СТЕЛЛА сидела на палубе рядом с Адамом.

– Если бы корабли оставляли за собой следы на воде, – задумчиво сказала она, – сколько глубоких морщин пролегло бы на глади океана.

Вдалеке, в синей дымке, показалось серое побережье Египта.

– Запланировано несколько экскурсий. Ты пойдешь со мной хотя бы на одну?

Стелла зевнула (даже это у неё получилось мило).

– Не думаю. Египет – это труп в гробу Ливийской пустыни, который нужен лишь, для того чтобы дать пожилым английским джентльменам достойную цель в жизни. Очень трогательное зрелище – когда старички в Каирском музее с энтузиазмом рассматривают мумии давно умерших людей. Они не думают о том, что их собственные тела, возможно, будут выставлены в музеях спустя несколько тысячелетий».

– Значит, ты не будешь сходить на берег?

– Наверно, нет. Но ты обязательно посмотри пирамиды.

На следующее утро Адам отправился на берег самостоятельно, не дожидаясь общей экскурсии.

В отличие от большинства американцев, Адам хорошо знал историю Старого Света. Он благоговейно ступил на землю города великого Македонянина. Александрия оказалась шумной и грязной. Адам медленно брел по Рю-Фуад, рассматривая снующие вокруг толпы людей; купил пачку крепких египетских сигарет и в конце концов чуть не потерял сознание от нахлынувших исторических ассоциаций и знойного африканского солнца. Остановил такси и проделал часть пути на машине. Отпустив такси и решив пройтись пешком, подвергся алчным домогательствам местных торговцев. Наконец, он добрался до небольшого вокзала, откуда белый железнодорожный вагон быстро домчал его через зеленый оазис до Каира.

Аль-Кахира, победительница, город, построенный в честь победы ислама над христианством, заслужил своё название. Он обрушился на него подобно тому, как хищник прыгает на жертву. Незнакомого с восточными нравами профессора чуть не разорвали на части местные темпераментные зазывалы, торговцы и гиды.

Горбоносый араб предложил ему мумию Нефертити. Пожилой левантиец с хитрыми глазами попытался всучить ему остатки александрийской библиотеки, которую разыскал какой-то шейх. Ошеломлённый их напором, Адам едва унёс ноги с восточного базара, где продавались подлинные египетские редкости, изготовленные в США.

Стремясь избавиться от назойливых посягательств, он пришел на могилу Мамелюков, но даже там не было покоя. Почтенный мулла предложил воспользоваться гаремом одного сластолюбивого паши во дворце, расположенном неподалёку.

Наконец, спасаясь от несносных приставаний, он попытался найти убежище в арабской кофейне, располагавшейся в прохладном подвале. Испытывая раздражение и одновременно посмеиваясь над своими приключениями, Адам подумал, что цыгане и египтяне, вероятно, родственные народы, поскольку и те и другие склонны к мошенничеству.

Старый патефон крутил пластинку с арабской любовной песней. Фальцет певца отдавался в барабанных перепонках Адама. Тучные мужчины, похожие на разбойников из музыкальной комедии, сидели вокруг за столиками, потягивая кофе и подсчитывая дневную добычу. Валюта всех стран, скромная дань мира потомкам Тутанхамона, мелькала в смуглых руках и исчезала в карманах колоритных персонажей. Красные фески качались вокруг, словно цветущие маки на поле.

Адам выпил отвратительный кофе, надеясь, что хотя бы тут попрошайки оставят его в покое. Однако испытания ещё не закончились. Прыщавый уличный мальчишка с влажными, как у верблюда, глазами чуть не умер от горя, когда Адам отказался купить у него пачку непристойных открыток. А затем ему вроде бы представилась возможность испытать настоящее приключение. Араб величественного вида, с лицом пророка, направился к нему. Почтенный шейх в белой одежде движением руки смахнул мальчишку в сторону, словно насекомое, церемонно поклонился Адаму, пристально глядя на него чёрными, блестящими глазами. Адам ожидал, что сейчас он произнесет какое-то высокопарное приветствие, но на уме у араба было другое.

