Беникеш сразу поразил Жанну суетой, шумом и разноцветьем красок. Машине, встретившей их у вокзала, пришлось долго кружить по узким улочкам, объезжая груженых осликов, людей в свободных длинных одеждах, с независимым видом вышагивающих по середине мостовой, и замурзанных детей, бесстрашно снующих в этом пестром потоке. Когда шофер давил на клаксон, дети только скалили белые зубы и норовили с какой-то звериной ловкостью забраться на машину, чтобы, прижав к стеклу облупленные носы, получше рассмотреть сидящую в кабине девушку.

Жанна не смогла сдержать смеха. Такие забавные!.. Пожалуй, самому Аллаху пришлось бы потрудиться, чтобы подстричь их пышные шапки волос. Просто удивительно, как эти пострелята умудряются не попасть под машину, носясь по улицам без присмотра и всякий раз выскакивая чуть ли не из-под самых колес.

Автомобиль остановился на главной площади. Здесь кипела оживленная уличная торговля. Над приземистыми домами возвышалась мечеть с ярко-зеленым куполом и изящными причудливыми башенками. Дон Рауль распахнул перед Жанной калитку, которая вела в тенистый дворик, где росли деревья, увешанные золотистыми, сказочного вида плодами.

— Померанцевые деревья, — произнес дон Рауль, и Жанна, взглянув на него, освещенного жарким солнцем, замерла от удивления. Высокий, с блестящими черными как вороново крыло волосами, в белоснежном костюме, он был так же живописен, как этот город на краю пустыни, и гораздо больше принадлежал Востоку, нежели Европе. Сердце Жанны затрепетало. Перед ней стоял мавританский принц. Продолговатые глаза, густые брови вразлет, величественная осанка — все в нем свидетельствовало о знатном происхождении, о том, что в его жилах течет горячая кровь воинственных жителей песков.

А из резных дверей роскошного особняка уже выскакивали слуги. Кто-то из них подхватил багаж путешественников, кто-то поднес огонь к сигарете дона Рауля, и все это сопровождалось радостными и взволнованными восклицаниями на непонятном Жанне странном гортанном языке.

— Сначала мы поедим и отдохнем, — дон Рауль обращался к Жанне по-английски, — потом прогуляемся по souk. Когда начинает темнеть и зажигаются уличные фонари, улицы приобретают таинственно-сказочный вид. Повсюду играют бродячие музыканты, и заклинатели змей показывают желающим свое искусство. Даже сами названия улиц звучат экзотически, например, здесь есть Улица пряностей.

— Я непременно хотела бы там побывать, — живо откликнулась Жанна. Они прошли через прохладный зал с окнами-арками, закрытыми ширмами с замысловатыми узорами, сквозь которые едва проникали косые лучи солнца, и оказались во внутреннем дворике-патио с фонтаном. Девушка даже затаила дыхание, такой неожиданный покой и красота предстали перед нею после шума и суматохи городской площади.

Олеандры и дынные деревья с желтыми цветами соседствовали здесь с буйными зарослями герани, а в зарослях персидской сирени щебетали птички. Это был сад из «Тысячи и одной ночи», и Жанне казалось, что она грезит наяву. Очнулась она оттого, что чуть не сломала каблук, поскользнувшись на изразцовом полу. Дон Рауль бережно придержал ее за локоть.

— С-спасибо, — она слегка покраснела, встретившись с ним глазами. — Я так привыкла к уличным туфлям, что чувствую себя неловко на высоких каблуках.

— По-моему, вам вообще здесь не по себе. Отчего? Вы не уверены в мужчине, с которым перенеслись сюда, словно на ковре-самолете?

— Я… я думала, мы поселимся просто в отеле, сеньор.

— Зачем же. Этот великолепный дом теперь используется крайне редко, поскольку принцесса предпочитает большую часть времени проводить в Эль Амаре. Может, беспокоит отсутствие дуэньи? Да ведь даже в Англии это уже вышло из моды, как мебель времен королевы Виктории.

— Мне вовсе не нужна дуэнья, — Жанна отвернулась и присела на край отделанного плиткой фонтана. — Просто вы продолжаете меня удивлять. Интересно, чем же поразите в следующий раз.

— В этом — сущность испанского характера, chica. Однако не забывайте, что я еще и сын этой таинственной страны.

