– Но я вас привела сюда не для того, чтобы похвастать нашими сокровищами, – продолжила пани Конопелька. – Трактат Калькбреннера находился на верхней полке, видите вон там свободное место между книгами? На том месте, где стояла пропавшая книга, была вставлена дощечка, чтобы соседние книги не сдвинулись, поскольку каждая из этих книг имеет свое место и не может его сменить, иначе ее удивительные свойства тоже изменятся. На дощечке указана дата, когда книга исчезла: «Anno Domini 12.12.1812». А теперь ведите меня туда, где вы нашли эти карточки.
Мы продолжили свой путь среди стеллажей, и хотя я шел довольно быстро, старушка семенила за мной, не отставая ни на шаг, а порой неожиданно оказывалась впереди меня, невесть когда обогнав, и пропускала вперед, чтобы я вел ее, пока в конце концов мы не остановились у знакомого уже стеллажа. Она велела мне забраться наверх и внимательно обследовать деревянную полку. Лестница, вибрируя, нещадно скрипела и прогибалась под моим весом, я на всякий случай придерживался руками не за лестницу, а за полки. Хорошо, что я прихватил с собой фонарик, там под самым потолком царил полумрак, я посветил на темную полку, которая хоть и была выстругана рубанком, но с годами сильно потрескалась, и принялся рассматривать ее дюйм за дюймом, пока не увидел трещинки, которые уже больше напоминали не естественные, а искусственные царапины, и когда я сообщил об этом пани Конопельке, она велела мне слезть вниз, взять чистую бумагу и карандаш и, снова поднявшись наверх, приложить бумагу к тем царапинам и затушевать их карандашом. Потом она схватила эту бумагу и поковыляла с такой скоростью, что я с трудом за ней поспевал, буквально порхала между стеллажами, радостно покрякивая и хихикая. Когда я вбежал в кабинет, старушка уже успела положить бумагу на стол, вооружилась лупой и прищурила глаз. То, что я увидел и без лупы, выглядело так: круг, а внутри круга несколько цифр.
– И что вы об этом думаете? – спросила старушка, постучав пальцем по бумаге. – Наконец-то мы напали на след. Но куда он ведет? Это круг… Он на что-то должен указывать. – Потом стала рисовать карандашом круги, один возле другого, казалось, это будет продолжаться до тех пор, пока она не изрисует весь лист, но вдруг она остановилась, подняла голову и улыбнулась мне: – Круг! А по-немецки как?
– Ring!
– Вот именно! Ring! Или же Рынок! А?
Я пожал плечами. Ну, Рынок… Но пани Конопелька уже взяла быка за рога:
– Немедленно мчитесь на Рынок и пройдитесь по домам с вот этими номерами, – ткнула она пальцем в цифры, – и запишите мне то, что там на этих домах написано.
– Вы имеете в виду вывески?
– Какие вывески, дубина? Нет ничего менее долговечного, чем вывески. Перепишите латинские надписи! И чтобы мне ни одной буквы не пропустили и не напортачили.
Я был огорошен и решил, что пани Конопелька окончательно утратила здравый смысл, но послушно взял карандаш и несколько листов бумаги вместе с тем листом, где были скопированы цифры, и потащился на Рынок. К своей задаче я отнесся с обычной для меня добросовестностью, поэтому вернулся в библиотеку только через три часа, пани Конопелька за это время чуть яйцо не снесла, она набросилась на меня с упреками и бранила, что я такой пан Гуздральский, каких свет не видывал, и что она, если бы не ее плохое зрение, справилась бы с этой задачей за полчаса, но потом схватила дрожащими руками листы и, устроившись в кресле, принялась читать вслух и делать пометки.
– Так, Рынок, 2… Дворец Бандинелли… «А 1739 D: 28 AVG»… Это сокращенно, а полностью должно звучать так: «ANNO 1739 DIEI 28 AVGUSTI». То есть «Года 1739 дня 28 августа». Но нас интересуют только цифры, поэтому выписываем только их. 1739 и 28. Первая – номер стеллажа, вторая – номер полки. Рынок, 4… «MA SR», а ниже – «MD CL».
