1. «…Знал, но не предупредил!»

Пронзительный международный звонок прозвучал, когда подполковник Ильяс Сарлыбаев готовился ко второму заходу на цель. При этом цель – младший сержант Тулембекова – сорвалась с дивана и, блистая голыми ляжками, резво подбежала к телефонному аппарату:

– Приемная подполковника Сарлыбаева!

Не смотря на сломанный кайф, Ильяс стался доволен действиями подчиненной. Служба есть служба! А вдруг позвонил бы министр? Но, скорее всего, на проводе был Вадим Токмаков, надеявшийся получить информацию от прежнего сослуживца. Даже пытавшийся, молобай хренов, надавить для этого компроматом – хотя какой это компромат? Так, домыслы великорусского шовиниста, одного из тех, кто семьдесят лет угнетал казахов. Компромат умер вместе с тюрьмой народов – СССР. Да и его носителю, неугомонному капитану Токмакову, в ближайшие дни окажется не до воспоминаний. У компаньона Чуя что-то больно решительный был тон… Капитан, капитан, никогда ты не станешь майором!

– Господин подполковник, разрешите доложить?

Младший сержант Тулембекова с телефонной трубкой у плеча застыла в строевой стойке «вольно»: левая нога выпрямлена, правая чуть согнута в колене. Большего в данной ситуации от младшего сержанта не смог бы потребовать даже Президент и Верховный главнокомандующий, чей портрет отсвечивал в золоченом багете. И оттуда, со стены, с живым, казалось, интересом и даже аппетитом лицезрел сотрудницу Тулембекову.

Что за черт! Сарлыбаев отчетливо помнил, что переворачивал портрет к стене, дабы не смущать главнокомандующего. Но, видимо, у того оказался живой нрав.

Подивиться и впрямь было на что. Верхняя часть младшего сержанта, облаченная по причине низкой температуры в кабинете в форменные рубашку и куртку с погонами, излучала служебное рвение. Нижняя, и наиболее аппетитная, гладко выбритая, где положено, открытая взгляду президента, непосредственного начальника и гулявшим по наскоро сляпанному министерству сквознякам, тоже будила рвение, но далеко не служебное.

Принявший под строгим взглядом Главнокомандующего вертикальное положение Ильяс Сарлыбаев сглотнул слюну:

– Докладывайте!

По мере доклада младшего сержанта Тулембековой мысли Сарлыбаева, первоначально юлившие исключительно ниже пояса ее форменной куртки, приняли совсем другое направление. С первого раза не застав искомого капитана Токмакова в гостиничном номере, Тулембекова попросила телефонистку периодически соединяться с Саратовом. Поскольку просьба последовала из серьезного министерства, телефонистка вняла ей без приложения барашка. Она и сейчас оставалась на проводе, готовая набрать номер телефона, по которому можно отыскать Токмакова. Но уже не в гостинице, а в некоем ФСКНе, куда капитан выехал четверть часа назад.

– Прикажите соединять? – Дисциплинированно пристукнула каблуками уставных туфель Тулембекова: пол был холодным, и обувь она не снимала.

– ФСКН? – Сначала переспросил, затем повторил Салымбаев. – ФСКН. Шайтан меня побери!

ФСКН – за этой аббревиатурой крылась новая и уже показавшая зубы российская Федеральная служба по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. К этому моменту Сарлыбаев, для которого годы службы в силовых структурах не прошли напрасно, уже отчетливо понимал, что представляет фирма с шутовским названием «Пролетыртык ден дыр бригиндер». Надо срочно предупредить Чуя, что Токмаков предпринимает конкретные шаги в опасном для «Пролетыртыка» направлении.

– Соединять не надо. Завтра отыщешь его в гостинице, передашь, чтобы запрос по интересующей фирме отправили нам …в трех экземплярах!

– Есть!

Тулембекова положила трубку на рычаги, а Сарлыбаев, напротив, трубку в руки взял – мобильный телефон с чипом шифровки переговоров. Быстро натыкал кнопочками номер телефона, используемого Чуем исключительно для связи в форсмажорных обстоятельствах.

Напрасно. Аппарат был отключен.