Солнце серебрило завитки золотистых волос на висках девушки, ласкало нежный изгиб шеи, придавая всему ее облику еще большую юность и невинность. Жанна рассеянно подставила руку под струю фонтана, не сознавая, как необычно она смотрится в этом саду, где много лет назад гуляли возлюбленные какого-нибудь мавританского принца. Медлительная черепашка, дремавшая под деревом, вполне могла быть любимицей одной из тех волооких красавиц в шелковых одеяниях, с браслетами на ногах.

— Одного взгляда, дон Рауль, сейчас достаточно, чтобы понять это. Вы напоминаете мне ястреба пустыни.

— Вас это пугает? — Дон Рауль взял ее холодную мокрую руку. Белая кожа девушки резко контрастировала с его бронзово-смуглым загаром. — Снег и солнце… их невозможно соединить. Одно непременно растворится в другом.

Жанне пришлось поднять на него глаза:

— Хотите сказать, дон Рауль, что я должна стать снисходительнее ко всем вашим желаниям? Но ведь я согласилась приехать сюда только на том условии, что вы не будете посягать на мою независимость. Надеюсь, теперь, когда мы уже здесь, вы не собираетесь нарушать свое слово?

— А что, собственно, вы подразумеваете под независимостью? — спросил он. — Первый шаг уже сделан, и отступать поздно. Вы находитесь здесь в качестве бабушкиной подопечной и моей возможной невесты. И нечего сверлить меня злым взглядом. Истинное положение вещей известно только нам одним. Кстати, не забудьте надеть легкую чадру, когда мы поедем на souk.

— Вы это серьезно?

Дон Рауль невозмутимо кивнул.

— Ну, знаете! Если по вашему замыслу я должна изображать рабыню, то я выхожу из игры! — И Жанна попыталась было вырвать руку, но его пальцы, словно клещи, сжали ее запястье. Она пристально посмотрела на него и прочла в его глазах решимость настоять на своем.

— Вы будете делать все, как я скажу, и не вздумайте ребячиться! — Дон Рауль внимательным взглядом окинул освещенные солнцем, мягкие светлые завитки обрамлявшие ее головку, пристально рассматривая каждую черточку лица и особенно — изящно изогнутые, чувственные губы. — Здешние мужчины, привыкшие видеть черноволосых девушек с оливковой кожей, найдут вас очень необычной, и мне вовсе не улыбается, чтобы по всей medina , вас сопровождали зеваки, желающие поглазеть на воспитанницу принцессы Ямилы, которая гуляет по городу как обычная туристка.

— Вы говорите так, словно я и в самом деле — воспитанница вашей бабушки. Хотя на самом деле это — всего лишь роль, и к тому же не очень приятная.

— Тем не менее, не успели вы перешагнуть порог этого дома, как по всему городу, словно на крыльях, пронесся слух, что я привез с собой ту девушку, о которой, по всеобщему мнению, давно мечтал. Большинство мужчин в наших краях женятся очень рано, и теперь здесь ждут моей свадьбы. Игра уже началась, chica, и вам следует вести ее по моим правилам.

— Носить чадру, должно быть, ужасно неприятно!

— Это всего лишь маска из шифона, с жемчужинками по краям, — губы дона Рауля тронула слабая улыбка. — Она помогает сохранить таинственность и загадочность, манит и завлекает, так что многие женщины Востока носят ее даже с удовольствием.

— Но я буду чувствовать себя рабыней!

— Страшнее этого, конечно, ничего быть не может, — съязвил он. — А вот и Хуссейн, он несет нам еду. Уверен, вы проголодались.

Столик, который Хуссейн накрыл для них, стоял в тени стены. Здесь росли ароматные мальвы. Жанна узнала их распускавшиеся утром венчики, но даже знакомые цветы выглядели странно в этом экзотическом месте и не придали ей бодрости. Девушку не оставляли опасения, что дон Рауль заставит ее подчиняться своим желаниям и теперь, согласившись играть роль воспитанницы принцессы, она больше не будет принадлежать себе.

Однако, при всех тревогах, она не могла не отдать должное чудесной еде. Крупные ломти янтарно-желтой дыни, с тающей во рту сладостно-прохладной мякотью. Свежевыпеченные кукурузные лепешки, на которых плавились кусочки сливочного масла. Рассыпчатый плов с нежнейшим цыпленком, приготовленный особым образом, с изюмом, луком и мелкорублеными баклажанами. И на десерт — пышно взбитый крем, окончательно покоривший Жанну. Просто нельзя было не улыбнуться человеку, устроившему этот пир, привыкшему, что такое великолепие окружает его с детства.

