«Роза Ветров» находилось на важной городской оси: аэропорт — гостиница «Пулковская» — гостиница «Россия» — центр.
Над входом необычным для тех времен дизайном обращал на себя внимание перенесенный с географических карт жестяной восьмиугольник — знак розы ветров. Кафе имело два входа: главный, в бар, с Московского; и еще один, в кафе, со стороны улицы Гастелло. Двери открывались прямо в метре от мемориальной доски в честь прославленного летчика. Два помещения внутри ничем не отличались от сотен аналогичных предприятий крупных социалистических мегаполисов. В них было не так богато и просторно, как в культовых заведениях на Невском, но достойно, чисто, по-советски уютно. У бармена был отличный набор аудиокассет с популярной западной музыкой. За стойкой наливали коньячный пунш и коктейль «Фрукты в шампанском» для дам.
Это место и стало малой родиной ленинградской организованной преступности. К концу 70-х годов на дверях кафе «Роза Ветров» стояли будущие отцы рэкета: чемпион города по боксу в тяжелом весе среди юношей Александр Челюскин, чемпион города по дзюдо в тяжелом весе
Павел Кудряшов и просто парни, державшие себя в спортивной форме,— Владимир Кумарин и Александр Милюков.
В двухстах метрах от «Розы» в ресторане гостиницы «Мир» уже основал себе штаб-квартиру Константин Карольевич Яковлев. Мрачное прозвище Могила он получил потому, что был представителем не престижной, но исключительно прибыльной профессии — работал могильщиком на Южном кладбище. И он постоянно наведывался и в кафе.
Оно стало самым модным местом в среде бывших спортсменов — лучшие из них всегда старались туда заглянуть. Среди прочих в «Розу» время от времени захаживали Сергей Васильев и Александр Малышев.
«Роза Ветров» явилась своеобразной оппозицией Галере и ее образу жизни. Главной идеей был не разгульный отдых, а заработок. Приобретенные рубли бережно складывали, а не распихивали, по-воровски скомканные, по карманам. Здесь было принято говорить о спортивных успехах и достижениях. Было важно, кто, когда и на какие соревнования ездил, с кем боролся, против кого устоял на ринге. Конфликтов происходило мало, но чувствовалось: парни готовы и могут решать вопросы с лету, неожиданными хлесткими ударами отправлять на пол «заблудившегося». Им для этого не требовалась финка. Пока они искренне считали: «Нож — оружие раба».
На Московском, 204, от былых времен сегодня остался лишь след от знака розы ветров на штукатурке сталинского дома чуть выше входной двери. В помещении находится магазин «Точка света».
Андрей Котов, родился в 1962 году
Я имел отношение к организованной «тамбовской» преступности, прозвище Кот.
Я родился на Охте в простой рабочей семье. Воспитывали меня, как и всех, в духе чести, достоинства, чтоб простых людей защищать. Заодно тут нельзя — там нельзя. А мы балбесами были. Я — точно.
Спортом я начал заниматься с раннего детства. Сначала плаванием, а когда мать развелась и мы переехали на Васильевский, то пошел в бокс — в клуб «Василеостровец» на 10-й линии. Там я познакомился со многими будущими знатными людьми. Лидер «пермских» Саша Ткач, Володя Колесник там уже по груше лупил — он из Афганистана с обожженной спиной приехал. Как только пошли результаты, я попал в клуб «Ринг» на улице Зодчего Росси к знаменитому тренеру Васину. Я тренировался с братом Сергея Васильева Борисом. Туда приходили и Сергей Васильев, и его старший брат Александр.
«Роза Ветров» стояла в рейтинге модных заведений. Но публика там собиралась не фабричная. Мы же на жизнь смотрели со страниц редких иностранных журналов, кинофильмов. А в «Розе» шары блестящие над стойкой, дискотека с итальянской эстрадой, девчата, коктейли. Танцевали на пятачке маленьком, фарцовщики собирались в «Пулковской». На дверях одно время стоял Кумарин, а постоянно там торчали и Паша Кудряшов, и Костя Могила, забегал и Сергей Васильев. Малышев с Челюскиным. Уже кучковались, но стриженых затылков и спортивных костюмов не было. Хотя посторонний человек на уровне инстинктов опасность мог почуять. Все уверенные, крепкие, раскованные такие, за трехой дрожащей лапой в карман не лезут. Кулаком там особенно не работали, но дурной славой пахло. Все как-то по-соседски. Кумарин бухаловом из-под полы приторговывал, ведь водка поздно вечером не продавалась. Потом он в «Таллин» за стойку поднялся. А в «Розе» за стойку встал борец — известный вольник. Так уж вышло, что там слепились все основные харизматические личности, у кого масло в голове было. Никто никого еще не делил, и Малышев с Кумариным жили как Володя с Сашей. Может, и была искорка, ведь все темы липли к Кумарину первыми, но ее никто не видел.
Ценности в голове были вроде бы правильные — не уступи, защити. Бедных трогать не смели. А центр рядом с Галерой. Ее уже Сергей Васильев окучивал, так что первые джинсы я надел в олимпийский год. Я их не покупал. Так, порой подзатыльник спекулю влупишь и заберешь немножко.
Это же не грабеж, а дележка. Наезжали и на барахоловку на Ульянке, там тоже отжимали порой немного. Первые наперстки я там увидел.
Отдыхали в гостинице «Советская» в баре «Шайба», а в ресторане тогда там работали официантами братья Гавриленковы.
А мы шармом увлекались: не то что блестящей жизнью, а телками, кабаками. Потихоньку поняли: кто сильнее, тот и прав. Романтика — хи-хи-ха-ха, бах-трах, а потом неожиданно нарсудья срок читает, мол, вот тебе поначалу немного — до встречи.
В армию пошел, так меня, энергичного, комсоргом сделали, потом в партию звали. Я смеюсь: «Ну вас к лешему — я ничего в этом не понимаю». А когда в 1983 году пришел из армии, то пару лет побоксировал, а тут и Брежнев умер да Горбачев «родился». Понеслось. Сам вышибалой не стоял, а большинство приятелей — на дверях. Уже горбатить, как родители, не хотел категорически, вплоть до мордобоя. Появился повод копировать друг друга, так до организованной преступности и докатилось.
Константин Добрынин, родился в 1976 году, юрист
Когда в 1982 году умер Брежнев, я ходил в детский сад «Незабудка». В тот день у нас был обед. Мы сидели за столиком. Вошла заведующая вместе с воспитателями. Она попросила всех детей встать и сказала: «У нас в стране случилось страшное горе».
В этот момент я сильно испугался, потому что самое страшное, что могло случиться в СССР, по моему мнению,— Америка сбросила на нас атомную бомбу. Я даже знал имя Рейган.
Она сказала: «Умер Леонид Ильич Брежнев, давайте почтим его память минутой молчания». Мы начали чтить его память. В этот момент мне стало очень радостно, и я рассмеялся, так как понял, что ядерной войны нет. Я помню эти ощущения до сих пор.
Потом генсеки начали умирать каждый год, и событием для меня это не стало. А когда появился Горбачев, то я спросил у своего отца: «Папа, он тоже скоро умрет?»
На что отец, оперативник милиции, засмеялся и ответил: «Он молодой и хороший».