– Это что за абракадабра?
– «MARTINUS ANCZEWSKI SECRETARIUS REGIS MEDICINAE DOCTOR CONSUL LEOPOLIENSIS». То есть «Мартин Анчевский, секретарь короля, доктор медицины, львовский ратман».
– Но здесь нет цифр.
– Ошибаетесь, есть. Эти буквы – одновременно и римские цифры. C – 100, L – 50, D – 500, M – 1000. В верхнем ряду есть номер стеллажа: М – 1000, в нижнем – номер полки. Поскольку сотой полки у нас нет, а есть пятидесятая, то получаем: 1000 и 50… Дальше – Рынок, 23… Здесь цитата из Библии «TURRIS FORTISSIMA NOMEN DOMINI» и цифра «PROVERBIA 18», то есть «имя Господа – крепкая башня. Притчи, 18», не указана только строка цитаты. Но строку легко найти. Смотрим в Библию… так… вот эта цитата… 10-я строка. Записываем: 18 и 10. Видите, как просто и как хитро? Дальше. Рынок, 36. «HIS DIE 1 MA IULY» и «MARIA ANNO DOMINI 1730». То есть «Иисус дня 1 июля» и «Мария года Божьего 1730». Выписываем 1730 и 1.
– А месяцы? – поинтересовался я. – Они ведь тоже имеют свои цифровые соответствия.
– Имеют. Но они нам не нужны. Везде должно быть по два числа, то из них, что больше, означает номер стеллажа, а что меньше – полку. Или я последняя дура, если это не так. Вы же не считаете меня дурой?
– Боже упаси. Я просто потрясен вашими глубокими познаниями.
– Э, когда-то учили… не то что сейчас…
– Но почему вы так уверены, что большее число – это номер именно стеллажа?
– А вы можете себе представить полку № 1730? Нет? И я не могу, потому что наша библиотека не небоскреб. Зато стеллажей у нас – о-го-го! Итак, что мы имеем? Стеллаж № 1739, полка 28. Стеллаж № 1000, полка 50. Стеллаж № 18, полка 10. И стеллаж № 1730, полка 1.
Она старательно выписала все цифры на бумажку и, вручив ее мне, сказала:
– А теперь отправляйтесь в увлекательное путешествие по неведомым тропам нашей библиотеки. Но только не в то крыло, куда вы до сих пор ходили, а в противоположное.
– Это какое же?
– А то, где на дверях красуется череп с костями.
– Господи! Там же написано «Вход строго воспрещен»!
– Так оно и есть. Там находятся закрытые фонды. Туда можно заходить только со специальным пропуском, который могут выдать исключительно пан директор, к сожалению, уже покойный, и я. Ведь это святая святых, заповедная зона, несусветные края… Не один уже ушел и не вернулся… Но только не вы. Я верю в вас. Вы вернетесь с победой.
– Над кем?
– Над собой. Над своими страхами, – она говорила так, словно провожала меня в бой, и я чем дальше, тем все меньше испытывал желание идти в те неизведанные края.
– И что я там должен искать? – спросил я.
– Не знаю. Просмотрите всю полку, книгу за книгой, пролистаете каждую страницу… Хотя постойте… Мы выпустили из внимания номера домов на Рынке – 2, 4, 23 и 36. Возможно, они нам точнее подскажут местоположение того, что мы ищем.
– А что мы ищем?
– Еще раз меня об этом спросите, и я превращу вас в куст герани. Не имею ни малейшего понятия. Возможно, это какая-то надпись – в книге или на самой полке, а возможно, лист бумаги, вложенный в книгу. Так вот – на 28-й полке стеллажа № 1739 сначала осматриваете вторую книгу с левого края. Если там ничего нет, тогда вторую книгу с правого края. Если и это тупик, тогда осматриваете все книги на этой полке. Что-нибудь вы все же должны найти. И так путешествуете себе от стеллажа к стеллажу. Номер дома на Рынке должен соответствовать положению книги с того или другого края. Ферштейн?
