Прошло два дня, и все было хорошо. Дела с киношниками в Бруклине закончились, но тут же после этого я продал бизонью голову (из спальни) и воловьи рога в новый бар, открывшийся на месте «Колючей проволоки». Прежнее заведение лишили лицензии за продажу горячительного несовершеннолетним, а новое вроде бы хотело сохранить ковбойскую тематику, и, пожалуй, гуртовать ту же публику, которая опять станет гадить на мое крыльцо. На новой вывеске было написано «Бычьи яйца».

Снова позвонил Стюарт Шарп – мне надо было все-таки съездить в Нью-Хоуп поглядеть на гигантского долгоносика. Я получил заказ от Научного музея округа Нассау подыскать змей для диорамы, и мне пришлось звонить своим людям на юго-западе. С американскими гремучниками и ямкоголовыми змеями все было на мази, но раздобыть молочную змею и кораллового аспида, хоть обычного, хоть арлекинового, оказалось не так просто. В музее хотели именно пару: молочную и аспида, потому что они очень похожи с виду, но только коралловый аспид ядовит. Одна из придурей естественного отбора, как бабочки монарх и вице-король – из таких получаются отличные наглядные пособия. Две змеи как правило одинаковой длины – под тридцать дюймов – и обе покрыты желтыми, красными и черными полосками в разных комбинациях. Но различить их нетрудно. Кому-то легче прибегнуть к мнемоническим приемам вроде «Желтый на красном – жалит насмерть». Или «Хвост в три краски – проходи без опаски». Я, однако, никогда не испытывал с этим трудностей, узнавая кораллового аспида в той змее, у которой черный нос. «Черный = смерть». (Кстати, у молочной змеи нос красный. «Пьянчуга ползет – меня смех берет».)

Лорна Эллисон, моя девушка по змеям из Феникса, назвала мне с полдюжины имен, и я принялся искать мертвых змей, которых мог бы набить. Пит Дурбан, мой знакомец из Национальной службы рыбного и охотничьего хозяйства, коллекционирует ядовитых тварей, и у него есть парочка коралловых аспидов, но я сильно сомневался, что он позволит мне превратить одного из своих драгоценных питомцев в чучело. Наконец, я стал обзванивать агентов Службы отлова бездомных животных округа Дэйд во Флориде и спрашивать, не сообщают ли им о бродячих коралловых аспидах. Ни шиша, только заколебавшие аллигаторы, потерявшийся гребнистый крокодил и пара-тройка питбулей. Сообщений о змеях не поступало с тех пор, как один удав задушил свою хозяйку, карнавальную танцовщицу на отдыхе по имени Шина – женщина-змея. На втором месте по количеству покусанных коралловыми аспидами стоит Техас, и я уже собирался звонить в Сан-Антонио, в приют для животных, когда зажужжал домофон на парадной двери.

Как вы могли понять, жизнь в нашем доме вернулась к норме, и я был этому рад. Я обуздал свои слабости и готов был напрочь и без сожалений забыть о генерале Бухере и его друзьях. Даже безнадежно ностальгирующего торговца вроде меня можно привести в чувство, запугав мертвой женщиной на крыльце и братом, изметеленным, как боксерская груша.

Домофон зажужжал снова. Было около десяти утра. Энджи была на «Ярмарке ремесел» – покупала кустарные детальки для своих серег и фильеры, что само по себе не могло затянуться надолго, если только они насмерть не заболтаются с продавщицей Кейт. Отто ушел за униформой – он устроился продавать хот-доги на вокзале Гранд-Сентрал.

– Жынщины, мильон жынщин, Гарф! Работа бежа, очень сильно спешка, быстро ходи, э? Жынщины быстро ноги: очень красив, э? – Я думаю, каталог «Секрета Виктории» вызвал бы у Отто оргазмическую кому.

День был солнечный, но прохладный и ветреный, как лучшие октябрьские дни. А худшие – дождливые, холодные осенние, когда май становится для тебя светом в конце зимнего тоннеля. У большинства американцев лежат тыквы на крыльце, на задних дворах горят кучи листьев, а на уме – День благодарения.

– Кто там? – завопил я в домофон.

– Откройте! Скорее! – протрещал динамик.

Ого, Свидетели Иеговы – такие напористые.

– Кто вы?

– Черт побери, открывайте, Карсон. Пожалуйста! – Голос был высокий и хриплый, но я не понял, мужской или женский.

– Не открою, пока не узнаю, кто вы.

– Вы меня не знаете, но у меня для вас посылка, срочно.

Такое чересчур даже для Свидетелей, а голос казался всерьез встревоженным. Я вышел в холл и отпер подъезд. За дверью стоял человек кроткого вида с густыми белыми волосами, узким подбородком, белыми бровями v выцветшими ресницами, бледной кожей, пухлыми губами и черными глазами. Не альбинос, но явно на противоположном Джорджу Гамильтону конце спектра. На нем был мешковатый бежевый пиджак, черная рубашка, галстук-шнурок и двухцветные ботинки. В одной руке он стискивал панаму, в другой держал плетеную корзину. Корзина была полна скомканной бумаги и смахивала на маленькую офисную мусорку.

