На работе я по-прежнему с удовольствием читал дневник моего отца. Он подробно описывал свою жизнь в трущобах недалеко от Бильбао.

Его родители с утра до вечера искали работу в городе, отец пытался устроиться докером, мать – официанткой. Небольшие поселения-трущобы строились из того, что людям удавалось украсть на стройке или найти на свалке за городом. Кусок рифленого железа мог подойти для крыши, но зимой он не спасал от стужи, а летом – от жары. Поэтому детей посылали за камнями, чтобы укрепить крышу. А если никто не присматривал за домом, то приходили соседи и крали камни или всю крышу. Моему отцу и его сестре приходилось целыми днями охранять дом.

Положение усугублялось тем, что Франко запрещал проводить в такие трущобы воду и электричество. Во время Гражданской войны Страна Басков выступила против Франко, и его очень раздражали новые переселенцы из тех мест.

Как обычно, я пытался обсудить это с Олаей, но она никак не реагировала. В первые три часа она хранила гробовое молчание. Потом ее неожиданно прорвало.

Выяснилось, что она расстроена из-за своего парня. Раньше она никогда о нем не упоминала, но, очевидно, теперь была в такой ярости, что даже я сгодился на роль собеседника.

– Вчера вечером я пришла домой после тяжелого рабочего дня. – Она говорила без намека на иронию. – Он ездил в старый город. Сделал на спине новую татуировку, которой, как он выразился, я должна была полюбоваться. Оказалось, это… – она поискала подходящее слово, – ящерица. Черные чернила еще не высохли и линяли.

– Краска растекалась, – непроизвольно поправил я, но она не разозлилась и даже была довольна, что ей помогли выразиться более литературно.

– Он спросил, нравится ли мне татуировка, – продолжала она. – Мне она совсем не понравилась. Но я решила, что нужно ответить что-то другое. Я сказала, что красный глаз ящерицы очень симпатичный, и это был верный ход. Он посмотрел в зеркало на свою спину и как дурак объяснил: «Нет, это просто пятно». Я и так знала, что это пятно, а он добавил: «А тебе, Олая, нужно сделать еще одну татуировку».

– У вас уже есть татуировка? – спросил я, но было очевидно, что ее откровенность не распространяется так далеко.

– И тогда он предложил, чтобы я сделала татуировку на губах.

– На губах?

– Он хотел, чтобы на верхней губе у меня были слова «Я люблю», а на нижней губе – его имя, Анарц.

– Класс.

– Я сказала: а как же работа? Я не могу ходить на работу с такими губами.

– Вполне справедливо, – заметил я.

– Он объяснил, что я могу красить губы, а каждый вечер, когда буду возвращаться домой, он будет меня целовать и татуировка проявится.

– И что вы ответили?

– Я заверила, что выполню его просьбу, как только он сделает татуировку с моим именем на головке своего члена.

Я рассмеялся.

– Проблема в том, – продолжала она, – что он такой идиот, что сделает это. Уверял меня, что так и нужно поступить, чтобы у нас было что-то общее. Потом мы поругались, и теперь единственное, что нас объединяет, – это наша ненависть друг к другу.

Рассказанная история революционным образом изменила мое мнение об Олае. Раньше я считал ее… сам не знаю какой, но уж точно не такой. Я был несказанно рад, что она выбрала меня для этого разговора.

Я обдумывал, что сказать в ответ, боясь испортить эту первую попытку общения. Но случилось так, что я упустил свой шанс высказаться, потому что на мгновение взглянул в окно.

Мужчина, называвший себя мужем Габриэль, смотрел на меня сквозь стекло.

Меня охватил ужас.

Я замер.

Потом я приказал себе перейти в наступление. Я должен был сделать так, чтобы он почувствовал свою слабость.

Я выбежал из кабинета, помчался по коридору и выскочил на улицу. Потратил еще примерно пятнадцать секунд, обегая здание; я старался развить максимальную скорость и лишь надеялся, что он не станет слишком торопиться.

Он вообще не двинулся с места.

– Теперь вы со мной поговорите?

– Вы не имеете права здесь находиться, – заявил я. – Это частное владение.

– Вам нужно со мной поговорить. А мне нужно объясниться с вами.

– Убирайтесь отсюда!

– Не важно, как вы к этому относитесь, – продолжал он. – Нам нужно все обсудить.

Наконец я сдался.

– Может, пойдем куда-нибудь? – предложил он.

– Нет.

В этот момент я с удивлением заметил двух охранников с автоматами, медленно прохаживавшихся неподалеку. Я отвечаю за прием на работу охранников, и при любых обстоятельствах им запрещено ходить по территории с оружием. Однако в тот момент это была наименьшая из моих забот.

– Женщина, с которой вы живете, теперь называет себя Габриэль, – начал незнакомец.

– Сначала назовите свое имя.

– Алекс Лоренс.

– Хорошо, – произнес я. – Мне нужны ручка и бумага. Сейчас я их возьму.

