ОБЕД на троих был накрыт на балконе в каюте Стеллы. «Мундания» медленно входила в гавань Хайфы. Стелла и два гостя – Ван Нордхайм и Адам – находились в приподнятом настроении. Крепкие коктейли и пикантные закуски были только прелюдией к симфонии кулинарных шедевров, сочинённой самой Стелой. Феликс прислуживал за столом, подавая блюда, которые доставлялись прямо с кухни. Одним из главных пунктов составленного Стеллой меню был восхитительный суп, приправленный редким французским вином. Однако когда шеф-повар обнаружил, что вино прокисло, он, не поставив в известность Стеллу, заменил суп другим изысканным блюдом – зелёным черепаховым супом. Когда Стелла вдохнула его аромат, черты её исказились гневом.

Никто не успел сказать ни слова, как она схватила тарелку и швырнула её в лицо оторопевшему Феликсу. Тарелка рассекла ему щеку, выступила кровь. Красивое лицо Феликса побелело от злости. Когда Стелла увидела кровь на его лице, она с милой улыбкой извинилась и промыла царапину, которая, к счастью, оказалась неглубокой. Под её легкими прикосновениями кровь остановилась, и боль ушла.

– Это предназначалось не тебе, а повару, – пояснила Феликсу Стелла.

Потом что-то прошептала ему на ухо по-итальянски, чего ни Адам, ни Ван Нордхайм не поняли. Блаженная улыбка растеклась по лицу юноши.

Обед продолжился как ни в чём не бывало.

– Я не понимаю, что Вас так рассердило? – с интересом спросил Ван Нордхайм, когда Феликс вышел из комнаты.

Неожиданная вспышка Стелы явно возбудила любопытство толстого химика.

Стелла раздражённо топнула ножкой.

– Это был суп из черепахи. А я люблю черепах. Я не хочу их есть. Сама мысль о черепаховом супе вызывает у меня тошноту.

– Обычная идиосинкразия, – спокойно заметил Ван Нордхайм.

– Индийская богиня любви, – пояснила Стелла, теперь уже с улыбкой, – часто принимает облик черепахи.

– Но почему именно черепаха? – удивился Адам. – Это существо не отличается красотой.

– Потому что, – ответила Стелла, – как сама жизнь и любовь, черепаха выходит из моря. Океан дал жизнь всему на земле. Что такое соки человеческого тела? Что такое кровь, как не морская вода…?

Мужчины переглянулись. Переварив всё услышанное, Адам, наклонившись к Стелле, заметил:

– Венера вышла из морской пены, а Лакшми, насколько я помню, возникла из океана молока, сбитого богами.

– Очевидно, – вмешался Ван Нордхайм, – речь идет о символе вещества, дающего жизнь…

– Вам не кажется, – прервала его Стелла, – что Вы слишком углубились в физиологию? Индуистские богословы толкуют эту легенду в метафизическом смысле.

– Похоже, – возразил тучный голландец, – что богословы стремятся толковать самые обычные функции организма самым диковинным образом. Величайший древний гимн физической любви – я имею в виду «Песнь Песней» Соломона – стал диалогом между Христом и Церковью.

Стелла лукаво улыбнулась.

– Я знаю о «Песне Песней» больше, чем все богословы, вместе взятые.

– Опять Ваша женская интуиция? – спросил Ван Нордхайм, пристально глядя на неё.

– Возможно, – ответила Стелла, похлопав его по руке. – Я расскажу Вам, когда мы будем в Иерусалиме. Вы ведь завтра поедете с нами?

– С огромным удовольствием.

Хайфа, где они причалили на следующее утро, не представляла особого интереса. Поэтому им хотелось поскорее попасть в Иерусалим, город царей. Стелла, взволнованная гораздо сильнее, чем её спутники, быстро направилась к ожидавшему их лимузину, который должен был отвезти их в Священный Город.

– Леди Стелла – феноменальная женщина, – заметил Адам.

– Она, действительно, феномен, – откликнулся Ван Нордхайм.

Во время поездки, которая заняла три часа, шум мотора практически не давал им возможности говорить. Открывавшийся вокруг пейзаж свидетельствовал о героических усилиях вырастить урожай на скудной почве.