Кумарин
Все те, кого считают отцами-основателями петербургской организованной преступности, умудрились отдохнуть на нарах и получить важные впечатления от жизни задолго до того, как в 1985 году подул ветер перемен. Исключением был Владимир Кумарин — его биография вплоть до года Московской Олимпиады не то что безупречная, а образцово-показательная, пример для всей советской молодежи. Когда 23 февраля 1972 года Феоктистов получил свою вторую судимость за дебош в ресторане гостиницы «Россия», рассуждения десятиклассника средней школы Тамбовской области Володи Кумарина читала половина Советского Союза. Специальный корреспондент многомиллионной «Комсомольской правды» Юрий Щекочихин, в будущем знаменитый российский журналист, процитировал их в статье «Чтоб мир познать»: «Володя Кумарин сказал мне: „По-моему, как-то странно учиться в школе, чтобы стать инженером. Школа для того, чтобы узнать весь мир, и плохое в нем, и хорошее. Мне хочется узнать отношения между людьми: почему, например, один человек смелый и чистый, а другой дрожит за свою мебель. Мне хочется понять это еще в школе, узнать как можно больше, чтобы уметь отстаивать то, что хорошо"».
В 1974 году Феоктистов уже начал восхождение на пьедестал первого центрового кутилы и грозы должников, новый 1975 год Сергей Васильев встретил в «Крестах», куда попал по непопулярному обвинению в изнасиловании.
Владимир же Кумарин в 1976 году поступил в Ленинградский институт точной механики и оптики. Свое вступительное сочинение он написал на тему «В мой жестокий век восславил я свободу»: «Пушкин пристально вникает в исторические темы и факты. В событиях прошлого можно было увидеть также борьбу за власть, как и в новое время. Так же остро стоял вопрос о роли народа. Пушкин верил в прогресс и окончательную победу своих общественных идеалов, поэтому он обращается к будущему».
А в декабре 1976 года ближайшему будущему сподвижнику Кумарина — Михаилу Глущенко приказом Комитета по физической культуре и спорта при Совете Министров СССР «в соответствии с выполнением разрядных норм и правил и требований Единой всесоюзной квалификации присвоено звание мастер спорта СССР международного класса по боксу». В графе приказа «за что присвоено звание» значится: «1975 год — Международный турнир „Золотой пояс" в Польше — первое место, 1976 год — Международный турнир в Минске — первое место, 1976 год — Чемпионат Европы, Турция,— четвертое место. Глущенко тогда защищал честь общества „Спартак"».
В следующем 1977 году Александра Малышева осудили за убийство. Пока он следовал этапом в колонию, в любимой всеми ленинградцами молодежной газете «Смена» появилась фотография Владимира Кумарина в строительной каске и с молотком в руке: он прибивает знак своего стройотряда на самый большой свинарник в Европе — «Гатчинский». Рядом — заметка с заголовком «Фундамент романтиков»: «Особенно по-ударному потрудились ребята в одно из воскресений. В среднем стройотрядовцы принимали в день по 60—80 кубометров бетона. А в этот день был установлен своеобразный рекорд. В основание свинарников и станции очистных сооружений бойцы отряда уложили двести двадцать кубов. Это был трудовой подарок студентов ЛИТМО внеочередной Седьмой сессии Верховного Совета СССР».
Еще учась в институте, Кумарин был знаком с Александром Милюковым, который приехал в Ленинград оттуда же, откуда и он,— из Мучкапского района Тамбовской области. Как-то в 1979 году они ехали вдвоем в такси, и водитель по дороге подсадил еще одного парня. Они познакомились. Выяснилось, что парня зовут Валерий Тюрин, он тоже приехал в Ленинград из Тамбовской области и работал барменом в одном из баров в Купчино, в хозяйстве известного торгового работника Ильи Векштейна. Валерий, уже известный центровым как Ляперс, пригласил ребят к себе в гости и предложил им работу гардеробщиками в кафе «Роза Ветров», которое вот-вот должно было открыться на Московском проспекте. После этой встречи, по словам самого Кумарина, в его жизни началось «самое интересное»: «Меня отчислили за неуспеваемость, потому что я перестал ходить в институт. А перестал ходить в институт, потому что устроился в кафе „Роза Ветров" — как тогда говорили — „стоял на воротах". Мы обеспечивали безопасность в кафе, улаживали конфликты — в общем, были вышибалами. Там появилось много интересных людей, и мы, конечно, с ними общались. Тогда же мы познакомились и с Новоселовым, нынешним председателем Законодательного собрания Петербурга. Впрочем, эти знакомства были шапочными и ни к чему не обязывали».
«Пройдет много лет, и в мае 1992 года, находясь в колонии, Владимир Кумарин напишет заявление на имя начальника учреждения: „Прошу внести в мое личное дело моих близких родственников...", после жены и дочери будет идти имя: „Милюков Александр Иванович — брат"».
Кумарин был самым незаметным из всех, кто работал или проводил время в «Розе Ветров»: небольшого роста, спокойный, рассудительный, он никогда не проявлял агрессию первым и отлично играл в сложные карточные игры. Он быстро сделал карьеру в системе советского общепита: получил место буфетчика в баре «Таллин» в Красносельском районе.
Его сменщиком в «Таллине» был Николай Гавриленков. Гавриленков приехал в Ленинград из города Великие Луки в Псковской области, где учился в филиале Института физической культуры имени Лесгафта по специализации «бокс». Он был женат на Елене Зайдулиной. Ее отец и дед, Измаил и Джемал Зайдулины,— известные советские капитаны-подводники. Сама она окончила Институт советской торговли. Гавриленков — единственный из будущих известных в Петербурге рэкетиров, который в молодости не побрезговал работой официанта. В «Таллин» барменом он пришел работать из гостиницы «Советская», где был сначала воротчиком, потом официантом и только после этого барменом. А до этого уже успел отсидеть четыре года за грабеж. Наказание отбывал на химии, на строительстве биохимзавода в Мансуровском районе Кировской области.
Конечно же, в паре с Кумариным он — старший: у него было больше связей и жизненного опыта. Кумарин к нему прислушивался. Под стойкой они переливали грузинское сухое вино «Ркацители» в бутылку «Гурджаани» и закупоривали пластмассовой крышкой, что позволяло заработать по два рубля с каждой бутылки за счет разницы в цене. Они не сорили деньгами, а скупали драгметаллы и бриллианты. В баре они знакомились с торговыми работниками и центровыми, отдыхавшими там по вечерам. Среди тех и других они выделялись уверенностью, физической силой и, за счет нее,— превосходством в любой конфликтной ситуации. К ним начали обращаться, когда нужно было вернуть долг или решить спор. Известно, что эту услугу предоставляли воры в законе, но все прекрасно знали поговорку блатных: «Вход рубль, выход — два». Кумарин и Гавриленков же пока делали это с логикой профессионалов: оказал услугу — отошел в сторону.
Постепенно, отчасти по не зависящим от них причинам, Кумарин и Гавриленков начали ощущать бар своей частной территорией, где правила устанавливают только они и они же вправе выгонять или наказывать любого, кто с ними не согласен.
В это время недалеко, в баре «Рига», вышибалами работали еще двое друзей — Александр Малышев и Александр Челюскин. В «Таллине» танцплощадка была выложена цветными мигающими квадратами, в «Риге» прозрачный стеклянный пол по ночам светился цветомузыкой.
Александр Назаренко, родился в 1959 году, однокурсник Владимира Кумарина, сегодня тренер
С Кумариным я был однокурсником в ЛИТМО с 76 до 79 года. Нас поселили в общаге на Вяземском переулке. В отличие от нас он поступил после армии. Служил, по-моему, танкистом, сам же шутил, что тракторист из деревни. В нем сразу ощущался лидер. Он понимал, что хочет. А мы себе тогда судьбу видели сплошную — 120 рэ зарплату после вуза. Стипендия у нас была 60 рублей. Кумарин единственный, кто всегда читал газеты, книги. К партийной власти он относился снисходительно, понимая, что все эти их возгласы о родине — вранье.
