Идай Маизан

– Вы все – мой Первый Круг, вернетесь, как только я позову, – говорил им Атаятан-Сионото-Лос перед битвой. – Вернетесь, как бы ни шел бой. Вернетесь, если будете побеждать и если будете терпеть поражение. Главный бой вести стану я. А сейчас вы должны уйти. Все до единого! Отправляйтесь на берег великой реки, поведите смаргов. Уничтожьте людей, восставших против меня. Уничтожьте тех, кто противостоит мне. Они думают, что могут оказывать мне сопротивление. Никто из них не догадывается, что я лишь играю с ними, даю им глоток того, что называют они свободой. Пусть умирают, если хотят. А тех, кто изберет жизнь, я приму.

Идай не понимал, почему господин отсылает их, хотя знает, что тарийцы подготовились, чтобы предать его забвению. Их Огненосица, уже одержавшая однажды победу над Эт’ифэйной, – сильна, опытна теперь и опасна. Но Атаятан-Сионото-Лос многократно превосходит любого человека мудростью и хитростью: если он говорит, что так нужно, то Идай исполнит его приказ. Как исполнил другой его приказ за несколько часов до их отправления. Повеления Древнего – немедленно взять Каха и переместиться на место гибели Элия Итара, но исцелить не Варталаса, пользовавшегося особым расположением Атаятана, нет… не его, а Вирда-А-Нэйса, – Идай тоже не понимал, но сделал все в точности.

Варталас все равно был уже мертв. Впрочем, Идай знал, что Атаятан мог бы того вернуть, если бы захотел. Отчего не захотел? Почему предпочел спасти их врага – Верховного Тарии? Идай не знал; его дело – повиноваться. Повиноваться в смирении, а затем взирать с восхищением на дела господина, купаться в его славе и победе. В том, что Атаятан-Сионото-Лос одержит победу, Идай не сомневался.

Золотому Корпусу удалось нанести урон их Одаренным людям в первые утренние часы, но небольшой. По-настоящему жаль только Итара, наделенного необыкновенной силой и способного в одиночку разрушить Город Семи Огней. Остальные – так, разменная монета… искры, как называют деньги в Тарии. Около двадцати из Вторых, Третьих и Четвертых Кругов погибли в первые минуты боя, когда Верховный нарушил перемирие и неожиданно напал. Людей, связанных с Идаем, среди них не было – все в основном из Кругов Итара… Они полегли вместе с Варталасом. Уцелевшие вышли из строя, им нелегко пережить смерть связавшего, особенно если их сразу не передать кому-нибудь другому.

Дальше битва шла с переменным успехом. Смаргов больше, и они вдвое выше, крупнее и намного сильнее любого воина-человека, кроме Одаренного. А что может сделать кучка боевых Мастеров против тьмы слуг Древнего?

После исцеления Кахом Вирд-А-Нэйса, атака возобновилась с новой силой. Тарийцы сражались, как безумные, но наиболее неистовым был сам их Верховный. Иной раз Идаю казалось, что сила Итара перешла к Вирду. Вихри и смерчи, взбесившая ледяная вода из Тасии-Тар, разверзающаяся под ногами земля и пламя – все это пожирало смаргов сотнями, опустошая их ряды.

Идай переключился на левый фланг, когда узнал, что там атакуют арайцы. Он отправился, чтобы собственными глазами увидеть Арайскую Кобру, развевающуюся на полосатом бело-желтом фоне над блистающими латами воинов. Но император Хокой-То вел не только воинов – четыре тысячи эффов, тех самых, что должны были сражаться на стороне создавшего их Древнего, следовали за человеком… по повелению человека. Пантэс слишком хорошо был знаком с этими существами, чтобы понимать, как нелегко их убить… но не смаргу. Со смаргами сражались они на равных. Смарги ломали эффам хребты, раздирали пасти, а эффы, особенно нападая группами, разрывали слуг Древнего на части. Эта мешанина одинаково вздыбленных шипастых воротников, крови и рева завораживала взгляд и слух Идая, но у него были другие дела.

Он переместился поближе, чтобы убедиться – Хатар Ташив здесь, и его мерзкий прислужник Куголь Аб тенью следует за Указующим. Других Мудрецов нет. А Правого Указующего охраняет небольшой отряд арайцев, отменные мечники с годжийскими саблями, но их только двадцать. Идай ухмыльнулся, позвал с собою пятерых из своего Второго Круга и оказался прямо перед этим отрядом, выхватывая меч. Он был воином – жажда битвы в его жилах, и жажда мести в его сердце. Хатар Ташив сегодня будет стоять на коленях перед ним.

Они вшестером врезались в строй охранявших Ташива, раскидывая их, словно львы псов. Куголь Аб вынул свой меч и, взявшись за рукоять обеими руками, вышел вперед, заслоняя Указующего. Идай не станет убивать быстро Куголя Аба. Бывший смотритель, погубивший его самых верных слуг – братьев Шайт, заслуживает долгой и мучительной смерти, а еще более долгая и мучительная кончина ожидает Мудреца Ташива.

