1. Улыбайтесь!

Все расследования финансовой разведки – сложнейший комплекс оперативных и поисковых мероприятий, документальных проверок. Это коллективная работа, в которой принимают участие десятки специалистов различных служб и подразделений. Но первая скрипка всегда все равно принадлежит оперативнику. От его таланта, опыта и мастерства зависит все – получить первичную информацию от внедренной на оперативнозначимые позиции или завербованной агентуры, обеспечить ее прикрытие, закрепиться документально, любыми средствами не допустить уничтожения «черной документации».

Спрятавшись в железнодорожной больнице, председатель правления Стена-банка притормозил хороший разгон, взятый питерскими налоговыми полицейскими. Сейчас оперативно-следственная группа занималась рутинной работой: допросы, выемка документов. Чем больше стекалось информации, тем больше возникало новых вопросов. За «темой» хищения бюджетных средств российской казны посредством ложного экспорта Токмаков угадывал кооперацию на международном уровне. Помимо Фонда содействия оборонной промышленности звеньями цепочки были венгерская фирма «В+Х», тут же мысленно окрещенной Токмаковым как «Воры плюс христопродавцы», и банк «Виктория» через который эта фирма должна была оплатить российский алюминий.

Ну, и конечно Стена-банк. При ближайшем рассмотрении стало ясно, что никакая он не стена, а элементарная «черная дыра», в которую со свистом улетают российские миллионы, почище всякого «Свифта» [43] . Географическое положение «дыры» выбрано очень разумно, – вдали от шума и суеты столичных городов, вдали от их спецслужб. Яснее теперь стала роль ФСО – он был выдвинутым в пересечение финансовых потоков форпостом.

По частицам питерская опербригада собирала мозаику, которая потом сложится – или не сложится, если что-то будет упущено – в целостную картину.

Свои «осколки мозаики» Токмаков с утра пораньше начал искать в департаменте коротношений. Чтобы явно не обозначать интересующий объект, он запросил папки с делами всех питерских клиентов банка, производивших операции в последние три месяца. Лучше бы за полгода, и так достаточно было переполоха, но – боялся утонуть в документах. А вот и любимый Фонд содействия оборонной промышленности!

Токмаков быстро пробежал глазами документы. Внешнеэкономический контракт, паспорт сделки… Но сейчас первым делом его интересовала выписка по корсчету банка «Виктория». Удовлетворенно кивнул головой, пробормотав: «А на табло – одни нули и ай-люли!». Значит, контракт еще не проплачен. Впрочем, впереди был весь день – трудный день понедельник, деньги могли поступить на счет в любой момент, а он так и не нашел повода, чтобы поговорить с Людмилой по душам. Склонить мать-одиночку к сотрудничеству.

А еще беспокоил ночной звонок. Ну, не ночной – предутренний. С кем говорила женщина по телефону вполголоса, явно опасаясь, что ее услышат? Пора, пора форсировать события!

Пока же решил внимательнее приглядеться к другим обитательницам кабинета. Точнее, обитательнице. Прошедшие выходные благотворно сказались на численности сотрудников Департамента – их стало на одну штатную единицу больше. Остальные продолжали избегать присутственного места. И, как сильно подозревал Вадим, едва ли по своей инициативе. Прогулы «стенабанковских» клерков санкционированы приказом их непосредственного начальства.

Вышедшая на помощь Стерлиговой сотрудница была из поволжских немцев – широкая в кости пожилая девушка по фамилии Бергхольц. Как смутно помнил Токмаков, причиной ее пятничного отсутствия начальница славного Департамента объявила аборт. Если госпожа Кайеркан не вводила в заблуждение налоговую полицию, то, значит, в городе Саратове не перевелись отчаянные мужики.

Токмаков еще раз искоса бросил взгляд на Анну Карловну Бергхольц и снова подумал, что внешний вид – материя обманчивая.

