Перед самым началом матча, когда футболисты московского «Полета» и барселонского «Эспаньола» выстроились в центральном круге, Лобов вдруг сообразил, что на этом стадионе «Сарриа» ему не довелось бы сыграть и семь лет назад, даже если бы нелепая травма в последней контрольной игре не вычеркнула его из заявки сборной. Он остался тогда дома, а сборная отправилась на чемпионат мира в Испанию и три встречи провела здесь, в Барселоне, но не на этом, чисто футбольном, стадионе без беговых дорожек, а на стотысячном «Ноу Камп».

— Здесь в 82-м играли итальянцы с бразильцами, и Марадону с этого поля удалили, — тихонько сказал Лобов стоявшему рядом Бондаренко.

— Ну и хрен с ними со всеми, — буркнул тот.

«Поделом тебе, Алексей Иваныч, — подумал Лобов, — кому нужна сейчас твоя лирика».

Пока судья бросал монетку и капитаны выбирали ворота, Лобов посматривал на бурлящие трибуны, где все проходы были забиты людьми. Ворота «Полета» оказались слева от центральной трибуны, а за левой трибуной вырастали жилые дома, и там на балконах люди тоже размахивали флагами «Эспаньола».

Прежде чем ввести мяч в игру, Лобов машинально глянул на табло, и ему показалось, что, дожидаясь свистка судьи, огромная красная стрелка набирает скорость. Быстро ли пролетит это время, эти девяносто минут? А что если понадобятся еще тридцать?

Дома «Полет» с «Эспаньолом» в первом четвертьфинальном матче Кубка УЕФА сыграл вничью — 1:1, впрочем, «домом» для «Полета» был тогда тбилисский стадион: в Москве в марте играть нельзя. А в Барселоне весна — словно наше лето.

— Классная поляна, — шепнул Лобов Бондаренко.

— Ну и хрен с ней, — услышал в ответ. — Чего ждешь-то?

И Лобов катнул мяч под ногу Бондаренко, тот отдал пас назад в среднюю линию. Игра началась...

В эти ворота у левой трибуны и были забиты за девяносто минут два гола. В первом тайме испанцы забили «Полету» с пенальти после того, как Кочнев сыграл рукой.

Лобов не мог ошибиться: стрелка на табло в это мгновение замерла, точно вслушиваясь в рев ошалевших от счастья трибун.

А во втором тайме в штрафной площадке «Эспаньола» ударом сзади по ногам сбили того же полузащитника Кочнева. В гнетущей тишине Бондаренко устанавливал мяч на одиннадцатиметровой отметке. Лобов подбежал к нему.

— Бей в левый! Справа он все тянет!

— Да пошел он!.. — рявкнул Бондаренко и с такой силой пробил в правый угол, что испанский вратарь, хоть и угадал, и бросился вправо, но не успел за мячом.

Грустный вздох стадиона, и спустя мгновение — нарастающий гул: «Эспаньол», «Эспаньол»!

Испанцы в ярости обрушились на ворота гостей, их штурм прервал лишь свисток арбитра. Основное время кончилось.

— Еще полчаса пахать! — недовольно проговорил Бондаренко, возвращаясь вместе с Лобовым в раздевалку.

Лежа на массажной скамье, отдавшись полностью на волю неистового в своем деле Стрелкова, Лобов улыбался. Стрелков недоуменно смотрел на него, но спросить не решился.

Оставалось десять минут до конца второй, дополнительной пятнадцатиминутки. Игра уже совсем разваливалась. Старший тренер «Полета» Сергей Николаевич Барсуков застыл с посеревшим лицом на скамейке запасных и лишь переводил взгляд то влево, то вправо: чтобы уследить за мячом, даже голову поворачивать не надо — обе команды чуть ли не в кучу сбились в центре поля, до штрафных площадей дело уже и не доходит.

Слева от Барсукова покачивался замначальника Управления футбола Веселов. Он вертелся из стороны в сторону, то бил себя руками по коленям, то хватался за голову. Справа от Барсукова невозмутимо застыл невысокий мускулистый Лопарев, второй тренер, бывший защитник «Полета». «Выноси, выноси», — то и дело шептал он. Массажист Стрелков кусал губы: он замер в какой-то неловкой позе, потому что одной рукой держался за ручку стоящего на траве «адидасовского» ящичка — массажист словно замер на старте, готовый рвануться на поле, на помощь кому-нибудь из ребят.

— Да что же это они делают! — не выдержав, вскрикнул врач команды Николай Максимович Гудовичев. — Мало им, что ли, пообещали? Те уже еле ползают! Такого шанса в жизни не будет!

Своим криком врач будто разбудил тренеров.

— Давай выпустим Назмутдинова, — сказал Лопарев Барсукову. Но слишком громко сказал — Веселов услышал.

— Вот именно! — вмешался тот. — Вместо Лобова! Он же совсем мышей не ловит!

Лобов действительно стоял в центральном круге, на своей половине поля, рядом с испанским защитником и давно уже не получал мяча. Он видел, как все устали, как вообще развалилась игра — у обеих команд. Ему казалось, что даже зрители устали — уже не рев доносился с трибун, а какой-то тяжелый хрип.

И Барсуков не сводил глаз с Лобова.

— Выпускай Назмутдинова, — процедил Барсуков Лопареву и, помедлив, добавил: — вместо Кочнева...

— О'кей! Лопарев вскочил и тотчас недоуменно взглянул на Барсукова, словно тот ошибся.

— Вместо Кочнева, — угрюмо повторил Барсуков.

— О'кей! — уже хмуро кивнул Лопарев и побежал к разминавшимся запасным.

Это правильное решение, пусть парень сыграет, а то зря везли, что ли! — тараторил Веселов. — Со свежими силами хоть побегает! Только надо было вместо Лобова, а?

Он уставился в лицо Барсукову, но тот ответил лишь гримасой, так раздражала его болтовня Веселова.

— Надо будет в Москве серьезный разговор провести, — не дождавшись ответа, продолжал Веселов. — Разболтались тут все, разве это игра! Стыд перед Европой! Конечно, «Эспаньол» не подарок! Но ведь и не «Реал», и не «Эйндховен»! Так повезло со жребием, и не проскочить! Сперва в Тбилиси опозорились. Ну, там ладно, мяч в ворота не лез! Но здесь-то... наоборот, подфартило, отыгрались, а ведь он мог пенальти и не дать! Они же все, эти судьи треклятые, всегда против нас! Ты посмотри, нет, ты посмотри, куда он свистит!..

— Да замолчите вы наконец! — не выдержал Барсуков. — Дайте игру досмотреть!

— Разве это игра! — обиженно буркнул Веселов, но все-таки умолк.

А на поле уже появился Назмутдинов и сразу рванулся к мячу.

Барсуков же следил за Лобовым. Тот тоже посмотрел в сторону

скамейки, и Барсуков жестом показал ему, чтобы сместился чуть влево. Но Лобов смотрел не на тренера. За скамейкой запасных, в пятом ряду сидела Кармен. Он отыскал ее, точно телеобъективом выхватил из толпы. Ему даже показалось, что она улыбнулась ему. Но, может быть, лишь показалось.

В этот момент Назмутдинов подхватил мяч, пробросил его себе же на ход по правому краю и помчался к воротам испанцев. Это все произошло перед самой скамейкой. Веселов не усидел, вскочил с криком: «Давай, Рашидик!»

Лобов тоже устремился вперед, по месту левого инсайда, он оказался, пожалуй, в той как раз зоне, куда жестом показывал Барсуков. «Все верно, верно», — прошептал Барсуков.

Назмутдинов обыграл еще одного защитника и навесил мяч в центр штрафной площадки. Лобов сыграл на опережение, оторвался от защитника и в падении головой послал мяч в нижний угол ворот. Да так и остался лежать на траве. Назмутдинов бросился на него, подбежали ребята и навалились кучей малой на них обоих.

Все вскочили со скамейки. Гудовичев обнимал Барсукова, Веселов целовал массажиста Стрелкова.

А позади скамейки, в пятом ряду центральной трибуны, застыли в горестном отчаянии лица испанских болельщиков. И среди них одно было счастливым. Радовалась, стараясь не очень выдать себя, Кармен.

Вечером после ужина все собрались в «люксе» Веселова. Бодрые, свежевыбритые (перед игрой-го почти все не брились, верили в приметы), в модных цивильных костюмах. На журнальном столике перед Веселовым были разложены конверты с деньгами. Похлопывая по ним рукой, Веселов держал «тронную речь».

—...А с критикой Сергея Николаевича я все же полностью согласиться не могу. В дополнительные полчаса можно было, конечно, сыграть и получше. Но, к примеру, наш центрфорвард Алексей Иванович Лобов правильно сделал, что сберег силы для решающего момента. И Бондаренко — молодец. Если бы он, к примеру, не забил пенальти, никакой тридцатиминутки вообще бы не было. Так что судить мы должны по результату. А результат в нашу пользу. Мы в полуфинале Кубка УЕФА. Пусть «Реал» или «Эйндховен» туда еще выйдут. А оба-то они не выйдут, раз друг с другом играют. Значит, кого-то из них мы уже обошли, значит, мы сильнее кого-то из них, верно говорю? — и, удовлетворенный собственной шуткой, Веселов заразительно засмеялся.

Поддержал его только врач Гудовичев. Остальные вежливо заулыбались. Назмутдинов наклонился к Бондаренко и тихо сказал:

— Хоть мы и сильнее кого-то из них, в полуфинале лучше бы попался кто-нибудь другой, там еще «Славия», «Тулуза», «Мальме»...

— Да пошли они все! — ответил Бондаренко.

—...Деньги я всем сейчас раздам, — посерьезнев, продолжал речь Веселов. — Премия — как договаривались. Распишетесь в самолете. Рашидик, ты о чем болтаешь? Вчера тебя не слышно, не видно, но сегодня ты имеешь право говорить! Сегодня ты стал мастером! К примеру, можно быть мастером спорта, но не быть мастером футбола. Верно говорю? Улетаем завтра, в 16.00 всем быть внизу. Автобус отходит в 16.15. Сегодня вечером и завтра, когда будете покупать... сувениры... верно говорю? — не забывайте о правилах поведения советского человека за рубежом. По одному не ходить, только группами по три человека, от гостиницы далеко не забредать...

Барсуков скосил взгляд на Лобова. Тот сидел нахмурившись, сосредоточенно о чем-то размышляя.

— Зря ты Лобова задел, — шепнул Барсукову Лопарев.

— Ничего. Он не мальчишка, должен понять.

Лобов посмотрел на часы и неожиданно поднялся.

— Можно выйти, Петр Ермолаич? — прервав Веселова, спросил он.

Веселов запнулся. Секунду подумав, но так и не поняв, зачем Лобову понадобилось выйти, Веселов пожал плечами.

— Выйди, Алексей Иваныч, — торжественно разрешил он.

Дверь за Лобовым плавно закрылась. Назмутдинов с завистью смотрел ему вслед.

Алексей прошел по коридору, по крутой лестнице, которой пользуются обычно служители, а не гости отеля, спустился на свой этаж, снова пошел по коридору и вдруг увидел, как в конце этого коридора из номера вышел широкоплечий незнакомец и, захлопнув дверь, быстрым шагом направился к покрытой ковром парадной лестнице. Удивленный,

Лобов остановился: все номера в этой части этажа занимали члены команды, которые сейчас находились в «люксе» Веселова. После секундного раздумья Алексей прошел мимо номера, из которого вышел незнакомец, потрогал ручку двери: она не поддалась. Кто из ребят живет здесь, он не помнил. И решительно устремился вслед за незнакомцем. Сбежав с третьего этажа в холл, Алексей увидел, как широкоплечий незнакомец уже проходит через крутящиеся двери отеля. Лобов выскочил на улицу. Незнакомец уже садился в черный «мерседес», и через несколько секунд автомобиль выехал на широкую улицу Диагональ, где находился их четырехзвездочный гранд-отель «Кристина», но тут же свернул вправо на площадь Пабло Неруды. Алексей успел запомнить номер машины — МС 32315.

На лифте Лобов поднялся на свой этаж и, проходя мимо номера, из которого вышел незнакомец, тронул ручку. Она поддалась, и Алексей вошел в комнату. Она была пуста. Из ванной доносился шум воды. Лобов приоткрыл дверь и увидел врача Гудовичева: голый по пояс, тот полоскал горло. Увидев Лобова, врач чуть не захлебнулся и проглотил полосканье.

— Ты что, Леша?! — сердито проговорил Гудовичев. — Стучаться надо!

Лобов растерянно посмотрел на врача.

— Собрание закончили? — спросил он.

— Закончили, — кивнул Гудовичев. — Как ты ушел, так сразу и закончили. Деньги раздали, и все. Твой конверт кто-то из ребят взял. Да разве ж это деньги?! За такой-то успех всего по двести зелененьких?! А доллар этот треклятый опять упал. В их песетах и то получше бы вышло. А ты чего выскочил? Снова желудком маешься?

Все еще растерянный, Лобов кивнул.

Гудовичев вышел из ванной й подошел к банкетке для багажа, на которой стоял его «адидасовский» ящичек с медикаментами. Вытащил таблетки, протянул Лобову.

— Вот держи, это закрепляет. А я горло лечу. Хватанул пивка из мини-бара, а там лед сплошной. И привет.

Лобов, держа таблетки в руке, однако не уходил.

— Ты чего?

— В вашем номере кто-то был, — нерешительно выдавил из себя Лобов. — Я шел по коридору, а он выскочил из вашего номера. Сел в черный «мерседес» и уехал. В руках у него ничего вроде не было, а номер машины я запомнил: МС 32315.

— МС 32315, — растерянно пробормотал Гудовичев.

— Посмотрите, может быть, что-то пропало?..

— Вот черт! — вздохнул Гудовичев, снова открыл ящичек с медикаментами. —Так и есть. Пропала одна упаковка. Что же делать?

— Наверное, надо вызвать полицию, —пожал плечами Лобов.

— Нет-нет, вряд ли стоит вызывать, — заторопился Гудовичев. — Видишь ли, эта упаковка., ну, то, что мы называем... для вас... витаминами. А это на самом-то деле... ну, как тебе сказать... стимуляторы, что ли. Их вообще-то не рекомендуют... запрещают, значит... как допинги...

— Разве с этим у нас не покончено? — усмехнулся Лобов.

— Не все же рассуждают как Грамов! —с нотой злости в голосе ответил Гудовичев. — А куда без них денешься? Растет класс команд, увеличивается, сам понимаешь, и напряг, пупки-то не у всех держат! А выигрывать надо во что бы то ни стало. Без них какого-нибудь Марадону и не сдержать!

— Не надо было их на виду держать! Что же делать?.. Может быть, полицию вызвать?

— Еще чего?! — возмутился Гудовичев. — Газеты тут же растрезвонят— русские играли на допинге! Надо было тебе догнать этого сукина сына и врезать ему как следует!

— Растерялся я, — вздохнул Лобов.

— Звезде советского футбола грешно теряться, — миролюбиво протянул Гудовичев, улыбнулся и положил руку на плечо Лобову.

Тот мягко отстранил Гудовичева, положил таблетки на ящичек с медикаментами и пошел к выходу.

— Чего ж ты таблетки не взял?

— У меня все в порядке, — не оборачиваясь, ответил Лобов.

В коридоре к Лобову подскочил Назмутдинов.

— Алексей Иваныч, вот твой конверт. Веселов велел еще передать, что завтра в десять утра пресс-конференция. Чтоб ты обязательно был. А уж потом — по магазинам... И еще, слушай, ты зелененьких не одолжишь? Видик хочу купить.

— Откуда у меня? Кроме этих, — Лобов помахал конвертом, — ничего нет. Сам бы у кого-нибудь одолжил.

— Как думаешь, у кого из наших можно стрельнуть? — спросил Рашид.

— В свое время я у Бондаренко одалживал.

Рашид помрачнел.

— Мне он не даст. Он со мной вообще через губу здоровается. Вообразил, что я на его место претендент. Может, ты спросишь?

Лобов взглянул на часы.

— Ладно, спрошу. В каком он?

— В 316-м, — подсказал Рашид.

Лобов прошел по коридору, остановился около 316-го, постучал. Ему никто не ответил. Он взялся за круглую ручку, дверь открылась. Когда Лобов вошел в комнату, Бондаренко, сидя на кровати, считал деньги. Увидев Лобова, тотчас накрыл их одеялом. Но Лобов успел заметить, что денег было много, пожалуй, слишком много, и все зелененькие, доллары.

— Разбогател ты, — усмехнулся Лобов.

— Ни хрена. Это не мои, — буркнул Бондаренко. — Отдавать приготовил. И стучаться надо, когда входишь.

— Я постучался, — грубо ответил Лобов. — У тебя ж музыка гремит. — Он повернул ручку радиоприемника у кровати и выключил его. — Тут Назмутдинов у меня денег попросил. Видик хочет купить...

— Я же сказал: не мои! У меня самого ни хрена нет, — отрезал Бондаренко.

— Тогда извини.

Лобов вышел в коридор. Назмутдинов поджидал его, беседуя с Олегом Знобишиным. Тот уже успел переодеться. Форменный синий пиджак сменил на свою любимую зелено-красную клетчатую куртку. Не дождавшись подходившего к ним Лобова, Знобишин хлопнул Рашида по плечу и ушел. Они с Лобовым друг друга явно недолюбливали. Рашид растерянно посмотрел вслед Олегу и спросил Лобова:

— Чего вы с ним-то не поделили, Алексей Иваныч?

— Советов я ему много давал — и не только на поле. А есть люди, которые терпеть не могут, когда им хорошие советы дают. Ладно, не бери в голову. У Бондаренко нет денег.

— Мне Олег обещал достать, — Рашид кивнул в ту сторону, куда ушел Знобишин.

— А у него-то откуда?

— Не знаю...

— Видать, к другим советам прислушивается, — Лобов задумчиво покачал головой.

Объехав по кругу площадь Каталонии, голубой «сеат» свернул на бульвар Рамблас и на узкой проезжей части снизил скорость. Ночная жизнь на бульваре уже била ключом. Кармен, глядя вперед—приходилось то и дело тормозить, медленно продвигаясь в хвосте машин, — продолжала рассказывать:

— Из Мадрида я приехала сюда вместе с Будинским. Ты его, наверное, не помнишь?! Муж Исабель. Но еще на стадионе он куда-то смылся. Исабель сейчас на седьмом месяце. Так что, вполне возможно, он где-нибудь здесь, — она показала рукой в сторону улочек, перпендикулярно отходивших от бульвара, — тут полно заведений, которые он не против посетить. И относительно недорого. А может, ты помнишь его? У нас он играл в водное поло за «Москвич».

— Смутно помню, — Алексей улыбнулся.

Кармен, заметив его улыбку, на мгновение задумалась и вдруг рассмеялась.

— Я поняла, чего ты улыбаешься. Я ведь снова сказала: у нас. Да, представь себе: оказалась как будто на родине, а про Союз говорю — у нас. А про свою родину, Испанию, — у них. Поначалу запиналась, пыталась привыкнуть, а потом решила — буду говорить так, как получается. Так ты помнишь его или нет?

— Наверно, не помню. Зато помню, что, когда Исабель устраивала свадьбу — кажется, в «Советской», мы с тобой поссорились и я на свадьбу не пошел.

— А на той свадьбе и решилась моя участь. Там я и познакомилась с Пабло, он ведь был кузеном Исабель. Разбился здесь, неподалеку от Барселоны, — она сжала губы. — Так что впервые я приезжала сюда за ним, а второй раз — вот теперь, повидаться с тобой...

Лобов не ответил. Он смотрел в окно, наблюдая за тем, как из театра выходила роскошно одетая публика — сразу было видно, что это не те, кто ночью гуляет по бульвару, — и рассаживалась по машинам. Их «сеат» стоял на месте.