По субботам у нас в общаге были танцы в клубе «Романтик», а так как училось много болгар, то с музыкой было все в порядке — они привозили рок-винил. В общаге было что-то вроде скрытой дедовщины. Банковали парни с третьего, четвертого курса, и на первых же танцах произошло столкновение Володи с ними. Как всегда, ему предложили выйти, и он вышел с ними один. А через пять минут вернулся и спокойно так продолжил отдыхать. Оказалось, что он двоих так уработал... Он занимался боксом и был талантлив в кулаках. Также он занимался тяжелой атлетикой. Сразу же, разумеется, отодвинул «дедов», и все обратили на него внимание. Сначала шепоток по ЛИТМО пошел, потом еще было в общаге несколько бытовых столкновений, в которых он показал зубы, и все — лидер он.
К тому же в нем была масса энергии. Он любил решать чужие вопросы, ему нравилось, что к нему обращаются, и студенты начали обращаться. Некая идея самоутверждения, что ли. Но он никогда не выпивал. Вообще. Для всех это было удивительно — страна-то синяя вся была. И нам буквально запрещал. Но злости в нем не было. Правда, если кто-то шутил невпопад, то мог так глянуть колюче...
В первом же стройотряде стал командиром. Его комсомольская организация выдвинула, хотя и не очень его любила. Он тут же нашел себя. Сразу понял, что такое советская стройка — от кого зависит зарплата. Поэтому мы за коровник получали деньги серьезные, а коровника-то, по большому счету, не было. А студенты клали кому-то рубероид, чинили телевизоры. А он наверх какую-то долю засылал. Отряд назывался «Парус». А тех, кто не хотел ехать в ССО, такие как я все равно туда загнали, и отряд я сам назвал «Галера».
Со второго курса и на военной кафедре он стал старшиной. К тому же офицер на кафедре был его земляк с поселка Мучкапский, может, Володе и помог поступить.
На втором курсе он заставил меня опять ехать в стройотряд и сделал комиссаром. Он назывался «Радость». Работали мы в Гатчинском районе в деревне Сяськелево. Там он и встретил свою первую жену — Надю и свадьбу играли зимой в 1978 году там же. Надя оказалась, как понял, тем человеком, у которого муж всегда виноват, и долго они не прожили.
Он всегда относился уверенно к жизни. Мы все учим, учим, а он положит под подушку томик физики и говорит: «Ночью само перетечет». Шпаргалки-крокодилы не лепил, говорил: «Все образуется». Мгновенно ориентировался и находил выход на экзаменах.
Как-то преподаватель истории КПСС на экзамене, а это первый курс был, первый семестр, вышел в уборную, он тут же метнулся в аудиторию, перевернул билет, пометил его, выскочил и всем сказал: «Не дай бог, кто-нибудь возьмет его». Серьезно сказал. Потом сдал на пятерку. А препод вновь из туалета идет, похлопал его по плечу и похвалил — молодец. Володя говорит: «Козлина». Я: «Почему?»
— Он же руки просто о мой свитер вытер, а не похвалил меня.
Вот так он всегда неожиданно оценивал жизнь. Ложь от правды отделял мгновенно.
В стройотряде как-то удумал провести конкурс на лучшее блюдо. Мне и Вите говорит: «Ночью махнем за медом. Я знаю, где ульи». Ночью поползли. Витек говорит: «Я с пчелами отношения портить не хочу — я на шухере постою». Мы поползли. Вдруг собака занялась, прожектор врубили, видимо не мы одни такие проворные. Когда затихло, он шипит из травы: «Сползую — собаку завалю». Через минуту показывается вновь его голова, Володя шепчет: «Валим отсюда — собака сложная — возни будет много — палево». А мед он купил все-таки в магазине и выиграл конкурс.
Как-то в ДК «Ленсовета» на Петроградской наткнулись на автоматы — бросаешь монету и пытаешься такими стальными хваталками вытащить интересную тебе вещь. Разумеется, ноль шансов. Володя командует: «Ну-ка прикройте меня телами». Взял и отогнул пластмассовое прозрачное стекло и вытащил все, что ему надо. Говорит: «Они же нас обмануть хотели».
У него первые джинсы появились. Фирмы «Ли» — я точно помню. Он их просто принес, ничего не рассказывал. Вообще, он был не болтлив.
К лету 1979 года он точно уже решил просто дотянуть вуз. В октябре 1979 года на комсомольское собрание пришел кто-то из партийного комитета и стал говорить дословно, что Кумарин катится по наклонной плоскости, что поступают им сигналы о том, что он работает вышибалой, и это не соответствует званию студента. Потом его отчислили и он покинул общежитие.
Стоял он в «Розе Ветров». Я туда порой ходил. Вели они себя с его земляком Милюковым как хозяева. Если тебя пускали, то ты находился под их покровительством. А публику я там увидел тревожную — проститутки, лица преступные. Сразу видно, чем занимаются.
Когда в 1979 году он купил «жигули»-«семерку», для нас это было что-то недостижимое.
Любимой его песней была «Королева красоты»: «Я иду к тебе навстречу...»
Малышев
В противовес прилагательному «тамбовский», которое к концу 80-х укрепилось за Кумариным и его командой, про Александра Малышева многие говорили как про парня из Пскова. Мало кто знает, что родился Малышев в Ленинграде, на Лиговском проспекте. Впрочем, все его родственники, в том числе отец, мать и сестра, действительно из Псковской области. Родители Малышева в графе «происхождение» писали «из крестьян». Расстояние между колхозами, в которых они жили до того, как познакомились, измерялось десятками километров. В год смерти Сталина у Малышевых родилась дочь, но, когда через пять лет у них появился сын Саша, они уже успели переехать в Ленинград. В городе отец Малышева стал правильным суровым советским мастеровым. Тринадцать лет семья жила на углу Лиговского проспекта и Обводного канала, на первом этаже дореволюционного здания. Места эти с 20-х годов славились самой лютой в городе шпаной. В этих декорациях Малышев с малолетства привык драться и отстаивать свои десять копеек, если надо — то до крови.
В 1971 году Малышевы получают от государства отдельную трехкомнатную квартиру на первом этаже крупнопанельного дома на улице Пионер-строя. До сих пор это последняя улица, отделяющая Красносельский район от полей, а тогда это был даже не район новостроек, а блочные девятиэтажки, торчащие на глиняных пустырях. Здесь юноша продолжал расти уже не среди шпаны, а среди гопников. Разница была: если дворовые дети на Лиговском дрались ради выживания и принципа, то местные — ради пьяного развлечения и демонстрации собственной удали. Среди них Малышев чувствовал себя вольготно — он и физически, и характером был сильнее нетрезвых пэтэушников. Он был высокий, от природы наделен провинциальной богатырской храбростью, подкрепленной многолетними занятиями вольной борьбой.
25 августа 1975 года Александр Малышев был зачислен в Ленинградский механико-приборостроительный техникум на дневное отделение по специальности «обработка металлов резанием».
Как-то осенью 1976 года он с двумя соседскими мальчишками, Леонидом Голубцовым и Сергеем Матвеевым, в легком подпитии отправился гулять на другой конец города — на Гражданку. В парадной одного из домов на проспекте Мечникова к ним пристали четверо гопников. Восемнадцатилетний Малышев ножом нанес одному из них несколько легких порезов, и те разбежались. Казалось бы, инцидент был исчерпан. Однако через полчаса два человека из тех четверых догнали Малышева и приятелей у соседнего дома — они вооружились палками и решили отомстить за товарища. Снова завязалась драка, и напуганный Голубцов, зная, что у Малышева с собой нож, крикнул ему: «Саня, режь!» Малышев сильно ударил одного из обидчиков рукояткой ножа в левый глаз. Парень по фамилии Шестеренко умер «от открытой черепно-мозговой травмы, сопровождающейся переломом костей черепа, разжижением вещества головного мозга...». Малышева и компанию арестовали на следующий день. Учащегося второго курса техникума Малышева суд приговорил к 6 годам и 8 месяцам лишения свободы за умышленное убийство без отягчающих обстоятельств, Леонида Голубцова — к 8 месяцам, за подстрекательство к убийству, Сергея Матвеева — к семи месяцам и 28 дням лишения свободы. Среди прочего суд признал последнего виновным в хищении чужого имущества: у одного из потерпевших он украл шапку стоимостью в 18 рублей.
