Я поморгал, я прищурился, но на бумажке по-прежнему было написано «Скуппи Милнер и „Шикарные Свингеры“». Я повернулся к Энджи показать, но когда помахал ей этим маленьким листком, она оторвалась от разглагольствований Питера только затем, чтобы помахать мне в ответ. Я сидел, уставившись на полоску бумаги, в голове гудело. Взгляд мой упал на список спонсоров: «Клево-Форма», корпорация «Аврора», Иллинойс. Тут меня как кирпичом по башке стукнуло – я вспомнил табличку в конторе Роджера Элка, какую-то благодарность от этой самой «Авроры». Какое отношение ко всему этому имеет дурацкий напиток здоровья? У меня вспотели ладони, и я как следует огляделся, высматривая Роджера. Букерман, настоящий или самозванный, был в числе спонсоров, и видимо, в трансляции будут рекламные паузы с роликами «Клево-Формы». Будут играть «Шикарные Свингеры». И это все на миллионную аудиторию, на всю страну.

Рдеющий громоотвод в моей голове заискрился, как электродуга, молниями кошмарного прозрения. Да ведь здесь ретристы и собираются пустить в ход сферы!

Будь это свадьба, мне надо было бы встать и сказать: «Я возражаю!» – прямо перед тем, как «Свингеры» выскочат на сцену. Но если я на этом Золушкином балу устрою сцену или выкину что-нибудь, особенно если не будет никакой очевидной опасности, меня, скорее всего, арестуют: быстро, тихо и бесполезно.

Что ж, Скуппи Милнер где-то поблизости, и я догадывался, что остальные негодяи – с ним. Ничего хорошего не будет, если я нарвусь на них. Не соваться же в змеиное гнездо: «Вы все арестованы!» Очевидное решение – вызвать в «Савой» Цильцера, и поскорее.

Я помахал Энджи и сказал одними губами: «Я скоро».

Электронное табло сбоку от сцены показывало 8:51. Девять минут до эфира, и, пожалуй, где-то полчаса до «Свингеров».

Выгребая против потока торопящихся на места, я просочился в фойе, и недоумевающий капельдинер показал мне ближайшие телефонные автоматы: под лестницей около мужского туалета или у туалета на балконе. Наверх еще валила толпа, и лифты бегали как заведенные, но лестница на балкон оставалась пустой – видимо, потому, что ее перегораживал бархатный трос. Я нырнул под него и побежал по ступенькам вверх.

Наверху я обнаружил следы частного приема, и поведение оставшихся гостей выдавало в них скорее седовласых меценатов, чем членов Гильдии киноактеров. Я не обратил на них особого внимания, лишь сплясал маленький тустеп, обруливая какую-то даму в тиаре со сценарием в руках. Ее голубые сережки выглядели очень знакомыми.

Естественно, в тот вечер я вышел из дому без всякой мелочи, но теперь набрал номера моих телефонных карт, поговорил с оператором, узнал телефон участка и снова набрал номер. Дозвонившись, попросил детектива Цильцера. Дожидаясь, пока его позовут, я сидел и притопывал ногой – тут заиграл оркестр: наверное, увертюра, чтобы зал уселся. Кусая ноготь, я вдруг заметил знакомую фигуру, трусящую в смокинге вверх по лестнице. Я резко встал на ноги, и фигура обернулась.

– Что ты тут делаешь? – спросила она.

– Что я… Что ты здесь делаешь? Ты знаешь, что происходит?

– Тс-с!

Николас подошел, успокаивающе поднимая руку. На одном лацкане у него был значок с надписью «ОФИЦИАНТ», на другом – бэджик с именем «Рауль».

– Да, они собираются сегодня что-то провернуть. Букерман здесь.

– Это не…

– Сэр? – раздался голос у меня в ухе.

– Да? – сказал я.

– Детектив Цильцер на выезде. Оставите сообщение?

– Да. Скажите, звонил Гарт, из кинотеатра «Савой», и ему надо приехать сюда поскорей. Срочно.