– Вроде бы да. Именно в таком порядке, как вы написали?
– А как бы вы хотели?
– Ну, видите ли, мне сначала придется прошагать до стеллажа № 1739, потом вернуться к № 1000, потом идти назад к № 18 и снова тащиться аж до 1730. Не проще ли было бы, чтобы я начал с № 18 и так далее?
Пани Конопелька поправила очки и посмотрела на меня так пристально, как никогда до сих пор не смотрела.
– Молодой человек, – сказала она, – вы меня уже заморочили. Идите себе, как вам в голову взбредет, только принесите мне что-нибудь. Ага… вот вам документ. Держите его при себе. Это пропуск в закрытые фонды. А еще возьмите вот это… – Она порылась в ящике, достала какой-то сложенный вчетверо лист бумаги и протянула мне: – Это если захотите есть или пить… Тогда и развернете. Сейчас не рассматривайте, но берегите его, потому что если потеряете… не знаю, кто вам и поможет…
– Есть и пить? Но ведь я не иду так уж надолго, – удивился я.
– Что? Ненадолго? А как вы себе представляете – где этот 1730-й стеллаж? Если вы думаете, что быстро с этим справитесь, то очень ошибаетесь. В закрытых фондах стеллажи нумеруются не только цифрами, но и буквами, то есть после № 1 идет № 1a, № 1b, № 1c, № 1d и так черт знает до каких пор. Но вы обращаете внимание только на стеллажи без букв. Поняли? Ой, чуть не забыла – матрасы и постельное белье лежат через каждые сто стеллажей. Как видите, администрация обо всем позаботилась.
– А если мне, извините, захочется в клозет?
– Там вдоль стен полно цветочных горшков… всякие фикусы, шмикусы, рододендроны, шмародендроны… Давненько их не поливали…
– А если я захочу…
– Да и не удобряли их давно… Так что с Богом…
– Тогда очень прошу вас сообщить моей маме…
– Хорошо-хорошо, не переживайте. Сейчас отправлю к ней кого-нибудь.
Так вот я и отправился в неизведанное, но перед этим, подойдя, не без волнения, к двери с черепом, костями и надписью «Wejście zabronione», к двери, на которую я не раз обращал внимание, но приблизиться не решался, робко постучал, открылось окошко, и какая-то бородатая физиономия, сверкнув одним глазом, внимательно меня изучила, бурча себе под нос что-то невнятное, я протянул документ, физиономия прокашляла что-то, крякнула, вздохнула и открыла дверь. Я увидел небольшого горбатого человечка на худеньких ножках с большой лохматой головой, чтобы достать до окошка, ему пришлось подставить под ноги скамеечку, он махнул рукой, давая понять, что я могу идти, куда мне вздумается, и захлопнул дверь, не сказав ни слова, только кряхтя и постанывая, будто бы передвигал невесть какой тяжеленный груз, потом уселся в старое скрипучее кресло, накрылся клетчатым пледом по самую шею и задремал, с шумом втягивая воздух.
