— Кali mera! — поздоровалась Кара, выходя на балкон, где завтракала Домини, и подсела к столу. Вчера они поздно возвратились из «Венецианского карнавала» и Домини проспала, а проснувшись, обнаружила, что Поля в постели уже нет. Кара, деловито наполняя свою тарелку жареной икрой и помидорами, сообщила, что они с Никосом отправились в турецкие бани в центр города.

— Никое просто очарователен, — заметила Домини, наливая себе кофе и добавляя в чашку сливки. Утро было великолепное, солнечные лучи ласково гладили ее волосы, распущенные по плечам поверх халатика.

— Он хорошенький маменькин сынок, — презрительно сморщила носик Кара, уплетая свой завтрак. — Тетя Софула зря беспокоится — мне вовсе не нужен ее драгоценный сыночек. Как кузен он мне нравится, но стоит ему дернуть меня за волосы, тетя тут же начинает ко мне придираться. Мне это страшно надоело.

— Бедняжка Кара! — Домини улыбнулась ей поверх кофейной чашки. — А не хотела бы ты поехать погостить к нам с Полем в дом на Орлином утесе?

Кара перестала жевать и вытаращила на Домини свои огромные черные глазищи. — Да я бы хотела этого больше всего на свете, — сказала она. — Ты это серьезно? Вы с Полем так недавно женились… не буду ли я вам мешать?

— Дом большой, — засмеялась Домини. — Там вполне хватит места для такой крохи, как ты.

— А что скажет Поль? Ты спрашивала разрешения?

— Да, я попросила у хозяина разрешения, — сухо ответила Домини. — Он согласен со мной, что тебе неспокойно в доме тети. Он, как и я, хочет этого.

— Домини, я просто в восторге. — Глаза у Кары засияли, как омытые росой вишни. — Мне очень хотелось проводить побольше времени с Полем, но я боялась вам мешать.

— Как ты можешь помешать, когда мы оба тебя любим? — Домини намазала маслом кусочек тоста и положила сверху густого греческого меда.

— Медовый месяц для двоих, — просто сказала Кара. — Это время очень сложное и важное, и я не хотела бы испортить все фальшивой нотой.

— Дорогая моя, — нежно улыбнулась ей Домини, — никто с таким тонким слухом, как у тебя, не может издать фальшивой ноты. Мы с Полем думаем, что ты станешь счастливее с нами, а я буду рада твоему обществу, пока Поль работает в своем кабинете.

— Это интересно. — Глаза у Кары снова разгорелись. — Под домом есть пляж, и много пещер, которые можно исследовать, дельфины играют и плавают в лагуне. Поль не будет работать все время, верно? Он любит плавать… Они с Лукасом всегда плавали, как морские львы.

Кара отодвинула в сторону тарелку и выбрала из гнезда листьев румяный персик. Ресницы ее отбрасывали глубокие тени на щеки, пока она гладила пальцем бархатистую кожицу персика.

— Знаешь, Лукас очень любил нырять в глубину.

— Голос у нее задрожал, и несколько секунд потребовалось ей на то, чтобы взять себя в руки. — На глубине океана существует целый мир, красочный и таинственный. Он часто нырял со специально сделанной для подводных съемок камерой, и в маске походил на блестящего Нептуна. Он, бывало, фотографировал анемоны с их извивающимися щупальцами, коралловые деревья, гроты, словно созданные для Ундины. В этом смысле Лукас был очень талантливым художником, и, как любая страсть, это увлечение заставляло его забывать о времени, страхе, обо всем.

Сестра Поля подняла взгляд и обнаружила, что Домини смотрит на нее глазами, полными глубокого сострадания. Окруженные темными густыми ресницами глаза передавали малейшее изменение настроения.

— Мы вышли на яхте Поля, — продолжила Кара, — и Лукас нырнул с борта со своей фотокамерой, едва мы отошли подальше в море. Алексис загорала на палубе. Поль стоял у руля, а я играла на цитре, и мы все сочиняли смешные стишки и пели. День был, как сейчас, Домини, с греческими островами, зеленеющими в дымке, с чайками, то взлетающими над водой, то опускающимися навстречу собственному отражению. Царил покой и умиротворение… Пока вдруг Алексис не заметила, как обычно лениво, не беспокоясь по-настоящему, что Лукас, должно быть, соблазняет Ундину на ее подводной постели. Уж очень долго его нет. Ногти Кары так глубоко вонзились в персик, что из него брызнул сок.

