Обычно мужские особи не очень-то утруждаются выбором костюма. Мой выбор тем более упрощался, что на предстоящий выход у меня было только два варианта: синий в узкую полоску или же летний кремовый блейзер. С замечательной предусмотрительностью коллекционера в нежном возрасте двадцати лет я спас четыре довольно почтенных пиджака из гардероба моих дедушек – в последний момент, не дав родителям отправить их в Армию спасения. (Вещи, не дедушек.) Полоща рот, я отвлекся от созерцания своих всклокоченных после сна волос в зеркале над раковиной – и как раз вовремя заметил, что к дому подъехал грузовик АС. Я рванул вниз по лестнице в одном полотенце, половина лица в пене, и перехватил молоденького «армейца», когда он шагал по дорожке к грузовику, и у нас произошла, к немалому испугу моих предков, небольшая потасовка. Для подглядывавших соседей эта живописная сцена, должно быть, смотрелась как рукопашный бой миссионера с дикарем ватуси прямо на Ред-Робин-роуд. Я уже почти вырвал пиджаки, которые он зажал под мышкой, и решил схватить бонус – связку галстуков из коробки. Полотенце с меня упало, я отхаркнул мятным полосканьем, и парень выпустил вещи. Остальное – история. (Мистер и миссис Вогель из дома напротив, наверное, до сих пор мозолят почтальону уши пересказами.) Как бы там ни было, вещи сидят, будто пошиты на меня: фрак, смокинг, в полосочку и блейзер – я храню их у себя уже двадцать пять лет, и за это время имел случай надеть каждый лишь по разу. Поскольку на дворе было не лето и я не махал платком с палубы «Пискатауайской принцессы», весь выбор свелся к полосатому. В его кармане я нашел коктейльную салфетку с папиных похорон.

Шкафы Энджи тоже были не чужды моде. Она нашла там платье подружки невесты: черное, с открытыми плечами, по икры длиной и с богатой плиссировкой. (Да, черное платье подружки невесты. Это вам все-таки Нью-Йорк.) С черными же туфлями-лодочками на этот ансамбль в «Готам-Клубе» только плечами бы пожали. Одобрительные кивки Энджи все же обеспечит ювелирским чутьем на аксессуары: черные атласные перчатки до локтя, чулки со швом, пелерина из мятого бархата. Светлые волосы до плеч Энджи подвила плойкой. После долгих метаний она пришла к выводу, что даже маленькая шляпка будет уже слишком, так что труды завершились красными маскарадными сережками в желудь размером и помадой того же цвета. Энджи поулыбалась в зеркало и обернулась ко мне, уже хмурясь.

– Я ужасно выгляжу. Ведь ужасно же?

Всего лишь четверть часа ушла на то, чтобы убедить ее в обратном, и еще четверть – выйти за дверь и сесть в такси.

– А ты хорошо выглядишь, мой сладкий. – Энджи пожала мне руку выше локтя. – Хотя, пожалуй, надо бы слегка выпустить в талии.

Я еле слышно втянул воздух, чтобы не выпустить пар. Через десять минут такси доставило нас в «Готам-Клуб» – непримечательное с виду место на Пятьдесят-какой-то улице, – и мы вошли внутрь.

Сквозь красные бархатные занавеси мы прошли в гулкий зал со множеством синих ярусов; концентрические круги столиков со свечами рисовали мишень на обсидиановом полу. Потолок был на такой высоте, что хоть модели ракет испытывай, только здесь лишнее пространство предпочли употребить на поддержку бархатной промышленности: занавесы лились из-под купола зала до самого пола. Ромбы канделябров неясно обозначали выступы на плюшевых стенах – балконы.

В приглушенном желтом свете краски мутнели, так что, например, темно-синий пиджак не сильно отличался от мягкой красной стены.

Толстые и ярко-красные, как перцы, губы у всех женщин были перегружены помадой. Острые глаза метали стрелы на чужие фасоны. Лак для волос – положенный многими и многими слоями – терзал ноздри. Какая-то дама, хохотнув и неловко взмахнув сигаретным мундштуком, положила руку на локоть своего спутника, чтобы подчеркнуть сказанное.