От сладкой мести отделяли его лишь семеро оставшихся в живых арайцев – преграда из прутьев перед топором. Идай своим мечом отрубил, будто сухую ветвь, руку одного из арайцев, умылся кровью врага, он все ближе к цели с каждым шагом, с каждым ударом. Как же упоительно обладать такой мощью, что превращает сильных воинов врага в слабых детей! Он занес клинок для нового удара, но в это мгновение зов Атаятана-Сионото-Лоса пронзил внутренности. Господин призывает его…

Еще несколько минут – и Хатар Ташив был бы у него в руках. Но зов хозяина священен! Он вернется… Он заберет славу Указующего, честь Ташива, страну Ташива, Обитель Ташива! Он – Идай Маизан – будет властвовать в Аре. А Ташив и Аб станут пресмыкаться перед ним, моля даровать им легкую смерть!..

Фенэ Хай-Лид ди Агаят

Фенэ качала колыбель со своим сокровищем, с подарком Создателя, с мечтой, которую так долго хранила она в своем сердце, не надеясь, что та осуществится. Ее сын. С черными, как у Алея, глазами… Ее сын – с его подбородком, с его носом. И еще что-то в нем неуловимое так напоминает ей отца… «Твой внук, отец… Тот, который станет когда-нибудь великим военачальником. Создатель смиловался надо мной, ответил на молитвы…»

Королевский дворец опустел, очень многие отправились на войну. И ее Алей – там. Он среди первых. Он среди тех, кто ведет народ против орд зла. Он встретит смаргов собственным мечом… И он может не вернуться…

Фенэ взяла малыша за руку:

– Неужели твой отец так и не увидит тебя?

Стук в дверь отвлек ее от печальных мыслей, и Фенэ дала служанке знак открыть.

На пороге стоял Гани Наэль, печальный и тихий.

– Ты не ушел с воинами?..

– Я не создан для войны. Да и король настоял, чтобы в этот раз я остался здесь. К тебе можно, к’Хаиль?..

– Входи, раз пришел…

Гани подошел к колыбели, улыбнулся младенцу:

– Похож на Агаята…

– И на моего отца…

Он сел в кресло, вытянув ноги к огню.

– Я почти жалею, что не пошел с ними.

– Ты же не создан для войны, – усмехнулась Фенэ, – ты создан для музыки, для песен, для мира…

– Мир нужно защитить. Все там, даже Ото Эниль…

– Но ведь королева Алиния – в Городе Семи Огней?

– Да… И это одна из причин, почему король просил меня остаться…

– Приглядывать за ней?..

– Ну, не то чтобы… приглядывать… Оставим эту тему, Фенэ!..

Она рассмеялась. Гани смущен! Когда еще ей выпадал шанс смутить Мастера Наэля?..

Из соседней комнаты, как обычно, тихо вышла Кара с кувшином в руках и направилась к двери, чтобы принести теплой воды для вечернего умывания Фенэ.

Мастер Наэль взглянул на Кару, отчего-то нахмурился, словно что-то припоминая, откинул со лба волосы такого странного для молодого еще мужчины цвета, и спросил:

– Помнишь записку, Фенэ? О покровителе Палстора. Это ты ее передала?

– О какой записке речь? – Она не помнила, чтобы передавала ему нечто подобное.

– Кара мне вручила ее в саду. Написано было твоей рукой. – Гани выглядел удивленным. – «Если хочешь узнать, кто покровитель Палстора, будь после захода солнца у пристани возле судна «Королева Алиния».

– Я не писала этих слов. – Фенэ была уверена. – Ты был обманут. А кого ты нашел на пристани?..

– Я не смог пойти сам, послал Эй-Га. Тот не увидел там ни Палстора, ни тем более его покровителя. Несколько подозрительных типов шлялись около доков, и все… Я не придал значения этому событию, так как в тот день узнал все, что мне нужно, из другого источника. Похоже, меня в самом деле обманули?..

– И Кара замешана в обмане?.. – Фенэ обернулась, с гневом глядя на посеревшую от испуга Кару, прижимающую к груди кувшин.

– Подойди сюда! – приказала она.

Страх – честь раба. Но здесь они не рабы, а слуги! И что для них честь? Они легко предают… Неужели Кара предала?..

– Рассказывай!..

Служанка, которой Фенэ великодушно даровала свободу, упала на колени, не отпуская кувшин, вцепившись в него побелевшими пальцами.

– Говори!.. – процедила Фенэ сквозь зубы, она крикнула бы, но не хотела будить ребенка.

– Прости, госпожа, прости меня… Прости… – Слезы бежали по щекам Кары, слезы предавшей. – Они сказали, что вырежут ребенка из твоего чрева, если я не сделаю этого!..

