На следующий день ему позвонили из СБУ, и он очень удивился, потому что именно по телефону его когда-то вызвали в КГБ, никогда не присылали никаких повесток, не оставляли следов, а когда у него не было телефона, вызвали повесткой в военкомат. В этот раз тоже позвонили и предложили встретиться, он сказал, что больше не принимает приглашений по телефону, пусть приглашают письменно, мужской голос сначала удивился, а потом упрекнул, что раньше он не артачился и приходил по телефонному звонку.

– Когда раньше? – поинтересовался Ярош. – Когда вызывал КГБ? А вы переняли их методы?

И положил трубку. Так совпало, что за несколько дней до этого ему звонил Курков и сообщил, что будет во Львове, поскольку пишет о Львове роман, и хотел бы встретиться, а при встрече сообщил о своем разговоре с эсбэушником в самолете. Ярош уже был готов к тому, что его ждет, и решил не поддаваться – никаких неофициальных встреч, но через несколько дней его вызвал к себе заведующий кафедрой и принялся объяснять, что ситуация непростая, что на него давят сверху, при этом он благоговейно поднял глаза к потолку, СБУ имеет влияние, если они захотят чего-то, то непременно добьются, в конце концов, речь идет об обычной беседе, возможно, даже о консультации, конфиденциальной, повестка здесь только помешает. Завкафедрой протянул Ярошу бумажку, на которой был указан номер аудитории, дата и время, когда он должен… нет-нет, ни в коем случае не должен… когда его просят прийти… Ярош взял бумажку, сунул в карман и вышел, его трясло от бессильной ярости, лицо завкафедрой было испуганным и умоляющим, глазки бегали, пальцы дрожали, видно было, что он больше всего боится отказа, какого-либо поступка – порвет, скажем, бумажку и бросит в урну.

Ярош сдался и на следующий день в указанное время зашел в маленькую аудиторию, где проводились практические занятия и никогда не читались лекции. Из-за стола вскочил живой человечек его возраста, как и все коротышки, он делал быстрые движения, виляя всем телом, он протянул руку, представившись «подполковник Кныш». Ярош с трудом сдержался, чтобы не поинтересоваться: а в эпоху КГБ он тоже был Кныш или же Кнышов? Что-то во внешности эсбэушника его насторожило, где-то он его видел, но не мог вспомнить где, тем более что и тот смотрел на Яроша так, словно ждал чего-то вроде «О, привет! Кого я вижу!» Они сели за стол друг напротив друга, и подполковник принялся сыпать привычными уже вопросами о жизни, о научных успехах, планах на будущее, но Ярош был уже стреляным воробьем и сразу же прервал эту прелюдию, предложив перейти ближе к делу. Кныш нахмурился и посерьезнел, словно собираясь сообщить Ярошу о смерти кого-то из его родных:

– Ну, хорошо… Нас интересуют ваши занятия Арканумом. Мы считаем, что вы уже достаточно много сделали по данной теме: учебник, словарь, готовите антологию литературы… но ваши углубления в так называемую арканумскую «Книгу Смерти» уже ни для науки, ни для литературы особого вклада не сделают. А вот для нас… для Службы безопасности они могут иметь свою ценность… Поэтому я с удовольствием хочу предложить вам стипендию, которую мы вам выделим на весь период ваших исследований по данной теме.

– Не понимаю, – удивился Ярош. – Я и без всякой стипендии над этим работаю.

– Конечно. Но вас отвлекают другие дела. Вы же не полностью отдаете себя «КаэС». Можно я буду ее называть именно так – «КаэС»?

– Можете называть ее как угодно.

– Прекрасно. Мы бы хотели вам помогать и держать под контролем все ваши исследования. То есть, проще говоря – опекать. Поскольку это все же стратегическая тема. Не хотелось бы, знаете ли, чтобы такое открытие… я имею в виду фактически бессмертие… чтобы такое открытие попало в руки наших врагов… И, наконец, разве вы не понимаете, что рано или поздно вами заинтересуются другие разведки. Мы бы хотели вас оградить от каких-то непредвиденных эксцессов. Со своей стороны мы готовы и помочь вам. В частности, можем вас ознакомить с трактатом Калькбреннера. Вы, наверное, слышали о нем? Да-да, не удивляйтесь, он у нас. Хотя я понимаю, это не первоисточник, над которым вы сейчас работаете, но все же…

– Видите ли, я занимаюсь литературой и рассматриваю «Книгу Смерти»…

– Простите, не могли бы вы употреблять «КаэС»? – засуетился эсбэушник. – Сделайте мне одолжение.

– Так вот, я рассматриваю «Книгу» исключительно, как литературное произведение. Меня не интересует, каким образом можно применять ее на практике.