В 1979 году Малышева выпустили на поселение, что позволило ему стать одним из частых посетителей кафе «Роза Ветров». В мае 1981-го его досрочно на 1 год и 11 месяцев освободили. В том же году он вступил в ВЛКСМ. Как и многие бывшие коллеги по спорту, Малышев решил делать карьеру в системе советского общепита. Он тоже встал на ворота и быстро обрел тот же круг знакомств, что и Владимир Кумарин: «Почти все мои знакомые прошли через школу баров: и Малышев, и Артур, и Крупа, и Паша Кудряшов, и Челюскин. Мы все варились в одном котле» .
В августе 1982 года он устроился на работу буфетчиком в ресторан «Янтарь» в Пушкине и жил, как и все, с того, что разбавлял пиво. А с весны 1983-го Малышев стал вышибалой в баре «Рига», или, говоря официальным языком, гардеробщиком в столовой № 24 Красносельского района.
В это время за стойкой в «Риге» работали бывшие коллеги Кумарина по «Розе Ветров» Александр Милюков и Павел Кудряшов, а его напарником на дверях стоял выходец из того же заведения Александр Челюскин. И Малышев, и Челюскин были похожи — оба высокие, уверенные в себе и без двойного дна. Они не занимались подпольной торговлей.
Челюскин родился в Ленинграде в 1962 году, его отец рано умер, а мать работала завхозом в детском саду. Саша окончил школу со средним балом 4,5 и примерным поведением. Перед тем как получить высшее образование, он в 1979 году восемь месяцев проработал на Экспериментально-исследовательском заводе в качестве слесаря. Для поступления в институт директор завода и секретарь партбюро дали ему характеристику: «...за короткий срок перенял опыт передовых рабочих... сдал на первый разряд слесаря-сборщика... выполняет производственные задания на 110 процентов... все детали сдает с первого предъявления».
Тема вступительного сочинения Челюскина — «Ниловна — прекрасный женский образ в романе Горького „Мать“:
У Ниловны умирает муж, а сын, который не может жить по установленным правилам, попадает под влияние революционеров. И Ниловне ничего не остается делать, как в преклонном возрасте изменить свое отношение ко всему, что ее окружало. Сначала у нее появилось только чувство боязни за сына, ведь он рисковал и свободой, и своей жизнью. Даже то, что это делалось ради благородной цели, не облегчало и не убирало страха из души матери. Но это не может продолжаться долго...
У Ниловны к этим думам присоединяется чувство гордости за сына, который ради людей, их свободы и счастья рискует собой...
Паша Власов и его друзья сумели с новой силой разжечь в сердце простой русской женщины стремление ко всему лучшему, светлому, что есть в нашей жизни... Их жизнь не прошла даром... И наши дети с них всегда и во всем будут брать пример"».
Работая вышибалой сначала в «Розе Ветров», а потом в «Риге», Челюскин не бросил ни институт, ни тренировки. Еще в 1984 году на имя ректора поступила бумага, подписанная завкафедрой физвоспитания: «Ходатайствую о предоставлении возможности повторного прохождения учебного материала студенту Челюскину, кандидату в мастера спорта, члену сборной команды ЦС ДСО „Водник" по боксу, в связи с длительным отрывом от учебного процесса, связанным с подготовкой к участию в чемпионате Ленинграда» .
Вечера Малышев с Челюскиным проводили в ресторанах, где часто случались драки. Они охотно в них участвовали: против этой парочки шансов не было практически ни у кого.
В 1983 году Малышев снова случайно отправил на тот свет соперника. 21 февраля 1984 года его вновь арестовали.
Векштейн
Через некоторое время после того, как Малышев стал работать в «Риге», Александр Милюков сменил место работы на ресторан «Казбек». На воротах в этом заведении к тому времени стояли абсолютный чемпион СССР по боксу в тяжелом весе Вячеслав Яковлев и человек, через 5 лет получивший прозвище Толя Кувалда за силу удара и особенности строения черепа. Ресторан был частью Комбината общественного питания Главле-нинградстроя-2. Все предприятия комбината — торговый центр, фабрика-кухня, рестораны, бары, магазины полуфабрикатов — находились на территории Купчино. Руководил комбинатом Илья Юзефович Векштейн. К началу 80-х в хозяйстве Векштейна открыто продавался дефицит: бастурма, икра, сигареты «Мальборо» и «Салем», компоты с ананасами и бананы.
Илья Векштейн — потомственный советский торгаш. Родился в 1953 году. Его отец заведовал магазином «Хрусталь» на проспекте Стачек. Еще служа в рядах Советской армии в Ленобласти, Илья покупал увольнительные и по протекции родителя вел черную бухгалтерию в овощном магазине на углу наб. р. Мойки и Невского. В 19 лет юноша научился обсчитывать остатки и снимать излишки.
Демобилизовавшись, он тут же официально вступил в ряды торговых работников, а с конца 70-х уже работал на руководящих должностях. У Векштейна быстро наладились теплые отношения с властями всех уровней. Раз в месяц его подчиненные готовили десятки так называемых «посылок» с нужными продуктами питания. Посылки развозились должностным лицам, начиная с начальника ГУВД Кокушкина и заканчивая средней руки функционерами от партии.
Кроме того, что, как и многие, Векштейн наживался на продаже дефицитных товаров из-под полы по завышенной цене, он довольно быстро догадался, что то же самое можно делать, что называется, и оптом — перепродавать товары повышенного спроса вагонами. Для этого нужно было всего-навсего иметь доверительные отношения с директорами баз и заведующими пищевых комбинатов и ресторанов. Заведующие заказывали товар, базы по звонку Векштейна его отпускали. Илья Юзефович вместо товара отдавал предприятиям деньги по госцене, а полученные таким образом сигареты или консервированные фрукты целыми партиями отправлял в Среднюю Азию по цене рыночной. Рестораны за счет того, что он мгновенно скупал все за наличные деньги, неправдоподобно быстро выполняли план и получали премии. С базами Векштейн договаривался за банальные взятки. Тогда подобные мокли называли «сумасшедшей ерундой». Заработав очень большие по советским меркам деньги, Илья Векштейн почувствовал себя «серьезным человеком». Будучи небольшого роста, он сам про себя говорил: «Я маленький, но не игрушечный». На практике подобное самоощущение выливалось в то, что почтенный советский работник начал вести себя примерно так, как карикатурный «новый русский» в начале 90-х. Он мог надеть милицейскую форму и выйти в зал ресторана в разгар веселья, мог в «Казбеке» пальнуть из ружья в потолок, порой на своих «жигулях» пятой модели играл в пятнашки с таким же ухарем.
Все более непринужденно он обращался и с представителями контролирующих органов. Когда на предприятия общественного питания приходила с проверкой Госторгинспекция, они, как правило, в качестве контрольной закупки приобретали рюмку коньяка и бутерброд. Это они и сделали однажды в баре ресторана «Казбек», кстати, в смену Милюкова. Директор оказался на месте. Илья появился не быстро и, вальяжно поинтересовавшись, «в чем вопрос», выпил спиртное, закусив бутербродом. На возмущение двух проверяющих он засунул в карман каждому по 50 рублей и предложил покинуть помещение. Что они и сделали.