– Кто это тебе сказал? – вмешался Наэль, пока Фенэ задыхалась от возмущения и страха… Ей угрожала опасность, здесь, во Дворце Короля-Наместника, а она и не знала об этом!

– Незнакомые мне люди. Они схватили меня, когда я выходила в город за покупками для моей госпожи. Приказали передать записку от к’Хаиль тебе, Мастер Наэль… Они сказали, чтобы я и не думала ослушаться или рассказать кому-нибудь, иначе все мы умрем… А так… только… только… Мастер Наэль…

Гани выдохнул, откидываясь в кресле, ударил ладонями по подлокотникам, рассмеялся:

– Да я рисковал своей шкурой в гораздо большей степени, чем предполагал! Меня хотели убить там, на пристани! Счастливый случай меня спас…

«Правду ли говорит она?» – думала Фенэ.

– Так ты сделала это, чтобы сохранить мою жизнь?

– Да, госпожа!.. Твоя жизнь и жизнь твоего сына для меня дороже собственной! Я не посмела нарушить их повеления… я испугалась…

– Как мне узнать, что ты не врешь?

– Я всегда была верна тебе, к’Хаиль, всегда! Я с детства служу тебе! Я бы не предала! Я последовала за тобой после того, как ты дала мне свободу. Я не вернулась в Ару, где мой возлюбленный. Я люблю тебя больше всего… Больше жизни… – плакала бывшая рабыня. – Убей меня, если желаешь…

Фенэ слушала ее, поджав губы, и не знала, что же ей делать. После рождения сына она стала слишком мягкой…

– Страх – честь раба… – тихо произнес Наэль. – Преданность – честь слуги. Любовь – честь друга…

– В Аре остался твой возлюбленный?..

– Да, к’Хаиль…

– Кто он?

– Один из рабов… твоих рабов – Усий.

– Я даровала его Кох-То вместе с другими…

– Да, к’Хаиль…

– Иди. Иди, принеси воды, а потом отправляйся спать к другим слугам. Я должна подумать, должна решить… верить тебе или нет…

Что же это? Предательство или проявление любви? Как же запутано все в этой Тарии! Кара ушла, а Фенэ все никак не могла успокоиться, размышляя о чести… раба, слуги… друга…

– Как ты назвала ребенка? – спросил музыкант после некоторого молчания.

– Я?.. – Фенэ удивилась вопросу. В Аре только отцы дают имена сыновьям. А если отца нет в живых, то его ближайший родственник-мужчина, друг или господин. Наэль может об этом не знать.

– Алей даст ему имя, когда вернется с победой.

– Так он без имени?

– Он – Дар Каэ-Маса, так я называю его, пока он не получит настоящего имени.

– Каэ-Маса?

– Разве ты в Аре не слышал легенды о Каэ-Масе? Ты ведь собирал песни и баллады.

– Что-то припоминаю. – Гани потер подбородок, потянулся к серебряному кувшину на столике, заглянул в него. Поморщился, обнаружив молоко вместо вина. Фенэ улыбнулась – кормящей матери вино ни к чему, а гостей она не ждала.

произнес Музыкант голосом, звучавшим мелодично, словно арайская цитра. – Кое-что я помню, как видишь. Думаешь это пророчество о Вирде?

– Вирд? До сих пор называешь его просто Вирд?

– Мы называем его одинаково, Фенэ. Вирд, Каэ-Мас, Человек с крыльями – как говорила Ата. Значение одно и то же. Вирд, он и есть Вирд. И дай Мастер Судеб, чтобы он не возгордился и не изменился… О, малыш проснулся…

Младенец действительно открыл глаза, заворочался и захныкал, а через несколько мгновений тихое попискивание переросло в пронзительный крик. Фенэ взяла его на руки, но он не перестал плакать.

– Он чувствует, что его отцу тяжело приходится сейчас… – Фенэ не могла сдержать слез – ее Алей сражается, прямо сейчас он скрещивает свой меч с вражеским. «Храни его, Создатель! Возврати его мне живым!»

Гани глянул на нее печально, достал верную свою лютню.

– Чем сумеет помочь музыкант? Разве что сложить колыбельную для твоего… Дара Каэ-Маса… – Он провел пальцами по струнам, и малыш, прислушавшись, замолчал на руках у Фенэ.

– Пой, Гани… Пой. Успокой и мое сердце. Пой о победе! Сложи песню надежды!..

