2 сентября. Я, Йоська и Вольф пошли добровольцами в армию, Яську, который имел звание унтер-офицера и уже успел пройти военную подготовку, забрали на фронт накануне, к Вольфу отнеслись с недоверием, но все же записали и определили нас всех в отряд ополченцев. Целыми днями нас муштровали и учили стрелять, но стрелки из нас с Йоськой были никудышные, хорошо хоть Вольф мог отличиться. Вечером, уставшие, мы возвращались домой и жадно читали газеты.

Ежедневные газеты продолжали выходить и создавали иллюзию нормальной жизни, печатая сенсационные истории, и даже все 27 кинотеатров бодро рекламировали свой репертуар, а 8 сентября мы с Лией даже побывали на премьере английской комедии «Старое вино» в оперном театре. Дети готовились к началу нового учебного года, который теперь выпадал на понедельник 11 сентября.

Каждое утро с первого дня войны над городом появлялся разведывательный самолет и кружил на большой высоте. Это был предвестник очередного налета. А через некоторое время уже был слышен гул моторов, и бомбардировщики сбрасывали свой груз. Противовоздушная оборона делала все, что могла, несколько самолетов были сбиты.

Во всех концах города дымятся руины. Лычаковское кладбище забросано бомбами, особенно пантеон Защитников Львова. Немцы с упорством атакуют район госпиталей, метят в вокзалы, промышленные объекты, но бомбы не всегда попадают в цель. Те, что предназначены для главного вокзала, падают на Городоцкую, разрушают костел Елизаветы и несколько домов, предназначенные для Цитадели – уничтожают церковь на Коперника и жилые дома. В руинах гибнет много женщин и детей. Вспыхивают пожары, которые львовяне сначала с энтузиазмом тушили, а потом бросили, когда тушить уже было нечем. Черный дым расползался над городом, а ветер разносил неприятный запах паленого.

9 сентября. В продуктовых магазинах длинные очереди за хлебом и жирами, за мукой и крупами, село на ту пору затаилось, рынки пустуют, город лишен молока и овощей.

10 сентября. «Wiek Nowy», сообщив о капитуляции Вестерплатте, пишет, что «эта война – борьба за две совершенно разные концепции Европы, демократическую и империалистическую, которую породил тоталитаризм… Плечом к плечу с солдатом-поляком стоит солдат-еврей, а рядом с ним – солдат-украинец. Всех их объединяет одна мысль и одно стремление: победить общего врага».

А между тем немцы могли оказаться под Львовом со дня на день. И тогда стало ясно одно: нужно оборонять Львов, и оборонять его должны были командиры, которые попали сюда случайно и никогда не работали в штабах, недобитки, резервисты, полиция и мы, ополченцы, еще не нюхавшие пороха. Но полковник Болеслав Фиалковский решительно взялся за дело, получив под свое командование два маршевых батальона пехоты, летную сторожевую бригаду и батарею из 15-ти противотанковых пушек. С этими силами при помощи местного населения он должен был соорудить баррикады и противотанковые шанцы на подступах к Львову, а внутри города, разделенного на отдельные секторы, не только возвести баррикады, но еще и заготовить склады амуниции, продовольствия и медикаментов.

11 сентября. Каждый сектор получил свой саперный отряд и снаряжение. Мы с Йоськой и Вольфом оказались в самом конце улицы Городоцкой, всю ночь рыли окопы и собирали все, что может пригодиться для баррикад. Настроение подавленное, в этот день замолчало львовское радио, дикторша Целина Нахлик, прочитав сообщение об окончании передач, разрыдалась, теперь эти рыдания стояли у нас в ушах.

Уставшие и невыспавшиеся сидим в окопе, хорошо, что о нас не забыли наши мамы и принесли еду, ведь регулярная армия с нами харчами не делится, а потом немало из тех, кто согласился строить баррикады, дали драпака, это были обычные горожане, зато батяры не предали, пришли из Замарстынова, с Клепарова, Лычакова, Левандовки, принесли лопаты и кирки и демонстрировали чудеса изобретательности, когда нужно было достать какие-то железяки, из которых потом с помощью проволоки мастерили ежи и расставляли на дороге. Для них все это – романтика, по вечерам они вытаптывают огороды, приносят картофель, капусту, а порой и кур и с громкими песнями готовят себе ужин.

Единственная радость этого дня – это то, что появился Ясь и присоединился к нам, под глазами у него синяки, рукав разорван, к счастью, пуля только царапнула его. Полк его разбит.