— Интересно, что же скрывается за вашей улыбкой? — дон Рауль с наслаждением надкусил брызнувшую соком ягоду инжира.

Однако на сей раз Жанна не собиралась открывать свои мысли. Ими, по крайней мере, он не мог командовать.

— Я представила, как упивалась бы Милдред живописностью вашего мавританского сада, сеньор. И какой сюжет для очередного романа сразу созрел бы в ее голове.

— Держу пари, это была бы романтическая любовная история.

Она ответила холодным взглядом, не давая втянуть себя в разговор, полный опасных подводных камней. Не в первый уже раз Жанна замечала в черных глазах испанца какой-то беспокойный блеск, словно, заинтригованный этой девушкой, у которой ни разу в жизни не было любовного приключения, он решил проверить, как она отреагирует, если совершить прямую атаку на ее чувства.

— Еда была великолепна, дон Рауль.

— Я заметил, она доставила вам удовольствие, мисс Смит, — он искоса взглянул на Жанну. — Вообще-то, глядя на вас, можно подумать, что всю жизнь вы питались только диким медом. Хорошо ли вас кормили в приюте?

У Жанны вырвался слабый смешок.

— Должно быть, вам, сеньор, я кажусь ужасно костлявой. Судя по рассказам испанцы предпочитают пышнотелых черноволосых женщин.

— У любого правила есть исключения, — парировал он. — Что касается Хойосы, то кто-то из моих друзей-мавров предложил откармливать ее сластями и пирожными с кремом, как они делают у себя в гаремах с недостаточно аппетитными наложницами, — хитро блеснув глазами испанец подтолкнул к Жанне блюдо с орехами и финиками, которое им принесли вместе с кофе. — Не хотите ли сладкого, chica?

— Разве вы больше араб, чем европеец? — она взяла финик и надкусила. — Я начинаю думать именно так.

— А разве вы больше женщина, чем святая? Я начинаю бояться.

— Вам трудно понять, что я играю несвойственную мне роль. Тут все такое чужое. Вот вы смеетесь надо мной, а мне, действительно, стоит больших усилий держаться так, словно меня всю жизнь баловали и исполняли каждую мою прихоть. — Губы Жанны дрогнули, она поспешила перевести взгляд на бабочку, трепещущую над цветами дыни. Напуганная юная девушка, не знающая, как себя вести с опытным темпераментным мужчиной, она робела и терялась, такая же уязвимая, как бабочка, зацепившаяся крылышком за лепесток.

— Неужели вам нисколько не забавно играть роль чьей-то возлюбленной? — последовал насмешливый вопрос. — Но тогда вас должны страшить всякие перемены к лучшему в вашей судьбе.

— От хорошего потом очень трудно отвыкать, дон Рауль.

— Что ж, тогда придется вплотную заняться поисками для вас богатого и снисходительного мужа, чтобы, когда мы расстанемся, вы снова не попались в силки очередной Милдред.

— В самом деле? — Жанна рассмеялась, но почему-то ей стало обидно и больно. — Думаете, для брака главное — богатство? И вообще, может, мне хочется чего-нибудь совсем другого.

— Чего же, если не секрет?

Он явно подталкивал ее к ответу, лежащему на поверхности, но она не попалась в ловушку.

— Может, я собираюсь открыть чайную или выучиться на косметолога. Вчера в салоне я словно оказалась в другом мире.

Дон Рауль улыбнулся такому ответу и откинулся на спинку плетеного кресла; Жанна исподтишка любовалась его открытой улыбкой, сильной загорелой шеей, выглядывавшей из-под расстегнутого воротничка рубашки, ей нравилась даже его манера держать сигарету.

— Но ведь вы, chica, можете и влюбиться, к своему собственному удивлению. Любовь поражает самые неуязвимые сердца и толкает людей на странные поступки. Что станет с чайной, если вы до потери сознания влюбитесь в кого-нибудь?

— Вот когда это случится, тогда и придет время все обдумать. Милдред всегда говорила, что мне на роду написано оставаться старой девой, и, кстати, многие робкие и застенчивые люди вступают в брак по расчету, а не по любви.

— А вы очень застенчивы?

Жанна избегала насмешливого взгляда испанца и с отчаянием думала, что беседа переходит в опасное русло. И вообще, с его стороны нечестно было заводить этот разговор; он словно задался целью выведать все тайные и даже самой девушке не очень ясные мечтания ее юной души.