Впрочем, он привык иметь дело с обманчивыми материями. Ведь работа оперативника – это в первую очередь работа с людьми, а уже потом с документами. Поэтому Токмаков решил «разговорить» Анну Карловну, тем более, повод был веский.

Несколько лет назад, вероятно с целью запутать вражескую разведку, был введен новый План счетов бухгалтерского учета в кредитных учреждениях. И если раньше Вадим знал, скажем, что под шифром 076 имеются в виду валютные счета, то принятые теперь пятизначные цифры ничего ему не говорили – Токмаков давно не работал напрямую с банками.

Токмаков откашлялся и спросил, сообщив голосу всю возможную мягкость:

– Анна Карловна, вы не откажете в небольшой консультации?

Пожилая девушка Бергхольц со скрипом повернула голову, заставив Токмакова вспомнить, что в переводе с немецкого ее фамилия звучит как «горное дерево».

– Спрашивайте, – согласилась Бергхольц, – и я отвечу, если не потребуется разглашать банковскую тайну, нарушать инструкции Центробанка, приказы совета директоров Стена-банка, распоряжения начальника Департамента коротношений, указания заведующего сектором…

Токмаков терпеливо выслушал до конца, затем с немецкой же пунктуальностью перечислил свои полномочия и тоже со ссылками на соответствующие документы. И наконец был вознагражден за терпение.

Анна Карловна снизошла до того, что согласилась рядом выписать старые и новые номера счетов. Токмаков подкатил свое легкое креслице к ее столу, ощутив запах мыла «Сейфгард» и, кажется, школьной доски.

Шариковая ручка с логотипом Стена-банка вывела на бумаге последнюю цифру пятизначного числа, и Анна Карловна уставилась на Токмакова пронзительными арийскими глазами:

– Еще вопросы будут, молодой человек?

Запах мыла. Запах мела. Холодная атмосфера учительской.

Сделав над собой усилие, Токмаков улыбнулся. Настала пора затронуть, что называется, душевные струны. А таковые есть, их не может не быть, потому что ни с того ни с сего, на пустом месте, аборты не делаются. Им предшествуют некие действия, правда, трудно сопрягаемые с образом педантичной немки, но тем не менее.

Да вот и Людмила утверждает, что первые нудистские пляжи появились у немцев. В тихом омуте черти водятся. Токмаков вежливо поинтересовался, как прошла… гм… операция, по случаю которой Анна Карловна отсутствовала в пятницу.

Бергхольц, скорбно поджав и без того узкие губы, ответила, что она уже привыкла. К подобной процедуре, сказала она, ей приходится, прибегать несколько раз в году, какие бы импортные предохранительные средства ни употребляла.

Следовательно, телевизионная реклама соответствующих предметов гигиены не отвечает действительности. Поэтому единственная надежная профилактика, продолжала Анна Карловна, испытанное народное средство, это – жевать мел!

– Э-э-э… – пробормотал Токмаков, надеясь, что его челюсть не слишком отвисла. – Имея некоторый опыт… Да нет, этого просто не может быть!

– К сожалению, здесь нет моей сестры Амалии. Иначе я бы познакомила вас с девушкой, которая за свои сорок лет ни разу не побывала в этом противном, гнусном, омерзительном кресле!

На сей раз голос Анны Карловны звенел настоящей страстью:

– И помогает в этом мел!

Токмаков понял, что душевные струны затронуты. Однако теперь Вадим уже всерьез заинтересовался феноменом с жеванием мела. Краем глаза заметив, что и Людмила Стерлигова прислушивается к разговору с неподдельным интересом, Токмаков уточнил:

– Анна Карловна, а по какой схеме нужно применять этот мел?

– Чем чаще, тем лучше.

– Я понимаю, но все же, что по этому поводу говорит ваша сестра Амалия? Когда жевать лучше – до или после интимных отношений?