Вырубленный резцом подбородок, волосы жучьими надкрыльями и мечтательный взгляд – вот каков тут идеал мужчины. Рукам хотелось порхнуть в карманы, но с двубортным пиджаком это испортит весь вид. Несколько джентльменов решились на усы ниточкой, но магия Гейбла удавалась только смуглым, да и в любом случае от таких усиков у кого угодно под носом зачешется. Бодро, но и смущенно, все изучали окрестности в поисках знакомых лиц.

Группки пижонов, разделившихся на кучки по прототипам, бросали саркастические взгляды на неподобающе одетых.

– «Таймекс»… – прошептала мисс Кошачьи Очки мисс Корсаж.

– Шахматный король, – сказал мистер Смокинг мистеру Вересковой Трубке.

– …зажим, которого не захватывает галстук на всю ширину, понимаете, о чем я? – бубнил мистер Бутоньерка, и его приятели сочувственно хихикали.

– Вашу шляпу, сэр? – Чей-то палец постучал меня по плечу. Я обернулся к швейцару. – Сдаете шляпу?

– Да.

Холодно улыбаясь, Энджи обменяла мою шляпу на номерок.

– Я смотрю, у тебя уже скупердяйский блеск в глазах.

– Все-то ты знаешь. – Я отставил локоть, и Энджи просунула в него руку в длинной перчатке. Мы прошли на галерею, нависшую над ярусами столов и танцполом.

– Я тебе уже говорил, как изысканно ты сегодня выглядишь?

– Да, но никогда не вредно услышать это еще разок.

Энджи одарила меня скептической улыбкой женщины, которая знает, что комплимент заготовлен специально, но ценит твои усилия все равно. Выглядела она обалденно.

– Гав! – От своего столика во втором ярусе с энтузиазмом сигнальщика на полетной палубе авианосца нам призывно махал Дадли. – Энджи!

– Поздравляю вас, ребята! – подала голос Энджи.

– Здорово, увалень!

Я ткнул Дадли в плечо. Он стильно выглядел в пиджаке с накладными плечами такого размера, какой в Национальной футбольной лиге означает дисквалификацию. Грудь его покрывал немалый розовый галстук в цветочек. Он стоял позади стула Кармелы, положив руки ей на плечи, и лыбился, как Тедди Рузвельт на воскресном пикнике. (То есть он держал ее за плечи, оттопырив большие и указательные пальцы, – для зашиты от инфекции. Дадли вам быстро напомнит о роли большого и указательного пальцев в передаче вирусов.)

Кармела, разумеется, натянула свою всегдашнюю виноватую мину.

Мы с Энджи переглянулись, уже в невесть какой раз подумав: «И как Дадли угораздило втрескаться в эту Кармелу?» Дело не просто в том, что она тощая, сутулая, бледно-серая и с нависшим лбом. Добивает то, что по характеру она – этакое самоуглубленное бревно. И к этому праздничному вечеру Кармела приоделась без лишних затей: зеленое мешковатое платье, кукольные бусики, небритые ноги и черные туфли без каблука. Да, у нее был еще бант в волосах – такая пластмассовая штучка на зажиме, а букетик на грудь, должно быть, пришпилил ей сам Дадли. Однако оба украшения висели на ней и выглядели смешно и неуместно – как если бы их прицепили на борзую.

Энджи попыталась играть в женское взаимопонимание. – Ну, Кармела, давай посмотрим, как тебе идет кольцо? Будущая невеста уронила руку на стол, как гнилой банан, и едва-едва зарделась.

– Ого, – сказала Энджи и тронула ее за плечо. – Ты, наверное, ужасно обрадовалась.

– Да, – хрюкнула Кармела.

Я легко подавил искушение поцеловать счастливую девицу в щечку. В виде альтернативы я просто помахал:

– Поздравляю. Ты получила хорошего мужика, нашего Дадли.

– Да.

Я выдвинул стул для Энджи и махнул официанту.

– Похоже, тут напрашивается тост, м-м?

– Еще как напрашивается! – провозгласил Дадли, опускаясь на стул.

Энджи повела разговор, объясняя достоинства кольца, которое сама же изготовила Кармеле и Дадли.