— А Хойоса была застенчива? — укрылась она за вопросом. — Если нет, то вашей бабушке предстоит удивиться перемене, когда мы встретимся.

— Принцесса знала Хойосу маленькой девочкой. Вас не пугает, сеньорита, что столь молоденькую девушку, как она, выбрали для такого мужчины, как я?

— Я… не знаю даже, как и ответить на ваш вопрос, дон Рауль.

— А я не сомневаюсь, что знаете, сеньорита. — Сжимая крепкими пальцами цветок мальвы, он медленно обрывал лепестки, неотрывно глядя при этом на Жанну. Она сняла жакет, и оголенные плечи матово поблескивали в тени зарослей. На тонком запястье висела золотая цепочка с рыбкой-амулетом. — Помните, вы говорили, что можете понять девушку, которая меня испугалась? Испугалась чего, интересно знать? Моего гнева?.. или моей страстности?

— Думаю, вашей жестокости… нетерпения по отношению к женщине, — смело заявила Жанна.

— А вы бы тоже от меня сбежали?

Она наблюдала, как падают на землю смятые лепестки, вспомнила восхищение испанца цветами, взгляд, которым он всегда заставлял других подчиняться его воле. Перед принцессой он, должно быть, прячет когти, надевая бархатные перчатки светских манер и становясь мягким и сдержанным. А стальную жесткость его рук Жанне уже довелось ощутить.

— Да, — ответила она, — думаю, что сбежала бы.

— Тогда как же вы решились ввериться мне?

— Может быть, об этом порыве я буду сожалеть всю жизнь.

— Ну что ж, уютная чайная в каком-нибудь городке на побережье Англии, думаю, компенсирует все беспокойства, которые я доставлю вам за время разыгрываемого нами спектакля. Но все же, смею надеяться, жизнь на краю пустыни вам тоже понравится. Погулять в пальмовом саду, увидеть золотистую луну, медленно всходящую над песками, услышать нежный шепот ветерка на рассвете, прокатиться верхом… Вы ведь об этом и не мечтали.

— Но я не умею ездить верхом, — вздохнула она.

— Я научу вас.

— А ведь я многого не умею… из того, что должна бы уметь Хойоса. Например, я не говорю по-испански…

— Не впадайте в панику, — одним неуловимо-гибким движением дон Рауль поднялся и, взяв Жанну за руку, потянул ее из-за стола. Такая откровенная настойчивость была в этом зове, что Жанне захотелось убежать. Его темная сила, его грозный пыл могли встревожить кого угодно, а девушка еще не забыла прикосновений горячих твердых губ и жарких поцелуев. Он был непредсказуем, а она — беззащитна. Взрывоопасное сочетание.

— Как я уже говорил, мать у Хойосы англичанка, так что она прекрасно говорит по-английски. А со всем остальным справиться очень легко. Рано по утрам я буду учить вас ездить верхом, и заодно вы освоите немного испанский язык. Учтите, принцессе не понадобится сто лет, чтобы выяснить, что вы вовсе не влюблены в меня. А как только она поймет, что сватает мне в жены Снегурочку, то вы, chica, можете спокойно растаять и исчезнуть из моей жизни.

Нарочито равнодушный тон дона Рауля резко противоречил тому, что он делал. Растаять… вот оно, это слово, от которого явственно повеяло опасностью, ибо сознательно или нет, но он прижимал к себе Жанну так сильно, стискивая ей за спиной руки и близко придвинув красивое смуглое лицо, что она, прерывисто дыша, почти уткнулась ему в шею.

— У Хойосы никогда не было таких огромных и выразительных глаз, — шепнул он, совершенно не собираясь освобождать ее от этого неловкого положения. — Когда мы предстанем перед бабушкой, прошу вас, смотрите на меня как сейчас, и она очень быстро поймет, что вас трясет от одного моего прикосновения.

— Я… просто мне не нравится, когда меня хватают так грубо. Дон Рауль, мне больно…

— Лгунишка! — Смеющиеся глаза смотрели прямо на нее. — Вам просто не по нраву мое дьявольское властолюбие, nina , а от каждого прикосновения вы теряетесь, не зная, что я сделаю дальше. Боитесь, как бы я не нагнулся и не поцеловал вас? Неужели так не нравится целоваться?

— Только не с вами, — выдохнула Жанна. — Для вас это всего лишь игра. Игра кошки с мышкой. Вы всю жизнь делали то, что хотели, а мне приходилось ограничивать себя. Теперь же вам любопытно посмотреть, как я стану реагировать, если меня выпустить на свободу. Может, думаете, что в благодарность я позволю… затащить меня в постель?