Наступившая мгновенно тишина таила в себе грозовые раскаты. И гроза грянула, предваряемая молниями из арийских глаз Анны Карловны. Причем это был уже второй случай за сегодняшний день, когда Вадима пытались испепелить подобным образом. Первая утренняя попытка принадлежала Жанне Феликсовне. И к ней же крупными шагами устремилась Анна Карловна, предварительно узнав у Токмакова, кому на него можно жаловаться.

Когда дверь за Бергхольц с треском захлопнулась, Токмаков недоуменно спросил, поднимая упавший стул:

– С чего это она сорвалась как пожарная машина? Так мило беседовали. Да она же первая и сказала, что есть такое народное профилактическое средство от беременности – жевать мел…

Вслед за стулом, но с большим удовольствием, Токмакову пришлось поднимать Людмилу Стерлигову, рухнувшую на пол от смеха:

– А почему… ой, не могу! Почему ты решил, что это средство от беременности?

– Ну, как же – взялся восстанавливать справедливость и хронологию Вадим, – в пятницу ваша доблестная начальница при тебе сказала, будто Черевач зуб удаляет, а Бергхольц делает аборт, вот я и спросил, как прошла операция – чисто из вежливости, а она…

– Наоборот! Все наоборот – аборты по части Черевач, а зубы – это Анна Карловна, вечно мучается. А ты ей – про интимные отношения. Удивляюсь, как только женщину вообще кондратий не хватил… Тебе просто отчаянно везет у нас в Саратове!

– Да уж, – согласился Токмаков, – хватит с нас Безверхого, твоего дорогого шефули. Вы еще не скидывались болящему на фрукты – овощи?

– Идея хорошая, спасибо. Пожалуй, я займусь этим.

– Могу пожертвовать… рублей десять, – чуть приобнял ее Вадим за талию, но Людмила отстранилась, сделав страшные глаза:

– Потом… еще поговорим. В два часа спускайся на первый этаж и сразу зайди в гардероб. Это очень, очень важно!

– Хоть намекни! – с надеждой потянулся Вадим за девушкой, но дверь уже захлопнулась.

«Ладно, все равно становится теплее. Ну что же, господа хорошие, пожалуйте бриться!» – подумал Токмаков и машинально провел рукой по подбородку, убедившись, что сквозь свежие порезы, оставленные бритвой Стерлиговой, начинает пробиваться жизнеутверждающая щетина. Надо будет на прощание подарить Людмиле бритву. Пусть вспоминает.

С этой мыслью Вадим и обернулся на звук открывшейся двери. Представшая его взгляду парочка могла поразить чье угодно воображение: величественная, как башенный кран, Анна Карловна, и бывшая ей по плечо Жанна Феликсовна, выпалившая с порога:

– Товарищ капитан, неприличными намеками вы оскорбили женщину при исполнении служебных обязанностей. Что можете сказать в свое оправдание?

Что он мог ответить Жанне-громовержеце? Только молча склонить выю. Пока что Токмаков ничего не мог сказать и предъявить в оправдание неприличных намеков и обманутого Кирюхи, которого Вадим обещал сводить в тир в следующее воскресенье; в оправдание бессонной ночи с Людмилой Стерлиговой и даже в оправдание тех удивительно легких и теплых полушубков из Акмолы, согревающих оперов из Питера, каковым по действующему законодательству полагалось быть выставленными на продажу в магазине «Недоимка».

Следователь Милицина сказала:

– Стыдно, товарищ капитан.

Заметив в проеме открытой двери довольную лисью мордочку госпожи Кайеркан, Вадим улыбнулся начальнице Департамента коротношений фирменной улыбкой оперуполномоченного. И, поскольку это не вызвало желаемой ответной реакции, подумал, что с завтрашнего дня начнет жевать мел по рецепту Анны Карловны Бергхольц. Тогда против его ослепительной улыбки не сможет устоять ни один налогоплательщик.

Улыбайтесь!