— Алексис любит делать подобные замечания, и мы к ним привыкли, но Поль не засмеялся. Он позвал с камбуза нашего micro, чтобы он встал у штурвала, добавил, что нырнет посмотреть, все ли в порядке у Лукаса, и оделся для глубоководного погружения…

Девочка уже несколько минут говорила по-английски, запинаясь и вставляя греческие слова, а Домини облокотилась на локоть, напряженно слушая ее.

— Поль спустился очень глубоко, — говорила Кара. — Искал и искал Лукаса. Есть определенный уровень, на котором можно оставаться всего несколько минут, иначе может не хватить запаса воздуха… Именно там Поль и нашел Лукаса. Он очень быстро вынес его на поверхность, и мы втащили их на яхту… Поль встал на колени, чтобы снять с брата акваланг, и тут вдруг сам упал. Вид его был ужасен, глаза закатились, и Алексис завизжала, что они оба умерли. — Кара содрогнулась. — На самом деле произошло вот что: он всплывал слишком быстро, запас воздуха был мал, это очень опасно и может вызвать смерть или паралич. Алексис успокоилась, сделала Полю искусственное дыхание, и хотя, когда мы вернулись в гавань, он дышал нормально, Поль пришел в сознание только позже, в больнице. По настоянию врачей он оставался там несколько дней на случай каких-либо осложнений. Лукас… он был мертв. Поль нашел его под огромным осколком коралловой скалы, очень острым. Есть такие кораллы, что образуют целые утесы…

— Не надо больше говорить об этом. Кара. — У Домини дрожали руки, когда она сжимала тонкие пальцы девочки. — Я уверена, что Лукас не страдал.

— Поль тоже сказал так, когда я навестила его в больнице. — Кара улыбнулась дрожащими губами. — Я рассказала тебе о Лукасе из-за Поля. Он не всегда был счастлив, и я так обрадовалась за него, когда он написал, что взял в жены английскую девушку. Мы чувствуем близость к англичанам потому, что со времен дедушки у нас в семье сохранилась традиция учить английский язык, потому что, ты же понимаешь, в делах судоходной компании приходится сталкиваться со множеством людей, говорящих по-английски.

— Ты отлично разговариваешь по-английски, — улыбнулась ей Домини. — Я никогда не смогу так же хорошо выучить греческий. Послушай, почему бы нам с тобой не пойти осмотреть гавань, когда позавтракаем? Может, удастся уговорить Никоса пойти с нами. Для Поля любимое занятие работа, он притащил с собой много писем, на которые должен ответить. А мне страшно хочется хорошенько осмотреть Анделос.

— А что, это отличная идея! — Просветлела Кара и надкусила сочный персик. — Сегодня воскресенье, так что Никки свободен от работы в офисе. Кстати, Никки страшно честолюбив. — Я бы сказала, честолюбие присуще всем вашим мужчинам, Кара. — С задумчивой улыбкой Домини смотрела в море, следя взглядом за лодкой с ярко-пунцовым парусом, четко выделяющимся на фоне синей воды. До ее ноздрей донесся острый аромат моря, а мысли были заняты рассказом Кары. Она никогда не сомневалась в мужестве Поля или его любви к своей семье, что вообще присуще грекам. Она знала, каким щедрым он мог быть, и уважала его, иногда даже чувствовала в себе ответную страсть. Но в отношениях их не было прочности, чувства благополучия.

Это удел только любимых. Люди устают от своих капризов, от вещей, что привлекли их временное внимание.

Кара убежала готовиться к прогулке, а Домини была в своей спальне, надевала белые бусы, когда вошел Поль. Он выглядел неимоверно большим и блистал чистотой, волосы, еще влажные от парилки, завились мелкими кольцами, а опушенные густыми черными ресницами глаза, встретившись в зеркале со взглядом Домини, казались особенно яркими. Красивый, как демон, сказал про него Берри, и Домини вся застыла, когда он взял ее за плечи и наклонился поцеловать шею.