— А ваша благодарность простирается так далеко? — последовал многозначительный вопрос.

— Да я бы скорее предпочла мыть посуду! — В ответ на негодующее восклицание ее тут же стиснули еще сильнее, обняли еще крепче. Жестокий поцелуй, казалось, длился бесконечно… Но тут, к несказанному облегчению девушки, из прохладной тени дома появился Хуссейн, одетый в белые одежды; он почтительно склонился и прикрыл глаза при виде целующейся пары.

Испанец что-то сказал ему по-арабски, и Хуссейн, поклонившись, ушел. Дон Рауль не сводил глаз с гневного лица Жанны.

— На этот раз вы ускользнули, но берегитесь: я еще задам вам перцу. Сейчас у меня деловая встреча, а вы можете остаться здесь, в саду, или же Хуссейн проводит вас в комнату. Отдохнете там, пока я занят?

— Нет, лучше я останусь здесь, — ответила она, потирая запястье.

— Неужели я и в самом деле сделал вам больно? — Его улыбка была безжалостной. — Или же вы стараетесь стереть следы моих пальцев?

Стремительными широкими шагами дон Рауль направился к дому; на мгновение его высокая гибкая фигура четким силуэтом застыла на фоне освещенных солнцем арочных дверей, а потом исчезла из виду. Теперь тишину двора нарушало лишь журчание воды в каменной чаше фонтана, щебет птиц в зарослях перечного дерева, увешанного алыми плодами, да жужжание пчел в олеандрах. В цветущих пышным розовым цветом олеандрах с темными корнями, сок которых, по поверью, причиняет боль и страдания.

Несмотря на жару, Жанну пробирала дрожь, и, продолжая потирать запястье, она отошла от столика, за которым сидела с Раулем Сезар-беем: золотая цепочка оставила на нежной коже красную полоску. Через ажурную арку, ведущую в другую часть мавританского сада, она вышла на аллею, обсаженную миртом. Впереди поблескивал пруд, ласковый ветерок перешептывался с листьями, с розовых кустов неслышно опадали лепестки. Сверкнув лапками, в пруд с лилиями прыгнул лягушонок и устроился на зеленом лакированном листе. Жанна от неожиданности вздрогнула.

Лягушонок был похож на маленького, затаившегося дракончика, и девушка улыбнулась, вспомнив сказку о заколдованном принце, превращенном в чудище-дракона; расколдовать его могла только та девушка, которая посмотрит на него любящими глазами.

Этот сад, полный волшебного света и таинственных теней, навеивал воспоминания о сказках и мысли о любви. Жанна невольно подумала, как прекрасен всегда в глазах влюбленной девушки ее избранник. Он может быть дьяволом, но ей должен казаться богом.

Послышался вздох ветерка, или то вздохнула сама Жанна? Как ей хотелось хоть капли доброты и бескорыстного участия! Она мечтала, чтобы какой-нибудь мужчина проявил к ней внимание, желая только одного — доставить ей радость. Как это было бы чудесно. Прекраснее самого дорогого подарка. Теплее самых жарких солнечных лучей. Хоть раз в жизни увидеть ласковый взгляд, предназначенный для нее одной.

И тут из-за высокой стены, окружавшей сад, донеслись неясные звуки. Жанна подошла поближе и внезапно обнаружила в переплетении цветущих виноградных лоз маленькую полускрытую дверь. Отодвинув живую занавесь, Жанна тронула дверь. Неожиданно та открылась, оказавшись выходом на городскую площадь. Большую ее часть занимал восточный базар souk, уже кое-где освещенный желтым пламенем медных фонарей. Над лабиринтом торговых рядов возвышалась стоявшая поодаль мечеть. Прилавки теснились друг к другу, и их матерчатые навесы образовали замысловатую аркаду, в тени которой пестрели груды разнообразных товаров и сновали угловатые фигуры в свободных одеждах. Все это напоминало средневековую живопись.

Из глубины площади доносилась странная музыка, и Жанна подумала о заклинателях змей и продавцах пряностей, о темно красных гранатах и арабском серебре.

Она сразу отбросила мысль, что перед выходом на souk надо надевать чадру. Этот насмешник дон Рауль наверняка снова пошутил над нею. Ясно, что европейские женщины вовсе не обязаны соблюдать восточные традиции… Впрочем и местным женщинам теперь разрешается ходить по улицам без чадры, просто многовековые привычки не так-то легко изменить. Жанна заметила несколько девушек, спешащих по своим делам. Они не прятали глаза от мужчин, но все же кутали в baracan нижнюю часть лица.