– Не желает ли джентльмен, – вкрадчиво зашептал он, – чтобы я проводил его к пирамидам, где покоятся не только мумии царей, но хранится мудрость веков?

– Нет, благодарю, – ответил разочарованный Адам.

Араб спокойно воспринял отказ и наклонился ближе.

– Разумеется, – продолжал он, – джентльмен уже видел пирамиды. Я понимаю. Однако за пять фунтов я покажу то, что туристы редко видят – ночную пустыню.

Припомнив, что иногда происходит с легкомысленными туристами, доверившимися ночью незнакомым гидам, Адам решительно отказался.

– Но я могу предложить вам кое-что получше, – не сдавался искуситель. – Добавив ещё два фунта, вы сможете остаться в пустыне на всю ночь и слушать вой шакалов, бродящих вокруг вашей палатки.

– Иди ты к чёрту! – крикнул Адам.

Но и это ни коим образом не обескуражило настырного араба.

– Понимаю. Вы – человек с изощрёнными вкусами и особыми запросами. Вы хотите получить всё самое лучшее. За пятнадцать – всего пятнадцать! – фунтов Ваша палатка (с бродящими вокруг шакалами) подвергнется нападению шайки бедуинов, которые Вас похитят. Три часа спустя Вас, после жестокой схватки, освободит дружественное племя. Всё это при свете луны… Это приключение, которое предпочитают самые взыскательные туристы, особенно молодожёны.

Адаму казалось, что чёрные, блестящие глаза араба гипнотизируют его, и он уже почти готов был согласиться провести ночь в пустыне в окружении шакалов.

Однако спасение оказалось рядом. Тяжёлая рука опустилась на плечо араба, и строгий голос произнес:

– Если ты оставишь нас в покое, я дам тебе доллар и заплачу за твой кофе.

Рука араба жадно схватила бакшиш, словно сомкнулись челюсти хищника; почтительно кланяясь, он удалился за столик в углу и заказал кофе.

– Что Вы здесь делаете? – спросил Ван Нордхайм.

– Хотел познакомиться с жизнью арабов, – ответил Адам, – но, боюсь, откусил больше, чем могу проглотить.

– А что Вы, собственно, ищите? Вы не найдёте здесь красивых девушек, которых видели в фильмах.

– Знаю, – печально ответил Адам. – А как насчёт ночной жизни в этом городишке?

– Можете выбирать на свой вкус. Здесь Вы найдете всё, что Вам заблагорассудится. Однако эти развлечения быстро надоедают; местным жителям они точно уже надоели. Со времен фараонов они испытали все вообразимые чувственные наслаждения. Порок больше не доставляет им удовольствия.

– Может, они открыли что-то, о чём мы не подозреваем?

– Возможно. Мне иногда кажется, что арабы отвергают алкоголь, потому что находят более изощрённое наслаждение в опиуме. Они почитают в женщине в первую очередь мать, потому что знают другие радости, о которых мы, непосвящённые, понятия не имеем.

– Тогда, – легкомысленно откликнулся Адам, – давайте будем примитивными и выпьем виски.

– Здесь нам не подадут. Нужно идти в бар для туристов.

Официант принес счёт за две чашки кофе, которые выпил Адам, и за 18 чашек, поглощённых почтенным арабом.

Они направились в бар с характерным названием «Американский». Устроились за столиком с бутылкой виски, которое показалось им глотком свежего воздуха с родины, и принялись обсуждать нравы Востока.

К тому времени, когда бутылка опустела, у Адама шумело в голове, а голос звучал слегка нетвердо.

– Вот, мы проводим первый день в Египте, сидя в прокуренном зале и обсуждая абстрактные понятия. Не можем ли мы заняться чем-то более интересным, пока ещё ранний вечер?

– Разумеется, – согласился толстый химик, тоже слегка навеселе. – Почему бы не посмотреть пирамиды при лунном свете? Конечно, это достаточно традиционное занятие, однако оно развлечёт нас.