— Теперь, пока они не разъедутся, мы вряд ли сможем двинуться дальше. Это известный театр. Называется, если сказать по-нашему, «Большой театр Лицея».

— А куда мы едем?

— Тут уже совсем близко. Я покажу тебе памятник Колумбу, а рядом модель его шхуны на воде. Днем туда можно даже подняться. Совсем дешево. А потом посидим на набережной Колумба в маленьком ресторанчике. Там бывают настоящие устрицы. Я же тебе еще дома обещала — помнишь, в день отъезда, — что, если приедешь в гости, угощу устрицами.

Она бросила на него озорной и одновременно нежный взгляд, сняла правую руку с руля и нашла его руку.

— Я так соскучилась по тебе, Лешенька! — прошептала она и, помолчав, добавила: —Лучше бы я, наверное, и не приезжала домой, потому что, вернувшись сюда, я поняла, что всегда любила только тебя и больше никого... никогда... Не надо, не надо... ничего не говори...

Свеча на столике, за которым они сидели, догорала, широкий плоский подсвечник уже оплыл воском. Кармен, положив подбородок на кулачки, не сводила с Алексея глаз. А он доедал, уставившись в тарелку с устрицами, с непривычки путая необычные приборы и соусницы. Когда он поднял на нее растерянный взгляд, Кармен рассмеялась.

— Мама тебе привет передала, горячий и пламенный. Спросила: он все такой же хулиган?! Я говорю: нет, мама, он стал робким и застенчивым. А она не верит. Помнит, как ты с крыши забрался ко мне в комнату и напугал ее, когда вышел на кухню!..

Неожиданно она погрустнела.

— Боже, одиннадцать лет прошло, столько у нас всего было, а я... встретила тебя в Москве... и так заколотилось сердце, что чуть в обморок не упала... я раньше и не знала, что такое обморок... как в тургеневских романах... чудом на ногах удержалась... Ты стоишь, улыбаешься, а я думаю: ну, все, это конец!.. Ты еще помнишь ту ночь?..

— Да... — прошептал Алексей. Он отодвинул тарелку. — Помнишь, как я в тебя влюбился в седьмом классе и всех подряд колотил, кто за тобой увязывался. А ты ничего и не замечала...

— Замечала...

Кармен достала из сумочки платочек и приложила к глазам.

— Меня приглашают на два года играть в «Барселоне». Не в «Эспаньол», а в саму «Барселону», понимаешь?

— Я знаю, — кивнула Кармен, — читала в газетах. И что... ты? Разрешат тебе?

— Вроде бы разрешают. И я... дал согласие. С первого августа.

— С первого августа... — шепотом повторила Кармен.

На глазах у нее появились слезы.

— Ну что ты?.. — он погладил ее по щеке.

— Извини, я стала такой плаксой... Раньше я считала себя сильной...

— Теперь сильным буду я, хорошо?.. — улыбнулся Лобов.

— Но если я без тебя не смогу, это же... катастрофа! — Кармен снова вытащила платочек из сумки, достала косметичку. — Извини!..

Кармен улыбалась сквозь слезы, пытаясь взять себя в руки и не плакать.

— Успокойся, катастрофы не будет! — неожиданно сказал Лобов.

— Правда?! — вспыхнула она.

Он кивнул, оглянулся. В ресторанчике народу было немного, кроме свечей на каждом столике, никакого освещения не было. И вдруг на другом краю зала Алексей увидел Знобишина: тот сидел к ним спиной, но его зелено-красную клетчатую куртку невозможно было не узнать.

— Кого ты увидел? — оглядываясь, спросила Кармен.

— Наш полузащитник. Вот тот, в клетчатой куртке.

— Странно, — пожала плечами Кармен. — Я была уверена, что здесь никого из ваших быть не может. Тут ведь недешево, а шика — музыки или программы, что ваши ребята обожают, — никакого.

— Самое странное, что недешево, — усмехнулся Алексей. — Какая же ты красивая у меня!

Машина стояла на причале с потушенными фарами. Они целовались, освещаемые то красным, то зеленым, то желтым светом рекламных огней с набережной Колумба. А высоко над ними стоял на колонне освещенный Колумб.

В небольшом зале гранд-отеля «Кристина» шла пресс-конференция. Вел ее Веселов. Рядом за столом сидели Барсуков, Лопарев, Лобов, Знобишин и Назмутдинов.

— Сеньор Лобов, — спросил корреспондент, — вам скоро исполнится тридцать лет, два года вам, очевидно, разрешат сыграть в «Барселоне». А потом, когда вернетесь, чем будете заниматься?

— Во-первых, я надеюсь так хорошо играть в «Барселоне», чтобы со мной захотели продлить контракт...

Журналисты приветливо, одобрительно зашумели.

— А во-вторых, я закончил институт физкультуры. Может быть, стану тренером, скорее всего в детской спортшколе. Или поступлю в аспирантуру. Честно говоря, об этом еще не думал.

— Скажите, вы считаете себя счастливым человеком? — этот вопрос задала молодая журналистка.

— Отчасти да, как и каждый, кому что-то удается в его деле, — улыбнулся Лобов. — Но счастье... это ведь не постоянное состояние человека. Сегодня я счастлив, а завтра... кто его знает... В жизни все переменчиво.

— Скажите, сеньор Лобов, сколько вы получили за вчерашнюю игру?

Лобов растерянно взглянул на Веселова.

— Господа! — вмешался Веселов. — Мы выдали каждому игроку по двести долларов. Вы же должны знать, что в европейских кубковых турнирах весь доход со сборов и от телетрансляций остается хозяевам. Во время чемпионатов мира или Европы наши игроки получают гораздо больше, но, конечно, основная сумма идет в распоряжение комитета на приобретение спортивного снаряжения по всем видам спорта, так что...

— Не кажется ли вам странным, сеньор Веселов, что ваш игрок, забивший решающий гол, благодаря которому ваша команда вышла в полуфинал Кубка УЕФА, получил в десять раз меньше, чем каждый игрок «Эспаньола» за ничью в первом матче?

— А не кажется ли вам, сеньоры, — вмешался Барсуков, — что, если бы игроки «Эспаньола» за ничью на нашем поле ничего не получили, а премию бы им пообещали по сумме двух матчей, то есть за выход в полуфинал, они вчера сражались бы с нами еще старательнее?

— Журналисты засмеялись.

— Вы забили еще один гол, сеньор Барсуков, — выкрикнула журналистка.

— К тому же учтите, — Веселов попытался вновь завладеть аудиторией, — что по возвращении домой наши игроки получат премию в рублях. А валюта нам необходима на коренное улучшение нашей материальной базы, которая нуждается...

— А что, «материальная база», — эти слова корреспондент выговорил по-русски, остальное, как прежде, перевел испанский переводчик- сеньора Лобова не нуждается в коренном улучшении?

В зале засмеялись.

— Ну, я этого не знаю, — заулыбался Веселов, — пусть Алексей сам ответит.

— Моя в коренном не нуждается, — сказал Лобов. — А в принципе я считаю, что вся система нашего материального поощрения нуждается в пересмотре. — Веселов мрачно посмотрел на Лобова, а тот продолжал:— Это относится не только к спортсменам, но к спортсменам в том числе. Он посмотрел на Веселова и сказал, как бы обращаясь к нему: — Раньше за такие слова я был бы, конечно, крепко наказан, может быть, даже не выехал бы на полуфинальный матч, но сейчас, — он обратился к журналистам, — вы знаете, в нашей стране идет перестройка — это слово и в переводе не нуждается, демократизация общества. Прислушиваются теперь ко всем, и к нам, спортсменам, тоже. У нас создан футбольный союз, который должен защищать и материальные права игроков. Так что, я уверен, система вознаграждения и вообще оплаты труда спортсменов будет пересмотрена!..

Назмутдинов и Лобов шли по улочке, перпендикулярной бульвару Рамблас.

— Ну, ты молодец! — твердил Рашид. — Все правильно! А то пашешь, как раб на плантации, а потом ходишь копейки сшибаешь! Стыдоба!.. Да-а! А чего это Барсуков на тебя перед завтраком орал?

— Пришел я под утро...

— А где ж ты был? — удивился Рашид.

— Там меня давно нет!

— Вон этот! — Рашид показал на вывеску магазинчика электроники и ускорил шаг, чуть ли не пробежал последние двадцать метров.

В отделе видеомагнитофонов Рашид рассматривал «Панасоник».

— Японские мне больше нравятся, чем «Грюндиг» и «Саба», а тебе?

— Бери, раз нравится, — ответил Лобов. — А я пацану маленький с наушниками куплю. Ты деньги-то где достал?..

— Свет не без добрых людей! весело отозвался Рашид.

Они вышли из магазинчика с коробками в руках. И тут же мимо них проехал черный «мерседес». Лобов узнал номер — МС 32315. Заднее стекло было темным, и никого в салоне разглядеть не удалось. «Мерседес» свернул на Рамблас.

Лобов укладывал вещи в своем номере, когда зазвонил телефон.

— Я уже в Мадриде, — кричала в трубку Кармен. — Звоню из аэропорта. Домой не могу ехать, все время плачу, звоню тебе, а тебя нет, чуть с ума не сошла, думала, вы уже уехали!

— Сперва пресс-конференция была, потом ходил по магазинам, детям тут кое-что приобрел...

— А результаты знаешь? «Реал» у «Эйндховена» выиграл, а еще вышли «Тулуза» и «Мальме». Молю бога, чтобы завтра по жребию вам выпал «Реал» и ты бы приехал в Мадрид! Я с ума схожу, милый ты мой!

— Не надо с ума сходить, ласточка! Все будет хорошо. Ты слышишь?!

— Я слышу!..

В номер заглянул Лопарев.

— Срочно зайди в номер Веселова!

Лобов кивнул.

— Тут меня уже зовут, — сказал он в трубку. — Крепко-крепко тебя целую. До встречи. И помни главное: все будет хорошо! Ты слышишь?

— Я слышу! Все будет хорошо! Целую тебя! Пока, — Кармен первая положила трубку.

У двери в номер Веселова Лобова ждал Назмутдинов. Они вошли вместе и... обомлели: в номере сидели двое полицейских, переводчик, продавец, у которого они покупали аппаратуру, и хозяин этого магазина. Продавец поднялся и сказал:

— Это они!

— Вы описали их, мы их и позвали, — строго произнес Веселов. И обратился к ребятам: — После того, как вы расплатились и ушли, хозяин магазина обнаружил среди ваших купюр две фальшивые банкноты по двадцать долларов. Что скажете?

Рашид побледнел, взглянул на Лобова.

— Мы деньги у вас... вы ведь нам деньги дали... — бормотал Рашид, глядя то на Веселова, то на Лобова.

— Все деньги, которые я выдавал команде, получены из нашего банка. Тут ошибки быть не может. Либо вы где-то еще взяли деньги, либо разменивали где-то купюры. Тогда — где? Инспектору это надо знать! Я уверен, инспектор, что это недоразумение.

— Я никуда не ходил... — прошептал Рашид.

— В бар-то же вы все спускались! — рассердился Веселов.

— Я только посмотреть и воды попил, на мелочь...

— Наверное, это ко мне попали, — сказал Лобов. — Я вчера вечером гулял по набережной Колумба и заходил там в разные ресторанчики. Где-то разменял сотенную, там, наверное, и подсунули!..

— В каком ресторане, не помните? — спросил тот полицейский, которого Веселов называл инспектором.

— Нет, не помню. Но гулял только от памятника Колумба до площади Антонио Лопеса.

Инспектор записал.

— Мы возвращаем вам деньги, — Веселов протянул продавцу две двадцатидолларовые купюры.

Продавец посмотрел их на свет и удовлетворенно кивнул головой.

— Это, конечно, недоразумение, с улыбкой сказал Веселов инспектору. — Ребята у нас честные, но неопытные в таких делах. Им могут что угодно подсунуть. — Переводчик переводил, инспектор кивал головой.

— А эти, — он взял с журнального столика фальшивые, — я оставлю у себя. Работа тонкая, но мы тоже умеем кое-что. Извините за беспокойство.

Испанцы ушли. Улыбка тотчас сползла с лица Веселова.

— Какого черта ты шляешься ночью по кабакам?! — рявкнул он на Лобова. — Я же приказывал: из отеля не отлучаться. А Барсуков знает?

— Знает, — усмехнулся Лобов.

— Чего же он не пришел? — спросил Веселов Лопарева.

— Я его звал, но они с доктором заняты: укладываются, — робко ответил Лопарев.

— Ну и порядки у вас в команде! — вскипел Веселов. — А с тебя мы эти денежки вычтем, сейчас-то уж небось все потратил?

— Конечно, потратил, — улыбнулся Лобов. — Но вы не беспокойтесь, в Москве я вам сорок долларов достану. Отчет у вас будет в полном ажуре. Пошли, Рашид...

В Шереметьеве команду встречали представители Госкомспорта, работники Управления футбола, жены тренеров и игроков, размалеванные девицы с цветами.

Первым уехал врач Гудовичев. Он обычно оставлял свою машину на стоянке аэропорта. Когда толпа, окружавшая футболистов, выплыла через самооткрывающиеся двери здания на площадку, где стоял автобус с большими красно-синими буквами «Полет», Гудовичев помахал всем рукой и поспешил к своей машине. Веселов и Барсуков не ответили ему, мрачные, насупившиеся, они первыми уселись в автобус. К собственным машинам, на которых приехали с друзьями жены и подружки, направились и некоторые футболисты. В том числе — и Назмутдинов. Уходя, он кивнул Лобову и убежал, не дожидаясь ответного кивка.

Лобова никто не встречал. К нему привязался работник Управления футбола Федюнин.

— Ты знаешь, «Реал» разделал «Эйндховен» под орех. В программе «Время» показали голы. Эти испанцы на чужом поле забили три таких красавца — закачаешься. Но и твой гол — не хуже. Теперь мы такой контракт за тебя составим! «Барселона» на все согласится! Ты-то как? Не передумал? Тебе тоже прилично перепадет. Ты жену-то собираешься с собой взять? Я бы лично не советовал. Больше сколотишь, если один поедешь. Да и детей лучше с мамой оставить. Тебе же спокойней будет. А?

— До лета еще дожить надо, — вяло ответил Лобов.

Они подошли к автобусу как раз тогда, когда Веселов и Барсуков поднимались по ступеньке.

— А чего эти-то такие мрачные? — наклонившись к Лобову, спросил Федюнин.

— Хрен их знает! — неожиданно раздался у них над головой голос Бондаренко.

— Тише ты! — вздрогнул Федюнин и пальцем погрозил Бондаренко. Тот нагло засмеялся и, опередив Федюнина и Лобова, шагнул на ступеньку.

Лобов поднялся последним и сел на крутящееся кресло рядом с водителем. Тут хоть можно помолчать в дороге, рядом никто не сядет.

Юра и Машенька Лобовы уже щеголяли в испанских нарядах — «варенках», рубашках и курточках, — когда вернулась с работы нагруженная сумками Вера, жена Алексея.

— Что так поздно? — беря у нее сумки, спросил Лобов.

— Да-а... профсоюзное собрание. Затеяли свару, директор их, видите ли, не устраивает. Потому что работы требует. У нас ведь теперь демократия, гласность— вот все бездельники рты и пораскрывали.

— Может, не только бездельники? — улыбнулся Лобов.

— Тем, кто вкалывает, болтать на собраниях некогда. Я так и сказала. Вот и мне досталось — как пособнице директора! Нахлебалась, в общем, грязи!..

— Мама, я тореро! — выскочил в прихожую двенадцатилетний Юра с пиками наперевес. — Защищайся!..

— Нет уж, ты защищайся! Расскажи отцу, как вы устроили обструкцию учительнице литературы!

Раздался женский визг. По видику шел американский фильм, и Маша снова уткнулась в экран. Там один из злодеев крушил топором головы. Кровь лилась рекой.

— Опять ужасы! — возмутилась Вера. — Ты бы хоть запретил им эту чушь смотреть!.. Ну, рассказывай, рассказывай про вашу забастовку!..

— А чего рассказывать?! — хмуро огрызнулся Юра.

Он убавил звук фильма. Лицо убийцы с топором крупным планом возникло на экране.

— Они правы, мама, — оторвавшись от фильма, проговорила Машенька, которая была на год младше брата. — Их учительница стала ругать Хармса, Ивана Торопыжкина и Иван Иваныча Самоварова, говорит, ерундовые стихи, что они ничему не учат!..

— Наша литераторша — из эпохи застоя! изрек Юра.

— Вот-вот! Слышишь, что они говорят?! Литераторша им не нравится! Всем классом подписали письмо директору с просьбой ее заменить, устроили стоячую забастовку. Директор, естественно, возмутился, провел с ними беседу. А они ни в какую! Стали ее уроки прогуливать! А у литераторши этой отец чуть ли не секретарь нашего райкома.

— Он завотделом, — уточнил Юра.

— Ну и что? Пусть завотделом! Математика тебе тоже не нравится? Поэтому троек нахватал?

— Не-ет, там совсем другое дело. Там у нее просто требования очень высокие, и я пока не соответствую. Скоро буду соответствовать, и троек не станет.

— Вот-вот, слышишь? У них на все ответ найдется! Соответствую — не соответствую! Учил бы уроки подольше — тогда бы соответствовал! Я этого Хармса, между прочим, почитала — ничего, честно говоря, не поняла! Мало, что ли, других поэтов? И почему надо обязательно спорить? Она так считает, вам-то что? Пусть себе считает! А вы считайте по-своему, но молчите!

— Она же нас пытается переделать! возмутился Юра. — Впихивает в нас и заставляет наизусть заучивать свои реакционные идеи!..

— Ты слышишь, что он говорит?! — возмутилась жена.

— Ничего страшного, Вера, он не говорит. Почему действительно они должны молчать?! Пусть спорят! Я в этом ничего плохого не вижу. Мы только сейчас начинаем этому учиться, а они — пусть с детства...

— Та-ак!.. — Вера выдержала гробовую паузу. — По-твоему, получается: он прав, а я — как всегда, дура?!

— Да. Получается, что он прав. Но дурой тебя никто не считает, — вскипел Лобов. — Успокойся, Вера, приди в себя. Ты взвинчена своим собранием и поневоле разряжаешься на нас. Пошли, я тебе платье привез. Шубы там дорогие, дороже, чем у нас, поэтому купим здесь.

— Вот платье, мамочка! — Это Машенька уже успела выбежать из кухни и вернулась с платьем на вытянутых руках.

— Вера осмотрела платье, смахнула ниточку, прикинула на себя.

— Кто же тебе его выбирал? — не без напряжения спросила она.

— А как ты догадалась, что кто-то выбирал?! — усмехнулся Лобов.

— Догадаться нетрудно, — без тени сомнений проговорила Вера.

Они лежали в постели, когда Вера спросила:

— Ты встречался с ней?

— С кем?

— Не задавай глупых вопросов! С Кармен, конечно!..

Лобов не ответил. Вера снова уткнулась в книгу, но спустя несколько секунд обронила:

— Платье это можешь отнести в комиссионку или дари кому хочешь. Я его не надену!

Вся команда смотрела записанный на пленку матч «Эйндховен» «Реал».

— Проклятый жребий! — вздохнул Лопарев. — Ну, попались бы нам шведы или французы, так нет — опять эти чертовы испанцы!..

— Не ной! — оборвал его Барсуков. — Зато мы к их манере уже привыкли. Верно, ребята?

Но никто не отозвался. Лишь врач Гудовичев проронил:

— Носятся, как скаженные. Не иначе — наглотались или кольнулись.

Барсуков обернулся, срезал врача взглядом.

В этот момент Лобова попросили выйти в коридор. Перед ним стоял невысокий крепкий толстяк с приветливым лицом.

— Алексей Иванович? — вежливо осведомился он.

— Да.

— Вершинин Семен Петрович, следователь, — представился толстяк. — Мне бы поговорить с вами.