– И вы правы. Практическая сторона дела – за нами. Но в свете сказанного, хотел бы вас спросить, как вы объясните фразу из «КаэС» о том, что нам подаются различные знаки… И это тянется веками… от создания мира… Но мы эти знаки не воспринимаем, не замечаем, не реагируем на них… И еще, вот я выписал: «Мы иногда разговариваем с животными, живущими с нами, но никогда не разговариваем с птицами, рыбами, змеями, пчелами, бабочками, цветами, деревьями… Хотя боги адресуют нам свои послания через все живое и неживое, даже посредством воды, огня и камней, подают нам сигналы с помощью звезд и облаков, дождя и ветра, грома и молнии… Откройте глаза и присмотритесь, насторожите уши и прислушайтесь, откройте сердца и внимайте, откройте души и возвысьтесь. Повсюду, куда ни посмотрите, везде, говорю вам, послания наших богов». Это так у Калькбреннера. А как в оригинале… в «КаэС»?

– После слов о том, что мы не разговариваем с другими животными, идут слова: «Научитесь любить их, как любите тех, кто рядом с вами, тогда откроют они вам свои тайны и просветят, и покажут путь. Будем готовы к их знакам, чтобы встретиться там, где маки цветут, под их тенью».

– Ага, так-так… В самом деле так, хотя и не совсем. Я, простите, схитрил и умышленно пропустил эти строки… У Калькбреннера немного иначе: «в тени маков». Что это значит? Как вы трактуете эти… м-м… советы? О каких знаках идет речь? И как можно встретиться в тени маков?

– Мне кажется, это похоже на заклинание. В заклинаниях вообще немало поэтических метафор и символики. Что касается маков, то это символ сна. Мы не знаем, какие маки росли в Аркануме – возможно, и огромные. Но упоминание о маках вполне закономерно, сон и смерть всегда в народном творчестве тесно переплетались.

В этот момент Ярош вспомнил о маках, которые видел у старика Милькера, маки, с которыми тот разговаривает… маки, которые отбрасывают тень… И маки – гашгаш – в «Книге Иблиса»… Есть ли здесь какая-то связь? Его раздумья прервал Кныш:

– Но здесь речь о знаках, распознав которые человек получит возможность черпать знания из предыдущих жизней и уверенность, что сможет прожить еще не одну жизнь. Только нам не дано прочесть эти знаки, а как пишется у Калькбреннера, «глаза ваши закрыты, а сердца заперты». Итак, вам известно, что австриец именно с целью облегчить распознавание этих знаков создал свою музыку. Наши сотрудники расшифровали эти ноты и даже устроили небольшой концерт на Кульпаркове для умалишенных. Мы решили провести эксперимент на больных, в надежде, что они, вспомнив свою предыдущую жизнь, исцелятся… Но… усилия были тщетными. Никаких результатов. Правда, одна женщина вдруг заговорила на испанском, к тому же на астурийском диалекте. Длилось это лишь несколько минут, мы успели записать ее на диктофон и позже прослушать. Я включу для вас.

Подполковник нажал кнопку на диктофоне, сначала доносились звуки танго, продолжалось это минуты три, а потом послышался короткий вскрик и чье-то всхлипывание, оно усиливалось, становясь все громче, пока не перешло в женский истерический крик, в котором можно было различить страх и отчаяние, женщина кричала неистово, как раненый зверь, что-то упало, разбилось, захлопало, затопало, через неразборчивые звуки отчаянного рыдания прорывались слова, их было немного, но они повторялись и повторялись: «amapolas en la sombra… amapolas en la sombra… amapolas en la sombra…» – и так раз двадцать, пока она не захлебнулась спазматическим плачем, который перешел во всхлипывания и стоны. Диктофон выключился.

– Знаете, что означают эти слова? – спросил Кныш.

– Сомбрэ – это тень, от этого слова происходит «сомбреро»…

– Прекрасно. А вместе будет «в тени маков»! – Кныш не мог скрыть своей радости, заметив, какое удивление вызвали его слова у профессора. – Вот видите – мы фактически уже сделали один шаг. Который, правда, пока никуда не привел. Калькбреннер пишет, что если человек перед смертью не слышал этой мелодии, то она никогда не повлияет на него в следующей жизни. Наверное, только эта женщина ее и слышала… скорее – не полностью… но маки… маки… Откуда ей известно о тени маков?.. И еще одно. Музыка, которую мы расшифровали, до боли похожа на одно танго. – Тут он посмотрел Ярошу в глаза, надеясь зафиксировать какую-то его реакцию, но профессор, казалось, витал в эмпиреях. Тень недовольства промелькнула на лице Кныша, но только на мгновение. – Вы, наверное, тоже узнали мелодию… Так называемое «Танго смерти». Оно звучало в Яновском концлагере, когда узников вели на расстрел. Есть несколько вариантов слов… В одном из них, что интересно, есть такой куплет:

Ярош, чтобы не выдать лишний раз свое удивление, снял очки и стал протирать их платком, делая вид, что это его мало интересует. Кныш смотрел на него, прищурившись, и ждал, он умел ждать, как лис, притаившийся в кустах, его глаза, уши и ноздри были наготове, казалось, что он слышит даже пульс Яроша, стук его сердца и движение крови.