В ноздри мне ударил запах не только старых фолиантов, плесени и кожи, деревянных стеллажей, изъеденных шашелем, но и какой-то странный и невозможный в таком месте, фантастический запах копченостей, запах этот был настолько выразительным и недвусмысленным, что я поначалу растерялся, куда же это я попал, и начал озираться по сторонам и искать источник этого запаха, наконец, пришел к выводу, что шел он откуда-то сверху, но стеллажи высились, как отвесные скалы, верхние полки терялись в тумане, настоящем сизом тумане, пахнущем колбасами и ветчиной, за окнами моросил дождь, было пасмурно и холодно, в библиотеку проникало очень мало света, в целях безопасности здесь не было ни электричества и лампочек, ни свечей, оставалось только одно – дать возможность глазам привыкнуть к этому. Стеллаж № 18 я нашел, как и предполагал, быстро, приставил лесенку и, добравшись до десятой полки, взял двадцать третью с левого края книгу. Это была «De historia plantarum» Теофраста, изданная в 1620 году, – книга довольно объемная и тяжелая, листать ее на лестнице было неудобно, я спустился и, усевшись на подоконник, стал просматривать страницу за страницей, скоро я закончил эту чрезвычайно важную работу, но не нашел ни вложенного листа бумаги, ни надписи и уже собрался было лезть за книгой с правого края полки, как тут внимание мое привлекла задняя сторона переплета – она была несколько толще передней, я вынул из кармана нож, с которым никогда не расставался, и осторожно приподнял бумагу, которой переплет был оклеен изнутри. Я не ошибся, там был сложенный вдвое лист, вытащив его, я увидел латинский текст и изображения растений с пометками и латинскими подписями, спрятал лист в карман, положил книгу на место и отправился к однотысячному стеллажу. Дождь за окнами перешел в ливень, с особым рвением дождь колотил по жестяной крыше, просто в ушах стучало, а грохот и шум заглушали мои шаги, сумерки медленно сгущались, и туман с верхушек стеллажей опускался все ниже, я шел, поглядывая на номера стеллажей, и чувствовал, как мое хорошее настроение улетучивается, потому что стеллажи и в самом деле множились на глазах, иногда я спотыкался о какую-то книгу или стопку книг, поэтому мой первоначальный план не идти, а бежать оказался не таким уж простым, особенно после того, как я несколько раз упал и больно ударился головой, из-за этого я не шел, а плелся, вот и добрался до 1000-го стеллажа только к вечеру. Второй лист был спрятан в «Medicinae herbariae» Агриколы, книга была переплетена в оливкового цвета сафьян с рельефным орнаментом и содержала множество цветных иллюстраций, я не удержался, чтобы не полистать ее, и с сожалением положил обратно на полку, потому что нужно было где-то пристроиться на ночлег, и тут я уловил шорох, было похоже на то, что кто-то листал книгу, листал лихорадочно быстро, поплевывая при этом на пальцы, я замер и стал прислушиваться, а потом принялся красться на звук как можно осторожнее, хотя это и было излишним под такой грохот ливня, и вот наконец я наткнулся на девушку и узнал в ней панну Милю, которую на днях изнасиловал неизвестный. От неожиданности она резко захлопнула книжку и спрятала ее у себя за спиной.
– А вы что здесь делаете? – пробормотала она взволнованно.
– Выполняю задание пани Конопельки.
– Можно поинтересоваться какое?
Я заметил, как блеснули ее глазки, и ответил:
– Нет.
– Так я и думала, – вздохнула она. – Вы не голодны?
– Голоден. Хорошо, что вы напомнили. Пани Конопелька дала мне какую-то бумажку, чтобы я раскрыл ее, когда проголодаюсь. Вот она.
– Да, знаю, – сказала девушка, рассматривая лист бумаги, – здесь расписано, где, на каких стеллажах и полках есть фляги с водой и что-нибудь для перекуса. А я знаю, где здесь вино.
– Откуда в библиотеке вино?
– Вина здесь хранятся еще с австрийских времен. Их пан директор перевез сюда из винных подвалов графа Сапеги и разместил на разных полках, а карта этих вин хранится только у него. И не только вин. Под самым потолком кое-где висят ветчины, колбасы, грудинка и вызревают… Вы, наверное, почувствовали запах копченостей, когда сюда вошли?
– Почувствовал… Но как это – вызревают? Копчености должны томиться в дыму.