Я положил трубку. Толку не выйдет.

– Кто это был? – встрял Николас.

– Копы. Цильцер. Я вызвал полицию.

Николас вскинул руки:

– Гениальный ход, Гарт. Ты оставил сообщение? Может, завтра он его получит. – Николас мягко положил обе ладони мне на грудь и устремил на меня взор Свенгали.

Все, Гарт, шутки да игры кончились. Тай-брейк, и у них матч-болл, двухминутная готовность. Быстро рассказывай, что тебе известно.

Опасность перечеркнула мои последние сомнения.

– Во-первых, полиция говорит, Букерман умер. Значит, самозванец вместе с Роджером Элком замышляет пустить в ход какие-то русские частотные сферы. Они утверждают, что сферы позволяют управлять умами. Множеством умов. То есть, если они сейчас пустят это в эфир, то…

У Николаса зажглись глаза:

– Ясно. А что белочка?

– Последняя сфера, та, которая вместе с двумя другими, из Воя и Боягуза, завершает нужный тон, – была в голове Пискуна.

– А! Как… ладно, потом. – Он похлопал меня по груди.

– Как ты сюда вообще попал? – спросил я.

– С официантами. А ты?

– С Энджи и ее знаменитым боссом-дизайнером.

– Не время выяснять детали. – Николас крепко зажмурился, раздумывая. Голова у него была опять нормального размера, и стоя близко, я разглядел, где он положил грим, замазывая ссадины. Николас распахнул глаза: – Что еще?

– Букерман – или кто бы он ни был – делает «Клево-Форму», этот ужасный напиток здоровья, который все любят. Выпускается корпорацией «Аврора» из Чикаго. Роджер Элк – юрист «Авроры». – Я щелкнул пальцами. – Эй. Знаешь, почему этот напиток стал таким популярным за такое короткое время? Он популярен с тех пор, как украли Пискуна! Они могли продвигать свой продукт с помощью сфер. Для проверки. Как бы еще мог такой противный…

– Довольно. Они собираются звенеть сферами во время выступления Скуппи, так?

– Не знаю. Наверное. А могут включить их в рекламу «Клево-Формы».

– Есть документ с фотографией?

– Что… какой? Права?

– Нет, нет. Достань бумажник.

– Что за…

– Дай сюда бумажник.

Удивительно, однако я дал, и Николас быстро выудил из него мою карточку видеопроката.

– Отлично. – Николас скатал собственный липкий бэджик и, прилепив сзади, нацепил карточку мне на лацкан. – Твой пропуск на сцену.

– Чего-чего?

– Везде, куда мы пойдем и где будут стоять люди и проверять, кто мы есть, кивай и показывай на него.

– Ты сдурел. Никто не…

– Главное – улыбайся, кивай и показывай двумя пальцами на пропуск. Поверь, это прокатит. Пошли.

– Мне надо верну…

– Вернуться? Ты что, смеешься? Надо добраться до Букермана.

– Это не Букерман.

– Может, нет, а может, да. Все равно нужно захватить эти сферы. Или, по крайней мере, одну. А это значит, нам нужно пробраться за кулисы или в аппаратную. Идем.

Я шагнул из телефонного закутка и двинулся к лестнице.

– Прости, Николас, но я не убежден, что эти ретристы – или натуропаты – не просто сектанты, играющие в игрушки.

И тут мое горячее нетерпение спуститься по лестнице, схватить Энджи и рвануть прочь из «Савоя» внезапно угасло. Мы с Николасом посмотрели вниз. У подножия лестницы стоял Элков громила Мортимер, который тоже смотрел на нас, и щетина на голове у него блестела, как загривок цепного пса. Шутить наш щеночек, судя по его виду, не собирался.

– Стой где стоишь, Карсон. – Он направил на меня бревно, служившее ему пальцем, и затопал вверх по лестнице.

Я попятился к Николасу, показывая рукой:

– Йоу! – Объяснять не пришлось. Николас сгреб меня за лацкан и потащил по коридору к двери с надписью «ЛЕСТНИЦА».