2. Собачья верность

Фонтан на пересечении улицы Осипенко и проспекта Ленина напомнил о лете. Вода из него течет в несколько прямоугольных бассейнов, образующих каскад. Пустив лодочку в верхний, Кирилл любил смотреть, как она мчится в нижний, подпрыгивая на волнах, эта отважная лодочка…

Плотнее запахивая плащ на меховой подкладке, Людмила Стерлигова вдруг подумала, что и она такая же лодчонка – без руля и даже без весел. Прыгает, крутится на волнах. Черт знает, что такое! Пора в очередной раз менять жизнь.

Стерлигова обернулась. За ее спиной, заштрихованное снегопадом, высилось здание «Волжской твердыни», чтоб оно провалилось вместе с многочисленными своими конторами, не принесшими счастья хорошей девочке Людочке!

С улицы Осипенко Стерлигова свернула на Фрунзе. Здесь оказалось потише, ветер не так разбойничал. Вообще уютная улочка, по обеим сторонам которой – двух-трехэтажные особняки старого купеческого Саратова. В доме номер 27 на третьем этаже была конспиративная квартира, где Людмилу Стерлигову ждали к часу дня.

Она уже опаздывала и поэтому ускорила шаг. Проще простого остановить машину, но быстрая ходьба как-то прибавляла ей уверенности. Сегодня Людмила решила отказаться от своих обязательств. Пошли б они все на фиг! Осточертело быть Мата Хари. Не убьют же ее на самом-то деле! А если убьют, она пожалуется с того света Вадиму Токмакову.

Почему-то Людмила поверила этому парню. Хотя опыт (уже год Стерлигова числилась конфиденциальным источником Дочка) подсказывал другое. Людям из спецслужб не стоило бы так безоговорочно вверяться.

Дочка незаметно огляделась и нырнула в проходные дворы, где у нее был проверочный маршрут.

История превращения Людмилы Стерлиговой в Мату Хари местного масштаба начиналась не в каких-нибудь шикарных ресторанах или на палубах белоснежных пароходов, которые в сезон летней навигации будоражат граждан Саратова густыми гудками и картинами чужой красивой жизни. И даже захудалая полоска замусоренного прибрежного песка, гордо именуемая первым (и, вернее всего, последним) нудистским центром Поволжья, была здесь не при делах.

Нет, все происходило достаточно обыденно. В почти домашних стенах той же «Волжской твердыни», куда лет семь-восемь назад Альбина Павловна привела свою Людочку, чтобы та в дружном коллективе радиомонтажного участка НИИавиапрома получила трудовую закалку, одновременно готовясь к поступлению в институт.

Все было задумано правильно. Только одного не учла Альбина Павловна. Уже не существовало того государства, в котором по плану должен был происходить важный процесс нравственно-трудового воспитания девушки.

Для начала сплоховал радиомонтажный участок. Работы здесь больше не было, зато водился спирт со всеми вытекающими отсюда для юных созданий печальными последствиями. Спасибо еще школе, подготовившей смышленую девушку к такому повороту событий.

Ну а дальше пошло-поехало. Из НИИавиапрома, разваливающегося по кускам, как подбитый «стрелой» истребитель, Людочка удачно катапультировалась в Поволжский филиал другого военного НИИ – военной формы одежды, занимавший два этажа в том же здании. Здесь ее должность именовалась внушительнее: испытатель-экспериментатор, да и зарплата была несравненно выше. Служебные же обязанности сводились к демонстрациям перед командно-руководящим составом экспериментальных изделий, которые плодил Поволжский филиал.

Всякий раз, вылезая из кургузых негнущихся курток и тяжеленных ватных брюк, выпутываясь из бесчисленных ремней снаряжения, Людмила ощущала неизбывную радость. Ей жалко было солдат, вынужденных таскать неудобное и некрасивое шмотье. Солдат, по ее разумению, должен был выглядеть залихватски, как выглядел ее прадед на пожелтевшей фотографии – заломленная солдатская папаха, туго подпоясанная шинель.

