духа тёмных львовских улочек.

Что-что, а драться батяры умели и любили. Особенно с «киндерами», с которыми всегда враждовали. Батярское братство, или, как тогда говорили, батярская вера твёрдо держала позиции и гордилась своими подвигами. Уличные баллады радостно воспевали стиль батярской жизни.

Так уже случилось, что в уличных песнях речь шла преимущественно о потасовках и гуляньях, а вот работа батяров на благо общества осталась не воспетой. Хотя батярам, как это ни удивительно, приходилось и на хлеб зарабатывать. Работа, за которую брались батяры, не требовала особой квалификации. Нанимались они каменщиками и подручными на стройках, брались пилить колоды и рубить их на дрова, продавали газеты, краденые цветы, ворованых собачек и кошечек.

Любили батяры разводить голубей. Голубей охотно покупали. Варили бульон, пекли на вертеле. На любом львовском базаре можно было увидеть батяров, которые торговали голубями и другими птицами. Ловля певчих птиц – чижиков, грачей, дроздов, снегирей – тоже относилась к батярским занятиям.

Где есть цесарь

За свой острый язык не одному батяру пришлось ответить перед законом. Так, в 1913 году один такой шутник публично заявил, что наисветлейший и наимилостивейший цесарь Франц-Иосиф сидит у него в заднице. В наше время такие смельчаки получили бы шанс стать депутатами Верховной Рады, а тогда батяра сразу забрали в «фурдыгарню», то есть в тюрьму.

На процессе судьям пришлось попотеть. Ведь для обвинения батяра надо было повторить те же самые слова, которые выпалил обвиняемый. И судья нашёл выход. Объявляя вердикт, он употребил такой перифраз: «За распространение фальшивых сведений о местопребывании Его Цесарско-Королевского Величества». Благодаря этому наказание было не слишком суровым.

Карусель

Вполне возможно, что тот батяр вообще не понимал, что за персона этот Франц-Иосиф. О том, что батярам было наплевать на политику и монархию, свидетельствует ещё одно приключение, которое произошло в 1914 году, когда по всей империи объявили траур по случаю убийства в Сараево наследника трона, эрцгерцога Франца Фердинанда.

Все гуляния и зрелища были запрещены. Но один паренёк, которому удалось заработать пару монет на краденых цветах, отправился в парк аттракционов и оседлал коня на карусели. Однако она не сдвинулась с места. Батяр не выдержал и позвал хозяина:

 – Пан управляющий, в чём дело! Что за холера? Я что, за свои деньги не могу поразвлечься? А ну-ка крути, пан! Гоп-ца-ца!

 – Так нельзя! Разве ты не слышал, что стряслось! Эрцгерцога убили…

 – А кто это такой? Почему я его не знаю?

 – Франца Фердинанда прикончили. Помер, и ничего с этим не поделаешь.

 – Да чёрт с ним! Помер, так помер! Что с него взять, если он уже ни на что не годен?! Давай, но!

Те, кто должен лежать

Батяров всегда привлекали большие скопления народа. В день Святого Духа происходили пышные церемонии на могилах защитников Львова. Но само кладбище было маленькое, и не все желающие могли на нём разместиться. Поэтому пускали на его территорию только семью погибших, ещё живых защитников и официальные делегации. Члены Союза защитников Львова «держали шпалер», создавая живое заграждение, чтобы посторонние не прорвались.

И вот через тот «шпалер» позарез понадобилось проникнуть батяру.

 – Куда же вы лезете? – остановил его распорядитель.

 – Почему пан такие странные вопросы задаёт? Чай не в кино!

 – У вас тут кто-то похоронен?

 – Разве что я не знаю.

 – Так вы, может, защитник Львова?

 – Да нет же.

 – Так, может, делегат?

 – Ещё чего!

 – Так уходите!

 – А вы кто такой, что тут стоите?

 – Я? Я – Защитник Львова.