– Царь Соломон был бы доволен, – заметила Стелла. – Его имя, на самом деле, означает «мирный».

– Он не был таким мирным, – возразил Адам, – пока не убил всех своих братьев и других людей, которые стояли между ним и троном.

– Он поступил мудро, – одобрил Ван Нордхайм. – Но разумно ли – для любого мужчины – иметь тысячу жен?

Стелла хитро улыбнулась.

– Ну, это была, главным образом, политика. Соломон женился на дочерях и сестрах всех соседних шейхов и князей, чтобы связать им руки; эти женщины стали не только его женами, но и заложницами. При его дворе были представительницы всех окрестных правящих домов. Несмотря на библейское предостережение против смешанных браков, он брал в жены моавитянок, аммонитянок, идумеянок, сидонянок, хеттеянок, египтянок и других. Он шаг за шагом укреплял своё царство.

– С тех пор это способ ничуть не устарел, – сухо заметил Ван Нордхайм.

После утомительной поездки автомобиль, наконец, остановился около мечети Омара. Стелла, на которой было изящное светлое платье, повела Адама и Ван Нордхайма к тому, что осталось от Храма Соломона – к Стене плача. Бородатые евреи, раскачиваясь взад-вперед, монотонно читали заунывные молитвы. Глаза Стеллы были полузакрыты. Она сложила ладони перед грудью, словно присоединяясь к причитаниям молящихся.

Они неторопливо осматривали Старый и Новый город. Стелла оставалась необычно молчаливой. С наступлением вечера они поужинали в роскошном отеле.

Потом через оливковые рощи они стали подниматься на вершину холма, возвышавшегося над Старым и Новым городом. Луна окутала землю таинственным, серебристым покровом, который скрывал шрамы недавних сражений. Стелла вздохнула, но ничего не сказала. Её платье мерцало в лунном свете.

– Словно листья лотоса… – вслух подумал Адам.

Стелла хорошо знала дорогу; она ни разу не замешкалась. В конце концов она привела их туда, откуда можно было увидеть двускатные крыши Старого города и плоские крыши Нового. Купола мечетей напоминали обнажённую женскую грудь. Магия лунного света околдовала Адама.

– Стелла, – прошептал он, – Священный город лежит у твоих ног…

– И не впервые, – ответила она.

Её лицо в свете луны казалось маской; движения были медленными и размеренными, словно сейчас она находилась там, где не существует времени.

– Похоже, она опять впала в сомнамбулическое состояние, – кивнул Адаму Ван Нордхайм.

Если Стелла и слышала, то не обратила никакого внимания. Между тем Адама раздражало присутствие Ван Нордхайма. Если бы он был наедине со Стелой, то в такую ночь могло бы случиться многое… Неужели этот толстый голландец тоже влюбился в Стеллу, несмотря на свой профессиональный скептицизм? В последнее время он стал их неразлучным компаньоном. Или это уловка Стелы, чтобы не оставаться наедине с Адамом – после его фиаско на Эльбе?

Сейчас сознание Стеллы было где-то далеко, явно не с ними. Несколько раздражённый её безразличием, Ван Нордхайм многозначительно напомнил:

– Вы обещали поведать нам историю про «Песнь Песней». Вы готовы рассказать нам сейчас?

– Да, – охотно согласилась она. – И это будет подлинная история.

– Неужели? – с иронией спросил Ван Нордхайм.

Глаза Стеллы вспыхнули странным, зелёным пламенем. Она показалась Адаму ещё прекраснее, чем раньше.

– Она очаровательна, – прошептал он Ван Нордхайму.

– Она впала в транс, – ответил голландец.

– Видимо, и то и другое.

Движимая какими-то яркими воспоминаниями, Стелла начала:

– Я сниму печать с тайны Соломона и Билкис Маке ды, царицы Савской, чьё тело было смуглым, как корица, а черты лица соперничали с очарованием луны. Она любила благовония и редкие шелка, философские беседы и красивых мужчин. Она была самым богатым властителем на всем Востоке. В ее столицу – Китор – шли караваны со всех четырех сторон света. Из Китая, Египта, Персии, Вавилона, Карфагена и многих других стран, чьи названия забыты уже многие тысячелетия, в её царство везли самые тонкие ткани, драгоценные камни, самых прославленных мудрецов, предсказателей и поэтов, а также самых крепких юношей.

