СССР, Ленинград, 17 июня 1984

Келья Ак Дервиша поражала всякого, кто входил в неё первый раз. Начать с того, что это была мансарда, уютно примостившаяся на крыше Обители. Мансарда с потолком из толстого стекла, так что днём в ней вовсю гуляло солнце (когда оно удостаивало визитом этот город), а ночью — луна и все звезды. Помещение было гораздо больше кельи любого наставника, не говоря уже о тех щелях, в которых ютились послушники. Больше всего оно напоминало студию художника, каковой и являлось: мольберты, свернутые рулоны холстов, палитры с засохшей краской, этюдники. И везде — картины, в основном, на военные темы. Хаос кровавого боя, бегущие в атаку солдаты, бешеная рубка кавалеристов, взрывы над окопами. На картинах были то служивые в русской форме конца прошлого века, то среднеазиатские и турецкие воины, то белогвардейцы и красноармейцы, то советские солдаты, вплоть до современных, явно написанных в Афганистане. А вот японские камикадзе второй мировой, какие-то африканские партизаны. Было и множество пейзажей — Средняя Азия, Китай, Япония… Все работы исполнены были мастерски, с каким-то сугубым реализмом, не вымученным социалистическим, а подлинным. Он облагораживал самые страшные сцены, поскольку было видно, что художник писал отрезанные головы, окровавленных людей и усеянные трупами поля не для того, чтобы эпатировать публику, и не ради ублажения извращённой фантазии, а потому что — так было.

Дервиш стоял у мольберта спиной к Мастеру и отрешенно махал кистью. "Будто дерется", — меланхолично отметил старый рукопашник. Действительно, движения батыря напоминали отточенные выпады многоопытного бойца. И картина тому соответствовала: два юных воина сцепились в смертельной схватке. Рельефно выступали вздувшиеся мышцы блокирующих друг друга рук, из которых торчали нацеленные на врага хищные клинки. Картина была драматична, но за реальной схваткой чувствовалось нечто большее, какой-то высокий символизм, грандиозное обобщение. Полотно уже сейчас дышало настоящей необузданной силой.

В этот момент художник прописывал лицо одного из бойцов, и с каждым взмахом кисти оно всё больше приобретало знакомые обоим батырям черты.

— По-моему, ты слишком беспокоишься за Отрока, — продолжил Мастер прерванный разговор.

Не отрываясь от картины, Дервиш мотнул головой.

— В такой ситуации мало беспокоиться невозможно, — возразил он глухо.

— У нас всегда ситуация, — пожал плечами Мастер. — Эта — не лучше и не хуже.

— Хуже, — коротко бросил Дервиш.

— Чем? Руслан пропал? Так найдётся. Поверь мне, мальчишка вполне способен постоять за себя. Он настоящий боец. Я мог бы сделать из него такое…

— Ты бы сделал… — проворчал Дервиш, дописывая что-то в фигурах.

Лицо второго юноши оставалось белым овалом.

— Только вот он для другого предназначен, — веско заключил батырь, кладя кисть и критически осматривая полотно.

— Клаб и Артель в Игре, — задумчиво произнес Мастер, тоже глядя на картину. — Это будет твой шедевр.

Художник пожал плечами и стал насуплено разглядывать какую-то незначительную деталь в углу полотна.

— Страшно то, что мы отпустили совсем ещё не готового мальчишку. Он даже не представляет, с чем может столкнуться, — проговорил он будто про себя.

— За год он подготовился лучше, чем другие за три, — возразил Мастер.

— Да, — кивнул Ак Дервиш, — за счет того, что я вынужден был разрешить использовать технику продления сознания.

— Ну и что, — пожал плечами Мастер, — я не священник, чтобы отвергать такую великолепную методику только из-за того, что она отдает оккультизмом.

— Ты не священник, ты — "характерник".

— Да.

Прозвучало это глухо и жутковато.

— Но ты ведь христианин?

Было ясно, что разговор этот у них далеко не первый.

— Я христианин, — медленно поговорил Мастер. — И я — "характерник".

Дервиш досадливо крякнул и повернулся к собеседнику.

— Я даже имею в виду не его подготовку. Допускаю, что она достаточна. Но вот его психологическое состояние… Он может сломаться духовно, это ты понимаешь?!

Ак Дервиш глянул на Мастера со вдруг прорвавшейся яростью. Впрочем, Мастер знал, что направлена она у старика исключительно на себя.

— Разве мальчик раньше давал поводы предполагать такое? — заметил он.

— Давал, — проворчал Дервиш, отворачиваясь к полотну.

— Когда? Когда хотел драться на дуэли с офицером? Так он всё понял и передумал. Или когда убил торговца?