Наэль улыбнулся и запел:

Умолкнув, он продолжал играть, а Дар Каэ-Маса уснул под переливы прекрасной музыки. За окном неистовствовал ветер, бросая в стекла тяжелые капли дождя, смешанного со снегом. Но зиме настанет конец, солнце согреет землю, в Городе Семи Огней золотом расцветут Мицами, запоют птицы о любви… вернется ее Алей. А Каэ-Мас истребит всех, кто алчет человеческой души, отправит в забвение врага – Атаятана-Сионото-Лоса. Принесет в Тарию весну!.. Спи, малыш…

Элинаэль Кисам

Она слабела… Он пил ее, пил ее огонь… огонь Дара, и огонь жизни… Она чувствовала, как замирает… замерзает пламя, время от времени делает судорожные, но бесполезные попытки к сопротивлению, выбрасывая снопы искр… Она слабела. Она видит, словно сквозь серую дымку… слышит, будто сквозь толстую стену… она почти не чувствует онемевших рук… Во рту – вкус крови, и горячая струйка бежит из уголка рта, стекая по подбородку… она видит каплю, падающую на белоснежный мраморный пол: капля настолько красная, что сигнальным огнем вырывается из серой пелены перед глазами – кровь! ее кровь…

Атаятану не вредил ее огонь… хуже того: чем больше он пил, тем больше, казалось, наслаждался этим; Элинаэль чувствовала его торжество. Скоро, очень скоро ничего от нее не останется…

Она упала на колени, опираясь руками в пол, затем непослушные руки и дрожащие колени тоже подвели, и Элинаэль ударилась головой о мрамор, искры в глазах и искры Дара взорвались одновременно. Мутно, сквозь пелену, он видела Итина, Иссиму, Мастера Сета, Советника Торетта, Тико, Мастеров Оружия, защищавших их, Мастеров Перемещений – все они замерли, в ужасе взирая на происходящее…

Но, несмотря на серую дымку, обволакивающую все вокруг, она так же ясно и четко, как алую каплю своей крови, увидела Вирда. Он был в тарийских доспехах, с повязанным д’кажем на лбу, с обнаженным мечом в руке; он смотрел на Атаятана, требуя держать ответ за все. Он пришел… Он не мог не почувствовать ее боли… Элинаэль видела его, ворвавшегося, словно яркий свет в темную комнату, могущественного, спокойного… он спасет ее. Он – Человек с крыльями… Он может победить Древнего… Единственный, кто может победить!..

– Остановись!.. – говорит он.

– Что твои слова? Ты знаешь, что меня нельзя убить… – Смертельная музыка голоса Атаятана обращена к Вирду. – Вы хотели вновь погрузить меня в сон, оставить в небытии, чтобы править самим? Вы думаете, что вам суждено владеть этой землей, а не мне? Вы – люди, хитры и изворотливы. Однажды вам удалось обмануть меня. Но я тоже не остаюсь прежним. Тот, кто не способен изменяться, не способен жить. Теперь вы уже не в силах сказать мне: «Остановись!» Я вкусил огня. И Повелитель Огня мне теперь не страшен. Я мог бы даже связать себя с нею. Но я только выпью ее Дар и ее жизнь…

– Нет!..

– Ты можешь предложить мне нечто лучшее?.. – Атаятан улыбался, он почти отпустил Элинаэль.

Вирд стоял, глядя исподлобья на мучившее ее чудовище, костяшки его пальцев, сжимающие рукоять меча – это было «Перо смерти», – побелели.

– Я уже почти убил ее. Почти закончил… Вы – люди, любите торговаться, так, давай! Пытайся купить ее жизнь! Что ты можешь мне дать, чего бы я сам не смог взять?..

– Возьми меня!.. – говорит Вирд голосом, полным боли. – Отпусти ее, пей меня! Мой Дар тебе понравится еще больше!

«Нет!..» – хотела крикнуть Элинаэль, но только слабый стон слетел с ее губ.

– Выпить тебя?.. Нет! Я хочу большего! Плата недостаточна! Что получу я – мимолетное наслаждение от вкуса твоего Дара? Да, я никогда не вкушал подобного тебе, но я живу тысячи и тысячи лет, и все мимолетное претит мне. Если уж и наслаждаться твоим Даром, то не одно мгновение!

– Тогда свяжи меня с собой! – говорит Вирд, после некоторого молчания, голосом, что звенит сталью. – Я буду служить тебе, Атаятан-Сионото-Лос! Отпусти ее – и я буду убивать для тебя! Отпусти!.. И я предам всех, кто мне дорог! Ради ее жизни я буду исполнять любые твои приказы…

Элинаэль не могла кричать… не могла поднять головы… Слезы намочили ее рассыпавшиеся на полу волосы…

– Не надо, Вирд… Это еще больнее… я не хочу жить так… Не надо… – повторяли ее губы, а голоса не было слышно…

– Я буду твоим!.. – Он сказал, будто разрушил мост за спиной. Элинаэль чувствовала, с какой силой он это сказал…

– Я принимаю твою плату!..

Атаятан отпустил ее…

Остатки огня внутри взметнулись к небу и прилегли к земле, как под сильным порывом ветра. «Остановись! Вирд! Остановись!..»

– О Атаятан-Сионото-Лос! Нет!.. Он не станет служить тебе! – вмешался Эбонадо Атосааль. – Этого не может быть! Я не вижу этого в видениях!