Все соперничали за честь угодить царице. Один приносил волшебный меч, другой – удивительную ткань, сотканную из гривы горных львов. Какой-то принц положил к её ногам идола, вырезанного из зелёной яшмы; иные, особенно молодые, отдавали ей единственное, что имели, – себя самих.

Все возвращались домой, прославляя мудрость и доброту царицы. Билкис была счастлива, даже слишком, однако ей хотелось чего-то ещё – какого-то необыкновенного блаженства, каких-то новых, невероятных ощущений. Странствующие купцы принесли ей слухи о властителе, правящем в далекой Иудее, который считался самым мудрым и сильным из всех мужчин. Мудрость и сила, как знала царица, – это редкое сочетание. Но царь Соломон также превзошёл всех остальных властителей числом своих жен. Его гарем, насчитывавший тысячу жен и наложниц, не знал себе равных.

На его кольце было выгравировано тайное имя Бога. Это давало ему власть над людьми, ангелами и демонами, зверями, птицами и рыбами. Орел доставлял его приказания. Волшебный ковер мог переносить его по воздуху с сорока тысячами воинов. Два падших ангела, Уза и Азаэль, прикованные к скале Иеговой, открыли ему тайны мира и секреты ада. Асмодей, верховный демон, был его верным слугой.

Соломон построил себе великолепный дворец из золота, возвел роскошные покои, украшенные золотом, для тысячи своих жен. Птицы и звери сами приходили на кухню, чтобы пополнить его кладовую. Не было такого желания, какое он не мог бы удовлетворить, но мудрость была ему щитом от порока. Он был благочестивым человеком, почитавшим своего бога, Иегову, которому воздвигал величайший из храмов, когда-либо создававшихся человеком. В этом храме он насадил золотые деревья, плодоносящие круглый год. Соломон любил золото.

Билкис подумалось, что Соломон – единственный властитель в мире, достойный её. Она всё думала, как бы увидеться с ним, однако путешествие сулило почти непреодолимые препятствия и тяготы. Каравану потребовалось бы семь лет, чтобы дойти из Китора в Иерусалим. Царица уже почти примирилась с мыслью, что не встретится с великим монархом, когда один странный случай заставил её действовать.

Билкис поклонялась солнцу, которое покрыло всё её тело загаром цвета темного мёда. Как-то днём, когда она возносила молитвы Богу Солнца, ей на плечо села птица со странным оперением, торчащим хохолком и длинным, загнутым клювом. Царица никогда раньше не видела таких птиц. К ее крылу был привязан кусок пергамента. Билкис взяла его. Это было приглашение от царя Соломона. Он хотел, чтобы царица прибыла в его столицу. Если же она ослушается, Соломон угрожал вторгнуться в её царство с армией зверей, птиц, демонов и злых духов.

Билкис улыбнулась. Она не верила в духов и демонов, и не принимала всерьёз слухи о магических способностях Соломона. Она знала, что цари обычно окружают себя мистической атмосферой всемогущества и таинственности, чтобы внушать благоговейный страх народам. Сама она тоже порой прибегала к шарлатанским трюкам, чтобы произвести впечатление на министров и подданных.

Вернувшись во дворец, она описала странную птицу главному знатоку животных при её дворе. «Это, видимо, удод, – сказал он, – дикая горная курочка, которая не водится в наших краях».

Билкис посоветовалась с астрологами и географами, чтобы отыскать кратчайший путь в Иудею. После многочисленных споров и обсуждений они наметили маршрут, который сокращал путь вдвое. После этого царица отправила послание Соломону, в котором принимала его приглашение, а также караван с тремя тысячами прекрасных девушек и тремя тысячами красивых юношей, которые все родились в один день, все были одного роста, и все одеты в великолепные пурпурные наряды.