– Да, они и томятся месяцами, годами… Но не в дыму, а в тумане, в том сизом мареве, которое клубится под потолком, их отсюда не видно, и не старайтесь разглядеть. Но я знаю, где они. Пан директор выдал мне эту тайну в качестве компенсации за утраченную невинность. Которая все еще, хи-хи, при мне.
– Как? – оторопел я. – Так вас не изнасиловали?
– Нет.
– А как же пятна крови на «Пане Тадеуше» и капля спермы на «Энеиде»?
– Кровь была из моего мизинца, а сперма… я смешала немного сметаны с крахмалом и только маленькой капелькой украсила книгу, остальное размазала по полу.
– Зачем же вы устроили этот цирк?
– Это был не цирк. Я действовала по плану. Все было сделано для того, чтобы попасть в закрытые фонды. У вас ведь есть пропуск?
– Да, мне дала его пани Конопелька.
– Ну вот. А я убедила пана директора, что тоже должна его получить, чтобы разыскать своего насильника, который очевидно скрывается в закрытых фондах. Понимаете? А теперь полезайте на этот стеллаж и на 48-й полке за «De occulta philisophia» Корнелия Агриппы возьмите бутылку «Barbera D’Asti» 1889 года. А после поднимитесь еще выше и снимите колечко колбасы.
Я просто оторопел от услышанного, но послушно взобрался по лестнице и действительно нашел бутылку вина, а поднявшись еще на несколько ступенек, задел головой колбасу, которая пахла так опьяняюще, что я едва сдержался, чтобы не надкусить ее. Мы уселись на стопки книг, я откупорил бутылку своим перочинным ножом и уже после первых глотков почувствовал приятное блаженство и благодарность к девушке за то, что она скрасила мои скитания. Мы пили и закусывали вкуснейшей колбасой, к аромату которой приложились все те мудрецы и философы, еретики и проходимцы, гностики и прогностики, историки и литераторы, поэты и драматурги, которые теснились на полках, даже не подозревая, что когда-нибудь, через сотни лет, их старые фолианты будут источать не только запах старой бумаги, кожи и краски, но и запах жженой древесины, хвои, сухих листьев…
– Итак, до вас дошло, какое я для вас ценное приобретение? – спросила панна Миля, игриво улыбаясь и подталкивая меня локтем. Однако я не понял намека и только кивнул. Вино уже добралось до головы и стало тихонько кружить по закоулкам мозга, мне было хорошо, спешить уже было некуда. – Мы ведь теперь будем странствовать вместе, – добавила она, и только тогда я понял, к чему она ведет, но не выразил своего удивления, а только спросил:
– И далеко вы собрались? Что вы ищете?
– Этого я вам не скажу. Хотя то, что ищу я, может быть вплотную связано с тем, что ищете вы, хотя я и не вполне уверена.
При этом она кокетливо посмотрела на меня, словно ожидая, что я расскажу о цели моих поисков, но я только пожал плечами и сказал:
– Откровенность за откровенность: пока у меня нет оснований думать, что мы путешествуем с одинаковой целью. Но ваши губы… – Она удивленно раскрыла их так, словно собиралась сказать «О!», но не сказала, потому что я накрыл их своими, а рука моя тем временем нащупала книгу, которую она засунула между стопками на полу, я незаметно переложил ее на одну из полок, в то же время ее левая рука нежно гладила мои карманы и пазуху, а когда я пытался опустить ее ниже пояса, она неизменно возвращалась назад и продолжала свои исследования, которые не увенчались успехом, потому что я те листы, которые вынул из фолианта, еще когда забирался вверх за вином и колбасой, спрятал себе в носок. Все это время наши губы не размыкались, но когда я попытался погладить ее грудь, она резко отпрянула.
– Что вы себе позволяете? Я же вам сказала, что еще девственница.
– Но поглаживание грудей во время поцелуя – это еще не потеря девственности. Это очень приятно.
– Догадываюсь. Но вы не мой жених, а я для себя решила, что отдамся только жениху.