— Давайте через час. Матч хочу досмотреть. Мы ведь с «Реалом» попали... — кивнул Лобов на дверь, из-за которой доносился рев трибун.

— Это матч «Эйндховена» с «Реалом»?! — оживился Вершинин, заглядывая в щель двери.

— Да.

— А мне можно? — робко спросил он.

— Пожалуйста... — Лобов пожал плечами.

Они вернулись в зал как раз тогда, когда испанцы забили второй гол в ворота «Эйндховена». Лобов припал к экрану и на какое-то время забыл обо всем.

Потом они с Вершининым не спеша шли вдоль тренировочного поля.

Не понимаю, что тут такого страшного?! Вполне могут и вам на Центральном рынке дать сдачу фальшивыми деньгами. Вы что, каждую бумажку специально разглядываете? Я, например, просто кладу в карман, — Лобов говорил спокойно, с улыбкой, но был настороже — это чувствовалось.

— Безусловно, — охотно соглашался Вершинин, — все так и могло быть. Мне ведь только важно все проверить и доложить, — круглое лицо следователя сияло от удовольствия, что он беседует с известным футболистом и тот охотно готов обо всем рассказать.

Лобов с усмешкой разглядывал толстячка следователя: откуда такого откопали?!

— А гол, который вы забили, — потрясающий! — вдруг с жаром сказал Вершинин. — Вы знаете: я коллекционирую голы! Ради этого даже купил видеомагнитофон. Разные фильмы меня не интересуют. А голов уже записал около тысячи! Был бы я литератором — написал бы книгу о голах! Не хотите мою коллекцию посмотреть?

— Спасибо, с удовольствием. Как-нибудь при случае.

— Да-да-да! — тараторил Вершинин. — Итак, в ресторанчике на набережной вы чем расплачивались? Долларами?

— В каком ресторанчике? — удивился Лобов.

— Как в каком? — еще больше удивился Вершинин. — Вы же сами говорили испанскому инспектору, что на набережной заходили в разные ресторанчики. А он потом установил, что вы ужинали в ресторанчике «Шхуна Колумба». Кажется, так? Или «Шхуна «Мария», может быть, я запамятовал ?

— Да... — пробормотал Лобов.

— Но ведь там расплачивались, наверное, не вы? хитровато улыбался Вершинин. — Кармен расплачивалась, не так ли? Вы, конечно, сопротивлялись, но она настояла. Разве не так?

— Да... — выдавил из себя Лобов.

— Вам дали, как утверждает Веселов, две купюры по сто долларов. Значит, в магазине вы расплачивались сотенной купюрой. Ведь так?

— Да, — пробормотал Лобов.

— А теперь главный вопросик, на который я хочу услышать честный ответ: почему вы взяли вину на себя?

— Вину?! — не понял Лобов.

— Ну, просто будем выражаться так, будем выражаться так, — снова затараторил Вершинин, проявляя неукротимую прыть. — Я согласен, что вы можете не знать, чем отличаются фальшивые доллары от настоящих. Но ведь вы же знаете, что платили сотенной купюрой, а не двадцатидолларовой. Потому и спрашиваю, почему вы взяли это на себя?

— Да ведь тут все ясно, — вздохнул Лобов. — Вы бы посмотрели на Назмутдинова! Парень впервые выехал за рубеж. Он ведь у нас новичок. Перепугался насмерть. И правильно, что перепугался. У нас так запугивают заграницей... Его запросто могли в следующий раз вообще не выпустить. Ну а мне, как говорится, терять нечего...

— Значит, вы так подумали? — серьезно спросил Вершинин. — Назмутдинов, выходит, испугался, потому что у нас запугивают заграницей, да? А вам уже ничего не страшно?

— А чего мне бояться?.. — пожал плечами Лобов. — Меня пожурят, сделают внушение...

— А он ведь не испугался, хоть и такой запуганный, достать деньги и покупок сделать долларов на семьсот. Вы не подумали о том, где достал их Назмутдинов? Пятьсот долларов на дороге не валяются.

— Не знаю, Семен Петрович. А вы у него-то спрашивали?

Рашид Назмутдинов лишь с нынешнего сезона начал играть в «Полете», и поэтому собственной квартиры у него еще не было. Занимал он меньшую комнату в двухкомнатной квартире, которая называлась общежитием: в большей комнате жили два хоккеиста, не отличавшиеся, к слову, примерным поведением, отношения с ними у Рашида не складывались, и он был доволен, что футбольный и хоккейный календари не совпадали и что с соседями приходится встречаться крайне редко.

Вот и сегодня Рашид в одиночестве коротал время, осваивая новый «Панасоник». Когда раздался звонок в дверь, на телеэкране снова сражались «Эйндховен» и «Реал». Рашид открыл дверь: на пороге стоял Вершинин. Из прихожей следователь увидел, как мяч влетает в ворота голландцев.

— Потрясающе! — Вершинин, не дожидаясь приглашения, вошел в комнату, подвинул стул поближе к телевизору, поставил рядом портфель и уткнулся в экран.

Рашид недоуменно смотрел на гостя.

— Извините, вы к кому?

— Ах, я же вам не представился, — приподнимаясь, расплылся в улыбке Вершинин. — Семен Петрович Вершинин, так меня зовут. Следователь. Пятьсот с хвостиком? — Он кивнул на «Панасоник».

— Примерно, — озабоченно, без всякого удовольствия ответил Рашид.

— А давали всем по двести! — все с той же широкой улыбкой заметил Вершинин. — У кого попросили остальные денежки? Сознавайтесь, сознавайтесь, в ваших же интересах!..

— А в чем, собственно, дело?! — не понял Рашид.

— Да вот эти фальшивые купюры не дают нам покоя, уважаемый Рашид Исмаилович! Н-да-с!..

— Так ведь Лобов сознался, это его были, я-то тут при чем?!

— Сознался?!- повторил Вершинин уже без улыбки. — Это, увы, не аргумент! Итак, где и у кого вы заняли пятьсот долларов?

Рашид растерянно смотрел на Вершинина.

— Ну что? Будем молчать или... сознаваться? — Вершинин снова улыбнулся.

— Это мое дело! — отрезал Рашид.

Вершинин с сомнением покачал головой. На экране возникла острая ситуация, и он вновь прильнул к телевизору.

— Ладно, не хотите здесь отвечать, — вздохнул Вершинин, не отрываясь от экрана, — я вам выпишу повестку, завтра придете ко мне на службу, там и поговорим.

Все еще не отрываясь от экрана, он протянул руку к портфелю.

— Зачем же? Не надо. Давайте здесь, — испугался Рашид.

— Но вы же не хотите говорить?! — усмехнулся Вершинин, косясь на экран.

— Потому что не понимаю, при чем здесь я! — побледнев, заговорил Рашид. — У Лобова эти фальшивки оказались! У Лобова! А я ведь ни при чем! — выкрикнул он.

Теперь Вершинин жестко, внимательно посмотрел ему в лицо.

— Вы подумайте хорошенько обо всем, а завтра придете ко мне, — Вершинин снова протянул руку к портфелю.

— Нет, не надо, — оборвал его Рашид. — Деньги я занял у Бондаренко! Сначала мне пообещал Знобишин достать, а потом подошел Бондаренко и спросил: на хрена тебе надо и сколько? Я говорю: хочу видик купить, а сколько можно? Он говорит: сколько угодно, но условие такое — один к пяти. Я сперва не хотел брать, дорого вроде, а потом подумал, на видике неплохо получается, он ведь у нас с телевизором и за восемь уйти может, вот и согласился...

— Значит, вы должны Бондаренко две с половиной тысячи?

— Да... — кивнул Рашид. — Он уже подходил, спрашивал, когда отдам.

— В тех долларах были купюры по двадцать? — спросил Вершинин.

— Не помню... Да, были... Кажется, были... Я пересчитал, было ровно пятьсот, а купюры разные... Не помню...

— Ладно, до свидания. Если понадобитесь, вызовем, — сурово сказал Вершинин. — О нашем разговоре — никому! Поняли?!

— Да, — прошептал Рашид.

Проводив Вершинина, он уселся в кресло перед телевизором. «Эйн- дховен» наступал, но каждая контратака «Реала» таила в себе угрозу. Испанцы забили третий гол, Рашид не реагировал, он тупо смотрел на экран, уставившись в одну точку.

Снова раздался звонок в дверь. Рашид вздрогнул, пошел открывать.

На пороге стояли два крепких плечистых парня. Высокого звали Актер, крепыша — Бегунок.

— Привет, Рашид, мы от Барсукова! Давай зайдем! — скривив губы в усмешке, проговорил один из них.

Рашид, помедлив, пропустил их в комнату. Они вошли. Бегунок встал у двери.

— Что, раскололся, падла? — процедил Актер. Скуластое лицо, нос перебит, с горбинкой, глаза холодные, злые, руки в перчатках с шипами. Рашид перевел взгляд на крепыша, руки у того в таких же перчатках.

— Не понимаю... — пробормотал Рашид.

Актер приставил к горлу Рашида нож.

— Ты сказал ему, кто тебе дал деньги? Двинешься — прошью! — предупредил он. — Отвечай: да или нет? Ну?! Ну?! — Актер надавил ножом, и струйка крови поползла к шее.

— Да... — прохрипел Рашид.

Бандит убрал нож. С презрением посмотрел на Рашида.

— Тебя же предупреждали, скотина! — прошипел Бегунок.

— Нет, — крикнул Рашид, — не предупреждали, ничего не говорили, сказали только — что один к пяти.

— Хватит скулить, — оборвал Актер, пряча нож. — Запомни, если этот мент узнает, что мы приходили, я тебя собственными руками разрежу на кусочки и собакам скормлю! Схватил?!

— Да! — вытирая кровь, с готовностью согласился Рашид.

— Хорошенько зацементируй! — прошипел Бегунок.

Они ушли. Сбегая по лестнице, Актер спросил не без довольства:

— Ну как исполнено?

— Видишь ли, Актер, — ответил, снимая перчатки, Бегунок, — побольше достоинства и строгости, жесты должны быть скупее, особенно когда достаешь и прячешь нож. Этот, конечно, не просек, но все равно надо тоньше, понимаешь, мой милый?!

Тренировка подходила к концу, но все же еще не окончилась, когда Лобов, резко повернувшись, направился в раздевалку. — В чем дело, Лобов? — крикнул Барсуков.

— Устал! — не оглядываясь, бросил Лобов.

— Я приказываю тебе вернуться! — У Барсукова от гнева исказилось лицо. — Немедленно вернись! Лобов!

Лобов даже не оглянулся, уходя с поля.

У ворот стадиона Лобов столкнулся с Вершининым.

— А я вас поджидаю, Алексей Иваныч! — радостно улыбался Вершинин. — Хотите, подвезу?! — Он кивнул на стоящие неподалеку «Жигули». — А где ваша «четверка»?

Лобов удивленно посмотрел на Вершинина.

— Откуда знаю?- сиял Вершинин. — О своих кумирах болельщики знают все! — садясь в машину, уже без умолку говорил он. — А вы — мой кумир! — Когда Лобов, забросив адидасовскую сумку на заднее сиденье, сел рядом, Вершинин безо всякого перехода сказал: — А деньги Назмутдинову дал Бондаренко!..

— Вот как?! - удивился Лобов. — Когда я попросил, он отказал...

— Вы что, тоже просили у него? — трогая машину с места, спросил Вершинин.

— Да, для Рашида...

— Откуда же у Бондаренко столько валюты? Сам купил долларов на семьсот барахла, Рашиду пятьсот отвалил... Уже тысяча набирается... — вздохнул Вершинин. — Откуда?!

— Это вообще больной вопрос, Семен Петрович, — махнул рукой Лобов. — Иностранцам за победу над нами всегда заплатят в несколько раз больше, чем нам, — даже если наши рубли пересчитывать по курсу. На коммерческих турнирах вообще чуть ли не все деньги отбирают. После чемпионата Европы в ФРГ наши ребята получили, правда, приличные деньги—впервые в жизни, кстати. Я уже лет десять участвую в международных матчах, а в сборную как раз и не попал, чтоб заработать напоследок. Но не во мне дело, конечно. Я-то не жалуюсь, тем более — в «Барселону» вроде отпускают. Но раньше вообще смех: получали гроши — если там кормят, значит, называлось — на тридцать процентов едем, на кока-колу едва хватало. Хоть, как турист, консервы с собой бери, но на консервах многого не наиграешь. А то еще витаминами так называемыми пичкали. Допингами. Победа любой ценой! Сейчас как будто запретили, но втихаря продолжается, — Лобов несколько секунд помолчал. — Впервые я с Барсуковым повздорил, когда отказался эти витамины потреблять. Посмотрел, как у нашего знаменитого гребца ребенок ненормальный родился, а у штангиста одного вообще трагедия с этим делом... Словом, отказался. Он стерпел. А если б выгнал меня?! С нуля жизнь начинать?! Поэтому ребята и фарцуют, и химичат, и доллары достают! Не их надо ловить, а всю нашу систему спортивную менять! Си-сте-му! И платить сколько зарабатываем!

Вершинин внимательно посмотрел на него.

— Раз уж такой разговор зашел, Алексей Иваныч, то и я вас спросить хочу. Разве плохо у нас спортсмены живут? Квартиры хорошие, машины почти у всех, заработки — в рублях по крайней мере — приличные. А вы не задумывались о людях других профессий? Я ведь тоже получаю раз в десять меньше, чем, скажем, тот испанский инспектор, да и любой другой западный сыщик моей квалификации. А журналисты наши? Спортивные хотя бы! Или инженеры? По сравнению с западными коллегами, а?

— Могу возразить, Семен Петрович. Потому что не раз думал об этом. Есть правда в ваших словах, не спорю. Но ведь инженер наш или журналист лицом к лицу с западными коллегами не соперничают, встык не идут — плечо в плечо, по ногам друг друга не бьют, и от того, победят в очной схватке или нет, их здоровье, судьба и жизнь не зависят. Могу и еще кое-что вам возразить, да стоит ли. Говорю ведь только про спортивную нашу систему, а уже остальное, наверное, можно и без совета с футболистами решать, а?

— Решим, конечно решим, — усмехнулся Вершинин. — Потруднее это решить, чем с Госкомспортом разобраться — что верно, то верно. Но решим. Только в данной, конкретной ситуации все посложнее, чем вы думаете, — Вершинин тоже помолчал несколько секунд. — Этим делом уже давно Интерпол занимается. Года три назад стали появляться фальшивые купюры в Европе, причем доллары и в самых разных странах... Так вот, те и эти доллары, что обнаружены у Назмутдинова, вышли из-под одного станочка. И сейчас важно установить, как они попали к Бондаренко. Он на тренировке был?

— Конечно, — ответил Лобов.

— Может быть, и ему подсунули, все бывает. Фарцовкой он давно занимается, это известно, а вот... — Вершинин не договорил, умолк. — Куда вас, Алексей Иваныч?

— Мне к Центральному телеграфу, — попросил Лобов.

В кабине для международных переговоров было душно. Алексей взмок еще и от того, что слышно плохо и надо кричать в трубку. Слышал он только одно слово Кармен: «Лешенька, Лешенька!..» А сам кричал и никак не мог докричаться.

— Я завтра позвоню! Слышишь, позвоню завтра!

— Лешенька! Я тебя не слышу! — кричала Кармен. — Лешенька!..

— Але! Але!

— Лешенька!..

Он повесил трубку и несколько секунд стоял у аппарата, пока в стекло кабины не постучали.

Проходя через зал, сквозь людской поток, Лобов вдруг услышал знакомый голос и обернулся. Спиной к нему, в такой же кабинке для международных переговоров, стоял Знобишин в неизменной зелено-красной клетчатой куртке. Ему тоже приходилось говорить громко, но говорил он по-английски — его рокочущий баритон доносился едва ли не до середины зала. Лобов в растерянности постоял несколько секунд, потом его толкнули, и пришлось выбираться из зала.

Выйдя на улицу, он сразу увидел вишневые «Жигули» Знобишина. Неожиданно подъехало такси, остановилось перед Лобовым, из такси вылез толстяк, и шофер, опуская козырек, раздраженно бросил: «В парк!» Лобов медлил: то ли пройти мимо, то ли спросить шофера, не по пути ли парк. Он растерянно стоял, держась за дверцу, пока не выглянул шофер.

— Ты оглох, что ли?! — выкрикнул шофер, но, узнав Лобова, расплылся в улыбке. — Алексей Лобов?! Садись!

Лобов сел и, захлопнув дверцу, заметил Знобишина, спешащего к своим «Жигулям».

— Куда прикажешь? — спросил, все еще улыбаясь, шофер.

— Если можно, вон за теми «Жигулями». Это парень из нашей команды. Олег Знобишин.

— Точно! — приглядевшись, радостно подтвердил шофер. — У вас с ним здорово все ладится! Гол ты в Испании забил потрясающий! Даже жена с сыном обалдели! Можно я им от тебя привет передам?

— Передайте, — кивнул Лобов.

Знобишин свернул на улицу Герцена, поднялся до Никитских ворот, миновал один светофор, а на втором свернул налево на улицу Палиашвили.

— В нашу стекляшку, смотри-ка... — удивился шофер, сворачивая вслед за «Жигулями».

Когда они подъехали, Знобишин уже выходил из машины.

— Чуть дальше проедем, — попросил Лобов, — и я выйду.

Такси остановилось. Лобов расплатился.

— Так я скажу, что мы познакомились? — спросил шофер.

— Конечно, и привет передайте.

Подойдя поближе к кафе, Лобов через стеклянную стену увидел Бондаренко. С ним за столиком уже сидел Знобишин. Бондаренко ел, а Знобишин что-то объяснял, разводя руками. Потом Знобишин вытащил из кармана пакет, передал Бондаренко.

На другой стороне улицы, чуть заехав на тротуар, стояли серые «Жигули». В машине сидели Актер и Бегунок.

— Ну-ка, Актер, посмотри, — хрипло проговорил Бегунок.

— Это еще кто такой? — прильнув к стеклу, удивился Актер.

— Лобов, — ответил Бегунок.

— Наш любимый форвард?! — пропел Актер. — Как он внимательно наблюдает за моим подопечным! К чему бы это?

Лобов будто почувствовал на себе эти взгляды, обернулся и внимательно посмотрел на серые «Жигули». Актер даже отпрянул от окна. Но Лобов отвернулся и вновь стал наблюдать за своими одноклубниками.

— Кажется, этот форвард засек нас, — промычал Актер. — Давай отъедем, подождем на углу Герцена.

— Тихо! — оборвал Актера Бегунок.

Из кафе вышел Знобишин, сел в свои «Жигули» и уехал. Лобов снова обернулся в сторону серых «Жигулей», взглянул на номер — Т16-16ММ.

— Он засек и номер! — хмыкнул Актер.

— Ну и отлично! — откликнулся довольный Бегунок.

Вышел Бондаренко. Не спеша подошел к своей белой «Волге», медленно открыл дверцу, уселся за руль и так же медленно поехал в сторону улицы Герцена. За ним тронулись и серые «Жигули».

Лобов смотрел им вслед. Кто-то тронул его за плечо. Лобов вздрогнул, побледнел, обернулся. Перед ним стоял пожилой грузин в кепке.

— Извини, дара-гой. Не подскажешь, как пройти к гастроному «Арбат»? — вытирая лицо платком, спросил грузин.

— Эту кассету мне дали, чтоб познакомиться с «Барселоной», — сказал Алексей сыну, включая видеомагнитофон. — Видишь, Юрок, это наши знакомые из «Эспальола», а вот эти — барселонцы, мои будущие партнеры. Так что — изучай!

— А ты не будешь? — спросил Юра.

— Да я уж три раза эту кассету смотрел. Пойду спать. Ты смотри, пока не надоест, — как они сыграли, не скажу, — а потом выключишь.

Вера на кухне переводила статью из американского журнала.

— Ты что, уже спать?! — удивилась она.