Древний засмеялся:

– Разве ты еще не понял, Маленький Пророк, что ты не видишь его в видениях только потому, что он сильнее тебя! Ты даже не представляешь, насколько сильнее! Он почти равен мне! Зато я благодаря твоему Дару вижу его будущее. Я вижу, что он предназначен для этого с самого начала. Его имя – имя служащего мне! Его мать, не зная того, дала ему имя, что повернуло все его Пути ко мне. Вирд-А-Нэйс – Парящий среди звезд. Ты, Маленький Пророк, всегда хотел узнать настоящее значение моего имени. Ты жадно искал его, думая, что оно даст тебе власть надо мною. Но ты не прав, недостаточно знать!.. Истинную власть имеет лишь тот, кто нарекает!.. Дать имя, произнести его с Силой – большей власти нет!.. Власть над душой и телом!.. Над жизнью и смертью во всей полноте! Но ни ты, ни кто-то другой из вас не сможет наречь и подчинить меня, вы слишком слабы для этого!.. Мое имя подвластно совсем иным устам! Слушай, Эльфил: Атаятан-Сионото-Лос означает – Повелитель звезд!

Вирд-А-Нэйс, ты прилетел ко мне! И я нарекаю тебя Шайт-А-Нэйс – Служащий Повелителю звезд! С этим именем я вижу тебя в грядущем! Прими его и служи мне!..

Атаятан говорил все это, не отрывая холодных бесцветных глаз от Вирда… ее Вирда… Он не должен поступать так!.. Ее жизнь не стоит того… И зачем ей жизнь, купленная столь дорогой ценой? В ее ушах еще звучали страшные слова, сказанные твердо, без сомнений, без сожалений: «Я буду служить тебе!.. Я буду убивать для тебя!.. Я буду твоим!..»

– Прошу тебя, мой господин, Атаятан, – взмолился бывший Верховный, дрожащими руками настраивающий Доа-Джот, чтобы связать Вирда… навсегда… – он обманывает тебя, он никогда бы не предал…

Атаятан посмотрел на Пророка. Даже гневаясь, он улыбался своей холодной нечеловеческой улыбкой:

– Эльфил – Тот, кто тянется изо всех сил и не может достать – вот значение твоего имени!.. Ты хочешь взглянуть, Маленький Пророк? Взглянуть на будущее? На то, что ты не в силах увидеть сам? Так смотри!..

Своим ногтем-кинжалом, с легким взмахом, похожим на движение танца, Древний начертал в воздухе неведомый символ, разорвавший реальность…

Элинаэль была уже не здесь, она не лежала, а стояла, белый мрамор пола сменился зеленой травой, свежий ветер дохнул в лицо, перед нею открылся вид Города Семи Огней, прекрасного и величественного. Она тоже видела то, что собирался показать Атаятан Пророку.

Это был Вирд… Он шел совершенно один по улице Мудрых: шаг твердый и стремительный, длинные волосы развеваются за спиной, в обеих его руках – мечи, взгляд его холоден как зимняя ночь, в радужках глаз не осталось той зелени, что так нравилась Элинаэль, а в их глубине больше нет того волнующего огня – там лишь темнота…

Из переулков появляются Мастера Золотого Корпуса: каждый с мечом в руке и изображением меча на повязанном д’каже, и каждый готов к бою. Они преграждают ему дорогу, последним выходит Кодонак. «Разрывающий Круг» обнажен и направлен на Вирда… ее Вирда… Хотя нет… это больше не Вирд… «Шайт-А-Нэйс…» – слышит она ласковый шепот Атаятана. – «Шайт-А-Нэйс…» – горький стон Вирда, принимающего имя…

Одного за другим он убивает Мастеров Золотого Корпуса, легко, не глядя на них, почти не фехтуя, один взмах – одна жизнь… Они даже не успевают скрестить мечи, не слышно звона сшибающейся стали – только стоны смерти… Улица Мудрых стала улицей крови… Кровь струится по мостовым, растекаясь под сраженными бойцами Тарии. Кровь, пролитая им… Кровь для Атаятана-Сионото-Лоса…

На ее глазах умер Мах, роняя голову в отросших ниже плеч кудряшках… Умер Хабар, хрипя и пытаясь еще подняться, удерживая рукой рану на животе… Умер Тоше, так и не выпустив из рук два своих изогнутых меча… Умер Марил, глядя в небо стеклянными мечтательными глазами… ему следовало родиться поэтом… Умер Советник Маштиме, который сменил лук на клинок, выкованный против Древнего, а сестра его Мирая упала рядом прямо в лужу его крови… Умер Шос… Забрала длань смерти Мастера Драга и Мастера Бэла… Их имена, написанные когда-то ветром, ветер же подхватил и унес…

Вперед выходит Кодонак, в его глазах – алое пламя, отпущенное до конца, он убьет и умрет… Отток не оставит в нем жизни, и в этот раз Вирд его не спасет… Вирда больше нет…

– Шайт-А-Нэйс! – вызов Кодонака.