Жанна ощутила жажду приключений и поняла, что непременно должна заглянуть на souk, манящий своим разнообразием красок и звуков. Вдруг у дона Рауля не окажется времени сводить ее туда? Она вернулась в патио за жакетом и сумочкой и через пять минут уже шла через площадь к влекущему шуму и тайнам восточного базара. Нет, она не станет углубляться в извилистые проулочки слишком далеко, но надо же все-таки окунуться в эту колоритную атмосферу, да и купить что-нибудь на память.

Сумерки опускались стремительно, и желтые фонари горели уже у всех прилавков, освещая черные глаза продавцов и придавая еще большую живописность грудам фруктов и овощей. Гортанную речь заглушали взрывы музыки, и, оказавшись в толпе чужеземцев, захваченная волной покупающих, праздношатающихся, зазывающих покупателей мужчин, Жанна почувствовала неожиданный прилив страха.

Однако вскоре, зачарованная разнообразием товаров, разложенных по обе стороны улочки, она забыла о тревоге. Здесь продавалось все. Сотканные вручную шелка дивных расцветок, мягкие и невесомые. Яркие ковры с арабскими сюжетами. Чеканные украшения и связки всевозможных бус и четок. Серебряные птичьи клетки. Груды разнообразных амулетов, изображающих рыбку, звездочку и, особенно часто, руку Фатимы .

Пучки мяты издавали слабый аромат, смешивавшийся с дымом жарящегося тут же кебаба. Подвешенные на шестах тыквы нежно желтели над источающим сладость темно-пурпурным инжиром и золотистыми апельсинами. Вокруг бархатистых абрикосов, разложенных рядом с туфельками из мягкой кожи и великолепными тканями для свадебных нарядов, сгрудились щебечущие женщины. Продавцы благовоний предлагали свой товар в крохотных кувшинчиках и узорчатых флакончиках, но взор Жанны привлекла маленькая шкатулочка в виде полумесяца.

Жанна взяла ее, и продавец тут же выкрикнул цену, явно непомерно высокую. Девушка покачала головой и предложила десять долларов. Он в ужасе воздел руки, и ей пришлось показать на вмятинку в крышке. Продавец пожал плечами и снизил цену до тридцати долларов. Жанна сразу поставила шкатулку на прилавок.

— Двадцать пять, — вздохнул продавец, и на смуглом лице, прикрытом капюшоном бурнуса, появилось хитрое выражение.

— Пятнадцать, — возразила Жанна, радуясь что у нее хватает духу торговаться с этим мужчиной.

При виде ее одежды, светлых волос и белой кожи глаза продавца заблестели:

— Двадцать, — настаивал он.

— Нет, не пойдет, — она отвернулась, но тут же испуганно вскрикнула почувствовав на плече его руку.

— Роми богата, — громко произнес продавец.

— Вовсе нет! — она сбросила его руку и вдруг побледнела, видя, что толпа сжимается вокруг нее. Глаза людей смотрели враждебно, а от мускусного запаха одежд першило в горле. Жанна огляделась и поняла, что нужно выбираться отсюда. Трясущимися пальцами она открыла кошелек и уже приготовилась заплатить за коробочку, как вдруг ее схватили за руку, и кошелек защелкнулся. Девушка обернулась и остановившимся от страха взглядом уставилась на высокую фигуру в плаще.

— О-о-о… — облегченно вырвалось у нее.

Толпа начала быстро таять, а продавец укрылся за грудой своих медных и латунных безделушек.

Крепко держа Жанну под локоть, дон Рауль повлек ее к открытому пространству на площади, где лучи фонарей возле мечети рисовали золотые узоры на крышах и стенах близлежащих домов.

— А сейчас мне следовало бы перекинуть вас через колено и как следует отшлепать, но, думаю, столкновение с тем мерзавцем и так послужит вам хорошим уроком. Что такого вы нашли в куске металлолома, за который столь отчаянно торговались?

Еще не очнувшись от испуга, Жанна почувствовала себя уязвленной тем, что именно Рауль Сезар-бей пришел ей на выручку.

— Шкатулка понравилась мне… своей необычностью.

— Дитя, да и только, разума ничуть не больше. Как же можно было отправляться на souk без провожатых? Да я содрогаюсь при одной лишь мысли, в какую передрягу вы рисковали угодить, не окажись я рядом.