…Он был отключен по рекомендации Ноздри, считавшего, что после того, как принято решение, его надо исполнять любыми средствами, не меняя. А телефонные звонки всегда несут иформацию – повод для сомнений, колебаний, мандража. К тому же «билинг» – новая придумка чертовых органов – заставлял оставить трубку подальше от места предполагаемых действий…

Ильяс тупо уставился на пиликающую в автоматическом режиме трубку. В висках пульсировала, билась, трепетала синей жилочкой единственная мысль: «Знал, но не предупредил… Знал, но не…»

Переминавшаяся с ноги на ногу Телембекова, прекрасно видевшая, что ее услуги в ближайшее время шефу не понадобятся, рискнула напомнить:

– Холодно, шеф… товарищ подполковник…

Ильяе Сарлыбаев опустил глаза, слабым голосом печально подтвердив:

– Холодно… Можешь быть свободна, Тулембекова.

«…Знал, но не предупредил!»

2. Дурь, снег, антрацит, отрава, лепешки…

Место работы Альбина Павловны Стерлиговой – ночной клуб «Клозет», где пересекаются пути бизнесменов и проституток, наркоманов и просто богатых бездельников – кое-что объясняло Вадиму Токмакову. В пятницу она его там видела. Ну а почему решила причислить к наркомафии и потянется ли от этого предположение новая ниточка, – это теперь в руках госпожи Удачи и на кончике языка Стерлиговой-старшей.

Вторник в «Клозете» выходной день, и Альбина Павловна была дома. Она жила недалеко от дочери в однокомнатной «хрущевке». Рядом с пятиэтажками помойного вида новые русские возводили свои особняки.

На встречу Токмаков решил идти вместе с Назаром. Вдвоем проще вести разговор. Особенно если не знаешь, о чем конкретно спрашивать, когда в начале первого ночи вламываешься к пожилой интеллигентной женщине, с дочерью которой ты вступил в интимные отношения, причем последний раз четверть часа назад.

На лестничной площадке перед дверью Назар спохватился:

– Блин, а ведь ночью оперативно-следственные действия без разрешения прокурора не рекомендуются…

– Какие действия? – пожал Токмаков плечами в своей, то есть арендованной, дубленке, все больше приходившейся ему по вкусу. – Просто мы идем на чашку чая к бабульке, которая считает меня главарем наркомафии.

– Почему?

– Как раз это и надо выяснить.

– У нас в провинции все проще, чем в столицах. Выясним! – пообещал Назар, разминая, массируя лицевые мускулы. Перехватив вопросительный взгляд Токмакова, охотно пояснил: – Производственная гимнастика. Мое «ноу-хау». Чтобы разговорить старую ведьму, надо почаще улыбаться. А для этого размять «морду лица», как говорят наши братья-казахи. Знаешь, какой у них эталон женской красоты? Глаз нет, носа нет, один большой морда лица!

До столь высокого эталона приоткрывшая дверь Альбина Павловна явно не дотягивала. Носик, правда, был маленький, зато глазища – большие, испуганные занимали вместе с очками всю верхнюю половину лица. Вот теперь Вадим идентифицировал ее четко: «Клозет», уборщица в туалете.

Вспомнила и она его, поэтому лишь вовремя подставленная Токмаковым нога помешала двери с треском захлопнуться. Удостоверение оперсостава финансовой разведки лишь усугубило недоверие: черное портмоне на цепочке с какой-то странной бляхой. И лишь привычные красные корочки Назара и его каучуковая физиономия, украшенная носом с невызывающими подозрений красными прожилками, содействовали успеху на первом этапе операции – проникновение в жилище объекта.

Жилище было захламлено неимоверным количеством книг, сувениров и прочей дребедени, превращающей уборку квартиры в первый подвиг Геракла. Портрет Есенина с курительной трубкой, гитара, отдельная полочка со стихами Булата Окуджавы характеризовали объект как злостную интеллигентку. Однако новый телевизор, большой холодильник, оказавшийся к тому же не пустым, свидетельствовали, что на старости лет женщина бросила заниматься хренотенью, взявшись, наконец, за ум.

Живым – и притом очень живым, активно поглощавшим на кухне бутерброды, варенье и чай, – подтверждением того, что учить русского человека иностранным языкам бесполезное дело, был Назар. Оказалось, лет десять назад он учился именно в том педвузе, где Альбина Павловна преподавала английский в ученом звании доцента.

– Не мне судить, в силу каких трагических жизненных обстоятельств вы оказались в карающих органах, – сказала она Назару. – Но по-вашему одухотворенному лицу я без труда угадываю, что вы закончили… да! Отделение романской филологии.