Я заказал самую дешевую во всем погребе бутылку шампанского и вернулся к изучению окружающей среды за соседними столиками. Многие были того же типа, что и у бара на галерее, но, на мой взгляд, не настолько упертые. За столиками было немного мамочек-и-папочек, готовых, судя по виду, воскресить золотые воспоминания о балах юности. Так что я переключился на перила и галерею за ними, отмечая нетипичных. Например, там был какой-то взъерошенный парень в джемпере с соломенной шляпой на голове и с трубкой в зубах. На вид ему было от силы лет двадцать, но он отчаянно старался выглядеть, как Бинг Кросби в пятьдесят. Рядом с ним расположился другой юнец с набриолиненным коком и в черной рубашке для боулинга. На спине у него были нарисованы две красных игральных кости и написаны слова: «Скоростная автомастерская Везунчика». Бинг и боулер разглядывали толпу, как пара стервятников. На другой стороне стояла расфуфыренная «эмансипе» с уложенной гелем прической с торчащими сзади веером большими черными перьями – как хвост индейки. Ее глаза были обведены черной оправой крохотных очков. В одной руке она держала сигаретный мундштук, который вполне сошел бы за трость, в другой – бокал мартини, который вполне сошел бы за ванночку для птиц. Ее платье, насколько я мог его разглядеть, представляло собой каскад черных перьев. Может, она пробовалась на какой-нибудь бродвейский мюзикл на сюжет «Г.Р. Пыхнидуха».

Их манеры, как и большинства остальных персонажей на галерее, подсказывали, что перед нами – самые ревностные. Для них это явно был не маскарад. Даже болтая друг с другом, они то и дело принимали значительный вид: сложив руки на груди, доверительно шептали и бросали многозначительные взгляды. Так, будто это веселое сборище имело для них какую-то мрачную важность: не Бенни Гудмен, скорее Брамс.

Огни потускнели и прибыло наше шампанское. Занавес позади танцпола разъехался, и хлопок нашей пробки потонул в аплодисментах. На эстраде человек десять музыкантов в красных блейзерах, белых рубашках и красных галстуках сидели, изготовившись, двумя рядами за пюпитрами с монограммой «ГК». По бокам расположились рояль, контрабас и ударные. На басовом барабане блестящим золотом было натрафаречено: «Шикарные Свингеры». Капельмейстер был без пиджака и с красными резинками на рукавах, в красной бабочке, которая висела незавязанной. На нем цвела величавая улыбка, но он был небрит, и черные плутовские пряди волос свисали ему на глаза. Возможно, слегка обдолбан.

– Гав! Видишь Вито? Первый ряд, с правой стороны. Корнет.

Я кивнул. Вито сидел в таком же щегольском красном блейзере, бритая голова переливалась разноцветными огнями эстрады. Глаза сверкали в тени хулиганских бровей того типа, что здороваются на переносице.

Взмахом красной палочки дирижер запустил круг популярных свинговых вещей, под которые толпа двинулась танцевать. Когда бутылка шампанского стала историей, мы с Энджи оторвались на танцполе под пару вещиц, и я успокоился, не заметив никаких гиперкритических взглядов от танцоров с грамотной техникой. В тот момент я и вправду не мог бы сказать, что мы танцуем – линди, восточный или западный свинг, джиттербаг, джамп или что-то еще. Вообще-то, конечно, двигались мы конспективно. Но я так понимаю: пока можешь кружить свою крошку, макать ее, милашку, подбрасывать барышню и при этом малышку не шмякнуть, ты все делаешь нормально. Азарт я предпочту педантизму при любых обстоятельствах.

Рукоплескания после заключительного номера поредели и стихли, пока мы с Энджи возвращались на места. – Сердечно блдарю вас, леди и дженты, блдарю вас! – Обезвоженный напряжением и свободными радикалами дирижер основательно приложился к стакану с ледяной водой. Провел рукой по голове, убирая с лица мокрые пряди. – Я Роб Гетти, и «Шикарные Свингеры» определенно рады, что вы смогли нынч прийти в «Готам-Клуб». – Пока публика послушно хлопала, он стащил у пианиста из пепельницы на «Стейнвее» сигарету. – А теперь мы хтим, чтоб вы тепло встретили Скуппи Милнера и его Золотой Рыдающий Голос!