Обшарпанное такси везло их по берегу Нила к пункту назначения. Ночь накинула ажурную вуаль на город и пустыню. Звезды, сиявшие на тёмном небе, казались сверкающими, серебряными рыбинами в реке.

– Когда-то, – воскликнул Адам, несколько протрезвев от свежего ночного воздуха, – триремы убегающей от римлян Клеопатры скользили по этим водам.

– Да, – поддержал Ван Нордхайм, – а за ними плыли триремы Антония. Клеопатра была ставкой в его сражении с Октавианом при Акции.

– Там, по крайней мере, была великая страсть, – заметил Адам.

– Трудно анализировать ситуацию, когда речь идет о великой страсти, – откликнулся Ван Нордхайм. – Великая любовь часто вспыхивает по самым смутным и необъяснимым причинам. Волосы, как они растут на голове или теле, соблазнительная улыбка, длина ресниц или изгиб бровей… Какая-то деталь, которая не имеет значения сама по себе, вызывает любовное влечение.

Такси мчалось по широкой дороге к пирамидам. Виллы по обеим сторонам, в египетском и мавританском стиле, казались декорациями к приключенческому фильму. Сады и сама земля источали аромат экзотического прошлого. Навстречу поднимались массивные каменные громады Пирамид.

Машина остановилась на границе пустыни. Вблизи залитые солнцем пирамиды казались утомлёнными божествами, погружёнными в размышления о бесконечности.

– «Мена» – отель, пустынный коктейль, – крикнул водитель.

Знаменитый отель на границе с пустыней ярко сиял огнями. Мужчины и женщины в вечерних нарядах сидели в баре, потягивая напитки. Адам и Ван Нордхайм последовали их примеру. Коктейли не добавили трезвости, а зрелище пирамид подстегнуло воображение Адама.

– Отправимся в пустыню, – предложил он, – откуда всё произошло и куда всё вернется…

Ван Нордхайм взглянул на Адама с некоторым сарказмом, однако последовал за ним. Пустыня таинственно мерцала в бледном лунном свете. Легкий ветерок пробегал по песчаному океану, поднимая зыбь. Когда они проходили мимо великой пирамиды Хеопса, Адаму припомнилась древняя легенда о египетской принцессе, которая бросилась с её вершины (это случилось тысячи лет назад).

Справа возвышалась пирамида Хефрена. За ней виднелась каменная усыпальница фараона Мены. Чем дальше они брели по пыли веков, тем больше их охватывало чувство нереальности.

Наконец, они достигли таинственного лика, который, не мигая, взирает на людей с застывшей загадочной улыбкой. Сфинкс, нестареющий страж Ливийской пустыни. За этим чудовищным изображением ощущался неизвестный и тайный мир.

Вдруг Адам воскликнул:

– О Господи! Вы видите то же самое, что я?

Между могучих лап Сфинкса, обратившись к нему лицом, неподвижно стояла Стелла.

Мужчины осторожно двинулись в направлении видения. Про себя оба подумали, что нужно быть воздержаннее с употреблением спиртного.

– Мы либо пьяны, либо нам это снится, – пробормотал Адам.

Так до конца и не осознавая, спит он или пьян, Адам приближался к светящейся фигуре. Это, несомненно, была Стелла, но странным образом изменившаяся. Куда девались пышные формы Афродиты Праксителя, точёная фигура Венеры Милосской? Призрачная фигура между лап Сфинкса была стройной, почти детской, с маленькими, острыми грудями. Однако, изменившаяся и всё же неизменная, это была Стелла.

Адам, в крови которого было растворено полбутылки виски, не удивился этой трансформации. Казалось, тело Стеллы могло приспосабливаться к любым переменам её настроения. С пьяной развязностью он окликнул её:

– Богиня любви, мы воздали должное твоему брату Бахусу. Мы готовы принести жертву в твоём храме, если ты раскроешь нам тайну Сфинкса…

Стелла резко повернулась.