При таких заработках и образе жизни главной проблемой для Векштейна оказалась безопасность. Во-первых, весь его бизнес держался исключительно на устных договоренностях, велика была вероятность возникновения разногласий и недопонимания с партнерами, и в таком случае разрешить противоречия можно было только силой. К тому же буйное поведение в барах и ресторанах Ленинграда зачастую вызывало агрессивную реакцию других посетителей, а постоять за себя кулаками Векштейн не мог. И он нашел выход из ситуации: договорился со своими барменами и воротчиками, что за дополнительную плату они будут охранять не только порядок в его заведениях, но и лично его. И когда у Векштейна случались неприятности, он немедленно звонил своим ребятам, те приезжали на машине в течение получаса и избивали всякого, с кем у хозяина возникли разногласия. Первое время он действительно пользовался охраной, только когда без нее было не обойтись, но позже, видимо не в силах устоять перед искушением, уже без особой надобности начал бравировать своими, как ему казалось, уникальными возможностями. При помощи своей новоиспеченной гвардии он решал даже незначительные проблемы — например, вызывал спортсменов в момент мелких размолвок с посетителями ресторанов или недоразумений в отношениях с ухажером приглянувшейся девицы. Уже в 1980 году находившийся при Векштейне боксер Вася Петров устроил потасовку на еврейском празднике в ресторане «Крыша». Спустя несколько лет драки вокруг Векштейна стали происходить постоянно, из-за любого пустяка. Такая манера поведения привлекала к нему ненужное внимание, не говоря о том, что он попал в зависимость от собственной охраны. Служба безопасности — это еще не телохранители, они не дежурили рядом с ним днем и ночью, а коммерческая сотовая связь только-только появилась в Европе, и Векштейн даже подозревать не мог об ее существовании. Чем больше он становился заметным и чем больше наживал врагов, тем более опасным было его возвращение домой по вечерам.
Евгений Вышенков
Я имел отношение к организованной преступности, в юности профессиональный спортсмен.
С Векштейном я познакомился летом 1982 года. Как-то с приятелями-спортсменами мы отдыхали в Зеленогорске, а на обратном пути заглянули в один из самых модных ресторанов — «Океан». Это был поплавок на берегу Большой Невки в Приморском районе. Нас человек шесть, девахи, мы все загорелые, уверенные в себе. Приятель начал нас фотографировать. Вдруг к нам подходит мужчинка. В пиджаке, на галстуке, со значком депутата горсовета на лацкане, роста маленького и говорит: «Любезнейшая просьба, вы фотографируйте так, чтобы я в кадр не попал, а то я вам пленку засвечу». Мы не были галантны, но мужчина был вдвое нас старше, а тренера всегда прививали нам уважение к взрослым. Ответили мы примерно так: «Папаша, ешьте свою котлету. Были бы вы помоложе, в Неве бы уже купались».
Тогда он ответил по-воландовски: «Даю слово — уже через час вы будете в воде». Мы заржали. Через полчаса мы курили на воздухе возле входа.
На набережной резко остановилось два «жигуленка». Из них вышли четверо крепких парней. С крепкими парнями мы бы посоревновались в удали. Но я увидел легенду — абсолютного чемпиона СССР по боксу в тяжелом весе Славу Яковлева. Его я узнал по фотографиям в «Советском спорте». Шансов, как в шахматах против Карпова. Вернее, были — не попасть в реанимацию.
Мой кореш тоже узнал чемпиона, как-то жалобно на меня посмотрел и убедил себя: «Не бежать же». И пошел на них. Мне пришлось сделать то же самое. Левой рукой я прикрыл челюсть. Чтоб не с первого удара сломали, а правой махнул. Сегодня мне кажется, что даже зажмурился от предвкушения. Скулу не сломали, так как мне тут же отключили свет. Славе я, очевидно, понравился, так как я умудрился открыть глаза через минуты три. Мои товарищи плавали в воде. Ерепенясь, я постарался вскочить на ноги, дальше, как в Гамлете,— молчание — мне еще раз ткнули. Последнее, что я услышал от Яковлева: «Да лежи ты».
Перед девушками было неловко. После я поинтересовался у метрдотеля: «Что это было?» Он мне ответил: «Я вам, юноша, удивляюсь. Это же Илья был. Вы еще хорошо отделались».
Чуть позже мне объяснили, что Илья — это Илья Векштейн.
ПРЕТЕНЗИЯ
К началу 80-х самая пронырливая часть второго эшелона бывших спортсменов уже освоилась на воротах баров и ресторанов. Они в меру обнаглели, перезнакомились с фартовыми завсегдатаями, приоделись и хорошо усвоили самые примитивные законы торговли дефицитом. Они сами скупали «Мальборо» у мажоров и перепродавали пачку на рабочем месте на 50 копеек дороже. Но разбогатеть по-настоящему на подаяния посетителей, приплату за порядок от бармена и маржей от перепродажи импорта было невозможно. Большие деньги — во всяком случае, так думали воротчики — крутились только среди центровых, на Невском проспекте. Для того чтобы их зарабатывать, необходимы были специальные навыки: от знания языков до умения мгновенно преображаться, быстро входить в роль.
Подавляющее большинство вышибал на это были не способны, да и учиться не стремились. Еще несколько лет назад их учили лишь оставлять здоровье на ринге, часами отрабатывать одно и то же движение и беспрекословно подчиняться тренеру. Риск фарцовщика им был непонятен. Они привыкли к открытому единоборству, а не к уловкам и суете.
И они стихийно начали формулировать для себя оправдание. Спортсмены вспомнили, что, пока они ломали друг другу кости и славили города, спортивные общества и страну, спекулянты по-клоповьи пухли, и решили, что это дает им моральное право притеснять нелегальных торговцев. Воротчики на Невском повадились заниматься даже не вымогательством, а банальным грабежом. Они то и дело норовили заплатить фарцовщику треть цены за кроссовки или пуховик, могли отобрать несколько курток, иногда — избить. Впрочем, центровые пока находились под опекой местной милиции, так что подобные выходки нередко заканчивались задержанием обидчика. Главная же слабость спортсменов состояла в том, что их деятельность была абсолютно хаотичной. Но к середине 80-х на Невском появился человек, сумевший придать спортивному движению системность и слаженность,— Сергей Васильев.
Геннадий Масягин
Мы фарцу всегда щемили. Как-никак, у них всегда были бабки. Мы свои бабки зарабатывали риском, кулаками, по большому счету здоровьем своим. А у них тоже были риски — бабочка — валютная статья восемь-восемь, за продажу шмоток тоже советский закон карал, но они рисковали как-то так вот. Казалось, что им как-то легко. Ты на воротах стоишь, приходит толпа неслабых людей. Может, и не тренированных, но крепких и не перепившись. Сколько у меня там, 81 килограмм, и они: «Да ты че там, пацан». И приходилось выкидывать их всех, иначе зачем ты там нужен? В «Адмиралтейском», где я работал, фарца не приветствовалась, они там крутились ближе к «Гостинке». Ближе к ресторану «Нева». Мы их просто не пускали. Они люди скользкие. Мы люди, не скажешь что грубоватые, мы привыкли зарабатывать потом своим, жесткими тренировками. А они такие изнеженные, как нам казалось, легко зарабатывали. Все же дефицитом было — туфли, носки красивые. И все баснословных денег стоило. Поэтому, конечно, мы их хлопали, попадали в ментовку, выкручивались там. Всяко бывало. Я знаю очень хорошего боксера, он у фарцовщиков отобрал вещи и попал в тюрьму на три года. Все крутились на «Гостинке» же, и тот дал заяву ментам и ткнул пальцем, и парень получил три года. Просто очень хороший боксер. По тем временам смотришь, идет мажор с сумкой, и кроссовки выдернешь или там что-то еще. Они практически все время ментам жаловались, надо было не показываться какое-то время. Выкручивались где-то деньгами, а где-то просто так, мол, не доказано, ничего не видел. Они же тоже в подвешенном состоянии. Подойдешь, попросишь кроссовки померить. Наденешь — ну ладно, я пошел. А денег? А денег в следующий раз получишь, если получишь. Они-то считали, что мы быки, а мы-то считали их слизняками, как правило. Они постоянно стучали ментам, у нас практически никто не стучал.