 – Ну так значит вы должны тут лежать, а не стоять.

За рогаткой славная забава

На Замарстынове был магазин, в котором торговали скобяными изделиями. И вот батяры несколько дней подряд заходили и спрашивали рубанок. Магазин был завален лопатами, вилами, топорами, гвоздями, но вот рубанков как раз не было. Что делает хозяин? Правильно – закупает целую фуру рубанков, заваливает ими магазин, и очень скоро начинает рвать на себе волосы, потому что никто больше о них не спрашивает.

Батяры надевали на голову «кашкетку», или «батяривку», шею повязывали шарфиком, на ногах носили «штиблеты», «пикулеты», или «мешты». Но в праздничные дни батяр мог одеться в «клявый анцуг» (хороший костюм) и уложить волосы смальцем. Тогда уже он начищал обувь чёрной пастой, и такого фасонистого фраера называли «шац хлупака».

Девушки, которые встречались с батярами, или же «бини», происходили так же из предместья или из села и работали служанками в мещанских семьях. Здесь, в городе, каждая селянка очень быстро перенимала городские обычаи, надевала шляпку, шарфик и превращалась в даму.

Со своими девушками батяры охотно посещали кнайпы, кабаки и танцевальные клубы, где усаживались за столами и пили «пивовар» (пиво) и «цьмагу» (водку). В некоторых кабаках были установлены музыкальные «шкафы». Бросишь монету – играет танго или вальс. Но самые весёлые гуляния происходили при участии музыкантов в танцевальных клубах, на балах у пани Бандзюховой или в Клубе ветеранов.

Именно благодаря балладам дошли до нас имена многих батяров, которые орудовали во Львове. Ничего подобного не вытворяли ни в каком другом городе Восточной Европы. Город-батяр умел гулять и развлекаться. Каждую субботу вечерний воздух звенел от музыкантов и песен. Кабатчики, увековеченные в песнях – Бомбах, Кыяк, Кижик, Грунд, – радушно принимали гостей. Не ложились спать шимоновы (консьержки), зарабатывая на чаевых за открывание ворот ночью. Рекой лилось пиво, жгла горло водка, прыгали монеты по прилавку. А пары шли в пляс под зажигательные штаеры (танцевальная музыка).

В армию батярам идти не хотелось, и из-за этого у них постоянно были проблемы с полицией. «Пуликир», «гранатовый», «мента», «дзяд», «ангел» – так батяры называли полицаев. Часто в кабаки приходили тайняки – секретные агенты – и выслеживали дезертиров. Когда батяры распознавали «капуся», то никогда не отказывали себе в удовольствии набить ему морду.

Раз я собі ввечір в шинку Ціммермана

Хтів-єм загуляти ду самого рана.

Коли мись-мо разом весело сиділи,

Аж нараз, хулєра! – капуся уздріли.

Сидів він при столі і пив си гирбати.

Заволав Лоєвський: «Даймо йому в п’яти!»

Юзьку Мариноський за карк го хапає,

Кулачиськом лупить і ніц не питає.

Пан Петро Лямпіка палицею валить,

Аж та сі зламала. Дорш сифоном смалить.

Опівночі біні крику наробили:

«Прийшло п’єть бухачів – капуся забили!»

Знаменитый батяр Юзько Мариноский

На самом деле его фамилия звучала иначе – Мариновский, но в народе называли его Мариноским. Это был батяр, славу которого воспевали песни и легенды, а расцвет её припал на начало ХХ века. Однажды Юзька хотел арестовать полицейский агент с четырьмя жолнёрами. Юзько как раз попивал пиво в кнайпе. Он смерил взглядом жолнёров и сказал агенту, которого хорошо знал:

 – С паном пойду, а этих солдатиков отошлите куда подальше, иначе меня сегодня не поймаете.

Агент отослал жолнёров, а Юзько дал себя арестовать. Ну, потому что тот Мариноский был страшно тщеславный мужик.