— Ты пахнешь мимозой, — сообщил он, поднимая ее с пуфа перед туалетным столиком и поворачивая к себе лицом. На ней было белое платье без рукавов с вышитой веточкой мимозы на бедре. Мороз пробежал по коже там, где коснулся ее взгляд Поля. Она не сопротивлялась, когда он привлек ее к себе. Ее руки уперлись в его плечи, и когда губы потерялись в его властном поцелуе, безжизненно соскользнули по стальным мышцам.

Она вдохнула знакомый острый аромат лосьона и пассивно приняла поцелуй. Потом, совершенно неожиданно, пальцы его больно вонзились в ее ребра.

— Ах ты, ледышка, — пробормотал он, — поцелуй меня сейчас же! — И уже вовсе не нежно он перекинул ее через руку и силой заставил ее губы ответить на поцелуй.

Когда он наконец поднял голову и позволил ей встать свободней, голова у Домини кружилась так, что ей пришлось ухватиться за край туалетного столика. Поль покривил губы в сердитой улыбке.

— Домини, mia, не смотри на меня так, — насмешливо попросил он. — Ты можешь убить меня взглядом.

— Потребуется гораздо более, чем просто взгляд, чтобы убить тебя, Поль, ответила она, все еще потрясенная и рассерженная тем, что он силой заставил ее ответить на поцелуй. У нее болели губы и Домини знала, что на талии будут синяки от его пальцев. Он с насмешливым упреком покачал кудрявой черной головой.

— Я уже говорил тебе, моя дорогая, что я не так уж неуязвим. У меня, как и у других людей, есть своя ахиллесова пята, и тебе, возможно, даже будет не хватать меня немного — кто знает? — если охранник у двери вдруг откроет ее и призовет меня переступить порог.

Когда он говорил это, Домини окинула его взглядом, его темную высоко поднятую голову языческого бога.

— Что я для тебя? — не могла не спросить она. Он подумал над ее вопросом, пальцы его бездумно поиграли бусинами ожерелья.

— Возможно, создание мечты, — чуть слышно проговорил он. — Жемчужина, попавшая мне в ухо, как выразился твой друг художник.

— Символ положения удачливого бизнесмена, — холодно поправила его Домини. — Странно, мне всегда казалось, что удовлетворить тебя не может ничто, кроме обожания, Поль, и полного подчинения женского сердца.

— Иногда условия заставляют нас довольствоваться доступным, — ответил он с усмешкой. — А чего хочешь ты, Домини, рыцаря из сказки?

— Это было бы приятно, — заявила она, думая о Берри, мальчике, который с освещенными закатным солнцем золотистыми волосами на перевернутой лодке казался похожим на сказочного рыцаря.

— Галахарды на белых конях существуют только в сказочной стране, — сухо заметил он. — Тебе придется довольствоваться Ланцелотом.

— Ланцелот — черный рыцарь, — процитировала она. — Однако он завоевал сердце королевы, не так ли?

Поль приподнял ей подбородок, не позволяя отвести взгляд. Его лицо с бледным шрамом над бровью в этот момент казалось лицом дьявола.

— Что, если бы я попросил тебя подарить мне сердце, Домини? — спросил он. — Эту разбитую безделушку? — она заставила себя рассмеяться. — Она не нужна была тебе целой… разве ты не помнишь, что сказал в день нашего венчания? Что у тебя нет времени на такие пустяки, как стать любимым.

— Я употребил слово «нравиться», а не «быть любимым».

— Хорошо, — Домини повела плечами. — Но вряд ли можно рассчитывать быть любимым, если не нравишься?

— Существует много доказательств того, что любовь имеет мало общего с менее теплыми чувствами. Он легонько провел по ее подбородку кончиком большого пальца и отрывисто поинтересовался:

— Какие у тебя планы на утро?

— Кара ведет меня осматривать гавань. Мы надеемся, что Никое пойдет с нами.