Её лицо было очень бледным. Казалось, между ней и Сфинксом существует какая-то незримая связь.

– Какую тайну? – спросила она.

Голос звучал странно, словно она пребывала в исступлении.

– Тайну любви, тайну Клеопатры, Цезаря и Антония…

Стелла не ответила. Она подошла ближе к Сфинксу и улыбнулась. Это была улыбка ребенка, смелая и в то же время робкая. Затем, обращаясь сразу и к Сфинксу, и к своим собеседникам, она вдруг монотонно заговорила на каком-то странном, непонятном языке. Не сразу Адам понял, что она говорит на древнегреческом.

– Я любила эту землю, подобно тому, как её любили все люди и все народы. Мы, Птолемеи, были очарованы пороками и тайнами Египта. А Египет, в свою очередь, любил нас. Я всегда возвращаюсь к тебе и ложусь у твоих ног, о Сфинкс! Непреодолимая сила влечёт меня через моря и пустыню к тебе. Прости меня, если я раскрываю наши тайны!

Ван Нордхайм, несмотря на винные пары в голове, наблюдал за Стеллой с профессиональной невозмутимостью учёного.

– Либо мы напились до чёртиков, – заметил он Адаму, – либо это – Стелла де ла Мар, которая ввела себя в состояние транса. Не перебивай её, пусть она говорит.

Двое мужчин молча смотрели на призрачную фигуру.

– Антоний, – с улыбкой сказала женщина, – постоянно повторял, что Сфинкс был моей матерью…

Стелла присела на песок. Глядя на луну, она заговорила скороговоркой, словно школьница, кающаяся в каком-то пустячном проступке.

– Всё это случилось потому, что я слишком люблю жизнь. Моё тело было молодым и сильным. Мы, Птолемеи, несмотря на кровосмесительные связи, отличались крепким здоровьем.

Улыбка на потрёпанном временем лице сфинкса, казалось, превратилась в саркастическую усмешку.

– Не усмехайся так, старое чудовище. Время не делает тебя краше. Когда я приходила к тебе с Антонием, у тебя ещё был нос…

Адам, несмотря на предупреждение Ван Нордхайма, встрял в этот странный монолог.

– А что там было с Цезарем?

Казалось, мысли Стеллы бродили где-то далеко. Она не ответила прямо на вопрос.

– Когда я ещё лежала в колыбели, моя нянька предсказала, что я стану царицей. Я вышла замуж за моего брата Птолемея, когда была ещё ребенком; мы вместе правили Египтом. Днём мы мастерили маленькие кораблики из бамбука и пускали их вниз по Нилу. Ночью мы сами отправлялись в плавания… Потом появился Цезарь; он навис над нами гигантской тенью, угрожая отобрать у нас Египет. Я опасалась за свою корону.

Армия брата окружила армию Цезаря, который оказался в трудном положении. Опьянённый победой, Птолемей больше не советовался со мной. Если бы он одолел Цезаря, то стал бы единоличным правителем. И отравил бы меня. Не нужно было быть предсказателем, чтобы понять его намерения. Это семейная традиция. Мы всегда любили и убивали друг друга.

Однако народ боготворил меня. И я решила связать свою судьбу с Цезарем и предоставить в его распоряжение все имевшиеся у меня средства, включая себя.

Я не могла проникнуть в ставку Цезаря, минуя стражников Птолемея. Я надела набедренную повязку и юношескую тунику, чтобы скрыть свою личность и пол, если бы меня обнаружили. Затем рабы завернули меня в ковер и тайком отнесли в палатку Цезаря. Так что это неправда, будто я была голой, когда ковер развернули перед ним. Цезарь поначалу принял меня за мальчика; он обращался со мной, как с мальчиком, даже после того, как выяснил, кто я…

Адам пожал плечами.

– Видимо, я всё ещё пьян. Я не очень понимаю… Она говорит странные вещи.

Стелла мечтательно глядела вдаль, в пустыню.