Дервиш молча кивнул.

— Но он мстил за отца. Кто бы из нас поступил иначе? Учитель тоже ликвидировал Цзи не только ради Игры.

— Что не делает ему чести. И он ответит за это, когда ситуация стабилизируется. Его происхождение не даёт ему право нарушать устав.

Ак Дервиш снова энергично заработал кистью. Мастер криво ухмыльнулся.

— Ну конечно — устав, Игра… Держать ребёнка в неведении, что у него есть отец, потом свести их вместе, и всё равно не говорить ничего, потом сказать, но запретить говорить отцу… Самые кошерные методы.

Ак Дервиш прервал работу и хмуро воззрился на старого друга-оппонента. А тот продолжал. Говорил, как всегда, тихо и монотонно, но за фразами ощущалось тугое напряжение.

— Внедрить малыша в один из последних кланов ниндзя, для того, чтобы заполучить для Игры экзотического бойца — тоже превосходная идея. Но когда этот боец пользуется своими навыками и связями, чтобы отомстить за отца…

Мастер замолк — подавленный гнев сдавил ему горло.

— Не о мести дОлжно нам печься, — сурово отчеканил седой батырь, — но о Боге и Отечестве…

Мастер поднял голову и спокойно посмотрел на Ак Дервиша своим взглядом, от которого людям становилось страшно. Но Батырь батырей слишком долго жил на свете и слишком давно знал Мастера, потому выдержал взгляд невозмутимо.

— Мы с тобой прожили столько, сколько не дано обычным людям.

Голос Мастера шелестел сухой степной травой, и перед Ак Дервишем вдруг поплыли картины, давным-давно впитавшиеся в песок прошлого.

— И большую часть этой жизни мы стояли за Бога и за Отечество, — Мастер словно читал скучную лекцию очередному туповатому послушнику.

— Но разве не случалось так, что мы отходили от наших высоких целей? Мне множество раз хотелось бросить всё — борьбу, Игру, Артель — и зажить где-нибудь на дальнем хуторе, в компании с каким-нибудь глухонемым работником и бессловесной скотиной. Много раз я так и делал. Но всегда возвращался и продолжал тащить эти наши высокие идеалы. А ты сам разве не убежал от Игры, не отшельничал, не бродяжничал годами по всей Азии в виде нищего дервиша? Ты вернулся. Это наш долг, да. Но мы не боги и не демоны, чтобы непрестанно рваться вперёд. Каждому человеку нужна пауза. А для кого-то такая пауза — месть…

— Я вернулся, когда ты своей ошибкой чуть не погубил Артель и Россию, — глухо ответил Дервиш.

Мастер вздрогнул, опустил голову и замолк.

— Прости, — Дервиш отвернулся.

— Разумеется, мы учтём все обстоятельства, — сказал он уже совсем другим тоном, словно не было последних слов. — Но всё равно Павла ждёт суд чести Артели.

— Если к тому времени останется, кому судить… — уронил Мастер. — Послушай, Базиль, всё это пустые разговоры. Отрока нужно искать. И сделать это должен кто-то из Совета.

— Правильно, — отвечал Дервиш, возвращаясь к работе. — Это буду я.

Мастер убеждённо покачал головой.

— Ни в коем случае. На тебе вся Игра. Ты должен быть в центре.

— Совет справится.

— Не справится, и ты это прекрасно знаешь.

Старый художник промолчал. Его рука с кистью медленно опустилась.

— Пойду я.

Мастер произнёс это без всякой вопросительной интонации, констатируя.

Дервиш молчал.

— Послушай, мы знаем друг о друге столько, сколько никто в мире. Как ты мне сейчас напомнил, на мне давняя вина перед Деянием. Дай мне возможность искупить её.

Последние слова он произнёс совсем тихо, словно дохнул сухой ветерок.

В угрюмом молчании Дервиш выписывал лицо второго бойца.

Архив Артели

Только для членов Совета.

Артельный меморандум N 2928 — 267.

Резолюция заседания Совета Артели (Петроград, Июля 28-го 1926 года Р.Х.)

Совет Артели констатирует, что с прошлого, чрезвычайного заседания, состоявшегося Апреля 22-го сего года в Москве, конфигурация Игры несколько изменилась в нашу пользу. Однако до стабилизации ещё далеко.

Нынешний Узел, завязавшийся с рождением Отрока XI, Августа 16-го 1902 года Р.Х., характерен наступлением противника по всем направлениям, на фоне катастрофы Государства Российского. Социальная революция стала следствием пороков в развитии страны, однако была многократно усилена извне, прежде всего, с помощью масонских структур, контролируемых Клабом. Однако большевики довольно быстро избавились от их опеки и стали проводить независимую политику.