Из левой кулисы на сцену выпрыгнул аквамариновый смокинг, заполненный главным артистом вечера – мужчиной, у которого был такой высоты лоб, что там еще два раза поместилось бы его лицо. А наверху примостился жесткий треугольник рыжевато-бурых волос. Крошечные голубые глазки сияли над улыбкой, ширина которой не уступала высоте лба. Я не вполне уверен, был ли у него хоть какой-то нос. Скуппи (скупой хиппи? скотч-гуппи?) был карикатурой на самого себя, смесью нестандартных частей, а боксерская жестикуляция его рук ясно показывала, что он так и рвется врукопашную потягаться с Бастером Пойндекстером. Прикиньте: кино про Годзиллу, два чудовищных лба сомкнулись в схватке, трясут друг на друга колоссальными чубами, здания рушатся, Гринвич-Виллидж лежит в руинах.

Скуппи сверкнул зубами:

– Кто готов услышать кое-что новенькое, а? Оторвемся по полной, люди!

Галерея взорвалась аплодисментами – Скуппи здесь, очевидно, любимец.

Оркестр снова вжарил, на сей раз – в ритме буги, с яркими духовыми и шаманскими тамтамами. Скуппи прикурил сигаретку, подмигнул залу и сжал микрофон в кулаке.

Я не расслышал все слова, но позже купил компакт «Шикарных Свингеров», где текст был напечатан. И сама песня – «Мигающий свет» – звучала так:

И хотя я не полностью уловил это свинговое либретто, суть песни до меня дошла. Может, только у меня так, но пафос показался мне чуточку странным – как-то далеко от «Прыг, джайв и вой». Пока Скуппи заливался, я оглянулся на галерею. Кое-кто отплясывал во весь рост. Бинг, боулер, пернатая вертихвостка и их дружки тем временем перевесились через перила, отщелкивали ритм пальцами, взвизгивали, мотали головами и вообще всячески колбасились.

Славно – современная свинговая музыка мне нравится, и должен сказать, я рад был увидеть, что она входит в моду; а особенно – что свинг, похоже, начал вытеснять моду на семидесятые. Так что этот свинговый угар пришелся мне по нутру. Но надо заметить, что в музыке, которая звучала со сцены в «Готам-Клубе», было что-то темное – одновременно соблазнительное и зловещее.

Через несколько номеров «Шикарные Свингеры» закончили свое выступление, покачав тромбонами и взревев трубами. Мы с Энджи едва успели допросить Дадли и Кармелу о будущей свадьбе, как чьи-то руки опустились мне на плечи.

– Ба, подумать только!

У меня из-за спины вышел Вито, осклабился и выдвинул себе стул.

– Эй, Вито, отлично играли. – Я встал и пожал ему руку. – Энджи, это Вито.

– Твоя женщина? Не может быть! – Вито в роли чаровника, ага.

Энджи подала руку; Вито ее поцеловал.

– Гарт, у тебя такие форсовые знакомые! – подколола Энджи. Вито обернулся к Кармеле:

– А этот прелестный цветок – неужели Кармела? – Та злобно уставилась на его вощеную лысину. Без заминки и не моргнув глазом, Вито взял ее руку и пожал. – А мне, выходит, ловить букет невесты?

Дадли загоготал:

– Ой, да садись уже, хамло.

Он махнул официантке, и та унесла пустую бутылку.

Мы повспоминали о судебных деньках, обсудили, чем занимаемся мы с Энджи, и после пары фраз о работе Кармелы в Отделе автотранспорта и текущих занятиях Дадли. мы перешли к Вито.

– Ну что, есть какие-нибудь новшества в стеклянных глазах? – спросил я – Я тут подыскиваю себе козлиный глаз или парочку.

Вито ткнул в меня пальцем:

– Знаешь новые глаза с обводкой и сдвинутой склеральной полоской, соединенной с роговицей?

– Склеральная полоска? – спросила Энджи.

– Это с белком вокруг, – объяснил я.

– А видел хоть раз предориентированные, с расширенными сосудиками, где используют промышленный золотой порошок? – Вито грохнул ладонью по столу, чтобы звучало весомее. – Представляешь, как обалденно для фотографии, когда глаза загораются, а не выглядят, как черные стекляшки. Тебе, наверное, для козла понадобятся со зрачком-щелью. Какого размера?

– Может, двадцать семь миллиметров? Или даже меньше.

– Позвони, я посмотрю, что у меня есть. Поверишь ли, так был занят музыкой, что в последнее время не выполнял заказов.