Ситуация получалась довольно глупая, потому что мне нужно было вернуться к своему столу. Я решил, что если убегу, значит, проявлю трусость, но возвращение обычным шагом займет слишком много времени. Поэтому я выбрал промежуточный вариант, небрежно (по крайней мере я рассчитывал, что это так выглядит) прошел до угла, а оказавшись вне поля зрения, бросился во всю прыть к офису. Добежав до кабинета, я стал двигаться очень медленно, на случай, если он наблюдает через окно.

Украдкой я бросил взгляд в его сторону. Он стоял на том же месте. Я обратил внимание, что он стоит неестественно прямо. Только сумасшедшие стоят так прямо и неподвижно.

И вот мы снова лицом к лицу.

Он опустил руку в карман, достал фотографию и протянул ее мне:

– Это она, верно?

На фотографии действительно была Габриэль, но с короткими светлыми волосами. Это была одна из тех шуточных фотографий, которые любят делать спьяну. Она сидела в баре, одетая в желтый обтягивающий джемпер; я не мог оторвать глаз от ее груди. Она выглядела очень пьяной: тяжелые веки и не слишком осмысленная улыбка, которая то ли выражает блаженство, то ли предвещает тошноту. Я спросил себя, не была ли она тогда счастливее, чем со мной.

Сама по себе фотография мало о чем говорила. Габриэль и Алекс могли быть коллегами или знакомыми. Я был почти уверен, что этот мужчина окажется полицейским, он мог работать с Габриэль и любить ее. С другой стороны, как он выкроил время, чтобы проделать долгий путь до Бильбао, если он работает? Он должен был испытывать сильную злость или иметь другие серьезные причины, чтобы… Чтобы поговорить с ней? Надоедать мне?

– Зачем вам разговаривать со мной? – спросил я.

– Мы поженились двенадцатого мая тысяча девятьсот девяносто пятого года, – сказал он. – Зарегистрировались в офисе в Камбервелле, в южной части Лондона. – Он извлек и развернул листок бумаги – фотокопию брачного свидетельства. – Почему вы даже не хотите на него взглянуть? – спросил он.

Я взял листок и некоторое время его изучал. Довольно долго, чтобы показать, что прочел имена и теперь намерен оспорить доказательства, но достаточно быстро, чтобы продемонстрировать, что не собираюсь играть по его правилам. В свидетельстве стояло имя Реджины Габриэль Тримейн.

– Ладно, возможно, вы были женаты.

– Мы и сейчас женаты, – поправил он.

– Если вы утверждаете, что женаты, зачем преследуете меня на работе? – спросил я. – Для чего проделали этот путь до Бильбао? Почему не решили этот вопрос с Габриэль?

– Я имею право бороться за свою жену, – заявил он. – Я должен иметь возможность отстаивать наш брак. А что касается других ваших вопросов, то я сюда переехал. Теперь я работаю здесь.

– Если она предпочла оставить вас и действовала столь решительно, то вряд ли вам удастся что-то поправить.

Мне было досадно, что я сразу признал его главный аргумент и согласился с тем, что они были женаты. Я был слишком испуган, чтобы проанализировать последствия его переезда в Испанию.

Он начал свой длинный рассказ. Он ходил небольшими кругами; иногда казалось, что он говорит сам с собой. У него был вид агрессивного человека, но в то же время грустного и растерянного. Было очевидно, что он много думал об этом и, вероятно, говорил правду. Или ему казалось, что правду.

Я почти не слушал его.

Он говорил, что не замечал, что Габриэль хочет его бросить. Они были счастливы. Планировали совместный отпуск, собирались отдыхать на вилле к югу от Венеции. Он довольно долго громко рассуждал о том, почему мог распасться их брак.

– Возможно, я слишком много времени проводил дома, – говорил он. – Я был счастлив, понимаете? Я стал настоящим домоседом. Она очень энергичная и веселая. Однажды она мне сказала, что я такой пассивный, что ей приходится самой придумывать развлечения для нас двоих. А я ничего не предлагал. Но мне нравится смотреть спортивные передачи по телевизору. И мы не могли постоянно куда-то ходить, это было бы накладно.

Я вдруг стал очень четко осознавать происходящее вокруг; так бывает, когда вот-вот потеряешь сознание. Цвета изменились, звуки были или оглушительными, или еле слышными. Я видел офисный корпус и литейный цех. Складские помещения. Зеленые газоны около входа. Декоративные пруды. Три декоративных пруда. Сосчитай их: один, два, три. Очевидно, этот мужчина в самом деле был женат на Габриэль. Или у него была чертовски богатая фантазия.

С аэродрома неподалеку взлетел самолет. По-моему, этот аэродром расположен слишком близко к фабрике, это небезопасно.

Я различил свои слова:

– Я слушал вас достаточно долго.

Я уходил прочь.

Он что-то говорил, но я не мог разобрать слов.

Я произнес через плечо:

– Вы уже высказались. Спасибо.

И благополучно свернул за угол.

Я продолжал идти и был почти уверен, что он побежит за мной.

Я дошел до двери, миновал коридор и, очутившись в своем кабинете, остановился так, чтобы меня нельзя было разглядеть через окно.

Ко всем неприятностям добавилась еще одна: начала чесаться голова. Я немного ее почесал.

Тут я понял, что Олая по-прежнему сидит за своим столом и в недоумении смотрит на меня. Потом она снова принялась говорить о своем приятеле-идиоте.