Вследствие разрушения связей артельной сети и гибели Батыря батырей Калмыка деятельность Артели в России прервалась. Почти весь руководящий эшелон оказался в эмиграции, рядовые члены были деморализованы и разобщены. Из высших артельных в стране остались лишь владыка Сергий, на чьи плечи легла вся тяжесть ответственности о Русской Церкви в Отечестве, и батырь Мастер.

Из-за искажения восприятия вследствие умственных шатаний прошлого века, среди артельных появилась теория, что большевики представляют собой некую третью силу, неожиданно возникшую в Игре. Отсюда делался вывод, что силу эту следует обуздать и приспособить к артельным делам. Создателями этой теории не были учтены уроки истории Игры, гласящие, что более чем две стороны в ней быть не может, а если появляется третья, это не даёт перевес никому и обычно ведёт к катастрофе. К сожалению, среди разделивших идею "третьей силы" был и батырь Мастер, избранный главой разобщённого географически Совета. Из изгнания, во исполнение курса на сближение с советской властью, был направлен артельный IV ранга Тавр, ставший третьим членом Совета внутри России, и для противника играющий роль его нового главы.

Однако после тщательного анализа конфигурации оказалось, что "смена вех", осуществляемая Мастером, даёт перевес противнику. Более того, стало известно, что Клаб уже уяснил это обстоятельство и приступил к реализации операции "Ханбалык-2".

Следует отметить виртуозность, с какой противник использовал нашу старую разработку "Желтороссия", в своё время успешно маскировавшую истинные цели Артели. Теперь, как ни горько это признавать, мы попались в собственную ловушку. По большому счёту, это повторение приёма, применённого Обществом Белого лотоса, а позже и Конгрегацией, для нейтрализации Монгольской империи. Вследствие перенесения её центра в Китай рычаги власти оказались в руках мусульман и китайцев, были запущены процессы этнического смещения, что привело к распаду Империи и умалению доминирующего этноса до собственно Монголии.

Операция Клаба "Ханбалык-2" предусматривает провоцирование войны в Центральной Азии между Советами и Британской Империей, которая к началу следующего десятилетия должна перетечь в войну мировую. В качестве запала конфликта задействована семья Отрока XI, ещё несколько лет назад раскрытого противником. Утечка произошла через масонскую ложу, членом которой был его отец, проходящий в разработках Клаба под псевдонимом Художник. Под скрытым влиянием противника и в силу особенностей своей личности он приобрёл мессианские амбиции, усиленно поддержанные его женой и сыновьями. Смысл Деяния был возвещён Отроку в возрасте пятнадцати лет при ментальном контакте с Небесным нашим Батырем. Однако Отрок решил, что его Деяние состоит в передаче Артефакта своему отцу, который должен стать спасителем мира Майтреей. К сожалению, эту пагубную иллюзию поддержал в нём и батырь Мастер, вошедший с ним в контакт в Петербурге, а потом и в Европе.

Между тем агенты Клаба под видом "махатм Шамбалы" раздували фантазии Художника. Это говорит о том, что началась реализация плана "Ханбалык-2". В Советской России до недавнего времени этой операции покровительствовал Феликс Дзержинский.

Первоначально, насколько мы можем судить, был принят следующий порядок действий: Отрок совершает своё Деяние в ходе экспедиции, устроенной его отцом и финансируемой ОГПУ (фактически, Клабом). После обретения Креста Отрок передаёт его Художнику, далее семейство следует в Тибет, где Художник провозглашается Далай-ламой (соответствующая подготовка в Тибете Клабом уже проведена). Сразу после этого в Тибет вторгаются войска Советской России и Монголии. Претендующая на лидерство в регионе Британия этому противится. Локальная война быстро перерастает в мировую, в результате которой США оккупируют Европу, а Россия, Тибет, Монголия, Китай и, вероятно, Индокитай и Корея, сольются в единую Империю (Желтороссия), в которой будет доминировать китайская модель цивилизации. Таким образом, европейская цивилизация станет монолитной и усилится, а евразийская начнёт быстро разлагаться. Артель постигнет участь Тайной Орды и Большая игра завершится разделом сфер влияния между западной и китайской частями Клаба.

Кроме этого, пребывание Артефакта в тайной стране Шамбале — центре магических влияний — куда собирался поместить его Художник, грозит для мира катастрофическими последствиями.