– Свинг?

– Да, свинг всех сквозняков загружает по полной. Раньше-то я за неделю играл всего три больших концерта, а теперь? Я вас умоляю! – Пальцами по столу он отбил барабанную дробь торжества. – Поверишь ли, если бы я хотел обслуживать больше тусовок, этот большой злой волк сдувал бы поросячьи домики семь вечеров в неделю.

– Так вы играете не в одном оркестре? – спросила Энджи.

Вито мрачно кивнул:

– А все, по-вашему, что делают? То есть, кроме основной банды, по случаю лабаешь и с другими, сборные команды, понимаете? Несколько студийных музыкантов, два-три парня из симфонического, садимся вместе, и что получается? Оркестр, и как его назвать? Я играю в «Хеп-стерах Бадди Фелпса», «Сезонниках Адской кухни», «Шайке Пита-Пистолета»… Иногда мы выдумываем название, когда приезжаем в клуб или подаем заявку в агентство, чтобы нас включили в список музыкантов для частных вечеринок.

– И все свинг? – спросил я.

– Разновидности. Одна команда играет вещи двадцатых годов, другая – чистый зут-свинг, третья – больше рокабилли, джамп, или традиционный джаз. Сколько вкусов в рожке мороженого?

– Вито, Гав хочет узнать про ретристов, – вмешался Дадли.

Вито задумчиво кивнул, ожидая моего вопроса.

– Ну, мне, наверное, любопытны вон те люди возле бара. Я так понимаю, у них это не просто маскарад.

Вито поджал губы:

– Пожалуй, нет.

– И что за этим?

Он пожал плечами:

– Мода, причуда? А может, через пару лет мы будем опять играть в диксилендах.

– Вот так, да? Я послушал слова в той первой песне у Скуппи. Не похоже на обычную эстрадную шнягу.

Вито вдруг нетерпеливо глянул на часы:

– Они собираются писать песни о войне, знаешь?

– О войне? – переспросила Энджи.

Вито поднялся, глядя на эстраду, где какой-то музыкант вытряхивал слюни из клапанов своего инструмента.

– Раньше – Гитлер, Вьетнам. А теперь? Можно сказать, теперь воюют стили жизни. Технологии прикончат нас всех. Ладно, приятно было вас повидать, ребята. Мне надо за кулисы, следующее отделение.

Мы с Энджи переглянулись, но Дадли, кажется, не увидел в неожиданном уходе Вито ничего особенного.

– Ты так и не спросил его про тетю-колу, – отметил Дадли. Мы с Энджи опять переглянулись – но уже иначе. Свеча мигнула, и в хитром взгляде Энджи как будто мелькнуло подозрение:

– А почему Гарт должен спрашивать Вито про тетю-колу?

Дадли побарабанил мизинцами по столу и посмотрел в потолок, соображая, что сглупил. Кармела пальцем помешивала в стакане содовую, смиряя, как мне показалось, гнев звяканьем и буро-золотистым мерцанием льда.

Так вот, некоторые люди считают, что со своей половиной нужно делиться всеми мыслями, и при обычных обстоятельствах – я сам один из таких. Но, как я уже намекал, в последние пару лет тут обозначились кое-какие довольно необычайные обстоятельства. Точнее – обстоятельства опасные, и я не то чтобы сам их искал, но, похоже, мне суждено было с ними столкнуться. Разумеется, я понимал, что розыски тети-колы – фактически убийцы – известный риск. Учитывая это, я просто держал ушки на макушке, проверяя, не удастся ли мне при исполнении дружеских обязательств перед Дадли и выхода в свет с Энджи попутно вычислить тетю-колу. На основании тех Николасовых догадок.