– Он может оказаться идиотом и возьмет вас, как медведь. Грубо и неделикатно. Никогда не стоит отдавать невинность жениху.
– Откуда вам это известно?
– Из жизни. Лучше перед мужем разыграть акт потери невинности. Тем более что вы это делаете уже профессионально.
– Прошу меня не оскорблять. Я же вам объяснила истинную цель.
Здесь она что-то заподозрила и, проведя рукой позади себя и не нащупав той книги, которую она от меня прятала, наконец перестала прикидываться и стала откровенно искать ее взглядом, пока не заподозрила, что здесь что-то не так, и обратила на меня свой взор:
– Ах вы ж негодяй! Вы воспользовались моей слабостью? Где моя книга? Куда вы ее дели?
Она сорвалась с места и стала шарить по ближайшим полкам, но вокруг нас уже клубился густой туман, на расстоянии вытянутой руки уже ничего не было видно, она была в отчаянии.
– Зачем вы это сделали? Это не то, о чем вы подумали! Где моя книга?
– Я вам ее отдам, если объясните, что вы здесь ищете.
Она села на стопку книг, взяла бутылку и сделала больший глоток, потом вздохнула и сказала:
– У меня задание от представителя Дома Габсбургов. Должна найти один трактат.
– Иоганна Калькбреннера?
Как я и ожидал, она изобразила театральное удивление, которому я ни на грош не поверил.
– Откуда вам это известно? Неужели вы… тоже?
– Что – тоже?
– Нет-нет, это я так… – Она снова приложилась к бутылке и вздохнула. – Возможно, я все испортила. Итак, мы ищем одно и то же.
– Честно говоря, я толком и не знаю, что ищу. До сих пор было найдено восемь разрозненных листов. Недостает четырех. Вот за ними меня и послала пани Конопелька.
– Постойте… Вы хотите сказать, что уже найдено восемь листов из трактата Калькбреннера?
Я кивнул и забрал у нее бутылку.
– Неужели вы нас опередили?
– Совершенно случайно. Скажите, вы это делаете за деньги?
– Конечно. Не из романтических же побуждений.
– А я это делаю по долгу службы.
– Только потому, что вам поручила пани Конопелька?
– Да. Хотя мои друзья тоже заинтересовались этим трактатом, и я думаю, что сделаю им приятный сюрприз, если найду остальные страницы.
– Приятный сюрприз! – передразнила она меня. – Вы себе не представляете, какие деньги за это можно получить! Вы станете богачом! Магнатом! Помогите мне и не пожалеете. Где эти восемь листов?
– Оригиналы у пани Конопельки, а у моих друзей – копии.
– А те четыре?
– Собственно их я и ищу. А что в той книге, которую вы нашли и прятали от меня?
Она грустно вздохнула:
– Ну ладно… вы все равно меня опередили. Это «Beschreibung allerfürnemisten Mineralischen Ertzt» Эркера, который, ссылаясь на Калькбреннера, приводит кое-какие сведения. Вот я и думала, что он меня выведет на верный путь.
Я наклонился и вытащил книгу, которую перед этим спрятал, это действительно был труд Эркера, переплетенный в свиную кожу и иллюстрированный великолепными гравюрами. Миля взяла книгу и раскрыла в самом конце.
– Видите? Вот оно – упоминание о Калькбреннере. Но здесь не указано, на какой странице он цитирует трактат. Пришлось листать всю книгу. Вот за этим занятием вы меня и застали. Но уже вечер, дальше идти опасно. Предлагаю заночевать здесь. Вон там, – она указала на противоположную от окон глухую стену, – там есть сундук, достаньте из него матрас и постельное белье.
Я повиновался и вскоре вернулся с матрасом, простыней, большим одеялом и двумя подушками. Миля живо все расстелила и велела отвернуться. Я отошел в сторону и, обнаружив какой-то развилистый кактус, который явно просто молил о влаге, напоил его вволю и вернулся назад. Девушка уже лежала под одеялом. Я живо разделся и лег рядом, но когда попытался ее приобнять, она отпрянула:
– Еще чего! Чтобы я в таких вот неэстетичных условиях утратила свой веночек?