К моменту, когда экспедиция Художника, начавшая путь из Индии, достигла региона, в котором, как известно, скрыт Артефакт, все члены Совета Артели имели ментальный контакт с Небесным нашим Батырем. Нам было приказано прекратить сближение с советской властью и сорвать экспедицию. Во исполнение этого на чрезвычайном совещании (большинство участников прибыло на него нелегально) Совет единогласно сместил Мастера с поста Батыря батырей. Через артельную агентуру в ОГПУ и советском правительстве Художник был вызван в Москву, якобы, для встреч с высшим большевистским руководством, на самом деле, с целью увести экспедицию в сторону от Артефакта. Его встреча с Дзержинским не состоялась — перед самой встречей тот был нами ликвидирован. С другой стороны, Художнику, якобы случайно, стало известно о пути в Шамбалу через Горный Алтай, куда он и направился после Москвы вместе с семейством. Отрок никак не протестовал против прерывания того, что он считал своим Деяния — факт, который попытался объяснить батырь Мастер (см. ниже). В настоящий момент семья Отрока поездом следует до Новониколаевска, откуда отправится на Алтай. Пока экспедиция будет продолжаться на Алтае, артельная агентура в Тибете нейтрализует и подготовленный противником переворот. Надо надеяться, экспедиция, а значит, Клаб, не достигнет решения своих политических задачи.

Из ближайших задач Артели:

— В течение десятилетия подготовить чистку властных органов советской России и ОГПУ от агентуры противника;

— Укреплять внутреннюю структуру Артели, совершая инфильтрацию нашей агентуры в органы советской власти, но ни в коем случае не интегрироваться с ними;

— Приступить к активной разработке операции "Красная Корсика".

Дополнительный фактор представляет собой неожиданное появление считавшегося погибшим батыря Гардемарина (ныне сменил артельное имя на Ак Дервиш). Он пояснил, что прервал своё добровольное отшельничество из-за Российской катастрофы и нестроений в Совете Артели. Он единогласно назначен Батырем батырей. В состав Совета также введён артельный Евраз Востоков, с присвоением IV ранга и звания батыря. Мастеру, передумавшему свои мнения и осудившему их, приказом Совета запрещено самоубийство. Он выведен из Совета на двадцать лет и назначен Старшим наставником Казанской обители.

Когда все умрут, тогда только кончится Большая игра.

Подписано членами Совета Артели:

Ак Дервиш, Сергий, митрополит, Тавр, Кавалергард Суоми, Чёрный Барон, Евраз Востоков.

Приложение

Памятная записка батыря Мастера.

Господа Совет Артели!

Позвольте выразить Вам признательность за проявленную снисходительность. При всей безмерности моей вины перед Артелью, Вы сочли возможным оставить меня в Игре, которая является смыслом моей жизни. Должен ещё раз удостоверить, что не имел злого умысла и искренне считал свои действия правильными, до тех пор, пока Небесный Батырь не явил мне свой гнев.

Что касается Отрока XI, я хорошо знаю этого юношу и у меня есть некоторые соображения, могущие сделать более понятным его поведение. Юрий Николаевич — честный и искренний молодой человек, наделённый многими талантами. По моему мнению, богатство его личности значительно больше, чем у его отца. Но его потенциал не может быть реализован из-за непомерной любви, которую он питает к своим родителям. Отец и мать для него богоподобны, и он никогда не посмеет выйти из их тени, всегда оставаясь их подручным.

Однако, будучи Отроком, он интуитивно ощущает огромную ответственность, лежащую на нём. Как известно, действия Отроков в Деянии не обсуждаются и не оспариваются. Принято считать, что их ведёт внутреннее чувство правды. Идея помещения Артефакта в Шамбалу этому чувству не соответствует, отчего в личности Отрока происходит расщепление. Он не смеет и помыслить, что отец, воплощающий в его сознании спасителя мира, недостоин владеть Крестом истинного Спасителя. Но его сущность Отрока не позволяет ему это сделать.

У него лишь один выход: отказаться от Деяния, тем более что очень скоро годы его Отрочества завершатся. Потому — и я глубоко убеждён в этом — Отрок, прекрасно понимая, что поиски отцом Шамбалы являются ложным путём, отказался от похода к месту сокрытия Артефакта и объявил родителям, что в юности был очарован ложным видением. При их потусторонних настроениях и полной убеждённости в своей правоте, они легко поверили в это.

Таким образом, Деянием Отрока XI стал отказ от него.

Глубоко убеждён, что моё видение ситуации достоверно.

Когда все умрут, тогда только кончится Большая игра.

Ваш верный соработник

батырь Мастер.

Исламская Республика Пакистан, Пешаварский район, горы близ кишлака Бадабер, 27 апреля 1984

Взрыв всё ещё звоном отдавался в ушах Мастера, но он уже бесшумно, подобно призраку, спускался в долину. Его обычные способы маскировки были почти не нужны: везде хаотически бегали полуослепшие и оглохшие люди, бессмысленно крича, ничего не замечая вокруг. Никто не ожидал, что взрыв будет настолько силён — многих моджахедов накрыло разлетевшимися обломками. А на месте крепости осталась лишь испускающая облака дыма и пыли воронка.