Сама Людмила вдруг тоже часто замелькала на фотографиях. Сначала во флагманах военной печати «Красной звезде», «Ориентире», потом и в других глянцево-цветных изданиях вроде «Солдата удачи». С каждой новой съемкой на ней оставалось все меньше обмундирования и экипировки. Когда не осталось ничего, кроме кепки-афганки с двуглавым орлом, специалисты по рекламе дружно сочли, что именно в таком виде Стерлигова наилучшим образом олицетворяет нынешнюю Российскую армию.

И более того – новую открытую со всех сторон демократическую Россию, уверенно идущую по пути рыночных реформ.

Первый раз Альбина Павловна в одиночку прикончила бутыль черносмородиновой наливки, когда доброжелательные коллеги показали доценту Стерлиговой эту фотографию ее дочки на заставке настенного календаря. Второй раз подобное приключилось при известии, что Людмила родила Кирюху, причем на роль отца выставили свои кандидатуры три соискателя.

Мандатная комиссия в лице юной матери не утвердила ни одного. Основание: все мужики – козлы.

И в третий раз она круто изменила свою жизнь. Пока Кирилл под приглядом бабушки вырастал из памперсов, Людмила окончила финансовый колледж. Там Стерлигова не была лучшей студенткой, и в Стена-банк попала благодаря старому, трехгодичной еще давности календарю, где блистала во всей красе. Девушка с заставки так запала в душу председателю экзаменационной комиссии, что тот сразу узнал в скромной студентке бравую воительницу в кепке-афганке.

Почетным председателем экзаменационной комиссии колледжа был в тот раз председатель правления Стена-банка Юрий Германович Безверхий…

Впервые Людмила закрутила роман с Большими Деньгами! С очень большими, которым нипочем устлать пол в спальне лепестками роз (их пряный аромат не давал уснуть всю ночь), на Рождество слетать в Париж, а уик энд проводить в бухтах скалистого острова Лансероте, где вода такая прозрачная, что видны дно, каждая ракушечка и морской конек.

Начало связи операционистки с председателем правления банка ознаменовала двухкомнатная квартира с видом на речной порт. Финал – бриллиантовые сережки.

А потом Людмила допустила ошибку.

Ошибка была элементарной. По официальному запросу операционистка Стерлигова отправила в Управление налоговой инспекции по Саратовской области финансовые документы фирмы «Орлан». Вслед за ними через пару дней в то же неласковое учреждение пригласили саму Людмилу. Ее встретил майор Гайворонский и с места в карьер предложил негласное сотрудничество. В случае отказа Гайворонский пообещал тут же отправить руководству банка официальное представление, в котором будет указано, что операционистка Стерлигова заслала в налоговую полицию документы законопослушной конторы «Орлан». Вероятно, с той целью, чтобы злонамеренная фирма «Истлан», материалы на каковую, собственно, и запрашивались, могла спрятать концы в воду.

– Не на такую напал! – выкрикнула Людмила в запальчивости и в последующие полтора или два часа повторяла только эту фразу, держалась за нее, как за спасательный круг. Лишь на улице под охладившим разгоряченное лицо снегом всерьез осознала, что потерять работу в банке окажется для семьи настоящей трагедией. Она уже привыкла к деньгам, привыкла не задумываться, сколько упаковок йогурта взять в универсаме Кирюхе – две, три или пять.

Возвратиться к тому настырному мужику? Опоздала – надменный профиль Гайворонского мелькнул за стеклом джипа, сорвавшегося со стоянки, обрызгав Люду жидкой снежной кашицей.

Да, как и сейчас, тогда было предзимье, промозглый муторный ноябрь. После вызова прошло еще несколько дней. Пронесло? Но нет, в коридоре как бы невзначай ее встретил румяный крепыш с седым ежиком волос и пригласил на чашку чая.

Крепыш, закончивший службу подполковником милиции, имел среди подучетного контингента многозначительное прозвище Костоправ и был известен среди коллег патологической нелюбовью к черным. Но об этом Людмила узнала позднее. А тогда Петр Трофимович Костомаров представлялся ей одним из специалистов по режиму, каких она хорошо знала по военным НИИ.