— Устал. Завтра с утра на базу, там тренировка... Хочу почитать немного...

— Ты что-то увлекся чтением... — в ее голосе звучала ирония.

— Бывает... — отозвался Алексей и пошел в спальню.

Вера отодвинула работу и пошла за ним. Молча следила, как он укладывался, потом подошла, присела на кровать.

— Поклянись сыном, что у тебя ничего с ней не было! — потребовала она.

— Что за глупости! — рассердился Алексей. — Поклянись сыном, поклянись дочерью! Хватит блажить!

— А почему бы тебе не поклясться?! Почему, если у тебя действительно ничего с ней не было?! Почему?!

— Это унизительно! Как ты не понимаешь? — вскричал он.

— Тише, не кричи! — оборвала она. — А то, что ты приехал и не спишь со мной — это не унизительно?! — Вера отвернулась и заплакала.

— Алексей положил на тумбочку «Новый мир», сел на кровати.

— Ну, пойми. Я измотан вконец, да и голова забита другим, — он помолчал. — Юрка разве не говорил тебе: я дал согласие поиграть за испанский клуб, и мне вроде бы...

— Как за испанский клуб?.. В Испании?..

Вера встрепенулась, слезы мгновенно высохли.

— Да... Контракт на два года. Это же очень почетно... И материально... выгодно... — бормотал он.

— Значит, ты нас бросаешь?.. — прошептала она.

— Почему бросаю?! — рассердился Алексей. — Это же всего на два года. И потом до конца дней нам не придется копейки считать. И потом — я же буду приезжать. В контракте предусмотрено. Редко, но буду вырываться...

— Не надо вырываться! — взяв себя в руки и поднявшись, сказала Вера. — Если ты уедешь — к нам можешь не возвращаться! Можешь остаться у своей испанской подруги, где угодно! Ловко придумано! За испанский клуб ему надо поиграть?! Кому ты там нужен — в тридцать-то лет! У испанцев своих игроков не хватает?! Первая любовь разгорелась?! Правильно французы говорят: всегда возвращаются к своей первой любви?! Что же она за тебя раньше-то не пошла?! — Вера снова заплакала, вытащила платок. — Все мне на работе завидуют: какой у тебя муж, какой у тебя муж знаменитый! А у меня нет мужа! Нет!.. Боже, и двое детей — сироты!.. Я как чувствовала! Чувствовала! — Вера закрыла лицо руками и выбежала из спальни.

Алексей неподвижно сидел на кровати.

Утром, когда он, побрившись, вышел из ванной, Вера обняла его в прихожей: она уже успела накраситься, но даже сквозь максфакторовские тени и тон проступала трагическая скорбность.

— Не знаю, может быть, я все придумала, тут еще на работе неприятности, и я так драматично все воспринимаю... — она погладила его по щеке. — Ты действительно просто устал?..

— Да, — сказал Алексей. — Да. Очень.

Вера облегченно вздохнула. Посмотрела на часы.

— Ой, уже опаздываю! Я сегодня тоже возьму машину? А? Знаю, что тебе на базу, что сегодня твой день...

— Бери, — сказал Алексей.

— Ребят я отправила, Юрка поел с аппетитом, а Машка — так, поклевала, я — только кофе, — Вера говорила быстро, лишь бы что-то говорить, — там еще осталось, ты подогрей, а вечером давай Гену с Лидкой пригласим, давно гостей не было, я приготовлю что-нибудь?!

Алексей кивнул. Вера улыбнулась ему.

— Поцелуй меня, — попросила она.

Он поцеловал ее в щеку. Она вздохнула, повеселела и ушла. Он подошел к окну в кухне. Видел, как она выбежала из подъезда, помахала ему рукой, села в машину, отъехала.

В этот раз тренировался Лобов с желанием, с настроением. Он вообще больше любил тренировки на загородной базе команды, чем на московском стадионе. И уже давно предпочитал «садиться на сбор» перед матчем пораньше, чего так не любят молодые: сколько всегда бывает споров, а то и конфликтов с тренерами, которые обычно стремятся собрать команду на базе пораньше, во избежание всяческих недоразумений с режимом. Лобов в таких спорах не участвовал и в молодости: еще юным дублером полюбил он эти дни на базе, когда ничто не отвлекает от футбола и от книги.

Сегодня даже Барсуков заметил, с каким настроем работает Лобов.

— Не зря я ему мозги вправил, — сказал он Лопареву. — Теперь придется то же самое сделать Бондаренко и Знобишину. Пойди-ка позвони по домам, куда они задевались? По полтиннику оштрафуем, это ясно. Но надо найти их, чтоб к обеду были. И собрание проведем, я этот прогул им не спущу.

— О'кей! — откликнулся Лопарев и поспешил в дом.

На последней разгрузочной пробежке Лобов оказался рядом с Назмутдиновым.

— Не знаешь, почему Бондаренко и Знобишина нет? — спросил он на бегу Рашида.

— Откуда мне знать?!

— А ты расплатился за Барселону?

— Нет еще. Отец обещал прислать переводом, да чего-то задерживает.

Когда футболисты шли с поля к дому, в ворота въехала черная «Волга». Из нее вышел Веселов, и Барсуков поспешил ему навстречу.

— Лобов! Алексей Иваныч! Как помоешься, загляни к нам, — крикнул Веселов. — Дело есть!

— Загляну, — кивнул Лобов.

После душевой, переодевшись, он столкнулся в дверях тренерской с выбегавшим оттуда Лопаревым.

— Не отвечает телефон ни у Бондаренко, ни у Знобишина, — успел сказать ему Лопарев, — помчусь в город искать их.

Едва Лобов вошел в тренерскую, Веселов сообщил ему:

— Ну, что сказать тебе, центрфорвард, дела твои отличные, документы на тебя мы уже подготовили, в Мадриде перед матчем с «Реалом» проведем окончательные переговоры с владельцами «Барселоны», так что считай, все в порядке. Но уж с «Реалом» оба матча отыграй на совесть. В твоих же собственных интересах: теперь барселонцы с тебя глаз спускать не будут, как говорится, твое благосостояние в твоих собственных руках, а точнее — ногах! — Веселов засмеялся, такой удачной показалась ему собственная шутка.

— Я всю жизнь старался играть на совесть, — спокойно ответил Лобов и посмотрел на Барсукова, как бы ожидая от тренера подтверждения. Тот хотел что-то сказать, но в эту минуту зазвонил телефон, и Барсуков взял трубку.

— Да, слушаю, Барсуков. Что-что?

— Может, кто-то из этих прогульщиков объявился?! — сказал, обращаясь к Лобову, Веселов. — Не знаешь, Алексей Иваныч, куда они могли закатиться?

— Не знаю, — ответил Лобов. — Я и не знал, что они в одной компании гуляют.

— Холостяк холостяка видит издалека, — Веселов снова засмеялся, полагая, что вновь удачно пошутил.

Барсуков положил трубку и сидел неподвижно. Веселов и Лобов вопросительно смотрели на него. Улыбка медленно сползла с лица Веселова. По виду тренера нетрудно было понять, что произошло нечто серьезное.

Барсуков медленно встал и подошел к Лобову. Положил руки ему на плечи и крепко сдавил их.

— Алексей Иваныч, Лешенька, крепись. Жена твоя... Вера разбилась... на машине...

Был уже поздний вечер, когда из операционной вышел врач. Лобов ждал его в коридоре. Врачу дали на ходу прикурить, и он в сопровождении ассистента подошел к Лобову. Развел руками, тяжело вздохнул.

— Сделали все, что могли. Но поздно... поздно ее привезли. Мне сказали, у вас двое детей. Сейчас вы обязаны думать о них. Поймите меня правильно.

Врач и ассистент ушли. Лобов застыл, не в силах сдвинуться с места. Потом неловко повернулся и, ссутулясь, пошел по коридору.

На крыльце его встретил Вершинин.

— Что там? — спросил он.

Лобов опустил голову.

— Держись, Леша... — Вершинин взял его за локоть. Поедем домой, ребята ведь ждут.

В машине Вершинин протянул ему таблетки.

— Это полезно, проглоти сразу.

Лобов машинально взял таблетки, проглотил.

— Как это случилось? Вы ведь знаете, конечно, — спросил он после долгого молчания, когда машина уже выехала из больничного двора.

— Протек тормозной шланг, и тормоз провалился. Скорость была шестьдесят. Когда она поняла, что не сможет затормозить, направила машину на КамАЗ, чтоб никого не сбить... До этого тормоза были в порядке? — спросил Вершинин.

— По-моему да... Я уж давно не ездил, хотя...

— Когда последний раз?

— Позавчера... На стадион заезжал. За зарплатой. А до этого долго не ездил. Сегодня собирался... на базу... Но утром Вера попросила... и я на автобусе... со всеми...

— А на базу ты обычно ездил на своей машине?

— Всегда. Вера знала. Но вчера мы с ней поссорились, и сегодня, когда она попросила...

— Обнаружилось, что техосмотр ты еще не проходил.

— Весной никогда не получается. Сплошные поездки, сборы, я обычно в конце лета... А тут Вера права получила. Она сама все собиралась съездить в ГАИ...

— Видишь ли, — после паузы проговорил нерешительно Вершинин, — есть у нас подозрение, что шланг протек не сам по себе. Видимо, кто-то захотел, чтобы это произошло, а значит, знал, что на базу ты всегда ездишь на своей машине. И этот кто-то решил от тебя избавиться...

Лобов молчал.

— Мне кажется, — неожиданно сказал Вершинин, — что ты мне чего-то не рассказал. Ты что-то знаешь, но не хочешь говорить. Так или нет?

Они уже подъехали к дому. Лобов молчал.

— Извини, — сказал Вершинин, — понимаю, что тебе сейчас не до разговоров. Дети еще не знают?! Может быть, мне пойти с тобой?

Лобов отрицательно покачал головой. Вышел из машины.

— Я тебе завтра позвоню, — сказал Вершинин в открытое окно и уехал.

Лобов уже вошел в подъезд, когда что-то заставило его оглянуться. На другой стороне улицы стоял рослый парень в спортивной куртке. Какое-то напряжение угадывалось в его фигуре. Он делал вид, что ждет кого-то, но как только увидел, что Лобов смотрит на него, пошел по тротуару—не торопясь, но с некой нервозностью, будто вот-вот побежит.

Лобов взбежал на третий этаж, открыл дверь, прошел на кухню и выглянул в окно — утром он так же смотрел в это окно и видел, как Вера помахала ему рукой. Но теперь напротив подъезда стоял парень в спортивной куртке и смотрел вверх — прямо на окна квартиры Лобова. Алексей шарахнулся в сторону от окна.

В кухне стояла Маша.

— А где мама? — спросила она.

— Она уехала в командировку, — неожиданно для самого себя нашелся Алексей.

— Куда? — удивилась Маша.

— Недалеко, в область. А Юра где?

— Он у себя в комнате.

Алексей заглянул к сыну. Тот сидел в наушниках, слушая музыку.

— Давайте ужинать, — сказал Алексей.

Потом Маша мыла посуду, Юра в наушниках ушел к себе, а Алексей сидел за кухонным столом, глядя в одну точку. Маша с тревогой посматривала на него, продолжая хозяйничать.

— Я пойду лягу, — проговорил он. Встал и незаметно для дочери выглянул в окно; парень все еще стоял на том же месте.

Алексей прошел в спальню, не раздеваясь, прилег на кровать. Потом вдруг резко вскочил, подошел к окну. Парень стоял, как на посту. Алексей снова лег на кровать.

От ветерка, проникающего в форточку, слегка раскачивалась штора. Алексей завороженно смотрел на нее.

Темно. Тихо.

Вдруг входная дверь бесшумно подалась и стала открываться, но ее задержала цепочка. В щель проник огромный тесак. Взмах — и цепочка разлетелась на куски...

Восковая маска закрывала лицо неизвестного. Он направился в большую комнату. Из своей неожиданно выскочила Маша. Но тут же упала, сраженная ударом тесака. Кровь брызнула на белую скатерть, которая покрывала стол.

Убийца прошел в комнату Юры. Послышался слабый вскрик.

Алексей открыл глаза. Было тихо. Лишь по-прежнему покачивалась тюлевая штора от ветерка, проникающего в форточку.

Алексей приподнялся, сел на постели. Неожиданно дверь в спальню со скрипом отворилась. На пороге с окровавленным тесаком стоял убийца. Он двинулся на Алексея, замахнулся, ударил, но Алексею удалось увернуться, и тесак вонзился в кровать.

Алексей ударил убийцу сверху по голове, и тот обмяк, застыл на кровати. Алексей подошел к убийце, перевернул его и в ужасе отпрянул. Перед ним лежал Барсуков. Неожиданно Барсуков открыл глаза, захохотал, кинулся на Алексея и стал душить его. Алексей сопротивлялся, как мог, но Барсуков все сильнее и сильнее сжимал его в железных объятиях. Алексей захрипел, заметался по кровати, силясь сбросить с себя Барсукова...

— Папа! Папа! — раздался голос дочери.

Алексей открыл глаза. Маша стояла около кровати, испуганно глядя на него.

— Ты так стонал, метался по кровати, — тихо проговорила она

— А где мама? — машинально спросил Алексей: вдруг вспыхнула надежда, что и все... все предшествовавшее тоже окажется кошмарным сном.

Маша несколько секунд растерянно смотрела на отца.

— Ты же сам сказал, что она...

— Да-да. Извини, я забыл...

— Ты разденься... У тебя же завтра тренировка, — сказала дочь

Маша вышла из комнаты, столкнувшись в дверях с Юрой.

Сын долго смотрел на отца, который с трудом поднялся с кровати и нерешительно стянул с себя рубашку. Наконец Юра спросил:

— Папа, что случилось?

— Что случилось?! — повторил Алексей.

— С мамой что-то случилось? Она разбилась? — в упор спросил Юра.

— Откуда ты взял?! — крикнул Алексей.

— Машины нет... и я... я чувствую... — тихо ответил сын.

Алексей стоял неподвижно перед Юрой, не зная, что ему ответить.

Не выдержал, подошел к сыну, обнял его.

— Да... — прошептал он.

Маша стояла у двери и все слышала. В первую секунду она не могла выговорить ни слова, потом губы у нее задрожали, она отчаянно замотала головой.

— Нет! — прошептала она.

Давай не будем пока ничего говорить Маше, — шептал в спальне сыну Алексей, гладя его по голове и прижимая к себе.

— Папочка! — Маша ворвалась в спальню, кинулась к отцу. — Это неправда! Скажи, что это неправда! Папочка!..

Алексей обнял и ее. Он прижал к себе обоих детей, словно желая защитить от всех грядущих напастей. Дети плакали, уткнувшись ему в грудь. И он плакал, глядя поверх их голов на тюлевую штору, которая покачивалась от ветерка, проникающего через форточку.

Зеркало в прихожей квартиры Лобова было затянуто черной тканью. Из большой комнаты все вынесли, посредине стоял на столе гроб. Лицо Веры припудрили, затонировали. Казалось, она спала в обрамлении роз, уложенных вокруг головы.

Алексей сидел в комнате один. Из кухни зашла теща в черном платке.

— Ты еще посидишь?.. — тихо спросила она.

Алексей кивнул.

— Я до аптеки дойду... С Юрочкой...

Алексей снова кивнул. Теща ушла.

Он смотрел, не отрываясь, на застывшее лицо жены — суровое, непреклонное даже в этот смертный час.

Комок подкатил к горлу, схватили спазмы, и он прикрыл рот платком. Поднялся, вышел в ванную. Зашумела вода.

Алексей сидел на краю ванной с полотенцем в руках, когда зазвонил телефон. Алексей вздрогнул, несколько секунд сидел неподвижно, потом прошел на кухню, взял трубку.

— Слушаю, — еле выговорил он.

— Слушай и наматывай на ус, форвард! — прохрипел голос в трубке. — Все, что ты видел в стекляшке и около нее, — ничего этого не было! Схватил?

Алексей молчал.

— Ты рассказал Вершинину, что было в стекляшке? — грозно хрипел голос. — Рассказал или нет?

— Нет... — выдавил из себя Алексей.

— То-то же! голос в трубке зло усмехнулся. — Слушай и запоминай: протреплешься — лишишься и поскребышей! По жене, надо полагать, ты не очень-то убиваешься, — голос снова усмехнулся. — А за машину страховку получишь! Ты схватил или нет?

— Да, — механически произнес Алексей.

— В общем, я все сказал! Не суй нос, куда не следует и подумай о детях! Будешь паинькой — никого не тронем! А не отступишься, форвард, — заплатишь за все! Схватил?

— Да, — прошептал Алексей.

— О'кей! — буркнул голос.

Трубку бросили. Звонили, видимо, из автомата, звук был далекий, глухой.

Кажется, Алексей уже слышал это «о'кей», эту интонацию. Где, когда?.. Он вытер пот со лба, положил трубку. Несколько секунд соображал, что делать, схватился было за телефон, стал набирать номер, но тотчас бросил трубку.

На кухонном столе стояло молоко, бутерброды с колбасой. Он налил в чашку молока, взял бутерброд, пил молоко, сосредоточенно и лихорадочно о чем-то размышляя.

Улица за окном была пуста, уже горели фонари, и капли дождя серебрились в их свете.

Он не слышал, как вернулись теща и Юра. Сын сразу прошел к себе в комнату, а теща заглянула в кухню.

— Ты бы разделся, Лешенька, и поел как следует, — тихо сказала она.

— Да-да, — закивал он. — Я ненадолго. Скоро вернусь.

На улице он остановил такси и объяснил шоферу, куда ехать.

Дверь Лобову открыла старушка и долго смотрела на него, силясь узнать.

— Мне к Семену Петровичу, — сказал он.

Старушка внимательно посмотрела на него и ушла, ничего не ответив.

Послышался шорох, легкий шум, потом тихий голос:

— Что-то я его раньше не видела, а лицо почему-то знакомое... Появился Вершинин. Увидев Лобова, улыбнулся, но не так широко и радостно, как обычно, а много сдержанней.

— Рад, очень рад! — заговорил он. — А я вот своей коллекцией занимаюсь — мексиканские голы смотрю и восхищаюсь.

Из комнаты доносился шум трибун и голос телекомментатора. Когда они вошли в комнату, Вершинин убавил звук.

— Может быть, чайку? — предложил он.

— Нет-нет, — остановил Вершинина Лобов. — У меня к вам просьба. Нельзя ли узнать, кому принадлежит машина «Жигули» номер Т16-16ММ?

— Т16-16ММ?.. — повторил Вершинин. — Сейчас узнаем. — Он взял трубку, набрал номер. — Миша, это я! Узнай быстренько, кому принадлежат «Жигули» номер Т16-16ММ. Да. И перезвони, я дома, Вершинин положил трубку. — Садись, Алексей Иваныч, на тебе лица нет.

Лобов выглянул на улицу. За окном сеял дождь.

— Дождь уже... — пробормотал он.

Холодный дождь скользил по витринам магазинов, размывая свет и цвет, образуя яркие красочные пятна.

— Он здесь уже, у следователя, — докладывал из телефонной будки Бегунок, — минут десять как пришел...

Тот, с кем разговаривал Бегунок, стоял в тренерской комнате на базе команды «Полет». В приоткрывшуюся щель видна лишь тень говорившего на стене да кубки в стеклянных стеллажах.

— Проследи, когда он выйдет... только осторожно, — приказал человек из тренерской комнаты.

В стекло кабины телефона-автомата уже стучала нетерпеливая старушка.

— Понял, прослежу! — Бегунок недовольно обернулся и сердито посмотрел на старушку. — Все, я пошел!

Лобов сидел за столом в квартире Вершинина. Они пили чай.

— Почему же ты раньше мне все не рассказал? — спросил Вершинин.

— Не знаю. Сперва убедил себя, что не следует придавать этому значения. Потом... не знаю, — вздохнул Лобов.