Боеприпасы продолжали рваться, увеличивая неразбериху и заглушая прочие звуки. По всей долине валялись раненые и умирающие. Но ещё больше было трупов, и среди них не было ни одного целого, в основном, фрагменты. Мастер на секунду впал в отчаяние, но тут же одёрнул себя, вновь став холодным и внимательным. На него никто не обращал внимания — моджахеды помогали своим раненым — поэтому он беспрепятственно сновал везде, всматриваясь в изуродованные тела. Надежды у него почти не было, но он не был бы Мастером, если бы не исчерпал все возможности.

И чуть было не пропустил его. В неверном мерцании испачканного дымом рассвета он казался просто присыпанным землёй валуном, каких множество валялось рядом. Но краем зрения Мастер уловил… даже не движение, а какое-то почти незаметное колыхание, и, поверив интуиции, рванулся туда.

Поначалу он понятия не имел, кого выкапывает из-под песка и гальки. Вытащив тело, перевернул, сбросил грязь с лица и сразу узнал Руслана. На первый взгляд, тот был цел, но пульс и дыхание отсутствовали. Мастер решил, что Отрок мёртв, но это ничего не меняло — его тело тоже следовало спасти.

Легко, как пушинку, подняв юношу, Мастер быстрым шагом пошёл в сторону, бормоча афганские ругательства и тихонько подвывая. Моджахеды, уверенные, что товарищ по оружию несёт убитого друга, расступались перед ним. Лишь когда он начал взбираться на холм, тёмная фигура с автоматом, возникшая перед ним, предостерегающе подняла руку.

— Дрешт!

Не ответив, Мастер сделал шаг в сторону и зашагал дальше верх по склону, а на мгновение застывший "чёрный аист" остался ошарашено озираться в поисках вдруг исчезнувшего из поля его зрения человека.

…Сахиб созерцал творящийся в долине хаос. Йо-йо нервно металось в его руках. Блёклые глаза, казалось, способные пронизать дым и сумрак, методично обшаривали поле боя. На противоположном холме мелькнула и тут же исчезла обременённая ношей фигура. Президент Клаба кивнул, словно ему пришёл какой-то ответ и быстро пошёл в ту сторону, жестом приказав молча ожидающим поодаль "аистам" следовать за ним…

— Отпусти, я сам.

Хриплый голос над ухом изумил Мастера. Он был уверен, что несёт мёртвое тело. Остановившись, осторожно поставил Руслана на ноги. Тот пошатнулся, но устоял. Он был весь перемазан грязью, одежда висела лохмотьями, но, кажется, ранен не был.

— Как ты? — спросил Мастер.

Вместо ответа юноша с утробным мычанием помотал головой. Его неудержимо вырвало. Ещё и ещё раз. Батырь ждал, когда пароксизм минует.

— Откуда вы здесь?

На Мастера глянули болезненные багровые глаза.

— И где мы? — продолжал юноша, не дожидаясь ответа.

— Что ты помнишь? — быстро спросил Мастер, одновременно вслушиваясь в звуки из долины.

— Мы перешли речку, — с трудом произнёс юноша, — шли по горам… Потом… Не помню! Где группа?!

— Пошли, — кивнул Мастер, — позже всё расскажу. Сам можешь?

Руслан сделал несколько неуверенных шагов.

— Кажется, да.

— Тогда быстрее. За нами погоня.

Он легко зашагал по тропе. Руслан с трудом поспевал за ним. Мастер с тревогой отметил, что юноша хромает.

Совсем рассвело. Они уходили всё дальше в горы. Руслан не спрашивал куда, а Мастер не говорил, что они идут к месту недалеко от афганской границы, где будут ждать артельного вертолёта. Состояние юноши беспокоило старика. Тот шагал быстро, но как-то механически, отрешённо глядя перед собой. Его хромота не усиливалась, но и не проходила, и Мастер понял, что это последствие старой раны. Он не знал, через что довелось пройти мальчику, но этого, скорее всего, не помнил и сам Руслан. Оставалось надеяться, что амнезия от контузии скоро пройдёт.

Но Мастера беспокоило не только это. Он знал, что за ними идут, и идут быстро. Несколько раз он прикладывал ухо к камням, установив по еле слышным звукам, что отряд преследователей насчитывает несколько десятков опытных солдат, прекрасно чувствующих себя в горах. У беглецов была не очень большая временная фора, а Руслан брёл всё медленнее. До условленного места, между тем, оставалось немало. Мастер понял, что скоро их нагонят.