– Зачем понадобился этот роскошный подарок? – поинтересовался Ван Нордхайм.

– Билкис надеялась, что некоторые из её подданных попадут во дворец или в гарем Соломона. Это было своего рода разведывательное подразделение, призванное собрать о царе всю возможную информацию.

Спустя несколько месяцев царица пустилась в путь. Её сопровождала многочисленная свита, а также огромный караван, который вёз мешки с золотом, сундуки с драгоценными камнями, ларцы из слоновой кости с редкими пряностями и благовониями, а также семена бальзамового дерева, которое не росло в Иудее. Двадцать тысяч верблюдов и десять тысяч мулов везли царицу Билкис, её придворных и слуг через пустыню, через песчаные дюны и оазисы, через реки и горы в далекий Иерусалим.

Задолго до того, как она достигла царства Соломона, шпионы сообщили ему о приближении царицы. Царь послал своего министра Ванею навстречу ей. Министра сопровождал Хаппи, юноша прекрасный, как заря. Смуглый, с оливковым цветом лица, сияющий, с улыбкой на устах и весёлыми глазами; считалось, что он может доставить удовольствие любой женщине. Но Билкис не интересовали юноши. Все её мысли были поглощены предстоящей встречей с Великим Царем.

Посланники Соломона приветствовали царицу Билкис. Они поведали ей, что к Соломону, когда он в двенадцать лет взошел на трон, обратился Иегова и спросил, чего он желает больше всего. Юный правитель ответил: «Единственное, чего я желаю – это мудрость». Его скромность так понравилась Иегове, что он дал Соломону всего в избытке, включая мудрость.

От них она также услышала историю о двух матерях, которые родили детей под одной крышей. Один младенец умер, и каждая женщина утверждала, что ребенок, который остался в живых, именно её. За разрешением спора они обратились к царю. Трудный случай, но царь был мудр. «Я не могу решить, чей это ребенок, – сказал он. – Поэтому я прикажу разрубить его на две части, и отдам по половине каждой матери». Женщина, ребенок которой умер, молчала. Но настоящая мать кинулась к ногам царя. «Сохрани жизнь моему ребенку, даже если я должна буду расстаться с ним!» – воскликнула она. «Ребенок твой», – рассмеялся царь, довольный тем, что его хитрость удалась.

Когда Билкис приблизилась к окраинам Иерусалима, её встретили пять тысяч царских гвардейцев в золотых шлемах. Соломон принял царицу во дворце, который был целиком сооружён из стекла. Этот материал был неизвестен в Абиссинии. Билкис показалось, что Соломон сидит в бассейне с водой. Чтобы подойти к его трону, она приподняла подол платья, обнажив свои прелестные ножки. Это доставило удовольствие царю, который был большим ценителем женской красоты. А на Билкис, в свою очередь, произвели впечатление благородная осанка Соломона и густые волосы, умащённые благовониями. Его чёрные глаза казались бездонными. Рука, протянутая царице, была прекрасной формы и тоже приятно пахла. Губы прятались в пышной, тщательно расчёсанной бороде и усах.

Когда их взгляды встретились, в глазах Соломона был вызов. Билкис почувствовала, что путешествие было не напрасным. Теперь она не сомневалась в достоинствах Соломона. Однако прежде чем окончательно сдаться, она решила испытать его прозорливость, для чего приготовила несколько загадок, которые поставили бы в тупик самого умного человека. Я уже не помню их все…

– Может, ты приведёшь нам хотя бы пару? – попросил Адам.

Стелла наморщила лоб, припоминая, потом улыбнулась и продолжила.

– Скажи мне, Великий Царь, что это означает? Семь уходят, девять приходят, две источают, один пьёт?

Соломон снисходительно улыбнулся.

– Ответ прост. Семь дней означают женскую нечистоту, девять месяцев – её беременность, две – её груди, а один – это ребенок, которого она кормит.

Тогда Билкис задала другие, более сложные загадки, но Соломон с легкостью разгадал и их. Наконец, царица предложила самую запутанную головоломку.

– Женщина сказала своему сыну: «Твой отец – это мой отец, ты – мой сын, а я – твоя сестра». Если ты, Царь, разрешишь эту загадку, я провозглашу тебя мудрейшим из людей.