Васильев
Сергей Васильев с самого начала считал, что главным аргументом в установлении его авторитета на Невском проспекте должна стать грубая физическая сила. После того как Владимира Феоктистова посадили в последние дни 1980 года, самыми заметными фигурами среди центровых оказались некие братья Виноградовы из его грядки. Младший из них, Володя, стоял на воротах в ресторане «Невский», знакомые называли его Дуборезом. Потом и про них обоих стали говорить — братья Дуборезы. Васильев намеренно спровоцировал конфликт с Владимиром Виноградовым. На глазах у фарцовщиков и десятков случайных зевак он опрокинул его на асфальт. После этого, разумеется, рейтинг Васильева на Невском резко вырос. Сам зачинщик драки позже признался, что он тогда сознательно шел на риск — понимал, что мог бы и не совладать с Дуборезом, и тогда ситуация сыграла бы не в его пользу.
Между тем сам он в драку полез исключительно потому, что это был вопрос репутации. Вообще же Васильев старался большую часть дел делать чужими руками. Он дал денег на раскрутку нескольким фарцовщикам и скупщикам валюты при условии, что все, собранное за день, они будут сдавать ему. Тем самым он оградил себя от главного на тот момент риска центрового — быть пойманным на улице за руку в момент покупки вещей или валюты. После разборки с Виноградовым к Васильеву примкнул первый серьезный спортсмен — Владимир Миронюк. Когда-то он был чемпионом Европы по боксу среди юниоров, но оставил спорт после того, как потерпел сокрушительное поражение от великого Олега Коротаева в 1974 году: «Миронюк — быстрый, высокий, взрывной и техничный боец, и все ждали сражения, которое, возможно, откроет новую страницу в полутяжелом весе. Но... Что-то произошло с Миронюком, что-то в нем надломилось, и с первых же секунд боя стало ясно — он обречен. Слишком уж робко встретил он натиск Коротаева. В начале второго раунда тот, хладнокровно и неотвратимо наступая, загнал Миронюка к канатам и сильным коротким ударом поставил точку».
Миронюк какое-то время состоял в грядке Феки на вторых ролях, а после того, как самого Феоктистова арестовали и Дуборез потерпел поражение в стычке с Сергеем Васильевым, охотно принял предложение поучаствовать в деятельности последнего. Вторым выходцем из спорта рядом с ним стал боксер Федя Мороз, ветеран среди центровых. Чуть не с самого открытия кафе «Роза Ветров» Сергей Васильев был его постоянным посетителем. Большинство приходили туда отдохнуть и себя показать. Васильев же имел четко поставленную задачу: завести знакомство с лучшими борцами города. В отличие от них, он не мог похвастаться особыми спортивными достижениями, но зато он пока был единственным, кто понимал, как их можно конвертировать в наличные деньги. Он собрал вокруг себя команду более молодых и мало что смыслящих в коммерции спортсменов — Александра Челюскина, Пашу Кудряшова, Анатолия Максимова. С их помощью он намеревался захватить бизнес наперсточников на одном из ленинградских рынков.
РЫНКИ
Рынок в Советском Союзе уж точно ничего общего с гоголевскими ярмарками не имел. Не событие и праздничное действо, а реалия нужды. Тут не гусарили, не швыряли монетой, а опасливо приглядывались, брали на сэкономленное. Любой рынок, кроме колхозных, на которых селянам официально разрешалось продавать исключительно собственноручно произведенные продукты, был под запретом. Тем не менее они появлялись в СССР, незаконно и стихийно. На них продавались товары, которые нельзя было купить в магазинах. В силу разнообразия и непостоянства ассортимента, в народе эти места прозвали барахолками.
Как и любое стихийное явление, барахолки были непобедимы: их разгоняли, они мигрировали, их догоняли. В Ленинграде в конце 70-х народом в качестве торговой площади был облюбован пустырь возле железнодорожной станции «Ульянка» на проспекте Народного ополчения. Новый рынок стал называться «за трубой», так как вдоль Народного ополчения проходила толстенная коммуникация. Это был предпоследний черный рынок в Ленинграде. Последний появился в Девяткино за три месяца до того, как их официально разрешили.
Фирменным товаром на Ульянке были виниловые диски с рок-музыкой, малопонятная эзотерическая литература, русская поэзия Серебряного века. Практически недоступный том Булгакова с «Днями Турбиных» и «Театральным романом» предлагался за 25 рублей в пику его госстоимости в 4 рубля 90 копеек, а принт мистической Блаватской в самопальном переплете доходил до 20 рублей за 200 страниц мельчайшего шрифта с ятями.
Шмоток «за трубой» практически не было, но всегда лежали на ковриках не распакованные аудиокассеты «БАСФ», сигареты «Данхилл» и «Салем», баночное импортное пиво, шведский шоколад в треугольной упаковке и болгарский зеленый горошек.
Сюда захаживала молодежь, отрицавшая эстетику советских вокально-инструментальных ансамблей, и научно-техническая интеллигенция, уже побывавшая в Венгрии и Египте.
НАПЕРСТКИ
Эта игра — ровесница христианской цивилизации. Ее принцип прост: прохожему на рынке или на большой городской площади предлагают угадать, под каким из трех колпаков находится маленький предмет, в случае удачи обещая двукратный выигрыш.
В Древнем Риме колпаками служили скорлупки от грецких орехов. И якудза — это я-ку-дза, проигрышная комбинация старинной карточной площадной игры в Японии. Что-то подобное существовало и в Европе, а оттуда перекочевало в Новый Свет. В 1880-х годах на Кони-Айленде в Нью-Йорке один за другим стали появляться парки развлечений, прообразы сегодняшних «Диснейлендов». Среди аттракционов, пляжей, сотен игрушечных башенок и минаретов образовалось место, вошедшее в историю как район «трех карт». Здесь сотни мошенников зазывали отдыхающих сыграть на деньги в простую игру, правила которой были абсолютно аналогичны будущим советским «наперсткам». Из трех карт, лежавших на деревянном ящике, надо было угадать ту, под которой скрывалась пиковая дама. Каждый прохожий имел право открыть две любые карты. Тот, кто не находил даму пик, а ее там вообще не было, оставлял мошенникам деньги. «Три карты» собирали не меньше, а то и больше посетителей, чем самые яркие, красивые и необычные аттракционы в луна-парке.
В СССР похожее развлечение появилось уже после Великой Отечественной войны, когда на улицы выплеснулись калеки. Они предлагали прохожим сыграть в «петельки». Фокусник обматывал пальцы обеих рук веревочкой, раздвигал их и ловко переставлял пальцы, запутывая рисунок веревки. Игрок должен был так воткнуть в хитросплетения свой палец, чтобы не попасться в силки. А это было невозможно.
Году к 1983-му на Ульянке появились кавказцы, которые предлагали посетителям рынка угадать, под каким из трех стаканчиков остался шарик после того, как они быстро и хаотично много раз поменяли их местами. Среди них был Михаил Мирилашвили.
В 1984 году на Ульянку пришел Сергей Васильев в компании двух своих братьев. Он обратил внимание на кавказцев с несколькими станками наперстков. Мгновенно поняв, что уступает им в количестве бойцов, Васильев заметил, что, в отличие от спортсменов, многочисленные кавказцы не умели действовать слаженно и спортсменами не были. На следующий день он с братьями вернулся на Ульянку «с подкреплением»: Челюскиным, Кудряшовым и Анатолием Максимовым. Вячеслав Яковлев и Александр Милюков, которые в это время уже давно занимались тем, что обеспечивали безопасность Векштейна, пообещали «вписаться, если надо».