— А то, что на сбор не явились Бондаренко и Знобишин, тебя не удивило?

— Так это у них не впервой! — искренне пожал плечами Лобов.

И тут зазвонил телефон. Лобов вздрогнул. Вершинин взял трубку.

— Да?.. Вот как?! Спасибо, Миша, — следователь положил трубку и после секундной паузы сказал: — Этот номер принадлежит машине Барсукова.

Лобов онемел.

Из кафе Дворца спорта, где проходили поминки, Лобов вышел последним. Теща увела детей раньше, друзья предлагали Алексею отвезти его домой, но он отказался, намереваясь пойти пешком.

На стоянке возле кафе он увидел лишь одну машину со знакомым номером Т16-16ММ и Барсукова, который ждал его и пошел навстречу.

— Леша, я понимаю, тебе надо побыть одному. Но видишь ли, какое дело... — Барсуков нахмурился, — Лопарев так и не нашел Бондаренко. Ветрогон Знобишин обнаружился, ночевал где-то за городом у очередной зазнобы, проспал, опоздал на электричку и тому подобное вранье. Но божится, что с Бондаренко не виделся. А у того телефон не отвечает, дверь на звонки не открывает... — В голосе Барсукова звучала растерянность.

— А эти слухи, насчет перехода в «Днепр»?

— Да... слухов много. Но не попрется же он туда в самом начале сезона, да еще перед Мадридом?! — Барсуков вздохнул.

— А в милицию не обращались? — спросил Лобов.

— Не-ет. Он ведь с женой в ссоре. Она взяла сына и уехала к родителям в деревню. Вчера мы достали адрес, послали телеграмму. Такую вежливую, осторожную, чтобы не оглоушить... Он со мной не раз говорил о переходе. Заработать хочет. У нас с ним отношения, в общем- то, нормальные были. Да вот жена против меня настроена. Все время болтала, что я заработать мешаю и квартиру не даю. Ну, у него однокомнатная, а их трое. Я бы дал, да ведь все о переходе твердит. И как мне тогда перед начальством выглядеть? — Барсуков открыл дверцу машины. — Садись, поедем, чего стоять?!

Они сели.

— Дети с тещей останутся? — вдруг спросил Барсуков.

— Да, — механически ответил Лобов и тотчас застыл, замер в испуге, облизнул сухие губы, взглянул на Барсукова. Тот молчал, глядя перед собой и раздумывая о своем.

— Ну и вот, — вздохнул Барсуков. — А меня уже Рашид за горло берет. Его в ЦСКА сманивают этой самой квартирой. Я и решить не могу, кто из них нам сейчас важнее, кому первому квартиру делать?! Говорю Бондаренкам: поживите пока, до конца сезона... Так вот и рас-сорились. Тем более что Лопарев — сам знаешь — дольше всех квартиру ждет, я и ему обещал. По чести-то Лопареву надо первому давать...

— Это правильно, — кивнул Лобов.

— Вот видишь! Ты меня понимаешь, — Барсуков снова вздохнул, вытер пот со лба. — Ну, что? Съездим к нему? Чего-то у меня на сердце тревожно... Вот... — Барсуков завел мотор.

— Что же ехать, если дома никого нег?! — пожал плечами Лобов.

— У меня вообще-то ключи есть... — смутившись, проговорил Барсуков, доставая ключи из кармана. — Когда Лида уехала, я у него попросил. Однажды... встретиться тут надо было... забыл отдать, а Лопареву не хотел... Да и признаваться не хотел, что квартирой игрока пользовался... Понимаешь меня?

Лобов ничего не ответил.

Они поднялись на третий этаж панельной девятиэтажки, позвонили в дверь, но им никто не ответил.

Барсуков достал ключ, стал открывать.

— Одному, знаешь, не хотелось ехать, — проговорил он.

Руки Барсукова дрожали, когда он открывал дверь.

Они вошли в прихожую. Барсуков заглянул на кухню, потом открыл дверь в комнату.

Тахта помещалась за огромным шкафом, который перегораживал комнату пополам. Барсуков заглянул за шкаф и остановился как вкопанный.

Бондаренко лежал на тахте. Если бы не почерневшее лицо, можно было подумать, что он на минутку прилег и заснул, настолько естественной была его поза.

Они снова ехали в машине Барсукова.

— Какой ужас, какой ужас! — говорил Барсуков. — Хорошо, что хоть нас с тобой отпустили! Они там небось всю ночь проторчат. Слушай, — голос Барсукова неожиданно стал твердым, тренерским, — если ты раздумаешь в «Барселону» переходить, я буду рад за наш «По-лет», года три еще можем вместе поработать. И квартиру тебе поменяем. Представляю, как тебе тяжело там будет без Веры, а?

Лобов молчал.

Барсуков прокашлялся и снова заговорил:

— Хотя, конечно, тебе есть резон в «Барселону». Особенно теперь... А дети с тещей останутся, да?! Как же они-то все перенесли, бедняжки?! Я уж, кажется, чего только не насмотрелся, а все еще не могу в себя прийти. Слушай, а почему, интересно, сам Вершинин не приехал, когда мы позвонили?

— Не знаю.

— И что он про все это думает? — заискивающе спросил Барсуков.

— Не знаю, — повторил Лобов. — Он со мной не делится.

— Да-а. Попали мы в заварушку. Тебе, кажется, направо?

— Не надо. Я здесь сойду.

Они ехали по набережной, и Барсуков удивленно взглянул на Лобова.

— Чего ты? Я тебя до самого дома...

— Нет, не надо, — твердо сказал Лобов. — Пройтись хочу.

Барсуков затормозил. Лобов вышел из машины.

— Ну, давай. И чтоб все было «о'кей», как говорит наш Лопарев! — Барсуков улыбнулся и, склонившись на сиденье, где только что рядом с ним сидел Лобов, протянул руку.

Услышав «о'кей», Лобов вздрогнул, но все-таки наклонился и пожал руку Барсукову.

Тот захлопнул дверцу, помахал Лобову рукой и уехал.

Лобов долго смотрел вслед машине с номером Т16-16ММ.

Из дома он первым делом позвонил теще.

— Юра?.. Привет... Да, еще заехал по делу, а потом прошелся. Как вы там? Маша как? Уже спит? Делает вид... Понятно... Юра-Юрочка, ты ведь мужчина, правда? Да, спасибо... Не беспокойся... Постарайся заснуть. До завтра...

Алексей положил трубку, набрал побольше воздуха, заморгал: душили слезы. Он походил по комнате, размахивая руками, словно прогоняя кого-то невидимого. Свет в комнате он так и не зажег, только в прихожей. Неожиданно раздался телефонный звонок. Алексей вздрогнул, снял трубку.

— Опять вчера бегал к Вершинину?! — прохрипел голос. — О чем докладывал? Небось о стекляшке раззвонил?!

Алексей не мог выговорить ни слова.

— Я же тебя предупреждал, — тяжело дышал голос. — За все заплатишь! Детей пожалей, фраер! О чем говорил следователю?

— Он сам меня вызвал, спрашивал о Бондаренко... — пробормотал Алексей.

— Запомни, мы следим за каждым твоим шагом! За каждым!

Трубка ухнула, пошли гудки. Алексей постоял, сжав кулаки, набычившись, словно собираясь кого-то ударить. Постоял несколько секунд, подошел к окну. Внизу напротив его окон болтался все тот же парень в куртке. Лобов заметил, что куртка адидасовская, из тех, что выдавали им в прошлом году. И кроссовки тоже из их экипировки. Лобов усмехнулся, вышел из квартиры, спустился по лестнице на первый этаж, позвонил в одну из квартир. Дверь открыл высокий парень в спортивном костюме. Увидев Лобова, он робко и сочувственно улыбнулся.

— О, Алексей Иваныч, заходите... Примите наши... соболезнования...

— Один? — спросил Лобов.

— Жена в ванной. Я сейчас позову, — заторопился парень.

— Нет-нет, спасибо, не надо. Можно я на балкон пройду? — Лобов шагнул в комнату.

— Там грязно. Все никак после зимы не уберемся...

— Я пройду! Там фанаты пристали, а мне надо уйти... незаметно, — объяснил Лобов.

— А! Ну, конечно, конечно! — сообразил парень. — Вы всегда, пожалуйста, заходите. Если что помочь или с детишками, то мы с женой всегда...

— Спасибо, спасибо, — сказал Лобов, перелезая в кусты. — Пока! Спасибо.

— Пока, пока, — помахал ему вслед растерявшийся парень.

Вершинин подлил заварки в стакан Лобова, наложил в розетку еще варенья.

— ...Понимаешь, мне там делать было нечего. Все, что необходимо, ребята сообщат, — Вершинин вертел на столе теннисный мяч.

— Да я... — Лобов покрутил головой. — Я этого Барсукова... — Лобов не договорил. — В общем, чувствую, что он!.. Он знал, что Бондаренко убит, и один ехать не хотел! Мы вошли, он сразу носом туда, за шкаф... Я на него посмотрел: на лице даже радость тайная!.. Он садист! Он и детей не пожалеет!.. — Лобова трясло.

— Успокойся, Леша. За детей не волнуйся. Мы уже дали команду. С них глаз не спускают. И вообще все идет нормально.

— Чего нормального-то?! — воскликнул Лобов. — Вы же не знаете преступников?!

— Не знаем, — согласился Вершинин. — Но я же не теряю присутствия духа. Это игра. Посуровее, конечно, чем футбол, но тоже игра. Видишь, они уже начали переигрывать. Они ведь не стали у тебя выспрашивать, о чем мы с тобой говорили. Им неинтересно. Не пойму только, чего они к тебе так уж привязались?!

— Да я Барсуку поперек горла! — воскликнул Лобов. — Он не любит тех, кто головой варит!..

Вершинин улыбнулся.

— Тут все сложнее, Алексей Иваныч!.. Чтобы делать доллары, нужен первоклассный художник, нужен станок, особая бумага, ну и прочее!.. Там целая группа, которая как-то связана с вашей командой!.. Ситуация сложная!.. Я думаю, что печатают доллары все же там, а распространяют здесь!..

— А кому здесь распространять? — не понял Лобов.

— Ездят теперь много, и всем нужны доллары, причем достают и передают их втихаря, зачастую где-нибудь в машине, на задворках, поэтому времени хватает лишь пересчитать, а уж разглядывать бумагу и знаки некогда! А переплата идет большая! Бизнес?! Бизнес!..

— А зачем тамошним рубли?! — спросил Лобов.

— Сами по себе рубли, конечно, не нужны, но на них можно купить, к примеру, антиквариат, меха, картины!.. Если эти деньги обращать в ценности, которые имеют подчас даже большую стоимость на Западе, то тоже бизнес, не так ли?! — Вершинин доел свое варенье, облизнул губы.

Вошла старушка, мать Вершинина.

— Может быть, твой следователь есть хочет?.. — спросила она.

— Он не следователь, мама, он знаменитый футболист! — громко сказал Вершинин.

— Боже мой?! — вздохнула старушка. — Значит, вы и бегаете все время за одним мячом по полю?!

— Да... — Лобов улыбнулся.

— Тем более, он голодный тогда! проворчала старушка и решительно пошла на кухню.

— Придется съесть два отличных голубца! — радостно сказал Вершинин. — Между прочим, по моему рецепту!

— Нет, спасибо, мне надо идти! — Лобов поднялся.

— Сиди, сиди! — Вершинин чуть ли не насильно заставил Лобова сесть. — Обидишь старушку! А ей волноваться нельзя, возраст!..

Лобов уже прошел таможенный досмотр, когда к нему подошла девушка в форме таможенной службы.

— Алексей Иваныч, вас просят к телефону.

Его провели в служебное помещение, где на столе лежала снятая телефонная трубка.

— Леша, это я, Вершинин, — в трубке вздохнули. — Извини, что пришлось побеспокоить, но ты должен знать... Бондаренко отравили. Яд сильнодействующий, усыпляющий. Это произошло, видимо, тогда, когда ты его видел в последний раз. Не принимай никаких таблеток...

— Кто это сделал? — перебил Вершинина Лобов.

— Если б я знал... — вздохнул Вершинин. — Ну, счастливо тебе. Запомни о таблетках. Будь осторожен!

— До свиданья, — Лобов положил трубку.

В мадридском аэропорту команду «Полет» встречал представитель «Реала» — юркий, вертлявый человечек в золотом пенсне, работавший еще с самим доном Сантьяго Бернабеу и пятнадцать лет назад приезжавший с «Реалом» в Одессу на матч с киевским «Динамо». С тех пор этого человечка в пенсне знали многие наши футболисты и относились к нему с уважением: он всегда старался пойти навстречу, поселить в хорошем отеле, своевременно обеспечить автобус, согласовать сроки тренировок— словом, проявить всяческое гостеприимство. Он даже знал не-сколько русских слов и, здороваясь с Барсуковым и Лобовым за руку, сказал:

— Добро пожаловать, ребятки. Как здоровье? У меня, спасибо богу и доброй памяти дону Бернабеу, все-все карашо. А это наш новый толмач... да-да, так по-вашему... он из России...

И человечек перешел на испанский, представив гостям Виктора Будинского. Человечек говорил много и с огромной скоростью. Будинский переводил мало, но все же успел сказать Барсукову:

— Они хотели вас поселить в «Кларидже». Три звездочки и далеко от центра. А я настоял на «Лус Паласио». Пять звездочек, на Кастельяна. До стадиона пять минут на автобусе или пятнадцать ходьбы.

— Кому он лапшу вешает на уши? — шепнул Лобов Назмутдинову. — Этот мужичок всегда нас размещает, как королей. Я в этом «Лус Паласио» раз пять жил.

— То-то он тебя сразу узнал и лапку пожал, — усмехнулся Рашид. Он ждал от Лобова ответной шутки и удивился, когда заметил, что Алексей застыл и пристально смотрит вслед направившимся к выходу Барсукову, человечку в пенсне, Лопареву, доктору, массажисту.

Но Лобов смотрел только в спину Будинскому. Как только тот повернулся спиной и пошел к выходу, Лобов сразу узнал в нем — по широкой спине и походке — вразвалочку — человека, который тогда, в Барселоне, вышел из номера Гудовичева и уехал на черном «мерседесе». Он даже был в той же рубашке и тех же брюках.

— Игра назначена на восемь пятнадцать. У них всегда так, не пойму почему, — тем временем говорил Будинский, обращаясь ко всем сразу. — Сейчас разместитесь, отдохнете, а вечером в семь или восемь, как захотите, разминка на том самом поле, где завтра играть. Утром зарядка: если хотите, на стадионе, если хотите, в парке — недалеко от отеля, — неожиданно Будинский обратился к Гудовичеву: — Как здоровье, доктор?

— Нормально, Витя, — процедил Гудовичев и пояснил для остальных: — Я этого новоявленного испанца знаю еще с юношеской сборной по водному поло.

— Доктор меня почти что от смерти спас, — заулыбался Будинский. — Я в игре ногу расцарапал, вернее, мне ногтями полоснули.

— В водном поло защитники под водой не церемонятся. Я внимания не обратил, а там загноение, отнимать ногу хотели, поверите ли? Так доктор отстоял, какими-то травами, снадобьями, словом, выходил меня.

— Без ноги его бы и замуж не взяли, — усмехнулся Гудовичев, — так что никакой Испании и не повидал бы. А теперь вот кейфует здесь.

— Я теперь вспомнил, — вдруг сказал Барсуков. — Вы неплохо в поло играли. И в Барселоне я вас видел. Вы на наш матч приезжали. Я тогда еще подумал, где же я вас видеть мог?!

— Конечно, приезжал, — подтвердил Будинский. — И поболеть за вас, и с доктором повидаться. Он ведь мне теперь как второй отец.

Гудовичев, словно почувствовав на себе пристальный взгляд Лобова, обернулся, встретился с ним глазами и быстро отвел в сторону. А Будинский уже около автобуса подошел к Лобову.

— Алексей Иваныч, Кармен просила предупредить, что приедет прямо в гостиницу. В редакции у нее какие-то дела, так что просила извинить. А я о вас много хорошего слышал от своей супруги, от Исабель. Она сейчас из дому не выходит, сына мы с ней ждем, так что настоятельно звала в гости.

— Спасибо, привет ей от меня передайте.

— Спасибом не отделаетесь, в гости придется зайти, чтобы будущая мама не расстроилась, — улыбнулся Будинский.

— Не знаю, как со временем будет, — ответил Лобов и шагнул на подножку.

В автобусе Будинский хотел было сесть рядом с доктором, но его опередил новый массажист «Полета» Гриша Земцов, который, перегнувшись через Гудовичева, сидевшего у окна, стал тыкать пальцем в стекло:

— Посмотрите, посмотрите. Ай да джигит!

Лобов и Назмутдинов тоже взглянули в окно. Испанец в национальном костюме скакал неторопливо на лошади, а рядом на такой же красивой лошади скакала женщина в костюме амазонки.

— У них тут чего только не увидишь, — проворчал Будинский.

А Лобов спросил Назмутдинова:

— Откуда этот массажист у нас взялся, не знаешь? Все забываю у Барсукова поинтересоваться.

— Из «Динамо», кажется. Стрелков-то наш отравился чем-то, в больницу даже положили.

Рашид откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза.

Лобов искоса поглядывал на восторженного массажиста, который о чем-то увлеченно рассказывал доктору.

Алексей принял душ и, растираясь полотенцем, ходил по номеру. То и дело поглядывал на телефон: Кармен не появилась и могла позвонить с минуты на минуту.

Алексей оделся, подошел к окну и на зеленом бульварчике, разделявшем Пасео де ла Кастильяна пополам, увидел Знобишина. Тот был в полосатой рубашке с короткими рукавами и держал в руке свою неизменную клетчатую куртку и полиэтиленовый пакет с эмблемой инвалютной «Березки». Знобишин что-то выяснял у пожилого мадридца: судя по жестам, речь шла о маршруте, которым ему необходимо пройти. Странно: только что приехали, а уже куда-то направляется...

Словно что-то подтолкнуло Алексея. Он быстро накинул спортивную куртку и выскочил из номера.

Когда Алексей выбежал из отеля на площадку для машин и посмотрел по сторонам, Знобишин уже шел по бульварчику направо от отеля — в сторону, противоположную стадиону «Бернабеу». Алексей двинулся в том же направлении.

Знобишин шел быстро, не оглядываясь, и это облегчало Лобову наблюдение. Но вот Знобишин свернул налево и оказался на противоположной от Лобова стороне улицы. Пока Лобов раздумывал, как пересечь бульварчик, оставаясь незамеченным, Знобишин свернул в узкую улочку и пропал.

Лобов побежал, уже не заботясь о том, чтобы не выдать себя, добежал до того места, где пропал Знобишин. Деться тому вроде бы было некуда, кроме как войти в деревянную дверь в глухой стене. Лобов толкнул дверь. Она поддалась. Сначала он попал в узкий полутемный коридор. Двинулся вперед и оказался в небольшом патио. Идти назад? В левом углу патио он увидел такую же дверь, за которой слышался шум. Лобов толкнул дверь, опять попал в узкий коридор, в конце которого виднелся свет, проникавший через матовое стекло двери. Дойдя до этой застекленной двери и открыв ее, Лобов снова оказался на Кастельяна, отель теперь находился справа от него. Лобов покрутился на месте, посмотрел назад, в коридор, которым только что прошел. Нигде и следа Знобишина не обнаружил. Не спеша он пошел к отелю и пересек улицу и бульварчик тогда, когда отель «Лус Паласио» оказался прямо перед ним. Каково же было его удивление, когда он увидел у входа в гостиницу Знобишина. Тот как ни в чем не бывало разговаривал с Барсуковым и Будинским. Лишь пакета у него не было.

Лобов не успел подойти к ним, как услышал:

— Алеша!

Обернулся и увидел Кармен.

— Где ты был? Я уже минут двадцать тебя ищу!