– Карсон, – прогремело откуда-то сзади.

Перескакивая через три ступеньки, мы взбежали на верхнюю площадку и услышали, как внизу распахнулась дверь. Метнувшись в дверь на следующий этаж, мы как раз успели заметить, как «Городские Красавицы» длинноногим, осыпанным блестками строем, выйдя из репетиционного зала, сворачивают за угол впереди.

– Они идут на сцену. За ними!

Николас подхватил деревянный стопор, валявшийся на полу и ударом ноги загнал его под дверь на лестницу. А для надежности подставил под дверную ручку попавшийся поблизости стул.

За дверью затопали гигантские ботинки.

– Как мы пройдем за кулисы? Кто мы такие, что мы скажем? – зашептал я.

И не успел я закончить фразу, и не успела дверь за нами прогнуться под массой Мортимеровой туши, Николас заметил у стены стеклянную витрину. И вынул пистолет.

Только не настоящий, а, как я успел заметить, отмычку, похожую на уменьшенный и обрезанный пистолет для строительной пены, но оканчивающийся двумя металлическими зубьями.

– Мой рабочий инструмент, – подмигнув, сказал Николас.

Шаги Мортимера загремели вниз по лестнице. Николас недолго повозился с замком и распахнул дверцу витрины.

– Но это… это же гитара Мясного Хлебца! – изумился я.

– Да хоть чья.

Николас вынул красно-черную электрогитару, украшенную рисунком с обложки альбома «Адский нетопырь» и подписью Мясного Хлебца.

– Группа забыла своего гитариста. Скиппи не обойтись без него. То есть без тебя.

Николас сунул гитару мне в руки и подтолкнул меня вперед.

– Скуппи. Скуппи Милнер, – поправил я.

Мы нагнали арьергард «Городских Красавиц», покидавших репетиционный зал. С веерами из страусовых перьев в руках они напоминали гигантскую розовую гусеницу, рысящую по коридору. В хвосте шел костюмер. Услышав нас, он обернулся. Оранжевые волосы, вязаная кофта, бифокальные очки, землистое морщинистое лицо. Определив, что мы не из его гвардейских красоток, он вперил в нас взгляд овчарки.

Повыше подняв гитару и улыбаясь, мы изо всех сил старались не отстать от колонны длинных статуарных ног. Не встревожившись, костюмер обернул грустный взор на девушек и ни с того ни с сего бросил ядовито:

– Оркестранты!

– Мортимер поднимет тревогу! Когда мы туда явимся, нас будут ждать, – прохрипел я через плечо Николасу.

Я заметил, что он все время старается, чтобы я шел впереди. Прячется за моей спиной?

Вниз по лестнице набойки девчонок клацали по бетонным ступеням, будто стукались тысячи бильярдных шаров, так что мы не смогли бы услышать, нагоняет нас кто-нибудь или нет. Но мы спустились до уровня сцены, следуя за девушками, будто часть их свиты.

При всей роскоши остального «Савоя», закулисье там было, как везде, разве только просторное. Ну, то есть, что-то вроде активно используемого подвала или гаража: кирпичные стены, обвешанные распределительными коробками, тросами, лебедками, проводами и трубами. Там было темно, и всюду толпились артисты и техники, готовясь к подъему занавеса. В полумраке шепталось столько голосов, что получалось общее шипение, точно кобры собрались на съезд. Распорядительница глянула на нас поверх своего планшетика, но не успела и рта открыть, как Николас затащил меня за угол, в узкий боковой коридор, по стенам которого шли кабинки и двери. В середине коридора мы увидели знакомую четверку мумий – они мирно болтали в пятне света около двери с нарисованной звездой. Они были в форменных клетчатых смокингах и будто бы ни о чем не тревожились.

– Не останавливайся, Гарт, – проворчал Николас.

– А куда мы?

– Не знаю, но если остановишься, они обратят внимание. Это подозрительно. Вот, надень.