– Как же так, – качает головой Йоська, – мы только и слышали о польской армии, что она непобедима… Мы слышали о ней бравурные песни… И вдруг оказывается, что она не готова оказать сопротивление немцам…

– Нет, – возражает Ясь, – духом и сердцем готова, я могу вам часами рассказывать о примерах героизма… Но наше оружие и техника устарели… Идти сегодня в атаку на лошадях? Это безумие или героизм? Я думаю, и то и другое. Но это не безумие тех, кто шел в атаку. Это было безумие тех, кто отдал такой приказ. А теперь… Теперь, честно говоря, оборона Львова уже никому не нужна.

– Почему ты так думаешь? – удивляемся мы.

– Армия генерала Шиллинга из-под Кракова отступила на северо-восток. Группы генерала Соснковского уже не существует. Оборона, которую пытались организовать над Днестром, ликвидирована. Львов остался один на один с врагом.

Он это произносит так тихо, чтобы никто больше не услышал, но какой-то батяр, видимо, уловил последнюю фразу и крикнул:

– Это что за балак? Как это один на один? Вы что, в каляпитер бахнутые? Войско Польское на роверах еще моцне, как хулера! Но мы тем немцам зададим такого перца, что в портки наложат! Правда, хлупакы?

– Зихерово! Держи штаммы между нами и ниц не печалься! – откликаются его друзья, но больше к нам не цепляются.

Пополудни слышен грохот моторов, все напряглись, даже батяры повскакивали, и только и слышно:

– Шпануй, Миська! Курва, прет!

– Да что ты куцаешься? Гибай в цинадры!

– Не будь такой раптус-нервус. Держись дышля!

– Держи фасон, питолька! Смотри – в портки не насри!

Так они себя подбадривают, а грохот тем временем нарастает, а с ним растет и тревога, это приближаются немцы, мы залегаем за баррикадами, и вдруг из-за поворота выскакивают два мотоцикла, за ними следующие и бронемашина, и только они приблизились к баррикаде, раздается команда «Огонь!» – раз, и второй, и третий. Не знаю, попала ли в цель моя или Йоськина винтовка, но один мотоцикл въехал прямо на баррикаду, а на дороге остались лежать два мотоцикла и разбитая бронемашина, а когда через минуту выполз танк, то и он был подбит так метко, что загородил улицу своим безвольным телом.

– Мамуньцю злота! Но, курва, здоровая гаргара! – цокает языком батяр, кивая на танк.

– Теперь видишь, дурной каляфйор, жи то не пацалиха? Хтил сьвижого люфта! Получай!

– Так разве ж я думал, жи они так по людям будут стрилелы? Но я думал, жи то шац-хлупакы! Я му дам фацкы – он мы даст фацкы, я го майхрем – он меня майхрем, и фертик. Как пуредни людиска. Ну, не? А он, ады, получил сьвирк! Най би го нагла троиста с бурячками кров зальлела.

Но это было только начало, броневики подъезжают один за другим, пехота выскакивает, рассеивается и прячется среди заборов, чтобы потом снова продвигаться вперед от дома к дому, двигаясь перебежками, исчезая в садах и подворотнях и паля из тяжелых орудий по нашим пушкам.

– Шпануй с винкля! – И правда, из-за угла нашу баррикаду прошивает автоматная очередь. Бедный поручик Панек двумя своими пушками посылает снаряд за снарядом, но вот падает один канонир, второй, через час большинство орудийных расчетов поголовно перебито, пушки умолкают, но только на миг, потому что на место погибших становятся другие, мы с Йоськой бросаемся подносить снаряды, Вольф и Ясь стреляют из карабинов, припав к узкой щели в баррикаде, откуда им хорошо видно нападающих, но сами они при этом в безопасности.

Позже о нас будут говорить, что мы на Городоцкой рогатке стояли насмерть, и хотя подкрепления не было, все же немцы не смогли прорвать эту тоненькую оборонительную линию, они ведь и не рассчитывали встретить на подступах к городу такое яростное сопротивление, это вынудило их начать осаду. Не знаю, продержались бы мы еще хоть час, если бы вечером не прибыли отряды резерва Государственной полиции и отряды польской пехоты. Немцы были вынуждены отступить. Но только здесь, на Городоцкой, потому что в это же время они окружали город с севера и юга, видимо, они были крайне заинтересованы в том, чтобы как можно скорее взять Львов.

Ночью бой утих, хотя пулеметы еще строчили, нам удалось несколько часов вздремнуть.