– Чем могу служить?

Я подобрал свою почту с батареи в фойе, наблюдая, как он вытирает лоб платочком в горошек. Затем он ткнул мне в грудь корзину.

– Возьмите. Большой риск, но другого пути нет. – Говорил он довольно громко. – Нужно спрятать его пона-дежнее. Знаете парня по имени Палинич?

Я поднял глаза от корзины на незнакомца:

– Что там?

Белый зыркнул влево и вправо по улице, убеждаясь, что за ним нет слежки.

– Не говорите глупостей. Вы же этого хотели? Здесь есть черный ход?

– Эй! – Я вытянул руку, не давая ему войти. – Сначала вы мне кое-что объясните, потом я покажу вам черный ход. Успокойтесь и расскажите, что это все значит.

– Можно мне хотя бы войти и выпить стакан воды? Мне нужно обратно и побыстрее, пока меня не хватились.

Я подумал секунду и решил, что у белого вряд ли хватит мозгов или силы, чтобы особо мне навредить.

– Хорошо.

Войдя в нашу гостиную, белый моментально обалдел от стольких звериных глаз, направленных на него, – вполне обычная реакция. Я знал людей, которые не могли спать, если на них пялится столько чучел. Пока я наливал воду, белый уселся на табурету стойки.

– Вы их всех убили? – нервно пробормотал он.

– Я коллекционирую, сдаю в аренду, продаю… вот. – Я грохнул стакан на стол, и белый стал жадно пить, водя глазами по хищным птицам, свисающим с потолка. В стопке почты я приметил адресованный мне конверт, не похожий на счет, и вынул его рассмотреть поближе. Внутри прощупывалась карточка размером с кредитку. Может, моя новая банковская карточка, подумал я.

– Итак, мистер?…

– Слоун.

– Мистер Слоун, зачем вы принесли мне плетеную мусорную корзину?

– Пожалуйста, Карсон, не глупите, – выдохнул он между глотками.

И вот тогда я заметил среди мятых бумажек вроде бы глаз. Сунув конверт в карман, я поворошил бумаги – открылись два выпуклых глаза. Я вздрогнул и вытряхнул бумагу на стойку. Из корзины вывалился Пискун.

Да, я немного удивился, и, кажется, сказал что-то вроде «Ой!». Осторожно подхватил Пискуна на ладонь и поднял. Он был необычно легким, особенно голова. Я подергал маленькими черными палочками, чтобы он пошевелил передними лапами. Вблизи было видно, как много шерсти он потерял за эти годы – да и хвост, судя по всему, уже неродной. Вытаращенные глаза были сделаны из фиолетовых полубусин на пожелтевшей белой пластиковой основе. Красный каучуковый язык, вбок торчащий из пасти, высох и растрескался. Резцы были настоящими, но для белки великоватыми – видимо, на самом деле оленьи или лосиные. Веревочка на спине управляла нижней челюстью, и, когда я потянул за нее, Пискун открыл рот. Было видно, что черная резинка в глубине пасти разорвалась много лет назад. Белый мех на животе пожелтел, всю шкуру надо бы почистить. От него сильно пахло нафталином.

Невероятно. Пискун у меня в руках! Я хотел насладиться моментом, но, сказать по совести, настоящий Пискун оказался не таким уж счастьем, как могло бы мне казаться раньше. Как-то… грустно, что ли. Пискун без легенды?

И, конечно же, после убийства Марти и стычки Николаса мне было немного страшно, что меня опять впутают во всю эту ретристскую канитель. Всего несколько дней назад я охотился за Пискуном. Теперь он охотился за мной.

Мысли и чувства понеслись чехардой, но я первым делом задал главный вопрос:

– Что так важно в Пискуне Малахольном Орехе?

В ответ я получил сердитый взгляд:

– Не морочьте голову, Карсон. Ясно же – вы разыскивали белку с той же целью, что и Лумис.

Я наклонился поближе к лицу Слоуна:

– Я не из ваших, Слоун. Скажите мне: что такого в белке?

– Букерман. Ему нужен Пискун. Для Церкви. – Белый начал кипятиться. Я уловил это сразу.

– Ага, я понимаю, что на склоне лет Букерману компания его маленького друга Пискуна может быть утешительна. Но что нужно Церкви? Если это не просто кукла, скажите мне, что это!

Я налил ему еще стакан воды, он сделал долгий глоток и, приподняв брови, уперся в меня острым недобрым взглядом. Я где-то уже видел эти глаза Перри Мэйсона, слышал громкий пронзительный голос – и теперь, отступив на шаг, вспомнил, где. Наверное, в тот момент я издал один из моих интеллектуальных возгласов типа «Гы!».

– Вы – тетя-кола! – Он чуть прищурился, но промолчал. – Женщина в ВВС! Но вы не женщина. Вы тогда переоделись женщиной!

Он слегка повел глазами:

– Вас что-то не устраивает?

– Из-за этой белки вы убили Тайлера Лумиса! И я видел вас в Церкви Джайва в тот вечер, когда убили Марти Фолсом.