Он сунул мне в свободную руку пару очков. Те самые фальшивые очки без стекол. Я нацепил их, надеясь, что маскировку довершит мой эпоксидно-крепкий гель для волос. Когда мы с мумиями виделись в последний раз, я был в ретристской пижаме и с изрядно растрепанной прической.

Мы приблизились, Николас неслышно что-то прошептал, а времени на внятный перевод уже не было. Дошли до мумий; они расступились, пропуская нас. Я чувствовал ладонь Николаса на своем локте, и он рывком остановил меня перед клетчатой четверкой.

Николас развернулся к ним.

– Ижвините, этому болвану из оркештра нужна штруна для гитары. – По дороге Николас напихал за щеки и под нижнюю губу «клинекса»; глаза он таращил, как плошки. – Оркештранты! Он хофет ужнать, мовет у кого-то из «Швингеров» есть штруна вжаймы? М-м?

Они уставились на Николаса, будто компания профессиональных гольферов в кантри-клубе – на помощника газонокосилыцика. У меня закололо лицо. Николасовы кривлянья слишком уж нарочиты, подумал я. Мы – уже готовые трупы.

Мумия № 1 фыркнула на Николаса, оглядела мою гитару, потом меня. Я сглотнул.

– Хорошая гитара. А порванных струн не видно.

– Она почти порвана, – погнал я. – Вон там. А так не видно. Там, э-э, где намотана на колок. Она порвется, как только я начну играть. – При этом я свирепо кивал головой.

– Оркештранты!

Николас всплеснул руками и покивал остальным мумиям в притворном сожалении.

Мумия № 1 повела глазами и остановила их на Николасе. Потом навалилась на косяк и повернула дверную ручку.

– Тут одному нужна струна для гитары. Есть?

«Шикарные Свингеры» принарядились в мешковатые синие пиджаки из блестящей ткани, черные рубашки и алые галстуки. Некоторые прихорашивались, сидя перед подсвеченными зеркалами. Другие сидели задом наперед на складных стульях в середине комнаты, курили и болтали. Стены были желтые, обстановка спартанская и все завалено футлярами от инструментов. Скуппи не было.

«Свингер» с острыми голубыми глазами и небольшой бородкой, в шляпе с примятой макушкой (поля загнуты) поднялся со стула в середине. Попятился к открытому гитарному футляру.

– Какую струну?

– О. Ну, а… Струну, мля!

В комнате раздались смешки, у меня по спине зазмеилась струйка пота. Музыканты забормотали:

– Еще бы… Струна мля… Ништяк…

– Есть одна ля. – Востроглазый, улыбаясь, пошел ко мне с колечком проволоки, которое и было струной. – Оба-на, смотрите-ка, что за гитара!

– А что за гитара?

В комнату, распространяя легкий запах спиртного, вошел главный «Свингеров» – Роб Гетти.

– Что тут творится? Наш выход через полчаса, мужики. Не спите.

– А это у нас тут кто? – Скуппи вошел и остановился рядом со мной. В руках – маленький чемоданчик и стойка для пюпитра.

Я заметил, что на стойке закреплены три полукруглые чашечки, разные по размеру.

– Струна порвалась. Просто зашли за струной, – пробормотал я и повернулся уходить.

– Погоди-погоди.

Скуппи удержал меня за бицепс:

– Не так быстро. Дай-ка посмотреть на это банджо. Малыш! Автограф Хлебца?

– Оркештранты! – брякнул Николас, и несколько парней вяло нахмурились.

– Знаешь Хлебца? – спросил Гетти.

– Погодите, я знаю этого парня, – сказал востроглазый. – Ты… какеготам… ну, тот парень. Ну, играл еще с Хлебцем. У него были такие сумасшедшие усы вроде как.

– Точно. – Гетти прищелкнул пальцами, и повернулся ко мне за ответом.

Пот струился у меня по спине реками, и я в который раз пожалел, что попусту растратил юность. На жуков, а не на «Битлов». Я понятия не имел, что ответить.

– Точно, – сказал я, кивая и улыбаясь изо всех сил и пятясь к дверям. – Мне пора. Спасибо за струну. Пересечемся после шоу, ладно?