Борис Васильев подошел к одному из станков и намеренно проиграл 50 рублей.
Кавказцы, развлекающие народ на Ульянке, работали большой компанией, которая делилась на так называемых «верхних» и «нижних». Нижние крутили колпаки, тщательно следя за тем, чтобы никому не удалось выиграть, и, как только могли, веселили прохожих. Верхние бродили вокруг них по рынку, время от времени «выигрывали» в наперстки, чтобы показать окружающим, что нет ничего невозможного. Заодно они служили охраной — в любой момент были готовы отвести в сторону и припугнуть слишком уж буйного потерпевшего, который мог своими криками снизить популярность игры среди собравшихся лохов.
Делая вид, что отстаивает проигранные другом 50 рублей, Челюскин отправил верхних в нокаут несколькими профессиональными боксерскими ударами. Нижние оказались как бы в плену у Васильева и компании. Им назначили «зарплату», за которую те стали работать на нового хозяина, а заодно обучать новых коллег искусству крутить наперстки.
Васильев пригласил поучаствовать в концессии еще нескольких товарищей по спорту, в том числе и дзюдоиста Андрея Шеметова, он же Утюг. Это был первый случай, когда бывшие спортсмены объединились в команду со строгой внутренней иерархией и четко распределенными обязанностями. Васильев стал единственным учредителем и забирал прибыль, остальные оставались наемными работниками. Дневной оклад верхнего составлял 50 рублей, нижние зарабатывали раза в два больше. Челюскин, кстати, примерно в это время был отчислен из института за академическую неуспеваемость. Васильев занимался организацией процесса, каждый день решал, где, когда и каким составом они будут «работать», и договаривался со всевозможными контрагентами, в том числе и с представителями территориальных отделений милиции.
В стремлении повысить рентабельность бизнеса он перенес наперстки на автомобильный рынок на Энергетиков.
Собственно, официально никакого автомобильного рынка на Энергетиков не было, а были салон по продаже автомобилей «жигули», где машину могли приобрести только те, кто стоял годами в очереди, станция техобслуживания и скромное одноэтажное здание — официальное «окно», где машину можно было переоформить на другого человека. Принцип переоформления подчинялся морали социализма: при продаже от государственной стоимости машины оценщиком отнималась определенная сумма за амортизацию. Если «жигули» стоили пять тысяч рублей, то продать через год их можно было за четыре пятьсот. На практике же на огромных вытоптанных газонах ежедневно стояли десятки желающих продать свои авто и сотни мечтающих их приобрести. Превосходство спроса над предложением диктовало собственную ценовую политику: за годовалые «жигули» давали до десяти тысяч. Разницу между госстои-мостью и реальной суммой сделки покупатель передавал продавцу из рук в руки после окончания волокиты с документами.
За счет того, что на Энергетиков торговали машинами, да еще к тому же по ценам, в несколько раз превышавшим официально установленные, публика здесь была богаче и, соответственно, денег на игру не жалела.
К тому же при проигрыше люди здесь до слез не расстраивались, а относились к этому как к искрометной лотерее. Мало кто пытался показать характер и наехать на нижнего: для таких случаев у Васильева и была наготове тяжелая артиллерия в лице боксеров.
Довольно быстро наперстки перестали быть для Васильева основным источником дохода. Схема левой перепродажи машин сама собой подразумевала жульничество. У покупателя всегда была возможность не отдать продавцу заранее оговоренную разницу между госстоимостью и ценой рынка, а продавцу по советскому закону не на что было пожаловаться. Поэтому на Энергетиков время от времени появлялись мошенники. Другое дело, что после кидка они старались долго не появляться на месте преступления, опасаясь не милиции, а друзей и родственников потерпевшего. У Васильева же такой проблемы не было, так что заработки на желающих продать свой автомобиль он поставил на поток. Спортсменов он к этой деятельности не привлекал: для доверчивого автовладельца они выглядели слишком сурово, да к тому же их помощь оказывалась нужна в очень уж редких случаях.
Слухи об успехах Васильева быстро разошлись и достигли ушей ленинградских блатных авторитетов. Через некоторое время на Энергетиков приехала делегация кавказцев, возглавляемая вором Зурабом Хопе-рией. Они полагали, что одного их слова будет достаточно для того, чтобы молодые ребята уступили им хлебное место. О дальнейшем развитии событий есть разные мнения. Один вариант предлагает пресса:
«— Давай! — скомандовал Васильев. „Боевики" ринулись вперед, в руке у одного был жугулевский коленвал, у другого — металлический прут. На этот раз произошла не драка, а настоящая бойня. Кто-то из „боевиков" первым же ударом выбил зубы Зурабу Хоперия, кому-то сломали руку».
Очевидцы же предлагают версию, по которой коленвал был как раз таки в руках у одного из людей Зураба Хоперия, а находившемуся рядом с Васильевым Утюгу пришлось отражать атаку голыми руками. В любом случае, неожиданно для самого себя, Хоперия был вынужден отступить.
Валерий Никонов, родился в 1961 году
Я имел отношение к организованной преступности.
Году в 85-м ко мне подъехал мой ученик с предложением — наперстки, кидание машин. Это происходило тогда на Энергетиков и у Красненького кладбища. Эта тема тогда пошла и набирала обороты. Был такой рынок, Ульянка, черный рынок, он работал только в выходные дни, и там поставили первые наперстки. Шарик там был, и определить, под каким колпаком он находится, человек мог, но выиграть ему бы не дали. Можно случайно споткнуться, толкнуть, куча легальных способов.
Людей губит жадность, и я не всегда могу понять, что ими движет, помимо жадности. Что играть с государством, что играть с нами — результат один и тот же. Играли все — даже менты. Был случай как-то с ОБХСС. Им выдали меченые деньги на то, чтобы они выявили спекулянтов, а они увидели нас и решили обогатиться.
Проиграли все. А потом бегали за нами, плакали — буквально плакали — отдайте хоть что-то. Но тут мы с ними поступили жестко — ничего им не отдали.
С обыкновенными людьми, которые играли, конфликтов не было. Были конфликты с цыганами. Они же сами работают на обмане, они прекрасно же работают руками с картами, и вот, когда они попадают в ситуацию, в которой их обувают, крик стоит бешеный. Кричат женщины. Приходилось подходить к баронам, к мужчинам, и просить. Нормально, без всяких: мол, ребята, давайте... Они с трудом, но уводили. Вот, допустим, рынок в Девяткино открыла наша команда, там были пластиночники, и они хотели нам морду набить. Я это слышал и стоял, ухмылялся, а кто-то из них сказал: это же бойцы с «трубы». То есть за нами закрепилась какая-то слава. К тому времени мы достигли больших результатов, и нас знало полстраны, а информация о том, кто чем начал заниматься, она же моментально распространяется. Были попытки жителями Бугров пресечь нашу деятельность, но это был неудачный штурм, прям скажем. Там с одной стороны ров, и им приходилось сначала, как в Средние века, когда брали крепость, преодолевать этот ров, а потом они нарывались на нас. И все это заканчивалось падением опять в грязь. Как правило, мы старались все конфликты решить мирно. Один раз только в одного из наших воткнули нож, но, слава богу, не попали ни в печенку, никуда. Проблема была поместить в больницу, без заявления в милицию нельзя было. Спасло то, что один из учеников раненого оказался хирургом. Зарабатывали на наперстках прилично — я лично на 2—3 машины в месяц. У меня не было от этого упоения, но у кого-то было, конечно. Милиция тогда была чище, чем сейчас, взятки брали процента 3—4. Мы платили им деньги, иначе они не давали нам работать. А многие просто отказывались от денег, нас регулярно подбирали, но так как у нас уже были найдены ходы через суды и прокуратуру, то до суда дела никогда не доходили. Вначале был, конечно, страх перед милицией, не боится только дурак. А потом почитаешь кодекс и поймешь, что ничего страшного нет.