Я уверен, что в большинстве пар именно женщины склонны вздыхать над тягой мужчин к опасным занятиям. Ну, знаете, типа: «Ты же не будешь сам чинить крышу?» или «Затяжной с парашютом? Не думаю», – но Энджи не из таких женщин, и в этом еще одна причина, почему я ее так люблю. Однако есть и оборотная сторона: Энджи – неисправимая охотница до головоломок. Кроссворды, мозаики, «Выиграй деньги Кена Кляйна», даже телевизионные детективчики – все годится. К тому же в этом она мастер – за чашкой кофе разделывается с кроссвордом в «Таймс», а сюжет фильма угадывает, пока на экране еще идут начальные титры. Упорство в поиске – вот ее конек. Взяв в руки кроссворд, Энджи не выпустит его, пока не разгадает до конца. И не думай промчаться мимо незаконченного пазла в гостиной пансиона. Что-то в ее психике заставляет ее накинуться и разрешить загадку. В прошлом она уже впутывалась в мои «необычные обстоятельства», и я вопреки здравому смыслу совал нос куда не надо, лишь бы только удовлетворить ее детективный рефлекс. По ходу ее едва не подстрелили и едва не взорвали. Меня едва не прикончили и не раздавили каменной глыбой.

Можете считать, что я ее слишком опекаю, но мне совсем не хотелось, чтобы Энджи повстречалась с тетей-колой или вмешалась в затеянную мной погоню за Малахольным Орехом.

Энджи уже наложила лапу на загадку самого Николаса, и что она оставит в покое другую – случай в ВВС – тоже ожидать не приходилось. Упаси боже, она заметит здесь связь. Да только, самой собой, было уже поздно. За тетю-колу она зацепилась.

– Я просто мимоходом упомянул Дадли, что раз тетя-кола была одета как бы старомодно, понимаешь, мог быть какой-то незначительный шанс, что мы ее тут встретим.

Плечами я пожал, наверное, раз десять. Самое гнусное в совместной жизни – становишься таким прозрачным для партнера.

– А. – Энджи торжествующе скривила губы. Она увидела связь, и уже начала увлеченно ворошить кусочки мозаики. Поняв, что в ближайшее время мне об этом ничего больше не услышать, я вышел в туалет, пока оркестр не заиграл снова.

Поднимаясь по плюшевым ступеням от столиков на галерею, я поглядывал, нет ли тети-колы – хоть и всерьез не рассчитывал встретить ее. Определенно, в «Готам-Клубе» она не будет одета под Элли Мэй, и я, наверное, в любом случае ее не узнаю. Но опять же, глядя вокруг, я понимал, что и в том костюме она не будет здесь так уж неуместна.

На галерее толпилось куда больше народу, чем когда мы пришли, – ко второму отделению в заведение текла ночная публика. И демография стилей соответственно становилась шизанутее. Я заметил парочку рокабилли-мальчиков, щеголявших гигантскими коками и заложенными за ухо сигаретами. Разновидностей джайв-прикида были миллионы, начиная от мужчин в пальто с треугольными пуговицами с ладонь и галстуках-шнурках, заканчивая женщинами в струящихся бабушкиных пеньюарах с подобранными в тон оперенными туфельками. Я уже стал замечать чистые темы и влияния в костюмах. Пламенно-оранжевые брюки-капри и топ в серебряных блестках: Лора Петри отправляется в Вегас на охоту. Гладкий переливающийся пиджак, черная рубашка, прическа ежиком, сигара «Эль пресиденте»: Доби Гиллис трансформируется в Джерри Льюиса. У одной дамы была прическа Вероники Лейк, красная фланелевая рубашка, шляпа-пирожок, мешковатые штаны, толстые башмаки, подтяжки. Ее подружка была в черном пиджаке, белой рубашке, узком черном галстуке и с прической Дебби Рейнолдс. От всего этого меня слегка мутило. Проходя в комнату для джентльменов, я постарался не смотреть слишком пристально на девочек в очереди на припудривание носика.

В мужской комнате, как обычно, народу было меньше, и я занял место у писсуара.

Не знаю, как остальная страна, но в Нью-Йорке реклама распоясалась. Пройди четыре квартала, принимая каждую рекламную листовку с порно или дешевыми костюмами – и наберешь полновесную кипу бумаги. На пару часов оставь машину на улице, и ветровое стекло будет залеплено не только штрафными квитанциями, но и листовками: смазка «Зум», грузчики и переезды «Топ-топ», жареные цыплята Барни. Идешь домой, а пол в подъезде усыпан меню китайских и индийских закусочных и суси-баров. У велорассыльных теперь сзади на сиденье крохотные рекламные щиты. У автобусов целые борта рекламируют телевизоры. Грузовички-биллборды колесят по улицам, предлагая водку, а такси с ног до головы расписаны рекламами свежего бродвейского шоу. Любой бытовой предмет, но который твой взгляд может упасть на одну миллисекунду, – чашки, палочки для мороженого, коктейльные мешалки, бутылочные крышки, обертки от жвачки, – набрасывается на тебя с важным сообщением о другом ширпотребе. И как ни старайся, нельзя не замечать «слоёнку». Кружки для колы и крышки бутылок, которые дурацкой игрой в поскребушки продвигают не только колу, но последний блокбастер или НБА. Спорим, никто из вас не отыщет в сети быстрого питания – да если на то пошло, то и почти нигде – банку из-под газировки, которая не служила бы лотерейкой. «Извините, попробуйте еще!» Это вряд ли.