– Сик транзит глория мунди, [70] – без смущения ответствовал Назар, чье лицо, по непредвзятому и благожелательному взгляду Токмакова, без труда выдавало жизнелюба, профессора по части ухи и шашлыка на свежем воздухе и сопутствующих им ингредиентов и живительных эликсиров.

Назар, будто прочитав мысли Вадима, сказал:

– Ну, раз так, давайте вернемся к нашим баранам…

Обозначилась секундная пауза, но уже в следующее мгновение Альбина Павловна, к удивлению оперов, кивнула:

– Да, вы совершенно правы, именно бедными заблудшими овечками можно назвать этих девушек, которых запутывают разные …мизерабли! – и выразительный взгляд в сторону Вадима дал понять, кто конкретно имеется в виду под загадочным словом.

– Я и говорю, – подхватил Назар, – им надо обязательно помочь.

– Тем более, одна – из нашей с вами альма матер.

Назар, не предполагавший, что в интеллигентном доме его пошлют по матери, да еще незнакомым загибом, поперхнулся овсяным печеньем. Токмаков привел его в чувство, стукнув по спине.

– Расскажите, – прохрипел Назар, – про овечек.

Альбина обладала искусством рассказчика, а заваренный ею чай со смородиновым листом и золотым корнем прочищал не только горло, но и мозги. Токмаков явственно представлял эту парочку юных крыс, сговаривающихся в туалете о передаче халата из Акмолы. Более того, складывалось впечатление, что он их точно видел наяву. Одну из них, по крайней мере, – с лошадиными зубами, тощим задом и непомерным гонором.

– Почему же вы решили, будто речь идет о передаче дури? – спросил Назар. – В смысле, наркосодержащего вещества.

– Коллега, вы меня обижаете! – строго посмотрела поклонница Булата Окуджавы поверх очков. – Это же как раз по теме моей диссертации!

– Дурь? – ошалело переспросил Назар. – По теме этой… романской? Ну, альма матерь, ты даешь!

– Дурь, снег, антрацит, отрава, лепешки, – бойко перечисляла Альбина Павловна. – Если хотите знать, мою диссертацию затребовали в Высшую школу КГБ и Краснознаменный Военный институт!

– А это как раз моя альма матер, – сказал Вадим. – Темой вашей дисстертации был сленг?

– Ненормативная лексика негритянских гетто как форма протеста против расовой дискриминации, – с гордостью произнесла Альбина Павловна. – Поэтому, когда американка пошутила, что халат не простой, а на подкладке из снега, я сразу поняла, о чем речь.

– Так они говорили по-английски, эти две заблудшие овечки? – привстал Токмаков с отведенного ему места у газовой плиты.

– Ну да, а что тут такого.

– И у одной был американский акцент, три серьги в левом ухе и лошадиные зубы?

Альбина Павловна ближе придвинулась к Назару:

– Вы слышите, коллега, он ее знает!

Назар повернул голову к Вадиму:

– Слышишь, коллега, ты ее знаешь?

– Предполагаю, что да.

– Вот видите! – еще ближе к Назару придвинулась Альбина Павловна. – Я же предупредила – он главарь всей шайки. Пока девушки сговаривались в дамской комнате, этот гражданин страховал их в мужском туалете! Вот спросите, спросите его!

Токмаков смеялся редко. Поэтому и сейчас ему ничего не стоило удержаться:

– Назар, спроси лучше уважаемую Альбину Павловну, какой детектив ей больше нравится: Нэш Бриджес или Коломбо?

Назар повернулся было к хозяйке дома, но тут же спохватился:

Озверевший от непоняток, поперхнувшийся печеньем Назар окрысился:

– Что я вам – переводчик? И вообще, чего это мы с вами, вроде интеллигентные, блин, люди, а пускаем друг друга по матери …

– Точно, пора двигать, – выбрался из закутка у газовой плиты Вадим Токмаков. – Ночь. А завтра Альбине Павловне рано вставать, внука в детский сад отводить. Спасибо за помощь. А если потребуется что-нибудь в Питере – всегда буду рад.

– Так кто же вы на самом деле? – прижала Альбина Павловна руки к груди, напомнив этим жестом Людмилу.

– Здесь написано, – положил Вадим на стол свою визитную карточку. – А по совместительству еще главарем колумбийской мафии подрабатываю. Нам ведь тоже Москва денег переводит с гулькин нос.