— Ну, уж вы-то всегда можете все предусмотреть. — И надо же было ей ввязаться в дурацкий спор из-за дешевой латунной поделки. А дон Рауль, конечно, появился именно в этот момент. У Жанны пылали щеки, до того она злилась на испанца. Так значит, закутавшись в арабский плащ, он шел следом за ней, по извилистому лабиринту souk, выжидая, пока с ней случится какая-нибудь неприятность, чтобы вовремя появиться во всей красе мужественного героя и спасти ее. — Надеюсь, вы получили удовольствие, шпионя за мной?

— Я как раз распрощался со своим посетителем и вернулся в патио, как вдруг увидел, что вы, схватив жакетик, быстро-быстро куда-то засобирались. Мне стало интересно, и, я, естественно, пошел следом. — Его глаза словно вбирали странный свет фонарей, а стальные пальцы не выпускали ее локтя. — Вы поступили так безрассудно оттого, что не подумали, или же специально, чтобы позлить меня? Если так, то вряд ли мы станем друзьями.

— А я решила, что холодное равнодушие в наших отношениях устроит вас, дон Рауль. Тогда наш спектакль хотя бы отчасти будет правдивым.

— Вы испытываете мое терпение, Жанна.

— Уж не потому ли, что не даю себя запугать?

— Я надеялся, вы отнесетесь с достаточным уважением к моим инструкциям. Они вовсе не продиктованы деспотизмом и даны для вашего же блага. Позвольте напомнить, что здесь — Марокко, а вы — молоденькая чужестранка. На souk вы явно испугались, когда оказались в гуще непонятно настроенной толпы. Большинство этих людей просто любопытствовали, но были, без сомнения, и такие, которые, воспользовавшись тем, что вы одна, могли бы лишить вас кошелька… а то и невинности.

— Ч-что вы имеете в виду?

— Вы прекрасно поняли, что я имел в виду.

— Такое мне не приходило в голову!

— Так учтите это на будущее. Вы, кажется, не до конца еще осознали, что маленькой машинисточки, совершенно затравленной жизнью у сумасбродной хозяйки, больше нет. Теперь вы изысканно одеты, к лицу причесаны и носите на руке изумруд Романосов.

— Изумруд! — охнула Жанна. — Боже мой, дон Рауль, я совершенно не подумала о нем — его же могли украсть. Немудрено, что вы так рассердились.

— Вы считаете, я рассердился из-за изумруда?

— Я… я просто о нем забыла, потому что не привыкла носить драгоценности. Прошу вас, держите его у себя для большей безопасности.

Дон Рауль взял ее руку и всмотрелся в камень, смутно мерцающий в свете уличного фонаря.

— Странная вы все-таки девушка, Жанна. Просто взяли и забыли, что носите мое кольцо?

— Простите меня! — Она взглянула испанцу в лицо, и сердце ее болезненно сжалось. Ведь это кольцо должно украшать руку любимой им женщины, а вместо того изумруд Романосов носит девчонка, ничего для него не значащая. Он и на souk-то бросился, испугавшись, что у нее отберут кольцо, а вовсе не потому, что опасался за ее безопасность.

— На счастье, все обошлось, — наигранно-веселым тоном добавила Жанна. — Кольцу вреда не причинили, а я буду впредь осторожнее. Если вы все-таки настаиваете, чтобы я носила его.

— Да, настаиваю.

Она улыбнулась.

— Как изумительно выглядит мечеть, когда свет вот так отражается от ее зарешеченных окон. Она и сама вся сверкает, словно огромный драгоценный камень. А вон на ту площадку под куполом башни пускают посетителей?

— Эта башня называется минарет. Шесть раз в день туда поднимается муэдзин и созывает мусульман на молитву. Хотите побывать там и посмотреть на город сверху? Только предупреждаю, подъем крут.

— Что ж, это даже интересно.

— По-моему, вам не терпится испытать все в один день.

— Разве мы не уезжаем завтра в Эль Амару?

— А вы хотите?

— Я, кажется, должна подчиняться вашим желаниям, сеньор?

— Некоторые пустяки вы можете решать сами, сеньорита, — тон его был сух. — Давайте останемся еще на день. Завтра я отвезу вас к торговцу настоящим антиквариатом, и уж там вы выберете действительно стоящую шкатулку.

— Да я… я хотела всего лишь сувенир на память о пребывании в Беникеше. Мне ведь настоящий антиквариат не по карману.