— Хорошо, будь сегодня ребенком вместе с этими детьми. — Вдруг он взял ее лицо в ладони, и глаза его потеплели от улыбки. — Забудь о своем муже-тиране.

Она долго смотрела на него, тирана, который иногда бывал таким нежным. Сердце, казалось, замерло, и она неожиданно для себя самой встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. Он ничего не сказал, а отвернувшись, взял плетеную сумочку и сунул в нее несколько банкнот. — Ты непременно захочешь купить что-нибудь, — сказал он небрежно. — На Анделосе, как и в Лондоне, есть своя Петтикоут-Лейн.

Они спустились к гавани на низкой спортивной машине Никоса, там он нашел тенистое местечко и припарковался. Троица прошла через старинные ворота, где, блея и спотыкаясь, брело овечье стадо, и вышли к переулкам и аркадам, ведущим к базару.

Воздух казался напоенным пряными ароматами, народ толпился у многочисленных прилавков и лотков и громко, от души, торговался с продавцами. С крюков свисали кальмары, экзотические овощи и фрукты были навалены в корзины и уложены пирамидами. Колыбели, покрывала, кувшины и горшки и еще множество самых разных товаров были выставлены для продажи. Домини приостановилась у пекарни, с восторгом разглядывая связки бубликов и лотки с самой разной свежайшей выпечкой.

— Просто не могу устоять перед восхитительным запахом горячего хлеба и семян сезама, — сказала она. Они купили brioches и на ходу съели посыпанные сахарной пудрой сдобные булочки.

Эти несколько беззаботных часов в гавани прошли очень счастливо. На драхмы, данные ей Полем, Домини не могла не купить подарки своим спутникам и себе тоже. Потом вдруг Кара поймала Домини за руку и указала на цыгана, сидящего у ограды гавани перед корзиной. Он выглядел, как старый разбойник, в мешковатых штанах и грязной пестрой рубахе. На голову он повязал платок, а его черные усы блестели, будто начищенные ваксой.

Когда на ступенях недалеко от него остановились трое молодых людей, он сунул коричневую от загара руку в корзину и протянул им на широкой ладони несколько амулетов. Он что-то сказал по-гречески, и Никое перевел Домини, что им предложили купить амулеты. По ним цыган обещает предсказать будущее.

Кара не могла устоять и сейчас же бросилась выбирать амулет. Она достала медный якорек и положила на руку цыгана серебряную монету. Он сказал ей, что она чем-то обеспокоена. Она жаждет устойчивости и чувствует себя неуверенно, море у нее в крови, и однажды она пересечет его с высоким темноволосым человеком, который для нее вовсе не незнакомец.

— Он говорит о Поле? — гадала удивленная Кара, и Домини чуть заметно улыбнулась ее наивности.

— Теперь ваша очередь, kyria, — хитро улыбнулся Никое. — Выбери из того, что предлагает судьба.

— Н-нет… — Домини отступила в нерешительности от протянутой к ней руки цыгана с амулетами. Его взгляд был устремлен на ее лицо.

— Ну же, это ведь просто игра, — рассмеялся Никое, — красивой девушке не стоит бояться злой судьбы.

У Домини бешено колотилось сердце. Она знала, что ведет себя глупо, не желая принимать участие в игре, но в предсказаниях Каре цыган показался ей очень проницательным. Девушку мучило чувство неустроенности, а ее чувство к Никосу глубже, чем она сама подозревала… Никое и есть тот высокий темноволосый человек, который для нее не был незнакомцем.

— Ну, будь же умницей и возьми амулет, Домини, — упрашивала ее Кара.

И, почти не глядя, Домини протянула руку в пригоршню амулетов и взяла первый попавшийся под ее пальцы… крошечную женскую фигурку с длинными медными волосами, обвивающими все тело. Домини положила на ладонь цыгана серебряную монету и почувствовала себя очень неуютно под его пронзительным взглядом. Он говорил по-гречески, и, так как Домини не могла его понять, Никое переводил для нее.

— Надо же, — Никое разочарованно рассмеялся, — старый негодяй говорит, будто ты уже знаешь, что символизирует амулет, и ему нет нужды повторять это вслух. Ты правда знаешь?