И лишь ледяная улыбка, просачивающаяся ядовитым ужасом под кожу, на устах того, кто был когда-то Вирдом, Мастером Путей, Верховным, другом Хатина Кодонака… и ее любимым…

– Это я, Хатин! – Его голос почти так же прекрасен, как голос Атаятана, но ранит глубже. Нежный шелест этого голоса подобен клинку, лезвие которого отточено настолько остро, что рассеченная им плоть еще не чувствует боли некоторое время, а с болью приходит смерть.

Он отбрасывает один из мечей в сторону, уравнивая шансы, а второй берет в левую руку, как и Кодонак.

«Разрывающий Круг» скрещивается с «Пером смерти». Отзвук удара проносится меж домов, где жили Мастера Силы… Но Вирд… Шайт-А-Нэйс сражается не только мечом: земля дрожит вокруг, трясутся стены домов, ураганный ветер срывает черепицу с крыш. Где-то в конце улицы, за площадью, раздается грохот, и Элинаэль видит, как рушится Здание Совета; позади – там, где Академия Силы и Пятилистник – такой же шум… Он обрушает прекрасные строения, созданные Архитекторами Силы… Он убивает город… убежище всех Одаренных.

Атака Хатина отбита им ленивым жестом – один удар. Вновь атака – и вновь звон клинков… второй удар… Третий удар он пропускает, умышленно, откидывая руки в стороны с улыбкой, наполненной ядом ненависти ко всему живому. И Кодонак, бьющий наотмашь по его груди, ломает свой древний меч… о кожу… уже не Вирда… уже не человека…

В то же мгновение Элинаэль видит острие «Пера смерти», выходящее из спины Кодонака, пронзив Хатина насквозь.

Она хочет кричать, но голоса нет. Возжелав этого всем сердцем, она оказывается рядом с умирающим Хатином, но не может наклониться к нему, поднять его голову, она лишь видит затухающий вместе с алым пламенем Дара огонь жизни в его глазах, ее он не видит. Зато видит Шайт-А-Нэйс и улыбается ей.

Шайт-А-Нэйс возводит руки к небу, запрокидывает голову – и ветер рождается в городе, ветер воет с неистовством высвободившегося зверя, вырывает с корнем цветущие Мицами, осыпая мостовые золотыми лепестками, ломает, словно хворостинки, стройные кипарисы. Этот шквал унес бы ее прочь, как пушинку, будь она здесь во плоти; ветер столь сильный, что сметает дома… закручивает в смерчах обломки, подхватывает людей, живых и мертвых, швыряет их о стены, что еще не рухнули…

Шайт-А-Нэйс берет ее за руку и поднимает над городом… Она видит, как валит ураган одну за другой Башни Огней, как срывает Кружевной мост и, подняв высоко над землей, бросает на Дворец Короля-Наместника… Как рушатся колоны Дворца Огней. Академия Силы, как и Здание Совета – уже лежат в руинах, сверху на груде обломков – осколки купола и разметанная зелень растений Сада…

«Смотри, Элинаэль, – говорит она себе, – это цена, уплаченная за твою жизнь». Шайт-А-Нэйс закружился, сам превращаясь в вихрь, с рук его срывается пламя, и огненные соколы падают вниз на свою добычу – разрушенные дома… устоявшие стены… мертвых и живых, которые есть еще в городе… Огненное море растекается под нею, поглощая все, что было дорого ей… «Цена за твою жизнь…»

Щека почувствовала ледяной холод мрамора… Она вновь во дворце, лежит, не в силах встать, но, увы, видит все ясно и слышит каждое слово…

Все стоящие здесь видели это будущее… Они бледнее белого мрамора, из которого возведен дворец… Они рыдают без звука, а из глаз катятся слезы… Они преисполнены ужасом… Они смотрят на Вирда… пока еще Вирда: «Не делай этого!»

Видел и сам Вирд. Все, до последней детали; слышал каждое слово, каждый предсмертный стон убитого им друга… Тот же меч, что напьется крови близких ему людей, сжимает его рука – «Перо смерти»…

Эбонадо Атосааль заканчивает настраивать символы на рамах Доа-Джота и отдает Древнему, а тот протягивает инструмент Вирду. Теперь, когда он видел, – он откажется! Откажется непременно!..

Но он вкладывает свой меч в ножны и берет Доа-Джот…

Алый хаос, заключенный в камень, в золотых рамах с иглой, отточенной когда-то Силой его отца, – в руках Вирда. Он смотрит на Элинаэль полными печали глазами… Весь огонь жизни этого мира он отдает за нее… но она не стоит того!.. Цена больше, чем может позволить себе заплатить человек… Цена эта – больше!.. Самая сильная любовь не стоит такой цены!..