– Все просто, дорогая Царица, – ответил Соломон, – эта женщина – одна из дочерей Лота, которые родили детей от отца.

Поражённая его мудростью, царица приказала своим рабам внести дары. Глаза царя вспыхнули, когда он увидел сундук, в котором было 120 золотых талантов.

– А сколько это – золотой талант? – поинтересовался Ван Нордхайм.

– Один талант на нынешние деньги – это примерно 32 тысячи золотых долларов, – пояснил Адам.

– Но золото было не единственным подарком царицы. Сгибаясь под тяжестью ноши, слуги внесли драгоценности, каких никогда не видели в Иерусалиме. Короны, усыпанные бриллиантами, одежды, украшенные жемчугами. По лицу Соломона было видно, что он очень доволен дарами. «Это, – шепнул он своему казначею, – позволит мне завершить строительство храма».

Далее последовал торжественный обед из сотни блюд, которые подавались на золотых тарелках.

– А теперь, – сказал царь, когда последнее кушанье было съедено и последний кубок осушен, – тебе надо отдохнуть, а я должен управлять моим царством. Но вечером мы снова встретимся и будем беседовать о философии, пока утреннее солнце не позолотит виноградники.

Билкис Македа с нетерпением ожидала предстоящую встречу. «Этот человек, – призналась она своей служанке, – умеет выражать свои желания в такой изысканной манере. Большинство мужчин бывают так грубы…»

Царица омылась ароматной водой. Рабы уложили и надушили её волосы, покрасили золотой краской ногти на руках и на ногах, а также пупок. Нанесли пудру на смуглую кожу, которая придала ей самый соблазнительный оттенок. Её глаза казались таинственными озерами. Брови царицы были накрашены, а её любимый мальчик-раб часами трудился над тем, чтобы придать ресницам невероятную длину. Она знала, что именно такие ресницы у женщин были слабостью Соломона.

Когда всё было готово, царица присела, откинувшись, на ложе, полная сладострастного предвкушения. Это будет высший ритуал Любви; самая великая ночь; высшее воплощение её женской судьбы.

Трубы возвестили о появлении царя во всём великолепии. Лилии полей позавидовали бы его бесценному одеянию; чтобы создать другое такое, десяти тысячам мастеров пришлось бы трудиться десять тысяч лет. Он сел на богато украшенный трон; для Билкис установили роскошное кресло с балдахином.

Когда она предложила Соломону вино, тот отказался: «Мне не нужно возбуждать себя алкоголем. Пусть вином утешаются пьяницы».

Этот ответ порадовал Билкис. Соломон был уверен в своих силах и не прибегал к возбуждающим средствам, в отличие от многих других мужчин, которым надо было выпить, перед тем как заняться любовью. По сути, такие мужчины просто боятся женщин.

Царь взял царицу за руки и пристально разглядывал её лицо.

– У меня смуглая кожа, потому что солнце благосклонно взглянуло на меня, – кокетливо заметила Билкис.

– Ты красива.

– А твоя мудрость превосходит даже твою славу.

Левая рука Соломона легла ей под голову, а правая ласкала её. Полный восторга, он гладил её тело; потом, воодушевлённый, как никогда ранее, начал декламировать стихи, которые пережили его царство.

– О, ты прекрасна, возлюбленная моя. Глаза твои голубиные под кудрями твоими. Волосы твои – как стадо коз, сходящих с горы Галаадской. Зубы твои – как стадо выстриженных коз, выходящих из купальни.

Как лента алая, губы твои, и уста твои любезны, – продолжал он, нараспев. – Как половинки граната – ланиты твои под кудрями твоими. Шея твоя – как столп Давидов, сооружённый для оружия. Груди твои – как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями.