— Но вам не нужно будет самой за него платить.

— Я предпочитаю поступать именно так, — и Жанна вздернула подбородок. — Хватит принимать подарки. Приобретая их для меня, вы делаете это единственно оттого, что ваше богатство значит для вас так мало. Вам не понять, какое волнение испытываешь, когда с трудом позволяешь себе купить какой-нибудь пустяк просто так, ради удовольствия. Вы — испорчены деньгами, Рауль Сезар-бей.

— А вы — совершенно не испорчены, — голос его стал опасно нежен, и девушка вдруг почувствовала, что ее закутывают в край плаща. — Давайте заберемся на минарет, и вы можете полюбоваться звездами. Полагаю, это доставит вам больше радости, чем покупка драгоценностей.

— Да, — оказавшись под одним плащом с доном Раулем, ощущая его тепло, Жанна вдруг задохнулась от странного волнения.

Ночь была напоена ароматами Беникеша, города на краю пустыни, а в сине-лиловом небе низко висели звезды. Вот упала одна из них. Какое желание загадать? И хватит ли магии у этого сказочного места, чтобы желание исполнилось?

Внутри полутемной мечети им пришлось переобуться в туфли без задников, и это сделало подъем по крутой лестнице довольно неудобным. По дороге Жанна скинула туфли и в одних чулках, обогнав дона Рауля, продолжала почти бегом подниматься все выше и выше к звездам, пока не оказалась на узкой площадке с решетчатыми перилами. От налетевшего ветра у нее перехватило дыхание. Он снова принес ей приветствие из тех безгранично широких пространств, которые ей предстояло пересечь, чтобы добраться до дворца в гранатовой роще.

У девушки вырвался слабый вздох, когда перед ней выросла высокая фигура дона Рауля. Они стали вместе рассматривать крупные южные звезды, которые золотисто сияли и выглядели такими близкими, что хотелось протянуть руку и достать их.

Жанна и протянула, но ничего не достала.

— Как красиво, — изумилась она. — Волшебный город, а там, за стенами, на тысячу миль — песок. Даже немного страшно. Хотя это мне мир Востока кажется таким таинственным, а вы провели здесь всю жизнь и не находите в нем ничего особенного. Что хорошо знаешь — того и не ценишь.

— Я не стал бы с вами возиться, если бы не заметил, что в вас живет тяга познать неизвестное. И ваша злосчастная робость не мешает вам иногда быть мужественной.

— Мое мужество несколько пострадало на базаре, — тихо засмеялась Жанна и вдруг поняла, что злость на этого человека куда-то исчезла. Здесь, так близко от звезд, думалось о вещах куда более значительных и важных.

— Звезды как люди, — прошептал дон Рауль. — Кажется, будто им тесно там, в небе, а на самом деле они очень далеки друг от друга. Каждая звезда одинока.

— Да, я это чувствую, — Жанна посмотрела на чеканный, строгий профиль испанца, четко вырисовывавшийся на фоне звездного неба. Ощущает ли он одиночество из-за Ракели, которую оставил во Франции? Хочет ли, чтобы та была сейчас с ним рядом… вместо девушки, похожей на Хойосу? Взгляд Жанны упал на его руки, с такой силой сжимавшие железные перила, что костяшки пальцев побелели.

Пожалуй, дон Рауль тоже не находит удовольствия в этом обмане, просто считая его необходимым. Он не стал бороться с диктатом хрупкой принцессы Ямилы, а решил воззвать к ее здравому смыслу. И тут понадобилась Жанна, чтобы сыграть роль Хойосы, воплотить в себе холодность и эгоизм, которые он нашел в девушке, предназначенной ему в невесты.

Жанна разглядывала звезды, горевшие над пустыней. Несмотря на кажущуюся близость, они не согревали; ей стало зябко и захотелось снова оказаться под плащом Рауля Сезар-бея. Да, притвориться к нему равнодушной будет очень нелегко. Никогда еще это не было ей так понятно, как сейчас, когда они стояли вдвоем на площадке минарета.

До этого вечера Жанна не знала, что такое настоящая любовь, ей было более знакомо чувство щемящего одиночества. Однако здесь, на краю пустыни, девушке стало ясно, какой бывает любовь, сколько радости она приносит, если расцветает в глубине двух человеческих сердец. И все же именно теперь об этом не могло быть и речи, потому что они с Раулем ступили на путь, с которого нельзя повернуть обратно.