Домини была рада, что широкие поля плетеной шляпки закрывали глаза; ее потрясло, что она сама выбрала так много значащий амулет. Она была связана браком и не могла вырваться. Пальцы ее крепко обхватили фигурку, и она сказала:

— Пойдемте же, вы оба, — и побежала по ступеням вниз, к морю. Несколько парусных лодок стояли на песке, и их тени закрыли Домини, пока Кара и Никое замешкались около цыгана и не сразу сообразили, в каком направлении она скрылась. Они повернули назад, к базарным рядам, думая, что Домини пошла туда, и прошло несколько минут, прежде чем Домини оглянулась через плечо и увидела, что шла по берегу совершенно одна.

Она нерешительно постояла у кромки воды, морской бриз приятно обвевал шею и лицо. Как прохладен и ароматен этот ветер и как приятно и спокойно на несколько минут остаться в одиночестве. Ей не хотелось возвращаться к шумному базару, и, заметив причальную тумбу, Домини направилась к ней и присела отдохнуть. Она знала, где стоит машина Никоса и говорила себе, что пойдет туда, как только пройдет легкая головная боль, успокоенная бризом.

Домини сняла с головы плетеную шляпу и позволила ветру играть ее волосами. На берегу было только несколько босоногих рыбаков, чинивших сети, да женщина, подоткнув черные юбки, охотилась за раками. Мирная сцена, со всеми красками синего моря и горами Балкан вдали.

Слишком мирное мгновение, чтобы длиться долго; по шее и спине Домини пробежал холодок, так как облако закрыло солнце, и побережье сразу стало мрачным и серым. Она взяла шляпу, поднялась с тумбы и повернулась было, чтобы идти на поиски Кары и Никоса… и вдруг отступила, испуганно воскликнув, лицом к лицу столкнувшись с человеком, которого меньше всего ожидала встретить этим утром — с Берри Созерном.

Они стояли, глядя друг на друга. Поднимающийся ветер играл волосами над смеющимися глазами Берри. Глазами, наблюдающими за вспыхивающим и гаснущим румянцем на щеках Домини.

— Я увидел твои медовые волосы, развевающиеся на ветру, но подходил осторожно, на случай, если мечты превратили греческую девушку-рыбачку в ту, кого мне так хотелось увидеть, — в Домини Дейн.

— Домини Стефанос, — напомнила она ему. Он покачал белокурой головой и швырнул окурок сигареты в лужицу у скалы. — Мне знакома девушка, которую я увидел, выходя на берег. — Он взглянул на небо и заметил, как оно потемнело. Судя по облакам, нас ждет потоп. Послушай, Домини, мой коттедж совсем близко отсюда, как насчет того, чтобы зайти ко мне выпить чего-нибудь?

— Не думаю, что это следует делать, Берри. Кара и Никое будут ждать меня у машины, я приехала с ними посмотреть базар, но мы потеряли друг друга.

— Разве так важно, если вы не найдете друг друга еще с час? — Он умоляюще улыбнулся. — Домини, у тебя всегда было слишком сильно развито чувство долга. Помнишь, как ты волновалась из-за того, что приходилось выходить из школы украдкой, чтобы встретиться со мной?

— Я… Я не хочу говорить о прошлом. — Она поцарапала пальцем плетеную шляпу, которую держала в руках. — Было приятно встретиться с тобой снова, Берри…

— Ну же, — возразил он, беря ее за руку. — Я не позволю тебе убежать.

— Я должна идти, Берри. — Она подняла на него умоляющий взгляд. — Будь же умницей и отпусти меня.

Он широко ухмыльнулся и сразу стал похож на насмешливого Пана, бога шалостей.

— Я приглашаю тебя в коттедж выпить, а не в какой-нибудь притон на тайное свидание, чтобы соблазнить. Да и в любом случае, ты вовсе не обязана никому говорить, что была у меня.

— Кто-нибудь может нас увидеть. — Она искала повода уйти.

— Всегда можно сказать, что ты хотела посмотреть мои работы. — Глаза его смеялись, потом он расхохотался и обнял ее, так как облака разразились внезапным ливнем.