— Стой, — приказал он Руслану.

Юноша остановился. Дыхание его было тяжким, он пошатывался, но, судя по всему, ещё был вполне способен двигаться.

— Азимут 135, 29, - отрывисто сказал Мастер, суя ему в руки компас, карту и пистолет. — Я задержусь. Пошёл!

Руслан поглядел вопросительно.

— Нас преследуют, — пояснил старый воин.

— Я останусь с вами, — юноша упрямо мотнул головой.

— Посмотри на себя, — резко бросил Мастер. — Ты мне только обуза. Я тебя догоню скоро. Если нет, то площадка под чёрной скалой. Маскируешься там и ждешь вертолёта. Пошёл!

Он подтолкнул Руслана вперёд. Тот угрюмо сунул пистолет за пояс, карту с компасом в карман и зашагал в заданном направлении.

Мастер поворотился к пройденному пути. Звуки погони приближались быстро. Батырь сделал шаг в сторону и — словно бы растворился среди камней.

…Здесь были предгорья, поросшие невысоким кустарником, потому "аисты" развернулись в шеренгу, сохраняя интервал видимости. Было их не меньше тридцати, беглецы неминуемо должны были попасть в этот "частый гребень". Сахиб держался несколько поодаль. Уже несколько минут ему что-то очень не нравилось. Он и сам не понимал, что именно. Что-то не так было в шеренге. Как будто, все на месте и никто не подавал тревожного сигнала, но… Краем зрения Сахиб заметил, что в нескольких метрах от него боец резко дёрнулся и, вроде бы, упал, но повернувшись в ту сторону, увидел, что тот шагает всё так же. Несколько мгновений Сахиб с недоумением глядел ему в спину, затем бешено заорал:

— Стоять!

Одновременно он вскинул автомат и очередь ударила в подозрительного бойца. Но угодила в пустоту — на этом месте никого уже не было.

Шеренга застыл.

— Рассчитаться! — проорал Сахиб.

Перекличка выявила необъяснимое отсутствие девяти человек.

— Нападение! Всем отойти и занять оборону!

В голосе Сахиба промелькнули очень редкие у него тревожные нотки. Он не знал, с чем столкнулся. Ещё один "аист" дёрнулся и упал, прижимая руки к шее. Подбежав к нему, товарищи увидели, что оттуда торчит метательный нож.

Вскоре было найдено несколько пропавших. Все они были мертвы — зарезаны или задушены. "Аисты" мгновенно заняли круговую оборону, ощетинившись во все стороны стволами, со страхом ожидая смерти ниоткуда.

"Ниндзя?" — лихорадочно думал Сахиб. Нет, не похоже. Он не понаслышке знал японских убийц-невидимок, и видел, что происходящее не вписывалось в их традиционную тактику.

Еще два ножа поразили двоих бойцов. В сторону, откуда они прилетели, заработали все стволы отряда, но видимого эффекта от этого не было никакого. Сидя посередине своих сгрудившихся воинов и теряя их одного за другим от летающих ножей и сёрикенов, Сахиб с изумлением почувствовал, что страх дырявит его раскалёнными иголками. Он не хотел и не собирался умирать!

На краю его зрения вновь что-то мелькнуло. С невообразимой для обычного человека реакцией он выпустил в ту сторону очередь. Вновь не увидел ничего, но был убеждён, что не промахнулся…

…Под защитой невысокого кустарника Мастер перевязал свою рану. Очередь была слишком быстрой, он не успел увернуться, и одна из пуль прошила икру. К счастью, кость была не задета. Хуже было другое — он очень сильно устал, а в таком состоянии невозможно на ментальном уровне "отводить глаза" противникам. Разумеется, оставались ещё методы маскировки, которыми он тоже владел изрядно. Но всё равно следовало передохнуть. Он уничтожил почти половину вражеского отряда. Пока этого было достаточно. Закончив перевязку, Мастер змеёй выскользнул из-под куста и растворился среди валунов…

…Через час Сахиб уверился, что опасность пока миновала. Поднявшись на ноги, он приказал поредевшему отряду продвигаться вперёд. Они оставили убитых и возобновили движение, теперь колонной, с опаской высматривая всё сколь-нибудь подозрительное. Несколько километров двигались беспрепятственно, до тех пор, пока авангард не напоролся на "растяжку". Взметнулся смерч песка и осколков камней, и ещё трое "аистов" отправились к гуриям. Отряд мгновенно залёг и занял оборону, но несколько ручных гранат, брошенных, опять же, неизвестно откуда, ещё сократили его. Стволы раскалялись от непрерывной стрельбы, пока Сахиб не велел прекратить её — противника опять нигде не было видно.