…Пять минут героических усилий – и двигатель назаровской «десятки» нехотя заработал. Чего нельзя было сказать о печке, и на лице опера застывала от холода маска улыбчивого клоуна.

– Ты в самом деле знаешь ту девчонку из гальюна?

– Гальюна? А, ты, значит, на флоте срочную служил? – догадался Токмаков.

– Ну да. А ты?

– Год в ВДВ, потом – Военный институт.

– Выслуги у тебя, прикидываю, немерено…

– Пять лет до пенсии, – подтвердил Вадим, – если доживу.

– Мне – пятнадцать с учетом льгот. Поздно в органы пришел.

– А что бы хотел? Пока ты студенточек тискал на отделении романской филологии, я, можно сказать, обороноспособность крепил.

– Обороноспособность чего? – хмыкнул Назар. – Кстати, я спортивный факультет оканчивал. Там у нас девчонки получше филологинь – художественная гимнастика, синхронное плавание… Пальчики оближешь! И без всякой зауми.

– Не сомневаюсь. А с той, из гальюна которая, – вернулся Токмаков к оставленным «овечкам», – часа два назад я пил коктейль. «Б-52» называется.

– Ну и как?

– Как все коктейли, только язык щиплет… А подруга эта, Гертруда Бредли, страшненькая, как все американки. Завтра утром делегация улетает. В 9.30 автобус к подъезду и – в аэропорт. Провожает сам губернатор.

– Не завтра, уже сегодня. А этот деятель мог бы и сам улететь за компанию. По рукам нас вяжет, альма его мать, – щегольнул Захар лингвистическим приобретением и, пока мотор разогревался, прикинул план предстоящей операции. – Передача, конечно, в гостинице намечена. С этим халатом они неплохо придумали. Если брать в момент передачи – скажут откуда мы знали, что дрянь за подкладкой?

– Значит, девчонку задержать при таможенном досмотре, а за продавцом халата пустить ноги, – внес свою лепту Токмаков.

– Само собой, что и на пленочку мы сей занимательный сюжетик зарисуем. Но, один черт, вони будет… Если мы шпионов под честное слово за здорово живешь отпускаем, то…

– С таким настроением лучше за дело не браться.

– Ты прав, – согласился Назар, вдруг азартно ударив обеими руками по баранке ни в чем не повинной «десятки». – Послушай, смех смехом, а дело-то связалось! Вот уж не думал, честно говоря, что какая-то финансовая разведка…

– Тебя разве не учили, что всякое преступление оставляет финансовый след? – напомнил Токмаков известную истину. – Да и вообще все они – разве не ради бабок совершаются?

– У нас и за бутылку водки грохнуть могут запросто.

– Это потому, что жизнь человека у нас дешево ценится.

– А водка – дорого, – заметил Назар. – Ох, и надеремся мы завтра с тобой, если все срастется как надо!

– Если… – резюмировал Токмаков.

Мотор прогрелся, да и печка заработала.

– Тебя – куда? – Спросил Назар. – В гостиницу, к нам в Управление, или в тот, первый адресочек, откуда ты вышел с глазами в горсточке и весь провонявший духами?

– Все ты замечаешь, – сказал Токмаков, сделав выбор в пользу Управления по незаконному обороту наркотиков, чтобы не было искушения вернуться к Дочке, как уже привыкал мысленно называть Людмилу.

А что, чем черт не шутит? Действительно, оформить ее как конфиденциальный источник для улучшения отчетных показателей в конце квартала.

– Чего-то не улавливаю энтузиазма в твоем голосе, коллега, – подколол Назар. – Подумай, где-то здесь твой душистый адресок.

За стеклом «десятки», подернутым изморозью, и в самом деле нарисовался дом Людмилы Стерлиговой.

Она стоит у окна, вглядываясь в морозную мглу, которая не обещает ей ничего хорошего. Оттуда может прилететь только пуля. Полная безнадега. Полная, как бутылка ликера на кухне… в ней, наверняка, еще найдется глоток-другой липкой дряни для подмерзшего, несмотря на дубленку, старшего оперуполномоченного по особо важным делам.

Вадим обернулся к Назару:

– Кондуктор, нажми на тормоза.

– Что, есть мысль прогуляться по морозу?

– А какое, по-твоему, у меня еще может быть желание во втором часу ночи? – Ответил Вадим вопросом на вопрос, открывая дверцу тормознувшей у поребрика «десятки».