– Я добровольно связываю себя с тобой, Атаятан-Сионото-Лос! – говорит он – и мир Элинаэль рушится, как Город Семи Огней в том видении. Пламя пожирает развалины… Это не та цена!..

Он вонзает иглу прямо в свое сердце. И времени больше нет… есть мгновение, когда глаза любимого станут глазами самой смерти… Когда зелень в них пожрет тьма… Когда его душа начнет выплачивать страшный свой долг…

Элинаэль закрыла глаза. Как же хочется сейчас умереть… «Почему ты так жесток со мной, Вирд? Почему ты не позволил умереть мне первой? Почему не проявил милосердия, если любишь?..»

Мир ее рухнул…

Страшный крик заставил ее распахнуть веки: крик этот был не сравним ни с чем слышанным ею когда-либо; ни визг стали, ни вой ветра, ни рев океана, ни стон страдающего зверя не находил в нем отголосков… Что-то необозримо древнее и необъяснимо чуждое этому миру было в нем. И лишь одно узнала Элинаэль: смерть.

Кричал Атаятан-Сионото-Лос. Великан рухнул на колени, и его глаза оказались почти на одном уровне с глазами стоящего Вирда… или не Вирда…

Вирд не вынимал Доа-Джота из груди, и, по-видимому, это причиняло страшные муки Древнему – он корчился, искажалось неестественно красивое его лицо… Зашевелились его волосы, словно каждый волосок был живым существом… Заскреблись с неприятным звуком его ногти-кинжалы о мрамор…

– Отпусти… – прошипел он. – Отпусти… – И этот голос уже не был приятной музыкой, как раньше.

– Прежде я нареку тебя новым именем!.. – сказал Вирд: это был Вирд – прежний Вирд… Она видела по глазам, что он тоже испытывает боль, но голос его тверд. – Я назову тебя Тшах, и ты знаешь, что это значит!

– Я не приму… такого… имени… – стонал и скрежетал Атаятан; черные волосы взвились над его головой, изгибаясь змеями, из-под ногтей, стекая по остриям-кинжалам, сочилась кровь… По рукам Вирда, вырываясь из-под иглы Доа-Джота, тоже бежали алые струйки, весенней капелью забарабанили алые капли по белому мрамору…

Элинаэль с трудом подняла голову: каждый дюйм ее тела болел, но она нашла силы, чтобы сесть, прижавшись спиной к колонне; больше ни шевелиться, ни говорить, ни даже плакать она не могла…

Кровь Вирда не осталась алой лужицей под Доа-Джотом – она, извиваясь, как растущий вьюн, как морозный рисунок на окне, потянулась к Атаятану, окружила древнее существо, оплела витым узором, взяла в круг, потянулась по его ногам, рукам, обвила алым плющом туловище, добралась до извивающихся, стремящихся изо всех сил избежать этого, вздыбленных черных волос.

Вирд слабел… Все больше крови вытекало из него, и он стал бледным, белым… белее мрамора.

– Ты – Тшах! Не Атаятан-Сионото-Лос! Ты – Тшах! Ты – Мертвый пепел!.. – провозгласил Вирд, его голос прогремел, подхватываемый эхом среди колонн, и символы на стенах вокруг вспыхнули алым… Но он вложил в эти слова последние силы… Он точно так же, как Древний, рухнул на колени, не выпуская из рук Доа-Джот… а кровь продолжала струиться из-под иглы…

Атаятан извивался и выл, но он был словно привязан к полу кровью Вирда…

– Тшах… – вдруг зашипел Древний: так хрустят под ногами мертвые кости… давным-давно мертвые кости… – Тшах! – Он принял имя… не хотел, но принял… Вирд как-то заставил его. – Тша-а-ах! – произнес он снова, и кровь Вирда на нем вдруг вспыхнула, превратилась в настоящий огонь, воспламеняющий волосы, кожу Древнего… даже его золотые украшения – все горело!..

Пламя разгоралось все ярче и ярче, вздымались пляшущие языки к потолку, потянуло запахом паленой плоти. И чем ярче горело пламя, тем слабее становился Вирд. Повалился на бок сгорающий Атаятан… повалился на бок и Вирд, не выпуская Доа-Джота.

Такую цену тоже не хотела платить Элинаэль… Вирд умирал… Почему она не идет к нему – нет сил идти… Но все же почему не ползет?.. Не может пошевелиться… Ее будто приковали к этой колонне, но она должна быть с ним. Она должна…

Элинаэль заметила, что никто из друзей не в силах сдвинуться с места, а враги, связанные с Древним, корчатся на полу, беззвучно крича…

Атаятан-Сионото-Лос сгорел быстро… необычайно быстро, но и не простое пламя поглотило его… Он стал Тшахом… Мертвым пеплом… Огромное существо, десятифутового роста… прекрасное и внушающее смертельный ужас… превратилось по слову Вирда в горстку пепла на белом мраморном полу… Мертвый пепел… Тшах…

Вирд-А-Нэйс Фаэль

Он стоит на высоком утесе, внизу простирается океан; он оборачивается назад и видит петляющую узкую каменистую тропу, ведущую вниз. Он помнит, как взбирался сюда по ней, и путь этот легким не назовешь. Он смотрит на свои ладони – они изодраны в кровь, босые ноги сбиты… Дальше пути нет – он на самом верху.