Но не тут-то было! Костомаров, как и Гайворонский (у них была одна школа – достославное МВД) предложил Людмиле быть его глазами и ушами в своем подразделении, оперативно информируя по вопросам, перечень которых он ей сейчас вручит.

– Почему вы обратились ко мне? – с видом оскорбленной невинности воскликнула было Людмила, но тут же осеклась. Замолчала под насмешливым взглядом глубоко посаженных глаз Костомарова. В этих бледно-голубых выцветших глазках она прочитала, что их обладатель конкретно думает о таких, как она, легкомысленных, если не сказать больше, женщинах. Но, главное, Людмила поняла – Костомаров в считаные минуты неким таинственным образом дал ей это понять, что отказ – не пройдет.

Не примут здесь отказа, не простят.

– Почему, почему, – ворчливым, но доброжелательным тоном мудрого дядюшки-опекуна повторил Костомаров вслед за Людмилой. – Да потому, дочка, что из другого теста ты сделана, чем все твои подружки-нюшки. Любая из них, начни прессовать, сопли бы распустила и сразу на все подписалась, не глядя. А ты устояла, молодец. Заблокировала сознание одной фразой. Кто-нибудь научил, или сама дошла?

– Случайно получилось.

– И то, что не врешь, тоже хорошо.

– А можно спросить?..

– Спрашивать надо лишь в том случае, если представляешь себе несколько вариантов ответа, а лучше всего, – когда знаешь единственный правильный… Это тебе на будущее.

– Зачем тогда вообще о чем-то спрашивать? – удивилась Людмила.

– Проверить степень собственной информированности. Проверить того человека, которому задаешь вопрос. Если ответ неправильный, подумать и выяснить, зачем человек солгал.

– Целая наука.

– А ты думала! И я тебя нашим премудростям обучу. Вот, например, ты бы хотела сейчас спросить, откуда мне известно о твоем поведении в налоговой, про твой отказ, про блок-фразу, верно?

– Верно…

– А сейчас ты подумала своей хорошенькой головкой и решила, что мне об этом сказал Гайворонский. Ну тот сотрудник, который с тобой говорил.

Людмила почти испуганно вскинула глаза – она действительно так подумала.

– На самом деле это лишь один из вариантов. Есть и другие способы получать необходимую информацию.

– Но все же я…

– Не хотела бы, ты это хочешь сказать? – напористо, с неугасающей на губах жизнерадостной улыбочкой подхватил Костомаров, продолжая игру в угадывание мыслей. – Верю, дочка, верю. Я бы тоже многого не хотел делать, а – приходится! Вот, например, приходится мне сейчас тебе напомнить про эту фирмочку «Орлан», которую ты между делом сдала с потрохами. Теперь у «Орлана» могут проблемы возникнуть.

– Какие проблемы? – дернула плечиком Людмила. – Я сразу посмотрела, эта фирма финансово-хозяйственной деятельности не ведет, с налогами у них все чисто.

– Пока. Пока эта птичка сидит, не высовываясь, но рано или поздно крылышки расправит. А в налоговой-то уже на заметке. Уже в их компьютер попала – Гайворонский эту «пустышку» себе как проверку отметил.

– Ну и что, у них все в компьютере! – не сдавалась Людмила. – И даже лучше, что проверка отмечена, – теперь долго никто трогать не станет!

– Ну, ты уж Гайворонского совсем-то за фуфло не держи! Он, как и я, первым делом «пробил», кто в этом «Орлане» директором и учредителем. Оказалось, одно лицо, да и тот, понимаешь, упырь!

– Сказки мне не рассказывайте, ладно? У меня даже Кирюха в вампиров не верит. Бабушка у нас прогрессивная.

– Ершится после будешь. А мы, значит, рождены, чтоб сказку сделать былью. Вот и гражданин Коровяк был такой, наш директор-учредитель, а заодно и главный бухгалтер, 1925 года рождения.

– Столько не живут!