– Эта пустыня, – пробормотала она, быстро переходя с древнегреческого на английский, – видела странные вещи, странных богов, странных людей и странные любовные истории. Но вряд ли существовал человек более странный, чем Цезарь. Его страсть служила честолюбию, а честолюбие служило страсти. Подростком он пробирался в бани, где развлекались римские сенаторы. Он был их игрушкой. От них он узнавал о любви, но у них же учился политике. Трудно сказать, где кончается честолюбие и начинается страсть.

Цезарь трижды был женат. Не знаю, как складывались его отношения с другими женщинами. Я никогда не была любовницей Цезаря, я всегда была его Ганимедом. Мне приходилось соблюдать диету, чтобы оставаться стройной. От одной поклонницы Эроса я узнала в Александрии секреты такой любви. Юлия привязывало ко мне то, чего, кроме меня, не знала ни одна женщина… Но я никогда не болтала об этом. И Цезарь ценил мою скромность.

Я родила ребенка. Молва приписывала отцовство Цезарю. Он довольно улыбался. Я назвала мальчика Цезарионом. Цезарь оценил мой жест. На самом деле, я не уверена, что он был отцом ребенка. В таких случаях трудно определить наверняка, легко ошибиться. Цезарь признал отцовство из государственных соображений. Я правила Египтом по милости Цезаря.

Цезарион был прелестным мальчиком. Когда его задушили по приказу Октавиана, я проплакала три дня и три ночи. Октавиан был чудовищем, моим злым роком.

Я сопровождала Цезаря в Рим, не как пленница, но как правящая царица. Роман со мной несколько укрепил его репутацию, которая, несмотря на три брака, была существенно подорвана известным случаем с царем Вифинии.

Когда Цезарь погиб, весь Рим выражал соболезнования Кальпурнии, но оплакивал его вместе со мной. После кончины Цезаря я вернулась в Египет. Потом явился Антоний с сильным войском. Он вызвал меня к себе. Я пришла, увидела, победила.

Антоний никогда не любил женщину. Его браки были продиктованы соображениями целесообразности. Он не любил сестру Октавиана, он не любил даже меня. Он любил дух Цезаря во мне.

Антоний заставлял меня умащаться экзотическими притираниями, которые любил Цезарь. Он заставлял меня повторять мельчайшие подробности нашей любви с Цезарем. Поглощённый безумной страстью, Антоний следовал за мной, как собачонка. Я не любила его, но он был мне полезен. Вместе мы пускались в странные приключения. Мы наблюдали за юношами и их случайными подружками в борделях. Я даже позволила ему увидеть ритуал со священными кошками, за что, дорогой Сфинкс, я молю тебя о прощении.

Затем мне пришло послание от Октавиана с приказом убить Антония. Я получила ультиматум, когда принимала ванну в присутствии огромного раба-нубийца. Меня уже утомили потрёпанные жизнью римляне.

Я оказалась затянута в водоворот борьбы между Октавианом и Антонием. Я сопровождала Антония в Акцию со своим флотом, предпочитая соблюдать нейтралитет. Мне было нечего терять. Кто бы ни одержал победу, я завоевала бы победителя. Мне надоели все эти раздоры, надоел и сам Антоний. Он был слишком большим и не первой молодости, он раздражал меня. Октавиан был молод.

Когда мои галеры повернули назад, Антоний последовал за мной. Он потерял голову и проиграл битву.

Антоний покончил с собой. Я вернулась в Египет. Октавиан привёл свою армию к воротам моей столицы. Я встретила его без боязни, но, увидев его болезненное лицо, поняла, что проиграла. Он унаследовал честолюбие Цезаря без его страсти. Рим, а не любовный роман был его целью. Возможно, он подавлял свои желания с помощью наркотических снадобий, чтобы ничто не отвлекало от главной цели.