Царица, хотя и несколько озадаченная этими сравнениями, светилась от радости. Никогда ещё ни один мужчина не обращался к ней с такой страстью. Она сжала его руку и положила голову ему на плечо. Поглаживая иссиня-черные волосы, царь продолжал:

– Пленила ты сердце мое, сестра моя, невеста; пленила ты сердце моё одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее твоей. О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста. О, как много ласки твои лучше вина, и благовония твои лучше всех ароматов. Сотовый мед каплет из уст твоих. Мёд и молоко под языком твоим. Благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана. Запертый сад – сестра моя, невеста, заключенный колодец, запечатанный источник.

Билкис не понимала всего, что говорил царь, не во всём улавливала смысл; однако, в конце концов, это была поэзия. Она была немного озадачена тем, что он называл её «сестрой», но, возможно, он имел в виду, что она, как и он сам, является монархом.

– На мой вкус всё это звучит такой же бессмыслицей, как сочинения современных поэтов, которые прикрывают пустоту своих мыслей всяческой галиматьей, – проворчал Ван Нордхайм.

Стелла не обратила внимания на его замечание. Стих за стихом, напевно, она продолжала декламировать «Песню Песней».

– О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая! Округление бёдер твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника. Живот твой – круглая чаша, в которой не истощается вино. Чрево твоё – ворох пшеницы среди лилий. Груди твои – как два козленка, двойни серны. Шея твоя – как столп из слоновой кости; глаза твои – озера Есевонские, что у ворот Батраббима. Нос твой – башня Ливанская, обращённая к Дамаску.

Лунный свет упал на ложе. Во взгляде царя, обращённом к царице, пылала страсть. Его глаза обещали всё, что только мужчина может обещать женщине. Соломон был поглощён чувством, которое стало источником его вдохновения и породило эти удивительные стихи. Царица была совершенно очарована. Перед ней действительно был великий любовник, который разжёг страсть до немыслимого накала. Не какой-то неопытный юнец, торопящийся получить удовольствие, но виртуоз галантности, умеющий изысканно ухаживать за женщиной.

Взошло солнце и позолотило виноградники. Знаток галантных манер закончил свои речи. Поцеловал её, обдав ароматом надушенной бороды, пробормотал: «Я должен присутствовать на заседании правительства» – и быстро удалился.

Очевидно, подумала Билкис, он откладывает самый последний шаг до того момента, когда я, совершенно покорённая, растаю и растворюсь в его объятиях. Это был своего рода изощрённый поединок, в конце которого оба должны были сдаться друг другу, испытав при этом невиданное блаженство.

Потом были вторая, третья и четвертая ночь, они пришли и ушли. Каждая из них была ночью счастья. Нельзя представить себе более обаятельного возлюбленного, чем Соломон; он был мудрым, опытным, деликатным. Его слова открывали новые глубины в душе царицы, и в её теле. Его руки были удивительно нежными…

– Давать волю рукам всегда было царской привилегией, – насмешливо заметил Ван Нордхайм.

Стелла не ответила на фривольную шутку и продолжала.

– Каждый раз, когда царь прикасался к ней, она жаждала его поцелуя, как иссохшая земля жаждет дождя. Однако когда наступало очередное утро, и солнце освещало виноградники и вершины гор, ее начинало томить какое-то неясное, тревожное чувство. Что-то было не так.

Возможно ли, что царь не любит её? Неужели он разжигает свое воображение любовными стихами лишь для того, чтобы потом получать ещё больше удовольствия от тысячи своих жен? Возможно, он думает об одной из них в то время, когда дарит ей, Билкис, лишь небрежные ласки?

Она решила разгадать секрет его воздержания. С помощью своих шпионов Билкис получила доступ в гарем Соломона. Она поговорила с 700 царскими женами и 300 наложницами. Это были женщины разных рас, с разным цветом кожи; блондинки, брюнетки, рыжие, среброволосые.

Все восхваляли мудрость и силу повелителя. Соломон был заботливым мужем, несмотря на то что каждая из его жен и наложниц могла рассчитывать лишь на одну тысячную его любви и внимания. Он угадывал их самые тайные желания, дарил им дорогие драгоценности и редкие благовония, строил храмы их богам – таинственной Астарте, кровожадному Молоху и всемогущему Ра. Этим и многим другим богам можно было беспрепятственно поклоняться в доме Соломона. Иногда его участие в ритуалах поклонения заморским богам даже вызывало недовольство части подданных, непримиримо настроенных к чужой вере.