— Ну вот и нашелся! — обрадовался Будинский. — А то уж хотели объявлять розыск!

— Как ты?! — спросила Кармен. — Я все... все... уже знаю.

— Леша, на тренировку решили поехать в пять часов, — предупредил Барсуков. — Чтобы засветло поработать. Думаю, три часа ничего не решают, правда? Зато больше времени будет для отдыха.

Лобов кивнул.

— И у нас весь вечер свободный, — шепнула ему Кармен. — Мне надо в редакцию. Буду у тебя ровно в восемь.

— Хорошо, — согласился Лобов.

Тренировка не задалась. Все были какими-то вялыми, но Лобов особенно. Барсуков срывал зло на Лопареве и с трудом сдерживался, чтобы не орать на ребят.

К концу тренировки приехал Веселов, который встречался с представителями «Барселоны», прибывшими в Мадрид для уточнения деталей лобовского контракта. Переговоры, видимо, прошли успешно, Веселов сиял, как медный самовар.

— Ну, как поработали? — спросил он Барсукова, когда игроки уже покидали поле «Бернабеу».

— Плохо. Все были вареными, как яйца всмятку. А наш будущий барселонец особенно.

— За него ты не волнуйся. Как узнает о контракте, так завтра все отдаст. Они ему такие деньжищи выделяют, а под это дело я у них еще полмиллиона выторговал. Грамов будет в восторге. Николай Максимыч! — Веселов обратился к доктору, рядом с которым шел массажист! — Вы проследите, чтобы Лобова как следует подготовили к матчу. Вы меня поняли? И своему новому "массеру" объясните, договорились?

— Мне, что ли, объяснять? — игриво-обиженно скривил губы Земцов.

Но Веселов и не посмотрел на него.

— Все сделаем в лучшем виде, — сказал Гудовичев.

— Будет как огурчик! — радостно подтвердил Земцов, ничуть не смущенный тем явным пренебрежением, которое демонстрировал по отношению к нему замначальника Управления футбола. — А валюту когда давать будут? — спросил Земцов у Гудовичева.

— После матча, — буркнул доктор.

К автобусу Лобов и Знобишин шли рядом.

— Ты чего-то совсем расклеился, — сказал Знобишин. — Собраться надо. Надо зажать в себе боль, и она постепенно сама уйдет. У меня так было, когда мать умерла. Месяца два ничего не получалось, а потом...

— Ты куда сегодня из отеля бегал? — неожиданно спросил Лобов.

Знобишин от удивления осекся и замолк.

— Глазастый, — пробормотал он спустя несколько секунд. — А в чем дело-то?! — съежился Знобишин.

— Раз спрашиваю, значит надо, — жестко ответил Лобов.

— Кому надо-то?! — Знобишин усмехнулся. — Тебе могу признаться: погулять решил.

— Интересная прогулка, — процедил Лобов.

— Ты что, следил за мной? — еще больше удивился Знобишин.

— Да... — помедлив, обронил Лобов.

— Та-ак! — Знобишин оторопело смотрел на Лобова.

— Не заводись, а пораскинь своими цыплячьими мозгами, куда ты вляпался, идиот! — зло проговорил Лобов и быстро пошел к автобусу.

Он не сел на свое обычное место, а прошел в конец автобуса. Назмутдинов удивленно посмотрел ему вслед.

Напевая и радуясь неизвестно чему, массажист Земцов тоже прошел в конец автобуса, а не сел рядом с доктором.

— Свободно? — спросил массажист у Лобова.

— Занято! — хмуро буркнул Лобов.

— Жаль, — задетый столь неприветливым тоном, отозвался Земцов, вернулся и сел рядом с Гудовичевым.

Знобишин в оцепенении еще стоял на улице.

— Долго тебя ждать?! Олег, давай живо, — крикнул Барсуков.

Знобишин залез в автобус и медленно пошел по проходу. Около Лобова он остановился.

— Свободно?

— Садись! — Лобов сурово взглянул на Знобишина.

Несколько секунд они молчали. Автобус тронулся.

— Рассказывай все по порядку, — тихо приказал Лобов.

— А чего... — заикнулся было Знобишин, но Лобов его оборвал:

— Кому звонил по междугородке, о чем говорил с Бондаренко в стекляшке? Ты последний его видел живым... — Лобов вздохнул. — Допер теперь?!

— Допер... — помолчав, Знобишин наклонился к Лобову и зашептал ему в ухо: — Анаболики одному шведу обещал привезти. Мы еще в Барселоне встретились, он меня ужинать водил... В ресторанчик на набережной...

— Знаю, — прервал его Лобов.

— Чего ж тогда рассказывать, если ты все знаешь...

— Может быть, и не все...

— Ну, вот. Шведу этому и звонил в городок такой Хускварна. Там еще швейные машины выпускают. Он мне обещал привезти. Для сестры... Для нее я у Бондаренко тысячу занял. После смерти матери она совсем разболелась, чахнет с тоски. Вот и не знаю, чем порадовать. Бондаренко потребовал, чтобы часть долга я ему валютой отдал. Вот и рассказал ему про шведа. Он мне анаболики помог достать. За советские. Часть денег я ему тогда в стекляшке и отдал, а он мне — адрес, куда за анаболиками... И вдруг возвращаюсь — узнаю: сандалии он отбросил... Поначалу даже облегчение испытал — хоть и стыдно так говорить, но он меня уже с потрохами ел. За анаболики эти мне бы век с ним не расплатиться. Я уж их и везти не хотел. Сам знаешь, залетишь с ними — вовек не отмоешься. Ну, вот, — Знобишин вздохнул, — перед самым отъездом позвонил мне тип один. Приказал везти, а то, что Бондаренко должен, им потом отдать. И пригрозил... серьезно так... аргументированно...

— Хрипатый голос? — спросил Лобов.

— Да, — кивнул Знобишин и взглянул искоса на Лобова, но тот смотрел в окно. — Еще он сказал, чтобы шведа этого я не искал. Они, мол, сами его найдут и отдадут. А я чтоб пакет по этому адресу отнес, сказал еще хрипатый, что это рядом с отелем нашим будет, так и оказалось...

— Во дворике ждали или в коридоре? — спросил Лобов.

— В патио этом, во дворике. Потом через другую дверь тот вышел, и я за ним...

Знобишин замолчал.

— Все? — спросил Лобов.

— Все... — пожал плечами Знобишин.

— Ладно! — помолчав, сказал Лобов. — О нашем разговоре никому. Понял?

— И ты пойми, я ведь ни сном ни духом. Они сестру грозили изнасиловать... — шептал ему в ухо Олег.

— Я сказал: о разговоре никому! повторил Лобов. — Понял?

— Понял! — с готовностью и облегчением проговорил Олег. — А если что — сигнализировать?

— Если что — сигнализируй! — усмехнулся Лобов. — Только без паники!

— Понял! — бросив подозрительный взгляд в сторону, сказал Знобишин.

Лобов тоже осмотрелся. И вдруг заметил, что в их сторону поглядывает массажист.

Когда они проезжали мимо стадиона «Висенте Кальдерон», Кармен сказала:

— Пригласила бы тебя не «Барселона», а мадридский «Атлетико», ты бы тренировался и играл на этом стадионе. Отсюда пять минут до нашего дома.

И действительно: через две минуты они пересекли реку Манзанарес, а еще через три Кармен затормозила возле двухэтажного каменного дома с жалюзи на окнах. Перед входом — небольшой зеленый палисадник и рядом въезд в гараж.

— Такой дом здесь — целое состояние, — пояснила Кармен, поставив машину перед воротами гаража. — Я не буду заезжать, тебя ведь придется отвезти? — Она заглянула в лицо Алексею с надеждой, но он ничего не ответил, и она продолжила, выходя из машины: — Нам бы никогда на него не скопить. Он достался маме по наследству от ее бабушки, мама ведь выросла в нем. Мы, правда, сделали ремонт, но еще не до конца. Мама хочет поставить ограду, однако здесь, в этом районе, это не принято. Тебе нравится?

— Эти жалюзи на окнах похожи на внутренние ставни, какие бывают у нас в Приднепровье, — сказал Алексей.

— Неужели?! — обрадовалась Кармен. — А я и не знала!

Она открыла входную дверь, зажгла свет, и из прихожей они вошли в пустую длинную комнату.

— Здесь будет столовая, а пока мы едим на кухне.

Кармен на минутку заскочила туда, оставила пакет с провизией и вернулась. Они снова прошли через прихожую.

— Вот эта лестница, — Кармен показала на деревянную винтовую лестницу в дальнем конце прихожей, — ведет наверх. Там четыре спальни. Одна — для гостей. — Она снова пристально посмотрела на Алексея, и снова он промолчал. — А это гостиная.

Они вошли в большую квадратную комнату с камином.

— Это осуществившаяся мечта отца. Он проводит здесь все свободное время. Камелек горит, правда, пока горелка газовая, но отец мечтает переделать на дрова. Смотрит все время телевизор, курит трубку и попивает вино. Садись!

Алексей устало опустился в глубокое мягкое кресло, Кармен достала из бара бутылку вина, графин с водой и лед, поставила на журнальный столик.

Тебе с водой? — спросила она.

— Алексей кивнул.

— В Москве мама так часто рассказывала об этом доме, что, когда мы с отцом впервые вошли в него, нам показалось: мы здесь уже бывали, — говорила Кармен, наполняя бокалы. — До сих пор не могу привыкнуть к тому, что теперь Мадрид — моя родина. Ведь это и правда родина, хотя я и родилась в Москве. Все говорят: здесь жили твои предки, значит — это твоя родина. А я чувствую, что моя родина — Москва. Как Шукшин писал — малая родина. Вот себя и утешаю: Испания — пусть моя большая родина, а Москва — малая...

— Будь счастлива, — сказал Алексей. Они чокнулись и отпили по глотку.

—...Неделю назад была у Исабель на дне рождения. Сидели, вспоминали Москву, тебя. Будинский напился, тоже стал выспрашивать о тебе... Представляешь, Исабель на днях открывает его дипломат, а он весь набит пачками долларов. Она перепугалась, а он уверяет, что доллары не его, какого-то американца, который открывает здесь фирму. Но ведь американцы вообще сейчас ездят без денег, только с кредитными карточками. Ясно, что Виктор врет. Исабель боится, что он связался с какой-то мафией... Говорит, что виллу скоро купит на море, яхту...

— Что ж она не спросит, на какие деньги? — заинтересовался Лобов.

— Здесь, как вообще на Западе, не принято говорить о доходах и вмешиваться в мужские дела. Он это быстро усвоил. В общем, твердит, что у него дела с американцами... А тут завелся, чтобы я привела тебя к ним. Пристал, как банный лист.

— Зачем? — не понял Лобов.

— Не знаю... Правда, Исабель очень хочет тебя видеть, — Кармен улыбнулась. — Она мне призналась, что тоже была в тебя влюблена, но скрывала, чтоб мне не помешать... И без нее нашлось, кому помешать...

— А Будинский официально где-то служит?

Да нигде, — усмехнулась Кармен. — То переводчиком пристроится, то гидом в экскурсионное бюро. Мадрид, надо признать, изучил до последнего переулка, а вот язык — не очень-то. Все какие-то дела проворачивает и всегда только и говорит о своих успехах. Отец мой его терпеть не может: чтоб этот скользкий тип к нам больше не приходил — так и сказал. Но теперь-то они не скоро и выберутся, с маленьким-то... О чем ты думаешь?

— Да так...

— Как Юра с Машей?.. Очень тяжело, да?..

— Конечно...

— Кармен подошла к нему, прижала к себе его голову, провела рукой по лицу.

— Я умею боль снимать. У тебя голова не болит?

— Мне надо в отель вернуться, — неожиданно сказал Лобов.

— Кармен отошла от него.

— Прямо сейчас? — робко переспросила она. — И родителей не дождешься?

— Да... — Лобов поднялся. Мы можем где-нибудь по дороге в Москву позвонить?

— По-моему, на площади Испании есть пункт...

Телефонистка соединила его с Москвой, и он сам набрал номер Вершинина. Кармен заплатила за разговор и знаком показала, что будет ждать его в машине. К телефону в квартире Вершинина подошла его мать.

— Семена Петровича будьте добры, — попросил Лобов.

— Его нет, что ему передать? — прогнусавила старушка.

— А когда он будет? — закричал Лобов.

— Не кричите, я вас прекрасно слышу, — сердито ответила старушка. — Кричат так, словно с другого края света звонят. Он в командировке, что ему передать?

— Как в командировке?! — удивился Лобов. — А где?

— Куда послали, туда и поехал, — сурово ответила старушка. — Будете что-либо передавать, я запишу.

— Ничего, спасибо, — Лобов повесил трубку.

Когда он сел в машину, Кармен спросила:

— Дома все в порядке?

— Да... — кивнул Лобов.

Они поехали, и Кармен сперва просто называла ему улицы, по которым вела машину: авенида де ла Принцесса, авенида Хосе Антонио, калье де Алкала...

— Завтра после матча придешь к нам на ужин? Мама очень просила...

— Постараюсь...

Плаза де ла Цибелес, пасео де Калво Сотело...

— Тебя что-то мучает, я же вижу. Ты скажи, Леша, я пойму, я всегда была понятливая. Я же чувствую, ты переменился...

— Не сердись, Кира, — вздохнул Лобов.

Плаза де Колон...

— Площадь Колумба, как в Барселоне, помнишь. А вот и памятник Колумбу...

Пасео де ла Кастельяна...

— Это улица, где ваш отель. Я на этой стороне остановлюсь, ладно? Поговорим немного, а потом ты перейдешь на ту сторону, ладно?

Лобов кивнул.

Она остановила машину на том самом месте, куда он вернулся днем после неудачной слежки за Знобишиным.

Кармен выключила двигатель и молча ждала, когда Алексей заговорит.

— Не сердись, Кира, — снова вздохнул Лобов. — Навалилось на меня столько, что и рассказать не могу. Как будто за глотку схватили и держат. Я ведь не из робкого десятка, а тут... сам не пойму, что со мной.

— Кто держит? О чем ты? — не поняла Кармен.

— Да так... неприятности разные держат... служебные, что ли... Мне однажды сон приснился: будто я на поле во время игры заснул. Стою и сплю! Никогда ведь не думаешь о смерти. Или о том, что тебе, твоим близким, детям грозит опасность. Живешь, как живется. Все вроде бы нормально. Но оказывается вдруг, что ты постепенно засыпаешь и теряешь в себе какую-то важную часть души... слабеешь как бы... А тут еще эти годы... так называемого застоя, когда разные мерзавцы в силу вошли...

Кармен усмехнулась.

— Тебя, выходит, политика так волнует?!

— А ты не улыбайся, не улыбайся. Сама же хлебнула, когда слова не скажи, думать не смей — за тебя уже все продумали и все сказали. Главное — уметь вовремя повторить, ввернуть, процитировать, поддержать, не оступиться... Ведь учили всему этому, вдалбливали, заставляли... Помнишь ведь?..

— Помню... — после паузы выговорила Кармен. — Мама твоя два часа плакала, уговаривала меня... отказать тебе... — глядя в сторону, говорила Кармен. — Я же для нее иностранкой была...

— Как уговаривала?! — опешил Лобов. — Почему иностранкой?

— Неужели она тебе не рассказывала об этом?

— Нет...

— Боялась, что уедешь со мной. А если не поедешь, карьеру тебе испортят, не станут выпускать за рубеж. И за карьеру отца твоего боялась. И боялась, что ей перестанут доверять — не позволят учить детей... За тебя, конечно, боялась... — Кармен заморгала, отвернулась, вытащила платок. — Впрочем, ты бы никогда и не поехал со мной, я это чувствовала... Мать мне тогда сказала: «Что ж, может, она и права, доченька!» И я отказала тебе... Я ведь должна была хотя бы ради мамы вернуться сюда...

Лобов слушал ее и не мог проронить ни слова.

Они сидели в машине, а в холле отеля Лобова поджидал Гудовичев. Доктор встал, размял плечи, вышел на улицу. Он увидел на другой стороне улицы машину Кармен. Пригляделся. Понял, что в машине сидят двое. Увидел, как голова склонилась к голове, и через мгновение открылась дверца — в салоне машины загорелись лампочки. Гудовичев быстро вернулся в холл.

Лобов направился к лифту, когда его окликнул доктор.

— Леша! Подожди... — Гудовичев подошел к нему.

— Почему не спите, док? — Лобов попытался улыбнуться.

— Да вот выходил на улицу, пивка взять — сервезы, по-ихнему. В мини-баре можно, конечно, но там дороже намного.

— Так ведь «Реал» за все платит. Они на пивке не прогорят.

Гудовичев держал в руках бутылку с пивом, Лобов точно такую видел в своем мини-баре. Совпадение? Может, конечно, и в лавке на улице такие есть, но вряд ли — там обычно сорта дешевые. Да и рядом с отелем что-то не приметил он дешевых лавчонок.

Пауза затянулась, и наконец Гудовичев спросил:

— Ты перед игрой спокойно засыпаешь? Нервишки в порядке?

— Вашим димедрольчиком в случае чего пользуюсь, — он вынул из кармана упаковку и показал доктору.

— Сегодня надо тебе как следует выспаться. У Кармен небось гостевал?

Лобов не ответил. Они вошли в лифт. Доктор нажал на кнопку пятого этажа.

— Кстати, Будинский признался — это он ко мне в номер заходил, я его попросил купить кое-что, он привез, и анаболиков стервец пару упаковок взял!.. Я ему выволочку сделал! Кстати, Исабель настойчиво зовет нас в гости. Они ведь подруги с Кармен?

— Да, подруги, — подтвердил Лобов.

Лифт остановился на пятом этаже. Они вышли.

— Бывай, Леша! Смотри, выспись как следует! — проговорил Гудовичев.

Не оборачиваясь, они пошли по коридору в разные стороны.

Выйдя из кафе после завтрака, Лобов заметил у лифта Будинского. Он держал в руках тот же пакет с матрешками «Березка», который Лобов видел у Знобишина. Пакет был тяжелый, Будинский придерживал его второй рукой, и это Лобова насторожило.

Раскрылись двери сразу двух лифтов. В один из них вошел Будинский, Лобов заскочил во второй. Советская команда жила на пятом этаже, и Лобов нажал кнопку 5.

На пятом Алексей увидел, как Будинский быстро шел по коридору. Лобов двинулся за ним. Перед дверью Барсукова Будинский остановился, постучал. Ему ответили, и Будинский скрылся в номере Барсукова. Все произошло мгновенно, и Лобов в растерянности несколько секунд стоял на месте, потом сел в кресло в небольшом холле тут же на этаже, стал ждать. Кресло оказалось огромным, и Лобов, утонув в нем, практически был не виден, зато сам мог видеть все.

Будинский пробыл у Барсукова недолго. Вышел он с тем же пакетом, правда, на этот раз пакет был тощ, видимо, товар Будинский отдал. Пройдя несколько номеров, Будинский остановился и постучал в номер Лопарева. И снова скрылся за дверью.

Лобов усмехнулся. Прошло еще несколько секунд, и Будинский выпорхнул от Лопарева, видимо, он спешил. Пакета у него в руках не было. Через мгновение, почти следом за ним выскочил Лопарев.

— А с «капустой» как?! — крикнул Лопарев.

— Вечером занесу! — ответил Будинский.

— О'кей! — пробурчал Лопарев и скрылся за дверью.

Лобов неподвижно сидел в кресле. Из своего номера вышел Барсуков, без стука зашел к Лопареву.

Откуда-то снизу слышалась мелодия блюза и надсадно выл саксофон.

Лобов лежал на массажной скамье, и Гриша Земцов массировал его. Лобов морщился от боли, но Гриша его успокаивал:

— Терпи, герой. Больно — это даже хорошо. Боли не надо бояться. Без боли ничего хорошего не получится. Через боль материнскую нам жизнь достается...

