Я все рассказал Габриэль. Она стояла на кухне, держала в руках кружку с кофе и внимательно меня слушала. Внешне она все восприняла очень спокойно.

– Беда в том, – заметила Габриэль, – что они могут проверить телефонные переговоры.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, ты говоришь, что Олая тебе позвонила. Но это может выглядеть так, будто ты назначил ей встречу у конструкций Чиллиды.

– Зачем мне это понадобилось?

– Чтобы убить ее.

– А зачем мне ее убивать?

– Кто знает? – Габриэль пожала плечами. – Факт остается фактом: ты не сообщил полиции о вашем разговоре. Это плохо выглядит. Они наверняка проверят записи разговоров Олаи, и твой номер выплывет наружу.

– Мне придется сказать, что кто-то звонил с ее номера, но это была не она.

Это прозвучало совсем неубедительно.

Было заметно, что Габриэль начинает злиться.

– Как можно быть таким дураком?

– Почему дураком?

– Ты должен был сказать мне о телефонном звонке. Мы бы вместе что-нибудь придумали.

– Тебя здесь не было. Ты работала. И потом, она велела никому не говорить, – объяснил я.

– Боже, какой идиот! – Как будто в ее мозгу что-то переключилось. Ее лицо исказила ярость, а кожа заблестела от ненависти. – Это не значит, что ты не мог мне рассказать! – заорала она. Она стала вспоминать вещи, которые в тот момент были несущественны. – Когда мы встретились, тебя ничто не могло вывести из себя. Что бы ни происходило, ты мог спокойно сесть и все обсудить. А теперь ты превратился в полное ничтожество. Ты жалок. Зарываешь голову в песок. Ты ленив. И нелеп. Делаешь из всего тайны. Ты жалок. Жалок.

– Да, я понял, ты считаешь меня жалким.

– Да, жалким.

– Заткнись.

– Знаешь, ты совсем не Брэд Питт, не богат и не слишком интересен. Главное, что в тебе было хорошего – это надежность. Ты был спокоен. И нормален. Но что мы видим теперь?

Она сильно ударила меня по лицу. Я потерял равновесие и отшатнулся, чтобы устоять на ногах. Потом она стала бить меня, не переставая, в основном нанося боковые удары в грудь.

Я преодолел первоначальный шок и ударил ее в ответ. Не знаю, как это получилось. Мой кулак был быстрее пули. Я попал в верхнюю часть шеи. Ее челюсть подскочила вверх. Габриэль потеряла равновесие – удар явился для нее полной неожиданностью. Она опрокинулась назад и, падая, ударилась головой о край столика. Раздался глухой треск. Кофе залил ей лицо.

Я кричал на нее.

– Этого ты хочешь? Этого? Хочешь мужчину, который так себя ведет? – Не знаю, что на меня нашло. Я выкрикивал оскорбления и никак не мог остановиться.

Габриэль не шевелилась.

Не помню, когда я прекратил орать и заметил, что она не двигается.

Я позвал ее, уже мягко.

Мне следовало бы знать, что делать в такой ситуации, но в моей голове было пусто. Проверить, бьется ли сердце? Нет. У нее же не сердечный приступ.

Наконец я сообразил. Нужно проверить дыхание. Я послушал, приблизив свою голову к ее. Это максимум, что я могу сделать? Послушать? Разве так поступают при чрезвычайных происшествиях?

Она дышала. Я видел, как поднимается и опускается ее грудь.

Теперь что?

Я встал.

Ее глаза открылись. Она выглядела расслабленно-спокойной. Как будто очнулась после легкого сна.

Габи приподнялась на локтях.

На полу была кровь. Красный прямоугольник примерно в два дюйма шириной. Края прямоугольника были четко обозначены; было похоже, что кровь уже свернулась. Посередине крови было так мало, что она казалась прозрачной.

Габриэль ничего не сказала. Она выбежала из комнаты.

Весь вечер я беседовал с матерью. Вернее, смотрел телевизор и рассказывал ей, что происходит. Я не имел представления, где она была, когда мы с Габриэль ругались; возможно, в своей комнате.

Я лег в постель в обычное время и погасил свет.

Примерно через час я услышал, как Габриэль поднялась по лестнице. Она вошла в ванную и была там довольно долго. Потом проскользнула в постель.

В комнате не было слышно ни звука.

– Извини меня, – произнес я.

Мой голос утонул в тишине.

Обычно я придвигался поближе и целовал ее. Но в эту ночь я чувствовал, что утратил право быть рядом с ней. Теперь только она могла двинуться ко мне навстречу. Но было абсурдно ожидать, что ей захочется меня утешить. Значит, тупик.