– Да ладно… Не волнуйтесь. Я только из вежливости.
– О, да вы еще и наглец!
– Почему вы сказали, что дальше идти опасно? Что может быть опасного в глубинах библиотеки?
Она лениво потянулась, потом закинула обе руки за голову и сказала:
– Вы слышали когда-нибудь о поезде-призраке?
– При чем тут поезд-призрак?
– Чаще всего он появляется на том пути, что ведет в Винники, но бывало и такое, что он ехал по трамвайным рельсам. Поезд натужно выкашливает клубы пара, а в тусклом свете окон видны пассажиры, одетые по австрийской моде. Одни читают газеты, другие играют в карты, третьи ужинают. Лица спокойные, улыбчивые, даже радостные. Но когда поезд на минутку останавливается у бывшей будки железнодорожного сторожа, пассажиры, как по команде, срываются с места, отчаянно кричат и припадают с перекошенными от ужаса лицами к окнам, скребя ногтями стекла, как будто сдирая с них невидимую пленку. Их крика не слышно, но догадаться о нем можно по выражению их лиц, по выпученным глазам и искаженным криком ртам. Двери вагонов во время остановки открываются, и в них появляются кондукторы в черных плащах, а из-под фуражек виднеются только темные провалы без лиц. Слышно, как кто-то рвется к выходу, но все его усилия напрасны. Это длится минуту-две, а потом поезд трогается, пассажиры успокаиваются и снова рассаживаются по местам. Они продолжают заниматься тем же, что и раньше, так, будто этой страшной остановки и не было, так, будто они и не подозревают, что ни их, ни этого поезда, ни путей уже давно не существует. Время для них остановилось. Бывали случаи, что кто-то успевал на остановке вскочить в этот поезд. С тех пор его больше никто не видел.
– Зачем вы мне это рассказываете?
– Однажды… Это было на Знесенье… Я возвращалась вечером из больницы, проведывала там больную маму… И услышала грохот, клубы пара окутали меня, я подняла голову и увидела, что прямо возле меня остановился поезд. В окнах были видны люди, они улыбались мне, кто-то даже приветливо кивал, а одна красотка, которая держала на руках белую собачку с розовым бантом, поманила меня пальчиком… Какая-то неуемная сила потянула меня туда… я уже взялась рукой за поручни и занесла ногу, как вдруг заметила в окне знакомое лицо – это была моя бабушка… Лицо ее было искажено ужасом, она что-то мне кричала, но я ничего не слышала, однако отпрянула от этого поезда и побежала прочь… За спиной слышался грохот и шипение пара…
– И какая здесь тайная связь с библиотекой?
– Видите ли, моя покойная бабушка как две капли воды похожа на пани Конопельку. Когда я впервые сюда попала и увидела ее, то чуть не бросилась ей на шею, но потом опомнилась, ведь бабушка давно уже умерла. А потом, когда услышала ее голос, у меня просто сердце сжалось. Но я ни разу не выдала себя. И это еще не все. Жених пани Конопельки пропал без вести где-то в этих закрытых фондах. Но мой дедушка тоже исчез. Единственное, что о нем известно, – вроде бы он сел в поезд-призрак. Иногда мне кажется, что поезд-призрак – это и есть наша библиотека, а стеллажи – вагоны, перевозящие множество давно умерших авторов… Они и пронумерованы, как вагоны, а каждая полка – отдельное купе. Поэтому не стоит терять бдительности. Вот – слышите?
Я прислушался, где-то издалека, из самых темных закоулков доносился какой-то тихий плеск, словно волны набегали на берег и откатывались назад, раз за разом, ритмично, усыпляюще, далеко-далеко, чуть слышно… И мы уснули.