А то как-то в кабаке «Под Барилкой» двое агентов преградили ему путь и хотели арестовать. Мариноский двинулся прямо на них. Один вытащил пистолет и крикнул грозным голосом:

 – Стой, стрелять буду!

 – Ну, так стреляй! – ответил он флегматично и, спокойно оттолкнув агентов, вышел из кабака.

Любил он всякие штуки вытворять. Зайдёт в кабак, и, увидев, что какой-то фраер пьёт пиво, мог у него из-под носа бокал выдернуть и одним махом осушить. Или играет какая-то компания в бильярд. Юзько ложится на бильярдный стол и говорит:

 – Подождите немного, а то меня что-то в сон клонит.

И никто не смел его тронуть, пока не проспится.

Умер Юзько в тюремном госпитале совсем молодым – в возрасте 25 лет. Похоронили его на Яновском кладбище под крестом № 374-6 на участке, предназначенном для преступников. На кресте кто-то из его приятелей написал: «Тут покоится Мариновский Йосиф. Умер 15.04.1908. Мир его душе».

Спор

А работал он на стройке козляром, то есть носил на «козе», или же на козлах (деревянных подмостках, которые приспосабливают на плечи), кирпичи. Он хорошо зарабатывал, потому что в то время, когда обычный козляр брал около двадцати кирпичей на «козу», Мариноский поднимал по сто пять, а иногда ещё и какого-нибудь малого сверху сажал, если это делалось на спор, и нёс всё это на четвёртый этаж. Так что зарабатывал свои тридцать гульденов в неделю запросто.

Работая на постройке нового вокзала, он как-то увидел, как двигают железную конструкцию двенадцать рабочих на одном конце и двенадцать – на другом. Мариноский крикнул им:

 – Эй, вы, мужики, на что поспорим, что с одной стороны будет вас двенадцать, а с другой – я один?

 – Ничего у тебя не выйдет! – закричали те. – Мы и так еле справляемся.

 – Ну, так спорим? Если я проиграю, ставлю вам ужин и водки, сколько выпьете. А если вы проиграете, то угощаете всех, кто будет сегодня вечером в кабаке.

 – Пусть так! – согласились рабочие.

Юзько стал на место двенадцати крепких парней, ухватился своими большими руками за железяку и шаг за шагом двинул вперед. Заднюю часть конструкции поддерживали другие двенадцать человек, и видно было, что им непросто. Пот стекал со лба Юзька, жилы надувались на лбу, и он, стиснув зубы, шел и шел, а десятки пар глаз следили за этим, затаив дыхание. Люди со всей стройки собрались взглянуть на это чудо. И Юзько таки донес эту конструкцию до места, откуда её должны были поднимать на крышу. Десятки людей в этот миг вздохнули с облегчением и взорвались радостными воплями, поздравляя героя.

А вечером корчма Циммермана ходуном ходила от зажигательных танцев и громкого пения.

Герои Лычакова

На каждом городском участке были свои батяры, о которых ходили легенды. Были они и на Лычакове. В окрестностях лычаковских кабаков водилась целая плеяда интересных типов.

Когда 21 апреля 1894 года по случаю Выставки Краевой пошёл по Лычаковской первый электрический трамвай, пани Скоробецкая получила возможность прославиться.

На звук трамвая, который поднимался вверх, выбежала компания любопытных из кабака Лернера. И вот пани Скоробецкая, встревоженная тем, что её муж, извозчик с Подвалья, может потерять заработок из-за внедрения новых транспортных средств, отчебучила нечто такое, что навеки вписало её в историю Львова. «Невыполнимое предложение, – писал историк Франц Яворский, – которое пани Скоробецкая сделала трамваю в ту важную для Лычакова минуту, было последним проявлением реакции в защиту идиллической местности, у которой наступление города отобрало все признаки независимости».