13 сентября. Враг ударил с новой силой – с улицы 29 Ноября и от Стрыйской, упорные бои велись за Кортумову гору на северо-западе города, в то утро немцы захватили гору.

А тем временем львовяне бросились с каким-то обреченным отчаяньем и странной горячностью в глазах баррикадировать все улицы без разбору, без всякого плана, руководствуясь единственным желанием – во что бы то ни стало защитить город. В конце концов городская управа вынуждена была вмешаться в этот патриотический хаос и через прессу попросить умерить пыл, потому что такие вещи не делаются самодеятельно, только под присмотром профессиональных саперов. Но это никого не остановило, львовяне стаскивали старые машины, поломанные столы, дырявые лоханки и ванны, лестницы, балки, двери, вытаскивали даже собственную мебель из квартир, валили деревья, толкали перед собой тяжелые тележки, на которых лежали мешки с песком и щебнем, снимали канализационные люки и прятали их, а отверстия маскировали так, чтобы враг мог провалиться. Даже пан Кнофлик примчался на большой решетчатой телеге и пожертвовал четыре гроба, которые посоветовал заполнить брусчаткой и сложить их один на другой, выглядел он при этом бодро и свежо, но я не успел расспросить его, как он поживает. А при всем при этом город непрерывно обстреливали как с воздуха, так и артиллерией, водопровод и электростанция были повреждены, вспыхивали пожары, гибли не только военные, но и гражданские.

16 сентября. Солдат и резервистов, готовых оборонять Львов, много, но нет амуниции, Вольфу с Ясем ночью удалось прорваться с несколькими грузовиками на Голоско, где расположены склады, и привезти оружие. В Жовковском пригороде погиб целый отряд батяров, защищая рогатку, еще одна группа батяров нашла где-то старую австрийскую пушку и до тех пор из нее стреляла, пока та не взорвалась и не изувечила их. Весь Жовковский участок собрался на похороны и вырыл погибшим общую могилу.

Кто знает, сохранился бы этот запал к оборонительным действиям, если бы его не подогревали газеты, которые хоть и ограничили свой объем до 2 страниц, но все еще поддерживали призрачные надежды: то ли услышанные от кого-то, то ли вымышленные, но львовяне жадно вчитывались во все эти оптимистичные новости и передавали их из уст в уста.

– К чему эта бессмыслица? – удивлялся Ясь. – Ведь это сплошное вранье. «Французские войска занимают важнейшие стратегические позиции по немецкой стороне, даже бомбардируют Берлин», – цитировал он, не переставая чертыхаться. – «Французские и британские летчики громят немецкую военную промышленность… Французская армия неуклонно продвигается вперед. Согласно сводкам французского штаба, их армия проникла в глубь германской территории. Вчера занят ряд новых пунктов, где сразу же были сооружены укрепления. Французская пресса в своих комментариях подчеркивает, что все предыдущие действия не носят пока наступательного характера, они скорее – разведывательные. Командование французской армии имеет намерение ознакомиться с территорией и методами немецкой армии, после чего будет произведена настоящая атака объединенных французских и британских сил».

– Ты думаешь, что все это неправда? – спросил с тревогой в голосе Йоська.

– Моя мама слушает Лондон, – перешел на шепот Ясь, так как знал, что все должны были сдать радио, и по слухам, некоторых из тех, у кого нашли приемники, даже расстреляли. – На Западном фронте ничего не происходит. Мы обречены. Французы с англичанами выжидают. А эти, смотри, что пишут… Будто немцы уже эвакуируют население своих городов перед наступлением союзников. Описываются драматические сцены эвакуации: «Жителям не разрешают брать с собой даже чемоданов. Армия насильно гонит их вперед. Среди беженцев свирепствуют голод, болезни… Это привело к антигитлеровским демонстрациям». Так и хочется пойти и набить морду этому редактору.

– Но, может, это такая тактика, – пожал плечами Вольф. – Чтобы нас подбодрить. Чтобы мы окончательно не пали духом.

– И чтобы все полегли здесь, к чертовой матери, – вздохнул я.

– Если бы они думали о том, чтобы не сеять панику, то не раздали бы военным противогазы. Еще ни одна газовая бомба не упала, а эти ходят по городу с масками на поясе, и все это видят. А у гражданских масок нет. Это нормально?

Ежедневно немецкое радио обращается с призывом сдаться, немецкий самолет разбрасывает листовки: «Солдаты! Прекратите бесцельную борьбу! Жаль вашей крови и ваших жизней, принесенных в жертву английским капиталистам! Вы окружены! Сдавайтесь! Это ваше единственное спасение! Сложите оружие!»