— Бежим, бежим, — сказал он, и ей уже было не вырваться, — он тащил ее бегом по песку, потом по каким-то ступеням, по мокрым и скользким камням мостовой к небольшой лужайке, где стоял уютный побеленный коттедж. В насквозь промокшем и липнущем к телу белом платье она стояла под навесом крыльца, а он открывал дверь, потом быстро втолкнул Домини в коридор, затем в гостиную. Она сняла шляпу и немного встряхнула ее, огляделась вокруг, улыбаясь при виде беспорядка, характерного для холостяков. На диване лежала груда греческих подушек, посуда после завтрака все еще стояла на столе, у стены множество холстов. Подоконники были заставлены многочисленными комнатными цветами.

— Студия у меня наверху, — сообщил Берри, забирая у нее сумочку и шляпу. У тебя промокло платье, надо его снять и высушить.

Она быстро взглянула на него.

— Я одолжу тебе мой халат, — добавил он насмешливо.

Домини потрогала платье и обнаружила, что оно на самом деле совершенно мокрое.

— Хорошо, — согласилась она, не глядя на него. Он вышел из комнаты и через минуту бросил ей яркий клетчатый халат.

— Пока ты раздеваешься, я сварю кофе, Домини, — она слышала по голосу, что он улыбается. — Ты любишь кофе по-турецки?

— Да, с удовольствием выпью. — Она чувствовала от его халата запах английских сигарет и, завязывая пояс и чувствуя прикосновение шелка к голым рукам и плечам, чуть вздрогнула от тайного удовольствия находиться в коттедже Берри. Судя по тому, как молния кромсала небо, ей придется провести здесь около часа, а может быть, и дольше. За это время Кара с Никосом наверняка перестанут ее искать и вернутся домой… Жутко даже подумать, как воспримет это Поль.

Домини развесила на стуле платье, чтобы оно побыстрее высохло, потом понесла на кухню оставленный Берри после завтрака поднос.

— У тебя есть экономка? — поинтересовалась Домини.

— Мне необходимо жить среди беспорядка, — лениво ответил он. Берри стоял у плиты и варил кофе, его мокрые волосы выглядели так, словно он расчесывал их пальцами. Из-за этой взъерошенности он выглядел еще милее, и Домини, помнившей его в перемазанных краской вельветовых брюках и полосатой футболке, казалось, будто и не было прошедших лет.

— Тебе очень идет мужской халат на несколько размеров больше твоего. — Он осмотрел ее с головы до ног. — Ты выглядишь такой беспомощной, и так хочется тебя обнять.

Домини соскребла яичную кожуру в мусорное ведро и выпрямилась с порозовевшими щеками. — Надеюсь, ты покажешь мне свои греческие работы, раз уж я здесь, — сказала она.

— Предупреждаешь меня, что надо хорошо себя вести? — Он подошел к ней и остановился, глядя на нее сверху вниз, а она начала мыть посуду. — Что мы с тобой будем делать, Домини? — пробормотал он.

— Смотреть твои картины и пить турецкий кофе. — Она деловито скребла блюдце, запачканное яичным желтком.

— И притворяться, что мы просто знакомые? — Он просунул руку в широкий рукав ее халата. — Не выйдет, дорогая. Мы с тобой принадлежим друг другу. Обстоятельства попытались разлучить нас, но мы снова встретились на затерянном в глуши греческом острове. Это верное доказательство того, что правы легенды, утверждающие, будто влюбленные связаны неразрывной нитью с самого рождения. Неизбежно, даже через многие годы, через расстояния, эта нить притягивает их друг к другу, и ничто не может помешать их соединению.

Домини взглянула на него. В душе она была полностью согласна с ним. Любовь начинается не просто так. Таинственная сила притягивает двоих друг к другу, так близко, что ничто, даже сама смерть, не может разлучить.

— А как же Поль? — тихо спросила она. — Ты, кажется, забыл про него.

— Есть способ забыть про него. — Берри взял ее за плечи, и глаза его посерьезнели и казались темно-коричневыми, когда он смотрел ей в глаза. — Мы можем уехать вместе, Домини.