Яворский не уточнил, в чем состояло предложение, не расшифровал его также Иван Крипьякевич, пересказывая этот случай. Пришлось погрузиться в тогдашние газеты и из разных намеков воссоздать историческое предложение. Итак, пани Скоробецкая повернулась к трамваю задом, задрала юбку и воскликнула:

 – На! Поцелуй меня в ж…у!

Но трамвай, бодро звякнув, протарахтел мимо лычаковцев, и так началась новая эпоха.

В памяти жителей участка остался также Михайло Гук, который, выйдя из кабака, останавливал каждого встречного словами:

 – Вижу благородство лица и достоинство в осанке, но фамилии не знаю.

И когда кто-то, не подозревая, с кем имеет дело, останавливался и называл себя, с той минуты он попадал в крепкие объятия пана Гука и должен был выслушать историю его жизни, а бывало, ещё и откупиться кружкой пива. Спастись можно было только бегством без промедления.

Но не эти в целом мирные личности стали героями легенд Лычакова, а знаменитые на весь город батяры. Имена некоторых из них дошли до нас в пересказах.

Куба Пельц

Первым батяром и силачом, о котором мы узнаём, был Куба Пельц, который играючи ввязывался в первую попавшуюся потасовку, но всегда выходил из неё победителем. Куба – сокращенное имя от Якуб. Однажды, в воскресенье 1848 года, когда во Львове на всех участках несли стражу австрийские воины, боясь нового восстания, Куба гулял себе в корчме «Бабский Корень» за лычаковской рогаткой. Такое интересное название корчма получила из-за того, что поздно вечером сюда сходились женщины и забирали своих пьяных мужей, выдергивая их, словно корни, из-за столов.

Куба был исключением. Он сам вставал из-за стола. В то воскресенье, когда он возвращался домой, мурлыкая себе под нос веселую песенку пьянчуг, его остановила стража на рогатке. Кубе это не понравилось:

 – А какого это чёрта меня на моем Лычакове кто-то должен останавливать? Ну-ка, кыш!

Однако гренадёры, которые тоже были здоровыми ребятами, преградили ему дорогу, и Кубе не оставалось другого выхода, как сбросить всех девятерых гренадёров в колодец вниз головой.

По правде говоря, Куба был совсем не похож на Геркулеса. Он был среднего роста, приземистый и даже вежливый, пока не выпьет. Под градусом он мог вспыхнуть в один миг, сорваться с рыком раненого льва и лупить всё, что под руку попадалось. Когда в субботу он возвращался домой с недельным жалованьем и возле церкви Петра и Павла традиционно издавал громкий рёв, то слышно его было аж за рогаткой, и все, что двигалось навстречу, предпочитало исчезнуть с дороги, прижаться к забору, нырнуть в тёмные закоулки и кусты.

Наследники Кубы Пельца

Долгое время для Кубы не существовало достойного соперника, никто его не мог побороть, какие бы соревнования не проходили. А однако нашла таки коса на камень, и Кубу отметелил Каспер Смоленский. С тех пор Пельц потерял свой титул короля Лычакова. И Касперу тоже не пришлось долго оставаться на троне, потому что он столкнулся с достойным соперником, Антином Плецёном, который и стал грозой участка.

Плецён был перекупщиком и перегонял в Россию свиней. Там же, в России, он находил убежище после каждой крупной авантюры или во время очередного призыва в армию. Когда полиция о нём забывала, Антось снова появлялся на Лычакове и наводил ужас на местную охрану, которая караулила все львовские рогатки.

Как-то, когда Антось перегонял с Кривчиц телят, дорогу ему преградила стража. Это привело перекупщика в такое негодование, что он поломал им карабины и сильно избил, но при этом один дежурный пробил ему штыком бедро насквозь. Из-за этого досадного ранения Антось попал в госпиталь и долго лечился, пока снова не смог взяться за любимое дело.

Последним подвигом Антося было избиение двух полицейских, после чего он целых два года отсиживался в России.