Я не смогла очаровать холодного римлянина. Возможно, годы не пощадили мою красоту – я уже не была ребенком, завёрнутым в ковер, на которого обратил свое благосклонное внимание Юлий Цезарь. Октавиан предложил назначить мне денежное содержание, но сначала хотел провести меня по улицам Рима в своей триумфальной процессии. Я почти не слушала его. В ушах у меня словно звучали голоса римлян: «Клеопатра утратила свою красоту! Октавиан смеется над её женскими уловками!»

Вернувшись во дворец, я долго размышляла, не следует ли мне достойно уйти из жизни, покончив с собой. И подумала о своих ручных змеях…

Я приказала служанке принести мне ларец с ядовитыми гадами. Но она не умела обращаться с ними, случайно открыла крышку, и одна из змей ужалила ее. Лицо служанки посинело, его исказила ужасная гримаса. Смерть была почти мгновенной.

Это, несомненно, был знак Изиды, или какого-то иного охранявшего меня божества. Я поняла, что мне незачем следовать примеру Антония. За час-другой под жарким египетским солнцем её тело изменится до неузнаваемости. Я надела на неё царский головной убор, на её безжизненный палец – своё кольцо, накрыла тело своим плащом, и – покинула дворец вместе с могучим, молодым нубийцем. Африка поглотила меня…

Ван Нордхайм понимал лишь половину из того, что рассказывала Стелла, поскольку не был знатоком древней истории. Всё это звучало слишком фантастично для его рационального ума; к тому же он устал и замёрз. Он повернулся и побрел прочь. Когда его плотная фигура исчезла из виду, Адам обнял Стеллу, словно пытаясь защитить её от неведомой опасности. Её губы потянулись к нему. Страсть вспыхнула, воспламенённая невероятными событиями этой ночи.

Заря окрасила небо розовым цветом.

Внезапно тишину нарушил глухой стук копыт. Уединение парочки было грубо нарушено мужчинами в военной форме, призванными следить за соблюдением нравственности в пустыне, чтобы ничто не оскорбило чувства британских моралистов обоего пола. Однако Ван Нордхайм, который не успел ещё отойти далеко, вовремя вернулся назад, чтобы предостеречь Адама. Когда блюстители нравственности приблизились к ним, их взорам предстали три человека, которые осматривали Сфинкса. Адам, изображая гида, рассказывал: «Сейчас невозможно разгадать архитектурный замысел, частью которого был Сфинкс. Фараон…»

Полицейский тронул Адама за плечо.

– Пожалуйста, Вашу лицензию. Если у Вас нет разрешения вести экскурсии, я буду вынужден Вас оштрафовать.

Адам забормотал извинения.

Полицейский вытащил из кармана какую-то книжку.

– За проведение экскурсии без разрешения в этой части пустыни полагается штраф в ю фунтов.

Адам покорно заплатил.

Пока он объяснялся с полицейским, Стелла и Ван Нордхайм исчезли. Вернувшись в отель «Мена» в дурном расположении духа, Адам увидел, что они завтракают.

– Забавно, – сказала Стелла, наливая Адаму кофе, – Ван пытается убедить меня, что я веду двойную жизнь. Он утверждает, что у меня раздвоение личности.

Адам подозрительно посмотрел на сидящую перед ним парочку. Интимное обращение «Ван» к толстому химику неприятно задело его. Они что, успели близко познакомиться? Может, Ван Нордхайм уже стал любовником Стеллы?

Он быстро допил кофе и под каким-то несуразным предлогом в одиночестве вернулся на «Мунданию».

Адам очень устал после ночных приключений. Упав на постель, он задремал. Во сне ему являлась Стелла в одежде юноши. Он пытался обнять её, но она каждый раз ускользала. Казалось, это продолжалось несколько часов. Трудно судить, как течёт время во сне. Наконец, дрожа от неукротимого желания, он сжал её в объятиях и овладел ей, как Цезарь Клеопатрой… Однако когда он утолил страсть в эротических снах, его врождённое пуританство восстало против этой необычной ситуации. Возбуждённый, но полный отвращения к себе, он долго лежал, уставившись в темноту, пока снова не погрузился в сон.