Этот ад продолжался до самого вечера: стремительное нападение невидимки, хаотическая стрельба, затем долгое ожидание и возобновление движения. Начинало смеркаться. Только что вырвавшаяся неведомо откуда тень зарубила двоих "аистов" и тут же бесследно растворилась. Теперь с Сахибом осталось всего пять бойцов — израненных и деморализованных.

— Мы уходим, эмир, — угрюмо бросил один из них. — Мы не станем ловить шайтана.

— Идите, — не оборачиваясь, пожал плечами Сахиб.

После нападения он так и стоял, всматриваясь в быстро тонущие в сумраке скалы. Удивлённые его разрешением "аисты" повернулись и быстро зашагали назад, торопясь уйти от сгущающегося в горах ужаса. Но им это не удалось: через несколько минут с той стороны, куда они удалились, послышались крики страха и боли, очень быстро стихшие. Сахиб повернулся со злой улыбкой.

— Иди сюда! — закричал он во тьму.

Голос его, усиленный эхом, прозвучал трубой Страшного Суда.

— Я один и у меня нет патронов!

Йо-йо бессильно свисало с его левой руки.

В нескольких шагах от него на каменистой тропе как будто из-под земли вырос высокий старик. Его одежда была изорвана и заляпана кровью, а в глазах пряталась безмерная усталость.

— Кто ты? Я тебя не знаю, — требовательно бросил Сахиб.

Йо-йо слегка покачнулось.

— Я батырь Артели, — голос старца был, как шелест мёртвой листвы. — Я убил твоих людей.

Казалось, Сахиб собирался ответить. Но только казалось. Движение его руки было неуловимо, а полёт йо-йо невозможно было проследить взглядом. Он был уверен, что сейчас веревка змеёй захлестнёт шею противника, не может не захлестнуть, в мире нет настолько быстрых бойцов, чтобы успеть среагировать на её смертельный полёт. Одновременно Сахиб выхватил длинный кинжал, чтобы быстрее покончить с этим утомительным делом. Но тут лицо его вытянулось — старик стоял всё так же прямо, а йо-йо валялось у его ног, перерубленное невесть откуда случившимся в его руке кривым клинком.

Теперь Сахиб не смог уловить движения старика, словно проявившегося рядом с ним. Он едва успел увернуться — лезвие задело кожу на его плече. Пытаясь отразить следующий выпад кинжалом, Сахиб с тоской осознал, что сейчас умрёт — против такого противника он был бессилен. Мрак обрушился на него.

…Мастер знал, что победил. Он уже думал о Руслане, которого надо догнать, чтобы с ним не случилось в ночных горах ещё чего-нибудь. Его последний выпад был безупречен, но разящая сталь встретила воздух… С великим удивлением Мастер посмотрел на светловолосого мальчишку, вдруг оказавшегося в недосягаемости от его оружия. Юнец скалил зубы в глумливой улыбке, поигрывая кинжалом. Старик понял, что теперь у него другой противник.

— Кто ты? — спросил он.

— Ты знаешь, — был ответ.

Голос был совсем не таким, как низкий альт Сахиба — грубым и хриплым, напоминающим скрежет трущихся друг о друга валунов.

Мастер держал клинок в правой руке, горизонтально перед собой, слегка придерживая остриё левой. Он еле заметно двинулся и сразу оказался рядом с телом Сахиба, а лезвие рванулось рассечь его. Но рассекло опять лишь ночной мрак, а кинжал вдруг оказавшегося сбоку врага точно пронзил старому характернику предплечье.

Тело Сахиба, движимое чуждым духом, вновь стояло в нескольких шагах от Мастера, зажимающего рану.

— Дитя хочет превзойти отца? — проскрежетало существо. В чудовищном голосе ясно слышалась ледяная ирония.

Тело Сахиба начало трансформироваться — раздавалось ввысь и вширь, разрывая одежду, покрывалось чёрной шерстью, а может, чем-то вроде чешуи или птичьих перьев. За спиной фигуры возникли два колоссальных крыла, ещё более чёрных, чем она сама, чернее ночи и всего, о чём можно помыслить. Казалось, внутри этой фигуры бушевало пламя, проступавшее наружу через глаза. Две огненные щели с высоты воззрились на Мастера.

— Ты узнал меня?

Каменный скрежет, слагавшийся в слова, раздавался отовсюду. Он не производил никакого эха, словно сами горы оглохли и онемели от ужаса.

Старик стоял перед чудовищем, опустив седую голову. Клинок выскользнул из обессиливших рук. Кровь из раны свободно капала, впитываясь в пыль.