Славу Антося Плецёна через полтора десятка лет затмил необычайно мощный скотобоец Гринер. Антось по обыкновению приставал к каждому новому посетителю кабака и, увидев Гринера, проверил и на нём остроту своего языка. На этот раз неудачно. Парню его шутки пришлись не по душе, и Антось был жестоко избит. Да и нет ничего странного, потому что Гринер шутя пробивал головой двери. Его любимым занятием было пойти на выступление какого-нибудь странствующего цирка и согласиться на соревнования с цирковыми атлетами. В то время, как атлеты выглядели довольно грозно, потому что мышцы их выпячивали от ушей до щиколоток, наш скотобоец был худым и жилистым. Зато клал он тех атлетов, будто снопы, одного за другим.

История донесла до нас имена ещё двух авантюристов и завсегдатаев кабаков – скотобойца Теофиля Берлинского и каменщика Томаша Ивановского. В отличие от упомянутых разбойников, эти двое действовали в паре. Увидев большую компанию людей, которые могли собраться с вполне мирной целью, они стремительно врывались в неё и начинали молотить налево и направо. И пока ошарашенные люди успевали прийти в себя и дать отпор, наши герои театрально раскланивались и исчезали, будто произошло какое-то недоразумение.

Скрипка

В одно дождливое утро в магазин музыкальных товаров пана Айзика на улице Легионов забежал бедно одетый студент, пряча под плащом скрипку.

 – Прошу пана, сделайте одолжение, спасите мою скрипку от дождя. Я боюсь, что она намокнет. А когда дождь перестанет, я её заберу.

 – Ой, и где я тут место для неё найду? – покачал головой торговец. – Ты видишь тут место? Тут нет места.

 – А вы положите её рядом с другими инструментами. Ничего с ней не будет. Прошу вас…

Пан Айзик махнул рукой, и скрипка в старом потёртом футляре оказалась рядом с другими скрипками. Студент выбежал из магазина, а через каких-нибудь полчаса туда зашёл высокий худой молодой пан с усиками и в очках. Пан был явно простужен и покашливал. Он некоторое время внимательно осматривал полки и вдруг обратил внимание на старую скрипку:

 – Прошу вас, пан, покажите, пожалуйста, эту скрипку.

 – Эту? – удивился пан Айзик. – Да это какой-то хлам. У меня здесь есть замечательные новенькие скрипки. Есть из Чехии, из Голландии, есть и итальянские… М-м-м, первый класс.

 – Но я бы хотел взглянуть именно на эту скрипку. Только взглянуть.

Торговец подал пану футляр, тот открыл его и ахнул:

 – Бог мой! Не может быть! Что я вижу! Нет, не верю своим глазам! Это невозможно!

 – А что? Что там такого? – удивился хозяин.

 – Эта скрипка! Бог мой! Неужели это мне не снится?! Сколько?

 – Прошу прощения, но она не продается.

 – Но я заплачу за неё любые деньги!

 – Мне жаль, но…

 – Сто гульденов!

 – Что? – У пана Айзика пересохло во рту.

 – Триста!

Сердце пана Айзика забилось, будто заяц в силке.

 – Это не моя скрипка.

 – Хорошо, даю пятьсот.

 – Я поговорю с владельцем.

 – Поговорите, уговорите его! Я вам накину ещё сотню. Бог мой! Подлинный Страдивари!

И пан, охая и ахая, покинул магазин.

Тем временем распогодилось. Пан Айзик все это время нервно мерил магазин шагами, время от времени заглядывая в футляр и стараясь увидеть то, что увидел там посетитель. Скрипка как скрипка, нет никаких признаков, что её сделал великий Страдивари, но если кто-то считает иначе, то ничего не поделаешь. Где же этот студент ходит? Пан Айзик уже терял терпение и даже несколько раз выбегал на улицу и вглядывался в прохожих.