— А ты, оказывается, философ, — буркнул Лобов.

Гудовичев, прислушавшись к их разговору, подошел и сказал Земцову:

— Пойди займись Рашидом. Я сам закончу. А то ты со своим старанием и теориями разными замучаешь нам центрфорварда.

Гриша отошел в сторону. Гудовичев достал из кармана тюбик, выдавил мазь на ладонь и начал массировать Лобову мышцы ног.

— Наша промышленность даже мази нормальные не обеспечит, — проворчал доктор. — Сам составляю, когда импортные кончаются. Госкомспорт на валюту жмется. Нас обдирают и на нас же экономят. Перестройка называется?! Ну, так что, после игры заедем в гости к Исабель? Будинский сказал, что довезет. Туда и обратно. А то, если хочешь, на машине Кармен приезжайте. Неплохо бы вместе посидеть, потолковать, а?

— Это было бы неплохо, — прошептал Лобов и скосил взгляд на Земцова, который уже массировал Рашида и тоже поглядывал на скамью, где лежал Лобов.

— Вот только Виктор мне что-то в последнее время не нравится, — продолжал, вздохнув, Гудовичев. — Никак настоящим делом не займется. У них тут, правда, с тунеядцами не борются, но совесть надо же иметь. Тем более прибавления в семействе ждут. Пытался я ему втолковать, а он отшучивается, говорит, я и без работы живу получше других. И ведь верно, деньжата у него водятся. Откуда чего — непонятно! Тебе небось Кармен рассказывала?

— Рассказывала, — подтвердил Лобов.

Гудовичев сокрушенно покачал головой, продолжая втирать мазь, и после секундной паузы задумчиво произнес:

— Тем более надо нам заехать к ним. Может, удастся наставить парня на путь истинный.

— Боюсь, не получится, док.

— Что не получится? — переспросил Гудовичев.

— Заехать... Сами прикиньте: игра кончится в десять. В отель попадем не раньше одиннадцати. Куда же тут?

Гудовичев опять помолчал.

— Ладно, — согласился он, — посмотрим, какое настроение будет. Если неплохо сыграете, можно и на ночь закатиться. Никто слова не скажет...

К ним подошли Земцов и Назмутдинов. Гудовичев хлопнул Лобова по спине.

Ну, все, форвард. Ты готов. Освобождай место для следующего. Лобов встал со скамьи, Рашид лег на нее. Земцов, прежде чем приступить к работе с ним, с улыбкой спросил у Лобова:

— Кто лучше массирует? Я или ваш Гудок?

Лобов выразительно посмотрел на массажиста, ничего не ответил, взял мяч и начал им жонглировать.

Матч начался яростными атаками «Реала». Сдерживая натиск, футболисты «Полета» оборонялись всей командой. Мяч не покидал половины поля гостей.

Трибуны ждали гола. Вымпелы, флаги, лозунги, шары, ленты метались над трибунами. Глаза слепило от красок. И неумолчно гремели барабаны.

Наконец неизбежное случилось. Мяч влетел в ворота «Полета». Восторженным ревом встретили трибуны удачу своих.

Веселов, Барсуков, Лопарев понуро сидели на скамье запасных. Гудовичев с досадой махнул рукой. И только Земцов с нескрываемым интересом смотрел по сторонам.

— Во дают! — неожиданно сказал он.

— Заткнись ты, — оборвал его доктор.

Начиная с центра поля, Лобов приказал Назмутдинову и Знобишину:

— Хватит жаться к штрафной! Я больше не оттягиваюсь. Рашид, иди на свое место. А ты, Олег, мяч не мни. Подлиннее вперед. Ищи меня или Рашида. Поняли?!

На удивление легко им удалось забить ответный гол. Испанцы, стремясь развить успех, снова ринулись вперед всей командой. Но когда наши защитники отбились у линии своей штрафной площадки и мяч попал к Знобишину, тот сделал длинную передачу на правый фланг. Там Назмутдинов обыграл защитника и, дойдя до угла штрафной площадки «Реала», низом послал мяч налево. С места левого инсайда Лобов без задержки нанес сильный удар с ходу: мяч влетел в верхний угол ворот хозяев поля.

— Ура! — завопил Веселов, вскочив со скамейки.

— Во дает?! — удивленно сказал Земцов.

Барсуков крепко обнял Лопарева и пожал руку Гудовичеву. От счастья сияли лица запасных «Полета».

А стадион мгновенно затих. И вдруг где-то вверху, над скамейкой запасных гостей, раздался звонкий голос трубы. Все обернулись, но снизу ничего не было видно.

Лобов, уже стоя в центральном круге, тоже среагировал на звук трубы. Он увидел Марию, мать Кармен, которая отчаянно дула в трубу. А рядом размахивала красным флагом Кармен!

— Мы же говорили им — действуйте на контратаках! — не мог успокоиться Веселов.

Но разделить с ним радость уже было некому. Барсуков и Лопарев хмуро смотрели на поле: игра возобновилась.

— Что за люди?! — буркнул Веселов, усаживаясь на свое место. — Даже радоваться не умеют...

На перерыв команды уходили при счете 1:1.

Лобов вошел в раздевалку хромая, устало опустился в кресло. И тут же к нему подлетел Земцов. Не говоря ни слова, стянул бутсу с правой ноги, закатал гетру, вытащил щиток и обнаружил большую гематому на ноге. К ним сразу подошли Барсуков и Гудовичев.

— Можешь играть? — спросил Барсуков.

Лобов пожал плечами.

— Сможет, сможет, — не поднимая головы, ответил Земцов. Он уже достал из своего ящичка заморозку, а доктор протянул ему какую-то белую мазь.

— Что это? — спросил Земцов.

— А тебе какое дело? — неожиданно резко вмешался Лобов. — Док знает, что надо.

Земцов удивленно посмотрел на Лобова снизу вверх.

— Бери, бери, — примирительно сказал массажисту Гудовичев. — Поработаешь с мое, сам будешь держать в кармане для таких случаев.

— По-моему, заморозки бы хватило, — недовольно проворчал Земцов, но мазь все-таки взял.

— Леша, терпи, сколько сможешь, — попросил Барсуков. — В случае чего — дай знак. Заменим.

— Ни в коем случае! — вмешался Веселов. — На него смотрит вся Россия!

— Скажите лучше — Барселона, — опять резко сказал Лобов.

— Не мешайте мне работать! — не поднимая головы, довольно-таки грубо произнес Земцов.

— А ты тут... — вскипел было Веселов, но Барсуков взял его под руку и увел в сторону.

— Надо подбодрить ребят, — шепнул ему тренер.

— Ребята! — с места в карьер начал Веселов. — Необходимо поднажать! Мы можем их обыграть!

— Пообещайте что-нибудь, — снова шепнул ему Барсуков.

— А как же?! — воодушевился Веселов. — Нам разрешили, если выиграете, заплатить вдвойне!

— А если не проиграем? — спросил Знобишин.

— Тогда... тогда... — смутился Веселов.

— Тогда, — вмешался Барсуков, — заплатим столько же, сколько при победе. Все ясно?!

Веселов потянул его за рукав, но Барсуков выдернул руку.

— Мяч не передерживать, — продолжил он. — План не меняем, все как договаривались. Одна контратака удалась, почему бы еще такую же не устроить?..

Невообразимый шум стоял на трибунах. На протяжении всего второго тайма испанцы яростно атаковали. Один за другим следовали удары по воротам, но хозяевам поля отчаянно не везло: промахивались из выгоднейших положений форварды, «мертвые» мячи доставал вратарь москвичей, мяч попадал в штанги, в перекладину и упорно не шел в ворота.

Единственная острая контратака удалась гостям минут за двадцать до конца встречи. Лобов получил мяч в центральном круге, сыграл в «стенку» со Знобишиным и на скорости прорвался по центру. У линии штрафной площадки испанцев он обыграл защитника, вошел в штрафную, но тот догнал его и сбил с ног. Пенальти! Судья-англичанин назначил его, не задумываясь.

Лобов катался по земле, корчась от боли. К нему бежали со своими чемоданчиками Гудовичев и Земцов...

В Москве, сидя у телевизора, ревела Маша.

— Папа, папочка! Вставай...

— Перестань, — нахмурившись, сказал Юра. — Бабуля, уведи ее отсюда.

— Машенька, пойдем, пойдем, милая...

— Ну-ка, что тут у тебя?! — Доктор присел перед Лобовым. — Помогите мне, — обратился он к Земцову и двум игрокам «Полета».

Они подняли Лобова и вынесли за линию ворот.

Мяч на одиннадцатиметровой отметке установил Знобишин.

Гудовичев и Земцов колдовали над ногой Лобова, а тот — с гримасой боли на лице — не сводил глаз с разбегавшегося Знобишина. Он пробил сильно — мяч попал в перекладину и по дуге улетел за ворота.

Стадион радостно взревел.

Лобов закрыл глаза. Все поплыло перед ним. Искаженные лица Барсукова и Лопарева. Оба что-то кричат, но ничего не слышно. Будинский сует Барсукову зеленый полиэтиленовый пакет, тот рвет его на части и бросает в лицо Лопареву. Обрывки пакета падают на траву. Земцов бросается подбирать их. Он ползает по траве, собирает обрывки пакета и пытается сложить их в одно целое.

Лобов открывает глаза. И видит, как Земцов возится с его ногой, а Гудовичев держит у его лица ватку, пропитанную нашатырным спиртом.

Появились носилки. Лобова укладывают на них и несут вдоль трибуны, мимо скамейки запасных «Полета». Сверху, на трибуне, он замечает испуганные, тревожные лица Кармен и ее матери.

И снова закрывает глаза...

Теперь он лежит на массажной скамье. В раздевалке непривычно тихо.

— Я же говорил, не надо было эту мазь накладывать, — слышит Лобов голос Земцова.

— При чем тут мазь?! — обрывает массажиста Гудовичев.

— Надо сделать блокаду, — говорит Земцов.

— Не надо никаких уколов, — пытается крикнуть Лобов, но голос не слушается его, получается негромко.

— Не волнуйся, Леша, — спокойно возражает Гудовичев. — Тут он прав.

— Док, как сыграли? — тихо спрашивает Лобов.

— Вничью! — сухо отвечает подошедший Барсуков.

— Жаль... — прошептал Лобов.

— Вот именно! — Это уже встревает Веселов. — И все из-за этого болвана, который не может забить пенальти!

— Знобишин сидит в кресле, опустив голову и закрыв лицо руками.

— Да что вы все — с ума посходили?! — неожиданно взрывается вратарь. — С «Реалом»! На его поле! Вничью сыграли! А настроение — похоронное?!

— За ничью, между прочим, обещали заплатить, как за победу, — спокойно вставляет Земцов, только что сделавший Лобову укол.

— Помолчи ты! — обрывает массажиста Веселов.

Лобов тяжело слезает со скамьи и, хромая, но уже без посторонней помощи, добирается до кресла. Он садится рядом со Знобишиным и кладет руку ему на плечо.

— Брось ты убиваться. Ничья — это неплохо, — он оживляется и обводит взглядом ребят. — Это даже здорово! В Москве нас и 0:0 устроит, а мы их обязательно обыграем, верно?!

— Конечно, обыграем, — подхватывает Назмутдинов.

Игроки начинают раздеваться и поочередно направляются в душевую.

— Надо что-то сказать, — шепчет Лопарев Барсукову.

— Действительно, ничья — это неплохо, — встрепенулся тот. И добавил, обращаясь к Веселову: А обещание мы обязательно сдержим, правда ведь?!

Веселов, насупившись, молчал. Барсуков подошел к нему и негромко сказал:

— Между прочим, руководству, как вы прекрасно знаете, полагается столько же, сколько игрокам.

— Вот именно! — успевает вставить Земцов. Веселов смерил его презрительным взглядом и громко объявил:

— В моей жизни не было случая, чтобы я не сдержал обещания!

Земцов посмотрел на Лобова и подмигнул ему. Но Лобов отвернулся.

Кармен и ее мать помогли Алексею выйти из машины, и они не спеша вошли в дом. Отец встретил их в дверях, крепко пожал ему руку.

— Не вешай нос, форвард. Ты играл, как настоящий тореро. Здесь понимают в этом толк. Я заказал Москву. У тебя дома наверняка волнуются.

— Спасибо большое. Но вы ведь не знаете номер телефона.

— Почему? У Кармен записан. Я нашел.

— Нет... — смущенно проговорил Алексей. — Пожалуйста, перезвоните на станцию. Вот какой надо, — он протянул отцу Кармен записную книжку.

— Да-да, папа, — подтвердила Кармен, — сообщи другой номер.

— Как знаете, — согласился удивленный отец, — сейчас позвоню.

Они прошли в уже знакомую Алексею гостиную. Он сел в то самое кресло, где сидел накануне вечером.

Мать принесла фрукты. Следом вошел отец с телефонным аппаратом на длинном шнуре.

— Уже соединяют. Тот номер, что ты просил, Леша.

— Алло, Юрочка! Вы уже спите, конечно. Да-да, папа. У меня полный порядок. Не волнуйтесь — обыкновенный ушиб. Кто звонил? Семен Петрович?! Значит, он в Москве. Понял, понял. Это хорошо. Очень хорошо. Завтра вечером. Сразу к вам. А как же?! Целую тебя. Машеньку и бабушку успокой. Ну, привет. Спокойной ночи!..

Алексей положил трубку.

— Значит, он в Москве!..

— Кто? — спросила Кармен.

— Ты не знаешь его, Кира. Но для меня это важно. Особенно сейчас.

— Это связано с той историей?

— С какой?

— С фальшивыми долларами.

— А ты откуда знаешь?

— От Виктора. Не связывайся с ними, Леша. Он мне как-то задолжал. И вернул долг долларами. Одна купюра оказалась фальшивой. Отец обнаружил. Виктор страшно переживал. Объяснял, что испугался за нас. А потом взял с нас слово, что мы — никому. И рассказал вашу барселонскую историю. Но добавил: если проболтаетесь — не жить... Он вообще-то не злой. По-моему, он сам запутался. Зато как он старался устроить тебе контракт с «Барселоной».

— Я решил туда не ехать.

— Как? — Кармен от неожиданности остолбенела. — Почему? Отец поставил бокал с вином на столик и внимательно посмотрел на Алексея. Даже мать остановилась в двери гостиной — с подносом она шла на кухню доложить фруктов.

— Я уверен, вы поймете меня, — заговорил Алексей. — Дети остаются одни. С бабушкой, конечно, но без отца и матери нельзя в их возрасте. И без того я уделял им мало внимания — футбольная жизнь такова, что дома почти не бываешь. Вот я и решил: с футболом вообще закончу. Буду жить, как все люди. Работать и растить детей.

— А я? Как же я? — прошептала Кармен.

Алексей поднялся, подошел к ней, хромая, обнял за плечи. И тихо сказал:

— Если мы любим друг друга... по-настоящему... то все устроится... Не знаю, как и когда... но устроится. Может быть, через год... или через три... Если любим по-настоящему. Нельзя строить свое счастье на несчастье других... Ты же сама всегда так считала.

Кармен уткнулась лицом ему в грудь.

— Любовь эгоистична, Леша, — прошептала она. — Я не могу без тебя... жить не могу...

Неожиданно резко, требовательно зазвонил телефон. Отец взял трубку, сказал несколько слов по-испански и протянул трубку Кармен. Она тоже говорила по-испански, а потом, положив трубку, сказала Алексею:

— Это Исабель. Умоляет на обратном пути заехать к ним, хоть на десять минут. Я обещала.

— Тогда поехали, — решительно сказал Алексей. — Раз обещала... Извините меня, — он обратился к отцу и матери, — но так все сошлось. Извините, если огорчил вас. Спасибо.

По мосту они пересекли Манзанарес и остановились на набережной около высокого дома с большим подземным гаражом. По другую сторону набережной начинался зеленый массив — парк стадиона «Висенте Кальдерон».

— Не буду заезжать в гараж, — сказала Кармен, — мы же ненадолго.

Они поднялись лифтом на пятнадцатый этаж: просторный холл приглашал в четыре квартиры. Одна из них и была квартирой Будинских. Она оказалась просторной, шикарно, даже помпезно обставленной.

Исабель кинулась им навстречу и повисла на шее Лобова, целуя его в обе щеки.

— Лешенька, дорогой, я уж и не верила, что увижу тебя. Как я соскучилась, если б ты только знал?! Мне каждую ночь снится наш двор, где мы с тобой росли, серый пятиэтажный дом в Капельском переулке... Ты хоть бываешь там? Уверена, что нет. Московская жизнь не сентиментальна, правда? Если б я жила в Москве, тоже бы не выбиралась с Песчаной на наши Мещанские улицы. Да ведь их же все переименовали давным-давно!..

Лобов поцеловал Исабель в щеку, но сделал вид, что не заметил протянутой руки Будинского, и захромал вслед за Кармен в гостиную. Там около бара, заставленного всевозможными напитками — от английского и испанского джинов до разных сортов водки: «Смирнофф», «Горбачефф», «Абсолют», от рома «Баккарди» до виски «Джим Бим», — сидел в кресле Гудовичев, потягивая через соломинку джин с тоником.

— Привет, док, — сказал Лобов.

— Как нога? — радостно улыбнулся Гудовичев. — Двигаешься неплохо.

— По-моему, хорошо. Тянет, правда, но не болит.

Лобов осмотрелся: старинная мебель, антикварный карточный столик с зеленым сукном и следами записей, сделанных мелом на сукне, на стенах — картины, расположенные рядами, как в галерее.

— Прилично живут местные безработные, а, док?

— Мне больше по душе вот эта выставка, — Гудовичев засмеялся и кивнул в направлении бара. — Я уже все перепробовал и никак не решу, чему отдать предпочтение. Тебе тоже можно. Считай, на месяц выбыл.

— Неужели на месяц?! — Лобов помрачнел. — А я надеялся к ответной встрече с «Реалом» подойти.

— На это не надейся. Спешить тебе нельзя. Да ребята и без тебя справятся. Что они, по нулям не сгоняют?! А тебе рисковать нельзя — перед Барселоной надо как следует вылечиться.

— А он... — Кармен едва не проговорилась, но вовремя осеклась, перехватив строгий взгляд Лобова.

Гудовичев не обратил внимания на ее слова. Зато Будинский воспользовался случаем и вступил в беседу:

— Что — он? — спросил Будинский и сам же оживленно продолжил: — Рвется в бой, как всегда?! Ох уж неугомонный народ, эти форварды. До всего им есть дело? Казалось бы, как хорошо: отдохни, поблаженствуй, вместо того чтобы грязь месить на московском поле, съезди в Сочи, полечись грязями, а потом в Барселону, на изумрудную травку... Ме-чта! Я вот и то подумываю заиметь домик на берегу моря в окрестностях Барселоны. Там, между прочим, сам Сальвадор Дали проживал.

— Не его ли это рисунок? — спросил Лобов, отошедший к стене и рассматривавший картины, отчего и слушал он тираду Будинского, стоя к нему спиной.

— А как же! — обрадовался Будинский. — Оригинал, между прочим. Ты знаешь, форвард, сколько он стоит?

— Полагаю, немало. И все это, — Лобов жестом обвел стену, — тоже оригиналы?

— А ты как думал?! Неужели я повесил бы в своем доме подделки?!

— Да, — согласился Лобов, — подделки — это не то. Хоть картины, хоть деньги. На подделках все равно погоришь, рано или поздно.

Улыбка сползла с лица Будинского.

— Ты о чем это, форвард?

— О подделках. О чем же еще? Когда я вляпался с теми фальшивыми долларами, подумал: если уж я не заметил, то все эти наши московские фарцовщики вовек не отличат. Иметь бы такие доллары, в Москве можно состояние сколотить. Сейчас у нас все рвутся в поездки за рубеж и мечтают доллары стрельнуть...

Будинский внимательно слушал Лобова, пытаясь определить, серьезно тот говорит или с подначкой.