— Я узнал тебя, — тихо проговорил Мастер.

— Помнишь наш договор?

Казалось, слова злого духа неуклонно вбивают стоящего перед ним человека в поверхность планеты. Но при последнем вопросе он поднял голову и взглянул в глаза чудовища.

— Я разорвал договор.

Голос был по-прежнему тих, но твёрд.

Видение расхохоталось — словно обвал рухнул в пропасть.

— Почему ты так решил? — отсмеявшись, глумливо спросил демон.

— Потому что я отрёкся от тебя.

Мастер вновь потупил голову.

Чудовище опять расхохоталось, но на сей раз в этих громовых звуках таилась лютая злоба.

— А те способности, что ты получил от меня? А то, что годы твоей жизни уже трижды превысили установленный человеку предел? От этого ты тоже отрёкся?

— Я отрёкся от тебя, но всё это осталось при мне, — не поднимая головы, отвечал Мастер. — Значит, ты не можешь отнять у меня это.

Видение распахнуло крылья, которые, казалось, накрыли своей сенью весь мир. Мастер отчётливо услышал злобное шипение. В абсолютном мраке безумно пламенели щели глаз.

— Вспомни всех, кого ты убил, Урус-шайтан, — злоба больше не пряталась за дьявольской иронией, — сколько крови пролил, сколько душ освободил для меня.

— Я убивал солдат на войне и ни разу не убил во гневе, — твёрдо ответил Мастер.

Молчание, страшнее чудовищного голоса, охватило мир. Батырю почудилось, что он оказался в полной пустоте, чёрной пустоте, где нет сторон света, верха и низа, и, в сущности, нет жизни. Он даже не мог почувствовать ужаса, лишь глухую безмерную тоску от уверенности, что навечно погрузился в глубины ада.

И в этой пустоте ниоткуда проявился призрачный голос, совсем не похожий на громовой скрежет, но Мастер знал, что принадлежит он тому же существу. Голос был бесплотен, без наполненности и тональности, воспринимался не слухом, потому что у Мастера больше не было слуха. Он просто… появлялся, как невидимый смертельный газ или радиация. И вновь исчезал, словно не было, но оставался страшный смысл сказанного им. То вещала сама пустота.

— Разве ты не знал, что я всегда рядом с тобой? Направляю тебя. Подсказываю тебе. Оберегаю тебя. Ты говоришь, "солдат на войне". Так вспомни свою войну. Вспомни, как переходил со стороны на сторону, как дрался с единокровными и единоверными, как служил чужим господам и ходил по чужим верам. Это потому что ты всегда был моим, с тех пор, как позвал меня в отрочестве и просил силы и жизни. Я дал тебе их, и теперь я твой хозяин навечно.

Титаническим усилием Мастер вырвал сознание из-под гнёта этого всепроникающего яда и сразу же покинул пустоту, вновь оказавшись в ночных горах Афганистана напротив чёрной фигуры.

— Всё это было до Артели! — почти крикнул он.

Камнепад обрушился вновь — монстр рассмеялся.

— Так ли уж ты безупречен перед своей Артелью? Скажи, кто не допустил совершиться одиннадцатому Деянию?..

Мастер застонал.

— Я ошибался, и товарищи простили меня! — закричал он, как будто отчаянно пытался уверить в этом самого себя. — И всё случилось, как дОлжно…

— Как дОлжно для Артели, — подхватило видение. — А ты как хотел? Как было нужно другой стороне. Моей!

— Я ошибался!

— Нет. Ты опять перешёл к врагу, и это я направлял тебя. И опять перейдёшь. Потому что ты — мой!

Мастер обессилено рухнул на колени. Ледяные струи поднявшегося вдруг страшного ветра резали его лицо, как бритвы.

— Правильно! — глумливый голос победительно вознёсся над ним. — На колени передо мной, характерник!

Батырь поднял лицо, ставшее вдруг старым-старым.

— Нет, я не твой, — прошелестело еле слышно. — Я Божий. А ты — ничто!

Последние слова вырвались, как выстрел. Мастер легко вскочил на ноги. В одной его руке блеснул клинок, а в другой он, как оружие, сжимал сорванный с шеи нательный крест. С яростным боевым кличем, от которого сами горы будто присели в ужасе, он бросился к кошмарному видению. Но не добежал — рухнул, как подкошенный. Клинок отлетел в сторону, а руку с крестом он прижал к сердцу. И умер.

Лишившееся голоса и движения чудовище стало бледнеть, сливаться с сумраком, распадаться на клочья предутреннего тумана. Вскоре на горной тропе лежали только два неподвижных тела — светловолосого юноши и глубокого старца в изорванной одежде с лицом торжественным и спокойным.