Наконец-то! Наконец он пришёл. Пан Айзик сразу перешел к делу:

 – Слушайте, пан студент! Продайте вашу скрипку.

 – Да нет, что вы! Эта скрипка мне досталась от деда, а мой дед играл в цесарской капелле.

 – Но я дам вам пятьдесят гульденов.

Студент прижал скрипку к груди и в глазах его заблестели слезы.

 – Я и в самом деле без денег, но эта скрипка – самое дорогое, что у меня есть.

 – Даю сотню!

 – Ой! Как бы мне эти деньги помогли!

 – Двести! Держите.

Пан Айзик чуть ли не силой всучил деньги парню и вырвал у него из рук скрипку. Он очень торопился, пока не появился покупатель.

Юлько Спухляк, а это был он, громко всхлипывая, вышел из магазина.

Пан Айзик, осторожно держа скрипку, положил её на полку. Он уже подсчитывал прибыль.

А Юлько быстрым шагом торопился к прилавкам на Рынке. В глазах его блестели слезы. Но это были слезы смеха.

По дороге он вынул из кармана старые очки своего деда и бросил их в мусорник. За очками полетели и чёрные усики. И осталось ещё только вывернуть плащ, потому что изнанка была такая протёртая, ну точно – бедный студент.

Бараба

Когда-то на Старых Збоисках жил отставной жолнёр австрийского войска Антон Бараба. У него была жена, трое детей, он был музыкантом, играл на басу и пел, как тогда говорили, баритонским голосом. Бараба был высокого роста, дородный, отличался чрезвычайной силой и был первым батяром на все Збоиска. А ещё любил плотно поесть. Однажды он на спор съел копу (шестьдесят) вареников, запив их кувшином сметаны. Кроме того, Бараба любил пошутить с людьми и вечно попадал в какие-то истории, о которых потом становились известно всему Львову.

Однажды жалуется Бараба своему приятелю:

 – Ты знаешь, что-то мои ребятишки в последнее время так много стали есть! Вот вчера жена сделала полкопы вареников, так я только 27 съел, а остальное дети расхватали.

 – Ну надо же! Это они, вероятно, все в отца пошли, – давясь от смеха, ответил приятель.

Как Бараба пугал свою жену

У Барабы была сварливая жена, которая ему так допекала, что спасу не было. Вот однажды он решил её напугать. Когда она отправилась на базар, он зашёл в сени, закинул на балку верёвку, обвязался ею под мышками, закатил глаза и повис, качаясь и высунув язык, как будто повесился. А в это время в дом пришла соседка одолжить сито. Смотрит – а на балке Бараба висит, ещё и язык болтается. Женщина, не долго думая, схватила мешок муки да и поволокла на улицу.

Такого Бараба не выдержал, схватил её сверху за платок и как крикнет:

 – А-а, вот так соседи! Тянут из дома всё подряд!

Соседка от испуга так и грохнулась на месте, раскинув руки и ноги. А Бараба висит, отцепиться не может.

Наконец возвращается с базара жена и видит, что её муж висит, а на полу – мёртвая соседка. Она открывает окно и кричит соседу:

 – Мисько! Эй, Мисько!

 – Что стряслось?!

 – Мой повесился, а твоя дуба врезала. Так теперь мы можем жить вместе!

Бараба это услышал, да как закричит:

 – Я тебе поживу! Я тебе поживу, что костей не соберёшь!

Женщина побелела и рухнула на пол. А Бараба еле соседа докликался, чтобы тот его отвязал. Вместе они обеих женщин привели в чувство холодной водой.

А жена Барабы после того случая никогда с ним больше не ссорилась.

Сила Барабы

Бараба был очень сильным. Рассказывали, что когда он служил в австрийском войске канониром, то когда у него в бою в батарее побило всех коней, он голыми руками двигал свою пушку с места на место. А вражеских солдат, которые на него нападали, брал за ноги и метал, будто ядра.