А недавно какой-то Эйнштейн с Мэдисон-авеню решил, что для рекламы «самое оно» – общественные уборные. Пока ждешь в очереди, видишь стеллажи с бесплатными открытками, которые вообще-то рекламируют спиртное или автомобили. А у писсуара меня встретила наклейка фут на фут с рекламой «Клево-Формы» – того мыльного здорового напитка. А еще была пластиковая клетушка для писсуарного освежителя. Рекламу теперь лепят прямо на прицельную отметку, так что можно (особенно если ты мужского пола) поссать на продукт, который тебя хотят заставить купить. Эта, правда, содержала благонамеренное послание, хотя для многих, возможно, – и запоздалое предупреждение: «Скажи нет наркотикам». Не знаю как вы, а мне кажется, что Ларри Тэйты нашего мира в своей алчности настолько завалили и перестимулировали нас своими двадцать пятыми кадрами, что мы уже не замечаем вообще никаких посланий. Оглядитесь повнимательней, насколько плотно пропитана рекламой наша жизнь, и вам покажется, что вас внезапно вывели из-под гипноза.

Я заметил, что картинки здоровой пары, лакающей «Клево-Форму», покрыты нацарапанными (ключами, чем же еще?) посланиями соратников по мочеиспусканию. «Доступ – это подчинение». «Черное-белое!» «Нет кодам». «Кури и размагничивайся». «Кто за кем следит?» «Привет, хуеплет». За исключением последнего, они показались мне гораздо интереснее вопроса, могу ли я поддерживать форму без «Клево-Формы». В отличие от рекламы, загадочные лозунги хотя бы будят мысль.

Я глянул на себя в зеркало – просто убедиться, что мои своенравные вихры еще скованы чарами «ПРЕДЕЛЬНОГО КОНТРОЛЯ, уровня 6, геля для волос» – и прошел обратно вдоль очереди у дамской комнаты. Я протиснулся сквозь галерею заблудших мальчиков-джайверов, и уже шагнул к столикам, как вдруг обернулся. Мне показалось, что я узнал женщину, с которой только что разминулся, – но ее уже не было. Я снова устремился было вперед, но заметил, с каким любопытством Энджи глядит на меня из-за стола, и решил, что все-таки следует посмотреть, кто была та, кого я, похоже, узнал.

По мере приближения к барной стойке мой взгляд нацелился на ее фигуру. Красное платье, маленький рост, полное тело, желтые волосы «ульем», но в памяти отпечаталось другое – ее крепкие короткие ножки. Забирая пелерину, она о чем-то говорила с тем, что косил под Бинга Кросби. Он положил руку на ее дряблый локоть, и они двинулись прочь в красные бархатные складки выхода. Обрулив Пернатую Леди и Гангстерский Пиджак, я оказался у гардероба как раз вовремя, чтобы увидеть, как Бинг и дама в красном выходят на улицу. Они задержались, он дал ей прикурить от своей «зиппо». Я впился взглядом в ее профиль. Где-то я ее видел. И тут меня озарило – будто Mo ткнул пальцем в глаз Кучерявому. Сквозь затворяющуюся дверь я услышал ее брюзжание:

– Хорошо б не на всю ночь.

Тут мое запястье поймала Энджи:

– Гарт, что происходит?

– Это была она!

Я подал гардеробщику номерок.

– Да ну!

– Точно.

– Тетя-кола?

– Что? А, нет. – Я схватил шляпу и потащил Энджи к выходу.

– Кто?! – завелась Энджи.

– Марта. Марти Фолсом. Ну, знаешь: хозяйка «Вечных вещных сокровищ».