Путь пройден, позади трудности, боль, кровь, страх, власть и ее бремя… А впереди – небо, синее и глубокое… до рези в глазах, до слез, до экстаза… Нет ничего прекраснее неба! Нет ничего желаннее полета! Нет ничего важнее крыльев за спиной!..

Ветер развевает его волосы, наполняет свежим дыханием его легкие, шепчет и зовет за собой:

– Летим, брат!..

Ветер кружит его голову, ветер поднимает его крылья, побуждая расправить их.

– Ты свободен, как и я!..

Он делает шаг вперед, становится на самый край пропасти.

– Летим, брат!..

Но что-то неприятно отзывается у него внутри – невидимая нить, тянущая вниз: туда, где холод, грязь и кровь… Туда, где боль, боль, снова боль… Туда, откуда небо так далеко…

Эта нить крепко обвила его душу, хотя кажется тонкой и слабой. Кроме зова ветра он слышит другой шепот, неразличимый, тихий… лишь отголосок чего-то давно ушедшего и забытого… но такого сильного…

– Летим, брат!.. – Ветер нетерпелив.

Последний шаг. Шаг к свободе.

Внутренний шепот нарастает, болезненным гулом отдается в висках, нить натягивается, грозя разорвать его.

– Освободись!.. – советует ветер.

Шепот обретает очертания и смысл. Кто-то зовет его, зовет по имени. «Мое ли это имя?»

– Ты – Тот, кто летит – это твое имя, брат! – Ветер носится вокруг.

– Вирд!.. – Крик из пустоты пронзает огненной стрелой.

– Вирд!.. – И нить, тянущая вниз, становится толстым канатом, цепью из закаленного металла, которую не разорвать даже Мастеру Путей.

– Вирд!..

– Она зовет тебя, сынок… – слышит он голос матери, – еще не время лететь так далеко. Ты еще не покорил небеса Тарии.

– Вирд!..

– Летим, брат! Летим!..

– Вирд!..

– Иди к ней…

Он знает, что она плачет. Он чувствует, как ей больно. Ее одиночество наполняет его сердце. Элинаэль…

Он вернется назад … вернется, чтобы не оставлять ее одну…

Он слышит голоса и видит людей, окруживших тело юноши, все еще сжимающего обеими руками Доа-Джот, вонзенный в его грудь. Лицо совершенно белое, а глаза закрыты… он не дышит… он мертв… второй раз за сегодня.

– В этот раз я не могу ничего сделать, – бормочет светловолосый подвижный человек, положивший ему обе руки на солнечное сплетение. – Он мертв. Все… Искры нет! Я не могу ничего сделать!.. – Он резко отстраняется, вытирает полой кама пот со лба, его руки дрожат так, что это простое движение удается ему не с первого раза.

– Может, нужно вынуть Доа-Джот? – говорит всклокоченный худощавый человек с серебряной нитью в длинных растрепанных волосах. – Не может быть, чтобы он умер!..

– Говорю тебе, Сет, – он умер! Смарг тебя сожри!.. Нет искры! Нет!.. – отчаянно кричит светловолосый.

– На его месте должна была быть я!.. – Девушка рыдает, припав к лишенной дыхания груди, к сердцу, которое больше не бьется… – Я должна была умереть!..

– Элинаэль… – Ее осторожно пытается поднять за плечи другая девушка, с золотыми волосами, заплетенными в длинную косу. – Элинаэль… Все кончено…

– Он сжег Атаятана… – шепчет сероглазый парень, обхвативший себя руками. – Не усыпил – сжег!.. Оставил кучку пепла на полу… И отдал за это жизнь…

– Нет!.. – кричит Элинаэль, хватает его тело, сжимает его безвольные плечи… в ее синих глазах – слезы. – Вирд! Вирд! Вирд!..

Это она его звала, это ради нее он вернулся… Ради нее. Она – его нить, крепко привязавшая к земле.

Вспышка. Холод. Толчок сердца. Колющая боль в груди. Обжигающий внутренности глоток воздуха. Судорога, скрутившая каждую мышцу.

Он открывает глаза, но видит с трудом, дышит с трудом.

«Я найду в себе силы, чтобы ее обнять!» И он находит. Он вытягивает из груди Доа-Джот, отбрасывает его в сторону. Дар исцеления закрывает рану, и становится намного легче. Он поднимается, преодолевая головокружение, и прижимает к себе Элинаэль.

– Жив…