– Спокойно! – прохрипел Белый. – Лумис хотел забрать белку, чтобы остановить Букермана. Как и я, он собирался похитить Пискуна. Последнюю куклу. Я приехал первым, но тут явились вы, и затеяли всю эту парашу с пингвином. Лумис умер по вашей вине. Ну, и по своей, конечно. Если бы вы оба сидели и занимались своими, на хрен, делами…

– Зачем Лумису понадобился Пискун?

– Вы и вправду ничего не знаете об этом? Так это была ошибка…

Он встал и потянулся за Пискуном. Я отодвинул куклу подальше.

– И вообще, зачем вы принесли белку мне?

Лицо Белого помрачнело:

– Общий друг сказал, чтобы я принес ее сюда, и вы отдадите ее Николасу. Я думал, вы понимаете.

– Что за общий друг?

– Просто кое-кто оттуда, из Церкви.

Может, Николасов осведомитель?

– Зачем вам нужно, чтобы белка попала к Палиничу?

– Ясно, потому что он из натуропатов.

– Натуропатов? – Я прищелкнул пальцами. – Лумис, у него был камертон. Он был сонотерапевт, а это значит – натуропат, правильно? Ладно, вы убили его, чтобы белка не досталась натуропатам. Теперь вы сменили убеждения и хотите отдать им Пискуна? Почему?

Я не очень понимал, что за чертовщина творится. Натуропатия? Исцеление куклами? Бараньи отбивные от радикулита, «Бобошка и Сесил» от невралгии?

Взгляд Слоуна поплыл куда-то далеко:

– Я думал… Раньше мне казалось, что Скуппи на правильном пути. Но теперь я все понял. Я думал, вы тоже. Церковь никого не собирается освобождать. Наоборот, они хотят сделать нас рабами! – Его белые брови сдвинулись, по щекам тек пот. – Я забираю белку, Карсон.

По его тону я понял, что Слоун не предполагает дальнейшего обсуждения вопроса. Он стоял у края стойки, я – за ней. Не улизнуть, если только не прыгнуть через – это я бы сумел, но, пожалуй, не так быстро, чтобы успеть убежать.

– И кому вы теперь его отдадите?

– Кому? Скорее всего, реке. Палинича я найти не могу, а если вы ничего обо всем этом не знаете, ясно, что вам Палинич доверять не должен. Значит, и я не могу. Вы, чего доброго, позвоните в полицию. Потом Пискуна заберет Агентство национальной безопасности. Вернуться к Букерману я не могу. – Тут Слоун, как я и опасался, вынул гладкий черный пистолет.

Агентство национальной безопасности? Я так и представил, как спрашиваю Дадли, не знает ли он, зачем правительству понадобилась кукольная белка, и в ответ слышу только уклончивое бормотание человека, который лично участвовал в разработке Стратегической беличьей инициативы, на которую Роналд Рейган истратил миллиард долларов.

– Давайте сюда, Карсон. А то, если что, я вас – как Лумиса.

Малахольный Орех, навеки погребенный в иле Ист-ривер? Мальчишка, проснувшийся во мне, не отдал бы Пискуна ни за что на свете. И потому, когда я взрослый протянул куклу Слоуну, тому пришлось вырывать ее у меня из руки.

– Отпустите, – прохрипел он.

– Виноват! Рефлекс, – пробормотал я и отпустил белку.

Рефлекс был не так уж виноват, как могло бы показаться. Я держал Пискуна в руках, трогал его шкуру, видел потрескавшийся язык, – теперь, когда Пискун был у меня в руках, казалось, что я, пожалуй, и мог бы вернуть его себе.

Слоун попятился к дверям.

– Вам же лучше, Карсон. Ни к чему вам в это лезть.

– Это я и сам себе твержу. – Я беспомощно всплеснул руками.

Он протянул руку к дверной ручке в тот самый миг, когда дверь снаружи ударом плеча распахнул маленький человек в красно-белой полосатой куртке и вишневой феске. Дверь шибанула Слоуна по руке, он крутанулся, и Пискун взлетел в воздух. Слоун обернулся и ткнулся в необыкновенного человека-хот-дога: Отто.

С тех самых пор я перестал подумывать о покупке ротвейлера. Отто опешил, но вмиг заметил пистолет и среагировал – с криком «И-йя!» прянул головой Слоуну в шею.

Слоун рухнул, Отто навалился сверху, пистолет трепыхался в воздухе. Грохнул выстрел, облачко перьев поплыло по воздуху от простреленной совы.

Я видел, как Пискун отскочил от головы льва Фреда и упал на пол, вытаращенные кукольные глаза умоляли меня вмешаться и спасти от Воя и Боягуза. И еще я видел, что можно вырвать опасный пистолет из вытянутой руки Слоуна. Я колебался.

Слоун ударил Отто по затылку рукоятью пистолета. Вот тут бойцовый пес и нанес смертельный удар. Отто шарахнул Слоуна лбом в лоб, и Слоун обмяк, а я кинулся и наконец подобрал пистолет.

Отто медленно поднялся на ноги, потирая затылок и через силу улыбаясь.

– Ке-ге-бе «пизьдьетс на кхолодьетс», Гарф.