— Леша, прекрати чушь молоть, — мирным тоном вступил Гудовичев. — Зачем дразнишь нашего безработного богача? Он и без того не всегда задумывается — что можно и что нельзя, — прежде чем связаться с деловыми людьми. Я ему целый час мозги вправлял: хочешь иметь много денег — заведи законное дело, повкалывай, как все миллионеры вкалывали и вкалывают. А то вместо виллы под Барселоной заимеешь комнатушку с видом на небо в клетку.

— Не верится мне, док, что он вас хорошо понял, — сказал Лобов и обратился к Исабель: Пора нам. Белочка. Мне надо ногу посмотреть и в покое ее держать. Ты уж извини. Живете вы хорошо. Желаю тебе сына родить, а еще лучше — сразу двойню. Спасибо за приглашение. Увидимся еще. Наверняка увидимся.

Он поцеловал Исабель. Кармен тоже расцеловала подругу, у которой слезы навертывались на глаза.

— Док, вы еще побудете? Или с нами?

Гудовичев решительно встал, чуть покачнулся.

— Поздно уже, — опередил он пытавшегося что-то сказать Будинского, — если не возражаете, я с вами.

В машине Гудовичев сидел рядом с Кармен, а Лобов — на заднем сиденье. Наклонившись к доктору, Лобов говорил, казалось бы, убедительно, но нарочито сгущал краски, отчего Кармен время от времени искоса поглядывала на него, однако не решалась ни прервать, ни включиться в разговор.

— Видите ли, док, вы опоздали со своими проповедями добропорядочной жизни. Он уже погряз в таких темных делах, о которых нам с вами и не снилось. Тут .и фальшивомонетчики, и торговцы наркотиками, и убийцы, и мафиози — а он делает вид, что ничего не знает и не понимает. Да он уже давно на крючке у Интерпола. Его не берут только потому, что хотят через него всю сеть определить. Я это знаю доподлинно. За его квартирой и сейчас следят. С него вообще глаз не спускают. Даже телефон прослушивают...

Машина мчалась по ночному Мадриду. Разноцветные огни реклам пробегали бликами по лицам Кармен, Гудовичева, Лобова. Доктор слушал с напряженным вниманием. Он окончательно протрезвел: то неверие, то страх, то даже ужас читались в его глазах. Он ничего не говорил, не перебивал Лобова, только периодически шептал:

— Неужели, неужели?..

Они остановились у входа в отель.

— Да-а, — тяжело вздохнул Гудовичев, — раскрыл ты мне, Леша, глаза. Что же делать-то теперь? А я ведь к нему всей душой. Какой подлец, какой подлец...

Он с трудом вылез из машины, покачнулся и с отрешенным видом побрел к входу. Кармен и Лобов тоже вышли из машины. Она проводила его до дверей. Доктор уже был в холле. Он обернулся и послал им воздушный поцелуй.

Кармен обняла Лобова, крепко поцеловала его.

— Лешенька, дорогой, любимый мой, отдыхай, береги себя. Завтра мы не увидимся. Я не могу вырваться из редакции. Но позвоню обязательно. Это все правда, что ты говорил о Викторе?

Лобов прижал ее к груди.

— Не думай об этом. Но держись от него подальше.

— А как же Исабель? Бедняжка, как ее жалко!

— Конечно жалко. Ты позванивай ей почаще. А что еще мы можем?

Он поцеловал Кармен в губы.

— И ты себя береги. Из Москвы буду звонить тебе раз в неделю. И ты звони. Или ко мне, или к теще. В Сочи я лечиться не поеду. Наверняка у нас в ЦИТО справятся. Завтра еще поговорим. Спокойной ночи.

Ему не спалось. Он попробовал было читать в постели, но никак не мог сосредоточиться. Выключил лампу и лежал в темноте, глядя в потолок, когда зазвонил телефон. Не вставая. Лобов взял трубку. На чистом русском ему сказали:

— Если хочешь, чтобы твоя девица осталась жива, одевайся и спустись в ночной бар отеля. Там к тебе подойдут.

— Дайте... дайте ей трубку... — выдавил из себя Лобов.

Но на другом конце провода уже прозвучал отбой.

Несколько секунд Лобов соображал, что ему надо делать, потом вскочил, стал одеваться.

Он вошел в бар и в дальнем его конце увидел Земцова, сидящего спиной ко входу. Лобов хотел было направиться к нему, как почувствовал руку, сдавившую плечо. Обернулся. Перед ним стоял Будинский. Он подтолкнул Лобова влево, в кабинку, отгороженную ширмой от зала. Лобов задел травмированной ногой крутящееся металлическое кресло в кабинке и застонал от боли.

— Давай без глупостей! — холодно проговорил Будинский. — Все в твоих руках!.. Я хотел с тобой дома все обсудить, но ты взбрыкнул, пришлось применить прессинг!.. Я знаю, это неприятно, но что делать?!

— О чем ты?! — не понял Лобов.

— Не прикидывайся рваным пиджачком! Ты и дома у меня наговорил достаточно! Скрытые угрозы, намеки!.. Я знаю все, что произошло в Москве!..

— Не сомневаюсь!.. — усмехнулся Лобов.

Будинский выдержал паузу, оглянулся, точно кому-то подал знак.

— Так вот, я хочу знать, что знаешь ты и что тебе говорил об этом твой сыщик!.. Предупреждаю заранее, что только чистосердечное признание может облегчить участь Кармен, твою и твоих детей!..

Лобов при упоминании о детях невольно содрогнулся.

— Ну?! — торопил Будинский.

— Я попал в эту историю случайно, сам понимаешь!.. — вздохнул Лобов. — Не будь тех фальшивых двадцаток... Потом случайно увидел в стекляшке Бондаренко и Знобишина! Да и вообще, сам знаешь, наверное, у нас каждый второй чего-то везет на обмен, на продажу, лишь бы валюты побольше!.. Сам первое время лишнюю пару наручных часов прихватывал... А тут тебя увидел: огромный пакет из «Березки» тащишь. Зашел к Барсукову. Пакет опустел. Потом к Лопареву — пакета нет!.. А тут накачка следовательская: мол, торговля валютой, меня по телефо-ну пугают, жена разбилась, Бондаренко убили... Как ты думаешь после всего этого?! Тут любой шпионом покажется?! А в номер сегодня вернулся: выругал себя за это бабство! Нервишки просто сдают!.. Так что...

— А Интерпол тут при чем?! — спросил Будинский.

— Какой Интерпол?! Я дома у тебя о нем не говорил! — не понял Лобов. — Это я в машине, Гудку...

— Нет, я дома слышал, как ты это словцо ввернул! Это меня и разозлило!.. Я думаю: ах ты сволочь! И понесло!.. — уже словно оправдывался Будинский.

— Да это я так! — усмехнулся Лобов. — Знаю, что Интерпол есть, вот и все!.. Да посмотри на меня: какой я сыщик?! Если бы я был сыщиком, стал бы я трепаться вот так. в открытую?! Сыщики, знаешь, их не слышно и не видно!..

Будинский молчал, хмурился, не зная, верить Лобову или нет.

— Да и потом я в «Барселону» на два года собираюсь! Какой мне смысл тебя или кого-то закладывать, если я тут у тебя под боком постоянно буду?! Подумай головкой своей ватерпольной!..

Последняя тирада, видимо, подействовала. Будинский усмехнулся, развалился в кресле.

— Это ты прав насчет «Барселоны»!.. Логично!.. Ну а если сюда собираешься, какого черта ты языком весь мусор собираешь?! Ну, навариваю я немного, так это здесь, у нормальных людей, бизнес называется!.. Вам в Союзе уже все мозги этим социализмом прокомпостировали! Вы нормального бизнесмена за жулика принимаете! Скажи спасибо, что я еще тебе попался! Другой бы пришил и поминай как звали!..

— Ну, спасибо еще рано говорить, могли бы и без Кармен разобраться!.. — холодно напомнил Лобов. Отпусти ее!..

— А ее никто и не трогал! — усмехнулся Будинский. — Это чтоб ты пошустрей спустился!..

Лобов, не мигая, смотрел на Будинского.

— А вот если ты в Москве решишь отличиться, тут я ей не завидую!.. Впрочем, и тебе тоже!.. — пригрозил Будинский. — Ты меня понял!

— Понял! — Лобов поднялся и, ковыляя, дошел до телефона. Набрал номер. Ответила Кармен.

— Я тебе звоню в номер, никто не подходит! — забеспокоилась она. — Ты где?!

Будинский насмешливо наблюдал за Лобовым.

— Я у врача, массаж делали, потом мазью растирали!.. Сейчас отдохну и поковыляю к себе! Не волнуйся, до завтра!..

Лобов положил трубку, захромал к выходу. Когда он проходил мимо кабинок, то в соседней, рядом с той, в которой Будинский допрашивал Лобова, сидел с бокалом Земцов. Лобов криво усмехнулся.

— Смотри, форвард, без глупостей! — услышал он в спину реплику Будинского. Но не оглянулся.

Лобов вышел на своем этаже и, хромая, побрел к номеру. Он вставил ключ в дверь, отпер ее, но в номер не зашел. В задумчивости стоял перед дверью. Потом резко повернул ключ, заперев дверь, и пошел назад по коридору. Пройдя мимо лифта, пошел дальше и оказался около номера Гудовичева.

В нерешительности он стоял у двери чужого номера: постучать или нет? И вдруг за дверью зазвонил телефон.

— Алло, да, я, а кто же еще? — донесся из-за двери голос Гудовичева.

Какое-то время за дверью было тихо: доктор, понятно, слушал, что ему говорили по телефону. Наконец Лобов услышал, как Гудовичев орет в трубку:

— Идиот, кретин! Куриные мозги у тебя! Какой Интерпол? Кто тебя просил все выбалтывать? Тебе приказали его расспрашивать, а не трепаться! Ты же все испортил, болван, и нас обоих выдал ему с потрохами! Где он сейчас? Пошел ты к черту, дерьмо собачье!..

И там, за дверью, Гудовичев бросил трубку.

Лобов стоял, не шелохнувшись. Уйти — ведь теперь все ясно? Но разве не стало ему это ясно еще внизу, в баре? Или постучать, войти, посмотреть в глаза этому человеку?

Неожиданно дверь распахнулась, и они застыли лицом к лицу. Стояли и молча смотрели друг на друга. У обоих на лицах не было и следа злости. Только безмерная усталость. Оба понимали — или делали вид, что понимают, — их поединок подходит к концу. Или уже подошел?!

Первым принял решение старший по возрасту.

— Ну что ж, Леша, заходи. Не бойся. Ты же все слышал?! Я один в номере. Я вдвое старше тебя и втрое слабее. Со мной ты справишься, даже больная нога не помешает. Чего тебе бояться? Я же не бугай Будинский. Бугай Будинский! Неплохо звучит, а?

Ни слова не говоря, Лобов шагнул в комнату и быстро прошел вперед, обернулся. Гудовичев не спеша закрыл дверь и устало опустился в кресло.

— Спрашивай, — спокойно сказал он. — Отвечу на все твои вопросы.

Лобов молчал, стоя у окна.

— Не хочешь... Не хочешь со мной разговаривать. Твое право. Тогда слушай. Как думаешь, сколько мне лет? Я скажу тебе. Мне год до пенсии. У меня две дочери. Обе были замужем и обе разведенки. У меня три внучки. Безотцовщина. Никаких алиментов. У жены астма, еще с молодых лет. Так что считай: шесть женщин у меня на иждивении. А знаешь ли ты, что, когда врача берут на работу в Госкомспорт, он подписывает документ о неразглашении, как будто начинает работать на оборону страны. Не знаешь... То-то. А знаешь ли, что, когда тренер гандболисток Турчин защитил диссертацию, то она легла чуть ли не в спецхран с грифом «секретно»?! Ее нельзя было опубликовать. О подготовке гандболисток — и секретно, а? Потому что мы все знаем, как даются медали и рекорды. Мы знаем, чем кормим вас, спортсменов, перед чемпионатами и олимпиадами. И вот сейчас решили обходиться без допингов, без анаболиков, без переливаний крови. Ты веришь, что Грамов обойдется без них? Я не верю. Но это не мое дело. Хотят обойтись без них — пускай. Но почему я должен беспокоиться о здоровье разных испанцев, американцев и всяких прочих шведов? Все они мечтают об анаболиках и готовы платить за них бешеные деньги. А тот же Барсуков? Он же приказал мне перед сегодняшним матчем дать вам кое-что запрещенное под видом витаминов. И Веселов об этом знал. По-твоему, я должен был отказаться? Но вы-то все проглотили, и ничего, результат подходящий — он все спишет. Вот так-то, Леша.

Лобов молча вынул из кармана две таблетки и бросил на журнальный столик.

— Ах ты хитрый какой! — усмехнулся Гудовичев. — Ты их не принял. И что доказал? Остальные-то играли, и неплохо играли после этих таблеток. Пока ты будешь хромать, они снова примут, если Барсуков мне прикажет. И Грамов никогда не узнает. Потому что узнает он только о результате. И похвалит Веселова, Барсукова и меня, старика. Вот так-то, Леша. Не грусти. Помнишь, как у Лермонтова в «Тамани»: «Мне стало грустно. И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов?» Все. Я все тебе выложил. Как на духу. Теперь сам решай. Моя жизнь кончена. Через год на пенсию. Ты сам отец, тебе двоих ребят на ноги ставить. А мне... о жене и дочках уж не говорю... Дожить бы, чтобы погулять на свадьбах внучек. Ну, что молчишь? Скажи хоть, что делать будешь?

Лобов медленно пошел ему навстречу. Гудовичев напрягся, сидя в кресле. Но Лобов, ни слова не сказав, прошел мимо. Дверь за ним захлопнулась с легким стуком.

В Шереметьеве шел дождь.

Хотя «Полету» еще предстоял ответный матч с «Реалом», ничья на поле одного из сильнейших клубов Европы была справедливо расценена как успех, и футболистов встречали с цветами. Их поздравляли, целовали не только близкие, но и незнакомые люди.

Лобов, прихрамывая, пробивался сквозь толпу, хмуро кивал, не откликался на поздравления, уклонялся от ответов на вопросы корреспондентов. Уже подойдя к автобусу, он увидел, как Гудовичев садится в такси, а ведь обычно оставлял собственную машину на стоянке аэропорта. Выруливал на своих «Жигулях», пробираясь через забитую машинами площадку, Земцов. Его «Жигули» пристроились вслед за такси, в котором отъехал доктор.

Лобов прошел в конец автобуса, сел к окну, откинулся на спинку и закрыл глаза...

Юрка открыл дверь, бросился навстречу отцу, обхватил его за шею. Оба они не смогли сдержать слез. В прихожей появились Маша и бабушка...

Актер и Бегунок поднялись по лестнице на третий этаж, подошли к двери квартиры Лобова, прислушались. В квартире было тихо. Бегунок деловито достал отмычку, бесшумно открыл дверь, снова прислушался. Тихо, ни звука. Он кивнул Актеру, чтобы тот следовал за ним, и первым вошел в прихожую. Дождавшись, пока Актер прикроет дверь, зашел в комнату. В полумраке огляделся. Никого. Подошел к окну, достал фонарик, включил и тут же выключил его. Вздохнул, отошел от окна.

— Проходи, чего встал! — буркнул Бегунок.

Актер тоже вошел в комнату. Бегунок деловито направился на кухню, но в ту же секунду у его горла оказалось дуло пистолета.

— Руки! — приказал мужской голос.

Бегунок обернулся. Стоял с поднятыми руками и Актер, в спину которого упирался пистолет второго оперативника. Из соседней комнаты вышел Вершинин. Оперативники быстро надели бандитам наручники.

— Привет, Бегунок, — спокойно сказал Вершинин.

— Здрасьте, — скривился Бегунок, увидев Вершинина.

— У меня к обоим один вопрос: кто послал? Я знаю, кто вас послал, но мне важно, чтобы это сказали вы!.. Будем говорить?

— Ничего я не знаю, — прохрипел Бегунок.

— Ты тоже не знаешь? — спросил Вершинин у Актера.

Тот пожал плечами.

Вершинин с помощью дистанционника включил видеомагнитофон. Загорелся экран, на нем возник эпизод из футбольного матча: Лобов нанес удар по воротам — вратарь в красивом броске отбил мяч.

— Вот черт! — поморщившись, сказал Вершинин, но добавил: — Не к месту, а здорово.

И в ту же секунду изображение сменилось, на экране возникли «Жигули» с номером Т 16-16ММ. Машина подъехала к небольшой даче. Мелькнула надпись: ул. Садовая, 16. Гудовичев Н. М. Бегунок вылез из машины, пробежал через участок, вошел в дом. Вскоре он вышел из дома с набитой сумкой. В машине он открыл сумку, вытащил пачку долларовых купюр, помахал перед носом Актера. У того загорелись глаза. Бегунок спрятал пачку, закрыл сумку, завел мотор...

— Вопрос тот же, — сказал Вершинин. — Кто вас послал и зачем?

— Гудок послал, — чуть помедлив, ответил Бегунок. — Убрать Лобова!.. Как? На наше усмотрение, но... иначе, чем того...

Земцов — с ним были еще трое в штатском — позвонил в звонок над входной дверью. Открылась обитая кожей дверь, и на пороге появилась улыбающаяся молодая женщина.

— Здесь живет доктор Гудовичев? — спросил Земцов.

— Да! — кокетливо, весело ответила женщина. — А в чем дело?

К ней подбежала девочка лет шести.

— Мам, а когда торт вынимать? — спросила она.

— Сейчас и вынем, — сказала женщина.

— Я — новый массажист команды и хотел бы...

— Заходите, ребята! — перебила она его. — Доктор только что прилетел. Заходите! Мы как раз всей семьей собрались, чтобы отметить ваш успех!

Земцов заглянул в гостиную. За широким столом сидели... женщины и девочки.

— Ребята, проходите! — приветливо сказала хозяйка дома, сидевшая во главе стола. — За нашим семейным столом, как всегда, не хватает мужчин!

— А где Николай Максимыч? — спросил Земцов.

— Дедушка в ванной, — ответила другая внучка.

Земцов прошел по коридору к ванной, дернул дверь, она не поддалась. Земцов оглянулся на своих спутников. Самый плечистый из них надавил на дверь боком. Она резко открылась.

Гудовичев лежал бездыханный на полу. К ногам Земцова подкатился пустой пузырек...

Лобов подъехал на такси к своему дому. Вошел в подъезд, поднялся на третий этаж. Ключом отпер дверь.

Войдя в прихожую, машинально посмотрел в зеркало. Его усталое, серое, землистого цвета лицо застыло, точно маска. Он отвернулся от зеркала и, пораженный, замер: в большой комнате горел свет. Еще секунда, и дверь распахнулась: на пороге стояла Кармен.

— Не рад?! — грустно улыбнувшись, спросила Кармен.

Она так волновалась, что тоже не двигалась ему навстречу.

Из-за спины Кармен возник Вершинин — в фартуке, с кухонным ножом в руках.

— Почему у тебя в доме лука нет?! — набросился он на Алексея. В кои веки затеял я свои знаменитые биточки, а у тебя ни одной луковицы! Сбегай-ка к своему поклоннику на первый этаж — только не вздумай смыться через балкон! И возвращайся с луком!.. Ну что ты, как истукан?! Может, хоть обниметесь для приличия?!

Кармен, повинуясь приказу Вершинина, бросилась к Алексею, повисла у него на шее и... зарыдала.

— Только сырости нам и не хватало! — проворчал Вершинин и вернулся в комнату.

С помощью дистанционника, который достал из кармана фартука, он включил видеомагнитофон.

На экране возник Лобов. Он с разворота нанес сильный удар, и мяч по крутой дуге влетел в верхний угол ворот. Лобов вскинул вверх руку и, счастливый, попал в объятия товарищей по команде.