– Правильно, – согласился Костомаров. – Этот Коровяк, мир праху его, уже восемь лет как на Грушинском кладбище прописан. А кто способен восстать из мертвых, чтобы учредить фирму? Только вурдалак, вампир, упырь, не к ночи будь помянуты! Теперь соображаешь? Конторка эта не для простых дел открыта, раз во главе ее покойник! А мы не обеспечили банковскую тайну! И мне еще тебя прикрывать придется, когда выяснится, что за этим «Орланом» на самом деле крутые какие-нибудь ребятишки стоят!

Людмила охнула – она догадалась, кто учредил эту проклятую контору! Орлан – любимая птица Всадника Без Головы. Но говорить об этом не стала, а просто молча опустила голову.

– Ну вот и отлично, – удовлетворенно сказал Петр Трофимович Костомаров. – Я, признаюсь, опасался, что ты мне про Безверхого начнешь вкручивать, какая у тебя с ним любовь и дружба на интимной основе… Хорошо, что не стала. Наш Всадник без головы теперь на другой лошадке скачет, и единственный твой друг в крысятнике Стена-банка – это я.

Петр Трофимович потер руки, поросшие короткими рыжими волосками – в молодости он еще и рыжей шевелюрой обладал, удачливый опер по прозвищу Костоправ, – и неожиданно рассмеялся:

– Можешь, дочка, порадоваться вместе со мной. У Гайворонского, того самого опера из финансовой разведки, сейчас из-за тебя большие проблемы. Срыв вербовки! Раньше это считалось ЧП, да и сегодня по головке не погладят!

Но Людмиле было не до смеха. В тот момент она поняла, что в отличие от Гайворонского у Костомарова – вербовка не сорвалась…

После этой беседы было много других. Костоправ, надо честно признать, не жалел сил и времени на агента Дочка. Никакое знание не бывает бесполезным. И теперь уже Дочка готовилась использовать полученную психологическую закалку, чтобы вырваться из сетей Костоправа.

Все серьезные встречи обычно происходили на квартире, куда и спешила сейчас Людмила Стерлигова. Когда проверочный маршрут, в свое время пунктиром проложенный для нее Костомаровым на схеме проходных дворов, остался позади, и она вышла к дому номер 27 по улице Фрунзе, то ощутила некоторое беспокойство.

Во дворе, спрятавшись от ветра за углом дровяного сарая, курили двое черных. На улице, через три машины от БМВ Костомарова, которую тот ласково называл Бимкой, стояла потрепанная темно-вишневая «пятерка» с работавшим на холостых оборотах двигателем. От «пятерки» по свежевыпавшему снежку тянулась цепочка следов в ту же парадную, где пропали и следы, идущие от Бимки.

Было тихо, что тоже вызывало тревогу. Во дворе дома 27 уже с полгода нашла убежище трогательная собачья чета: черная Мушка и серо-пегий Целик. Клички дал Костомаров, он же обеспечивал дворняжкам «крышу», пару раз жестко отогнав от достойных четвероногих стаю злобных дворовых детей.

Целик и Мушка всегда встречали чужих лаем. А на этот раз…

У Людмилы сжалось сердце, когда она открыла дверь парадной и в полумраке увидела на ступенях серо-пегое пятно. Из простреленной головы пса еще сочилась, густея, кровь: рядом тускло светился медный цилиндрик. Людмила решила поднять гильзу, но вместо нее вдруг ткнулся в руку холодный собачий нос. Это была Мушка, не оставившая друга.

А кошмарный, нелепый сон, в который Людмила попала, открыв дверь парадной, продолжался. Над ухом вдруг коротко щелкнул, становясь на боевой взвод, курок. Людмила дернулась обернуться, но тут же ствол уперся ей в затылочную ямку, а чья-то рука грубо схватила за волосы, задрав голову.

Стерлигова увидела спускавшегося по ступеням человека в кожаной куртке и черной шапочке с прорезями для глаз.

«Палач», – успела подумать Людмила.