Все это узнала Билкис Македа. Она также выяснила, что ежедневно каждая из тысячи жен Соломона готовит для него изысканный ужин в надежде, что царь разделит с ней трапезу и ложе.

– Бессмысленное расточительство, характерное для класса бездельников, – ядовито заметил Ван Нордхайм.

– Каждая из тысячи жен, – продолжала Стелла, – была убеждена, что царь провёл ночь с одной из остальных 999. И, как это зачастую бывает между женщинами, каждая хвасталась перед другими, что именно она удостоилась его благосклонности. Это надёжно утверждало его репутацию великого любовника. Но Билкис так и не сумела обнаружить ни одной, с кем бы Соломон действительно совершил заключительный ритуал супружества. Давно, в молодые годы, когда его гарем ещё был невелик, он хвастался, что у него будет семьдесят сыновей от семидесяти жен. Однако за то время, что он безраздельно властвовал над своими женщинами, у него родился лишь один хилый сын.

В трех тысячах притч, которыми Соломон утешал себя в старости, он признавал, что знает всё на свете, кроме пути орла в небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к женщине.

Несмотря на это, а может быть, из-за этого, Билкис, которая родилась не вчера, но тысячи лет назад, была крайне заинтригована. Царственный поэт представлял собой психологическую проблему. Она намеревалась снять семь покровов с тайны царя Соломона.

К некоторому её удивлению, визиты Соломона к ней продолжались. Однажды ночью Билкис, которой надоели бесплодные игры в любовь, прервала речь царя долгим, страстным поцелуем. Это пробудило в нём более сильные чувства, чем тысяча стихов. Самый мудрый человек на свете, наверно, впервые со времен своей юности испытал острый порыв страсти. Но как странно проявилась эта страсть!

Вновь его левая рука оказалась под головой Билкис, а правая ласкала её тело. Но этим всё и ограничилось. На этот раз Билкис была сильно раздосадована. Любовь Соломона ограничивалась поверхностными ласками. Медленные движения тонких, чувствительных пальцев доводили её до неистового возбуждения, однако не утоляли её страсти. А царю этого было вполне достаточно. И когда солнце в очередной раз окрасило золотым цветом виноградники, Соломон, испытывая приятную усталость и довольный собой, распрощался с возлюбленной и отправился принимать послов иностранных держав.

Билкис решила вернуться в Абиссинию и Шебу, где мужчины были мужчинами. Она не жалела об этом приключении. Похвалы Соломона её красоте по-прежнему звучали в ушах. (Впоследствии она ежегодно посылала ему 66 талантов в знак признания его поэтического гения.)

Соломон проводил царицу до окраины Иерусалима. Они сидели рядом в носилках из золота и слоновой кости. Царь, как гласят древние сказания, дал царице Савской «всё, чего она желала и чего просила», и даже «сверх того».

– Что ещё подарить тебе на память? – спросил он, когда они прощались.

– Подари мне того юношу, подобного заре. И больше мне ничего не надо, – ответила царица.

Юноша отправился с ней в её столицу Китор. Он не обладал и десятой частью мудрости Соломона, но у него были свои достоинства, которые он развивал. Он был весьма силен и усерден. Он не читал стихов, но каждую ночь представлял доказательства своей преданности Билкис. Как и его прежний царственный повелитель, он не знал пути орла в небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря; но, в отличие от Соломона, он знал путь мужчины к женщине. И царица была вполне удовлетворена его знаниями и сноровкой.

Когда по прошествии времени Билкис пресытилась молодым любовником, она дала ему в управление сатрапию на юге Аравии, населённую племенем, известным под именем феманитяне. Это место до сих пор носит его имя; имя, которое на иврите означает «счастливый». Римляне называли его «Счастливая Аравия» – «Arabia Felix».

Феликс!

Это имя поразило Адама, как удар молнии. Полный подозрений, что Стелла намеренно приплела Феликса к своей истории, чтобы досадить ему, Адаму, он сквозь зубы пробормотал «спокойной ночи» и откланялся.