Однажды, когда Бараба сидел дома, он услышал со двора дикий крик. Выскочил во двор и увидел, что из стада скота, который вели на продажу армянские купцы, вырвался здоровенный бугай и гоняется за людьми. Бараба немедленно бросился туда, схватил бугая одной рукой за рога, и как врежет ему кулаком в лоб – бугай так и перевернулся вверх ногами. Люди сошлись и стали благодарить Барабу.

Но тут едет бричка с несколькими панами. Подъехали они и спрашивают, что же там произошло. А люди говорят:

 – Вот этот человек голыми руками убил бугая.

Паны не поверили, как это мужик мог голыми руками убить такого зверя, и начали смеяться. Тогда Бараба, ничего не говоря, схватил карету и перевернул её с дороги в болото. Все разразились хохотом. А Бараба, будто ничего не произошло, пошёл себе домой.

Как Бараба заключил пари

Однажды Бараба сидел в корчме, когда туда зашёл уважаемый ученый со своими коллегами. Они сели и начали спорить о вероятности. Профессор рассказывал им, что все вещи происходят с определённой долей вероятности.

 – Вот, например, – говорит профессор, – сколько бы раз монета не упала орлом, столько же раз она упадет и решкой. Если мы сейчас выйдем на улицу, то можем увидеть с одинаковой вероятностью одну женщину или одного мужчину.

 – Прошу прощения, пан, – отозвался из-за стола Бараба, – а можем мы увидеть сразу несколько мужчин и никакой женщины?

 – Ну, это уже менее вероятно, потому что в городе живет равное количество мужчин и женщин.

 – А какая вероятность увидеть с полсотни мужчин сразу? – не унимался Бараба.

 – Весьма мизерная. Я даже могу поспорить на десять корон, что это невозможно, чтобы в течение часа по этой улице прошло полсотни мужчин и ни одной женщины.

 – Заключаем пари, – говорит Бараба, – что это не так. Я человек простой, но мне кажется, что вы ошибаетесь. Мужчины и женщины ходят по улице, как им вздумается.

Паны решили посмеяться над простым парнем и заключили пари. Не успели они достать деньги и положить их на стол, как на улице прозвучали звуки марша, звон оружия и чеканный шаг. Это цесарский полк переходил из казармы на ежедневные военные учения. Делал он это всегда в одно и то же время.

Бараба и воры

Однажды к Барабе прибежала заплаканная соседка, жена гончара Мыколы Круглого, да и жалуется:

 – Ой, Антось, беда у меня, муж заболел, пришлось самой горшки на ярмарке продавать, и пять лучших горшков воры украли.

Барабе стало её жаль, он решил найти воров и наказать их. На площади перед собором Святого Юра была ярмарка. Бараба пошёл на ярмарку, долго ходил между рядами, как вдруг видит – вокруг одного гончара стоит толпа каких-то странных людей. Бараба стал издали и смотрит, что будет дальше. Стоит перед гончаром здоровая тётка в широкой юбке и просит то один горшок показать, то другой, всё присматривается и никак не может выбрать. А тем временем воры из-под юбки тянут горшки – и в мешок, один за другим. Тут Бараба как свистнет – воры бежать. А баба – хитрая – стоит себе, будто это и не она вовсе.

«Ну хорошо, – думает Бараба, – я тебя, голубка, проучу…»

На следующий день Бараба переоделся в гончара, занял у соседа телегу горшков и поехал на ярмарку. А в самый лучший горшок посадил рой пчёл, накрыл крышкой, а к ней привязал тоненький длинный шнурочек.

Вот приехал он на ярмарку, выбрал место и стал раскладывать горшки. А горшок с пчёлами выставил заранее, и шнурок незаметно привязал к забитому в землю колышку. Приходят к нему покупатели, а он им такую цену называет, что те сразу разворачиваются и уходят. Тут смотрит – идёт знакомая тётка с ворами, да и к нему:

 – По какой цене горшки, хозяин?