Я дошел до дверей и увидел, что и Николас, и мумии меня бросили. По узкому коридору происходило напряженное движение, навстречу друг другу текли потоки артистов и рабочих, спешащих на боевые посты, и путь к отступлению мне отрезала другая группа, двигавшаяся к сцене. Ее гардероб состоял из кожи, футболок, головных повязок, волосатых грудей, кожаных штанов, бабушкиных солнечных очков и длинных начесанных волос в разных сочетаниях.

– Выбираемся, – простонал один.

– А это что? – воскликнул упакованный в кожу жаборотый британский рокер и протянул руку к моей гитаре. – Деррик, смари!

– Извините, – услышал я голос Роба Гетти, закрывающего дверь в гримерную.

– Ух ты, ух ты! – Деррик подался назад, поглядел на гитару, затем поверх своих старушечьих очков – на меня.

– Это Хлебц те дал, да? Тебе нужно держать ее на витрине.

Передо мной стояли, конечно же, Барт Деррик и Лайам Креттин, вокалист и ударник «Скоростной Трясучки» соответственно. Посредством чуда звукозаписи они сыграли для меня мой первый в жизни медленный танец в школьном спортзале; под них в этом прокуренном зале я впервые обнимал девушку, но меня – с легкой грустью вспомнил я – не пустили дальше линии штрафной.

– Деррик, старина, ты знаешь, кто это? Это тот парень. Ну, ты знаешь. Он лабал с Хлебцем.

– А, да, точно. – Они покивали мне, ожидая моего ответа. – У него были такенные усы…

– Это я, – прощебетал я.

– А ты ведь лабал и со Стиви Уинвудом?

Барт потер подбородок.

– Не тормози, – насмешливо сказал Лайам. – То был Пэт Тролл.

– Нет, это был Касим, который играл с Уинвудом, – возразил Берт. – Но ты прав, что то был не этот парень.

Лайам, дразнясь, пихнул Берта:

– Касим играл на басу у «Дешевого Трюка», ты чо.

– Мне пора, ребята. – Я бочком двинул вдоль коридора. – Потреплемся после шоу, ага?

Едва разогнавшись, я на полном ходу налетел прямо на Роджера Элка.

Струи пота прорвались уже за поясницу.

Роджер Элк посмотрел мне прямо в лицо, отвернулся, спокойно прошел мимо и скрылся в гримерке.

Невероятно: он меня не узнал. Мне стало казаться, что Хлебцева гитара – что-то вроде тефлонового покрытия; так я и прошел на сцену. Там распорядительница, спрыгнув с табуретки, замахала мне планшетом. Я растерялся.

– Скорей, сюда! Бегите на место. Сюда! – Она отвела черную штору на задней стене сцены, за которой я, приблизившись, увидел дверь. – Вот сюда. Занавес через шестьдесят секунд! Скорей!

Другого пути не было, и я пошел, куда мне сказали, а когда дверь за мной закрылась, я услышал, как щелкнул замок. Замерев, я потянул ручку. Заперто.

Передо мной уходила вниз, в кирпичную шахту, стальная винтовая лестница, внизу – площадка, направо – навесные мостки. Свет брезжил только снизу. Сжимая Хлебцеву гитару, я медленно спустился – настолько, чтобы можно было заглянуть в комнату.

Представьте себе орудийный погреб на линкоре. Или внутренность карманных часов глазами блохи. Помещение было кирпичным подвалом высотой в три этажа, а ширины и высоты ей добавляли блестящие стальные шесты, с гигантскими поршнями, шестернями, валами и цепями на концах.

– Заходи, сынок, присаживайся к костру, – раздался снизу голос Бинга.

Сначала я не увидел его – но вот они с боулером вышли из-под мостка, небрежно помахивая пистолетами.

С ними был Николас – руки скованы впереди наручниками.

– «Четверка парней» лишь кажется тупицами, громко сказал Николас. – Они нас вычислили. Так что можешь спуститься, Гарт.