– Пески упоминаются, между прочим, неспроста, ведь заключенных расстреливали именно на Песках в Лисинецком лесу. Между нами… – снизил голос Кныш, закуривая сигарету, – … так совпало, что я был в Стамбуле тогда же, когда и вы. – Ярош улыбнулся – как все банально и неинтересно… – В той же библиотеке. Ну, и слышал кое-что… Меня интересует, что вам удалось выяснить, когда вы осматривали «Книгу Иблиса».

– Ничего нового.

– Вы себе не представляете, как мне грустно. Я не шучу. Мне реально грустно. Такое впечатление, что на меня обрушились все скорби мира. Я просто подавлен ими. Я погибаю под их бременем. И вот что удивительно – мне никто не хочет помочь. – Неожиданно он встал и сказал, протягивая руку: – Ну, хорошо. Пока что закончим наш разговор. Вот мои телефоны. Когда завершите работу над «КаэС», прошу сообщить мне. Без нашего согласия не рекомендую публиковать перевод. Договорились? – Ярош кивнул. – Вот и хорошо. Возможно, у нас еще возникнут вопросы, так уж не гневайтесь. И если вам удастся что-то прояснить по этим макам, то звоните. Возможно, это всего лишь фантастика, сказочка для дурачков, а возможно, и нет. Успехов.

Но когда Ярош уже направился к двери, Кныш вдруг брякнул:

– А вы и правда меня не узнали?

Ярош удивленно пожал плечами. Что-то в Кныше было знакомым, но стерлось.

– Ну, ничего, – покачал головой тот. – У нас простора бота такая – фотографировать в памяти лица. – И неожиданно произнес: – А как там наша Наденька поживает?

Ярош обалдел, обернулся и только сейчас узнал в Кныше того самого Надюшиного кавалера, который снял ее на дне рождения Руси.

– Говорят, она теперь известная писательница? – скалил зубы Кныш, неожиданно размякнув и сбросив с себя маску крутого правохранителя. – Я, правда, не читал, но хотел у вас спросить: среди ее персонажей не попадался ли вам часом скромный работник СБУ?

Ярош рассмеялся:

– Неужели вас это волнует? Это на самом деле приятно. Когда-нибудь можно и внукам показать – вот смотрите, что о вашем дедушке написали.

– Хе-хе, знаете… С тех пор я немного поднялся… Не хотелось бы, чтобы начальство узнало.

– Что? – Ярош сделал вид, что ничего не понимает.

– Ну, как же… Мы же… Вы что – хотите сказать, что ничего не знаете?

– А что я должен знать?

Кныш покачался на каблуках, потер указательным пальцем под носом и сказал:

– Да нет, ничего особенного. Просто, если вы с ней контактируете, то я просил бы… как бы это сказать… Она, говорят, слишком откровенна в своих произведениях… Хоть и не называет настоящих имен… Но догадаться можно… Понимаете? У нас и такие есть, что книги читают. А как же. То есть я хотел сказать, по работе… Работа такая… Читают, записывают, каталогизируют, раскладывают по полочкам… Вы не можете не знать, что тогда произошло… На дне рождения Руси… Я хотел бы извиниться перед вами, если доставил вам неприятности, но так уж сложились обстоятельства… А хотите, я буду с вами максимально откровенным?

– Ну, попробуйте.

– Сейчас мы решаем вопросы куда более важные. Поэтому должен объяснить, что тогда у нас было именно такое задание. Любой ценой разорвать ваши отношения.

– Не понимаю. Зачем?

– Я тогда был мелкой рыбешкой. Приказали – выполнил. Так, невольно, мы с вами стали «молочными братьями».

От этой фразы Ярош вздрогнул, еще чего – «молочные братья»! Так говорят о тех, кто наслаждался минетом от одной и той же девушки, но стать «молочным братом» с кагэбистом?

– Вы хотите сказать, что это вовсе не Руся спланировала?

– Нет. Это наша работа. Надя, как вам известно, собралась ехать на работу в Германию. А если бы у вас с ней все сложилось, могла бы и не поехать. Так ведь?.. Но она была нам нужна именно там. Хотя какую функцию она там выполняла, я не знаю. Я, как тот мавр, только сделал свое дело… А кстати… вы разве не узнали голос той женщины, которая выкрикивала испанскую фразу?

– А почему я должен был ее узнать?

– Потому что вы ее прекрасно знаете. Это – Руся.

Ярош вытер холодный пот со лба. Все складывалось в какую-то дикую фантасмагорическую картину.

– Что с ней случилось?

– Очередная несчастная любовь. Новая попытка суицида. Наглоталась таблеток. Но на этот раз уже с необратимыми последствиями.

– Постойте… Тот мой коллега, который с ней встречался и который убедил меня прийти на день рождения… Это и ваш коллега?

– В мире все очень тесно переплетено. Он тоже выполнял задание.

– И это из-за него Руся травилась?

– Согласитесь, на его месте мог бы быть любой. Есть люди, которые обречены на самоубийство. Знаете, какая статистика? На сегодняшний день треть самоубийц уже успела пройти генеральную репетицию и находится на пороге премьеры. Но не будем о грустном. До свидания.