Бараба назвал цену, и баба начала торговаться. А тем временем из-под юбки всё больше горшков исчезает. Бараба проследил, когда горшок с пчёлами спрячется под юбкой, и дёрнул за шнурок. А оттуда пчёлы! Баба как заверещит диким голосом, как подскочит, как начнёт бить себя по ногам и юбкой трясти, а следом начинает визжать и тот вор, который из-под юбки горшки воровал, а за ним и все другие. Бросились они убегать, а пчёлы – за ними. Больше тех воров никто во Львове не видел. А Бараба спокойно продал горшки, да и поехал себе домой.

Скупой торговец

Раз Бараба зашёл в магазин пана Фельцмана, который торговал посудой и разными хозяйственными товарами, и попросил одолжить металлическую ложку. А надо сказать, что пан Фельцман славился своей невыразимой скупостью.

 – Ещё чего! – пришёл в негодование торговец. – Одолжить! А что это вам вдруг понадобилась металлическая ложка? Разве деревянными не так же вкусно есть?

 – Да так же. Но, видите ли, придёт ко мне в гости один важный человек, будет сватать мою дочь, так я хочу ему хоть ложку приличную дать. А завтра я вам верну. Что вы переживаете? Не верну, так отработаю. Вы же меня знаете.

Фельцман дал Барабе ложку, а на следующий день Бараба принес его ложку и ещё двенадцать металлических ложечек.

 – А это что за ложки? – удивился торговец.

 – А это, вот пожалуйста, пан, ваша большая ложка родила эти маленькие ложечки.

 – Даже так? – удивился Фельцман и, не задавая лишних вопросов, быстренько спрятал все ложки в ящик.

Прошла неделя, и Бараба снова заявляется к Фельцману. На этот раз просит одолжить ему керосиновую лампу, потому что придёт к нему будущий зять договариваться о свадьбе, а у него только свечи, лампы нет.

Фельцман, помня историю с ложечкой, с удовольствием одолжил лампу, а на следующий день Бараба вернул ему его лампу и ещё одну маленькую.

 – А это что за лампочка? – спрашивает торговец.

 – А это возьмите, пожалуйста, это большая лампа родила эту маленькую лампочку, а так как большая лампа является вашей собственностью, то и её потомство к вам отправляется.

 – Ах, ну да, конечно, – покивал головой Фельцман и спрятал обе лампы.

Прошла ещё неделя, и Бараба снова пришёл к торговцу. На этот раз он нуждался в серебряном сервизе на свадьбу дочери, чтобы достойно принять семью зятя.

 – Мне надо всего по двенадцать: ложек, ложечек, вилок, ножей, тарелочек. А ещё по двенадцать серебряных бокалов и серебряных рюмок.

Пан Фельцман даже не спорил, потому что уже знал, что на этом только заработает. Он запаковал Барабе серебряный сервиз, да ещё и перевязал его яркими лентами.

Но на этот раз Бараба не появился ни через день, ни через два, ни через неделю. Торговец не на шутку разволновался и решил сам проведать Барабу и узнать, почему тот не отдает серебряный сервиз.

Должника он застал в чёрной рубашке и в глубокой грусти.

 – Что такое, пан Бараба? Я вас не узнаю. Где мой сервиз?

 – Ой, простите пан, произошло непредвиденное. Такое горе! Такое горе!

 – Что случилось? Кто-то умер?

 – Ещё как умер!

 – Скажите же, кто?

 – Ваш серебряный сервиз, царство ему небесное.

 – Как это? Сервиз? Умер? – раскричался торговец. – Что вы из меня дурака делаете? Как это возможно? Где это слыхано, чтобы утварь умирала?

 – Вот оно как, – спокойно отвечал Бараба, – когда утварь могла родить, пана это не удивляло, да? А если она могла родить, то почему не могла и умереть?