Кто-то взял себе Энергетиков, кто-то Девяткино, кто-то Красненькое кладбище. Наперстки набрали обороты по-настоящему. Это был где-то 85-й, 86-й. Уже было представление о том, что существует оргпреступность. Это государство его отрицало вплоть до середины 90-х. Кому это было по душе, я лично ушел оттуда с рождением дочери, в 1989 году, но меня еще лет 5—6 дергали на «разборки».
ДАНЬ
Пока Сергей Васильев занимался наперстками и автомобильным мошенничеством, он не выпускал из виду и Невский проспект. Как-то он собрал Челюскина, Кудряшова и Шеметова по прозвищу Утюг и рассказал им то, что все и так знали: Галера не платит и это неправильно. Он предложил обрушить бизнес фарцовщиков лукаво: не требовать денег с каждого, а изображать возмущение и вредить подпольной торговле.
Они мгновенно согласились, увидев в предприятии минимум рисков и очевидную долгоиграющую прибыль. На Думской улице возле « Гостиного Двора» они окружали спекулянтов и делано восклицали: «Не позорь страну». И били в печень незаметными мастерскими ударами. Товар они не забирали, а рвали.
Через несколько дней вся Галера, в первый раз за время своего существования, встала. Парни ждали следующего сигнала от Васильева. Они рассчитывали, что спекули кинутся к нему, а он с ними «решит вопрос», и, таким образом, фарцовщики будут приносить им гарантированный ежемесячный доход.
Собственно, это и был тот алгоритм, который изначально предлагал Васильев. Как будто бы неожиданно он не сработал. Васильев с глубокой грустью рассказал, что на него вышли оперативники, которые получали долю с Галеры, и потребовали прекратить акцию устрашения. Против милиции у спортсменов пока что методов борьбы не было. От идеи «заплати налоги и сбереги почки» отказались.
Однако вскоре выяснилось, что стратегия Васильева изначально была не такой, какой он выдавал ее своим партнерам.
И его истинный замысел осуществился как раз в полной мере. С самого начала прессинга к Васильеву пришли не фарцовщики, а мелкие цеховики, у которых из-за того, что перестала работать Галера, встало производство самопала. Их было всего-то с десяток, но каждый готов был хорошо заплатить за то, чтобы торговля их товаром шла бесперебойно. Васильев не ограничился получением с них ежемесячных податей, а воспользовался своей победой для того, чтобы стать посредником между цеховиками и спекулянтами и лоббировать интересы тех из них, кто мог предложить ему большую выгоду.
Всю историю про фарцовщиков и милицию Сергей изначально придумал для того, чтобы не делиться доходами с младшими товарищами.
Когда те догадались, что их обманули, они, конечно, были поражены вероломством друга — но произошло это только через несколько лет.
УБИЙСТВО
Несмотря на то что, вопреки обещаниям Никиты Сергеевича Хрущева, последнего преступника в 1980 году по телевизору так и не показали, убийство в советском городе было событием исключительным. Но к середине 80-х тучи над Ленинградом сгустились. Произошло два убийства, которые, вероятно, никак не были связаны между собой, но ясно показывали — климат в городе трех революций поменялся, обстановка стала опасной.
В 1984 году в своей парадной на проспекте Блюхера из обреза был застрелен известный тогда борец Борис Федоров. Предварительно убийца вывернул в подъезде лампочку: скорее всего, жертва знала стрелка в лицо. Федоров общался и с Кумариным, и с Малышевым, и с Васильевым. По воспоминаниям знакомых, он отличался удивительной физической силой и столь же удивительной жадностью. С тех времен молва как эхо доносит слух о том, что он как-то неправильно распорядился антиквариатом, принадлежавшим не только ему. На допрос по делу об убийстве Федорова вызывали Владимира Кумарина: «...я с ним (Федоровым) раньше поддерживал тесные отношения. Убили его из обреза, а поскольку я сам выходец из деревни, да еще такой боевой Тамбовской губернии (где до сих пор помнят об Антоновском восстании), то многие посчитали, что Федорова мог убить я» . Подозрения следователей не подтвердились, а вот слухи жили в городе еще долго и, по воспоминаниям самого Кумарина, сослужили ему не самую плохую службу: его стали бояться. Убийство Федорова так и не раскрыли.
В мае 1985 года на Васильевском острове, на углу Пятой линии и набережной Лейтенанта Шмидта, в расселенном доме был обнаружен труп Ильи Векштейна: руки и ноги были связаны, рот заклеен, лицо обожжено — явные следы пыток.
Экспертиза показала, что ему в рот заливали раскаленное подсолнечное масло.
Векштейн — известная в Ленинграде фигура. На место происшествия съехалось руководство ГУВД. Накладные на «Мальборо», подписанные многими директорами трестов и обнаруженные в карманах Ильи Юзефовича, следствие посчитало важной зацепкой. В результате на работников ленинградской торговли было возбуждено около 50 дел по экономическим статьям, многих арестовали и осудили. Убийц Векштейна так и не нашли.
ПРИГОВОРЫ
Не установив причастности Кумарина к убийству Федорова, следователи все же уличили его и его постоянного визави Гавриленкова в хулиганстве.
«22 декабря 1984 года, около 23 часов, в кафе „Таллин", расположенном в д. 1 корп. 1 по ул. Маршала Казакова, подсудимый Кумарин совместно с другими неустановленными следствием лицами из хулиганских побуждений нанесли Лагину несколько ударов кулаком в лицо, сбивали с ног, нанесли несколько ударов ногами по телу...» И еще один, более ранний эпизод: «...около 21 часа подсудимые Кумарин и Гавриленков из хулиганских побуждений напали на гр-на Логвиненко, завели его в подсобное помещение, где избили его и отобрали 105 рублей». В результате каждый из них получил по три года лишения свободы.
За несколько месяцев до того, как зачитали приговор Кумарину и Гавриленкову, Александр Малышев тоже был осужден на три года. В конце декабря 1983 года он с Челюскиным и своей девушкой Олей ужинал в ресторане «Бригантина», после чего они заехали в ближайший от его дома бар — на проспекте Ветеранов, 166, где Малышев во второй раз в драке убил человека. Малышеву не понравилось отношение некоего Бу-салаева к его девушке, и он ударом отправил Бусалаева на пол. На свою голову, за Бусалаева заступился Цветков. «Подсудимый с силой оттолкнул его от себя, в связи с чем потерпевший, находившийся в сильной степени алкогольного опьянения, упал, ударившись головой о каменный пол, получив тяжкие телесные повреждения, от которых скончался 28 декабря 1983 года». В итоге Малышева признали виновным в совершении убийства по неосторожности. Ему дали рекомендации с последнего места работы: «характер спокойный, с посетителями вежлив». Главные же мотивы небольшого срока отражены одной фразой из приговора: «Потерпевший вел себя недостойно по отношению к девушке, с которой пришел Малышев».
Тем временем государство не прекращало яростно бороться со спекулянтами. В то же время, когда арестовали Кумарина и Малышева, КГБ вело громкое расследование в отношении Михаила Дахьи, прославившегося тем, что он наводнил город дешевыми турецкими электронными часами «Семь мелодий». После изнурительного следствия и публичного покаяния по телевидению судьи смилостивились и дали Дахье 15 лет лишения свободы вместо исключительной меры наказания.