Летучая мышь забилась в окно около полуночи. Ванесса тут же вскочила и отодвинула раму, впуская вместе с посланницей и холодный воздух, но из пяти присутствующих вздрогнула лишь одна, ибо остальные четверо не чувствовали холода, они носили его в себе.

Их было пятеро. Ванесса, древнейшая из вампирш, прелестнейшая и умнейшая из них, казалась красивой молодой женщиной, чьи щеки белы, а темно-русые волосы в беспорядке разметаны по плечам. Одета она была в строгое темно-красное платье.

Муж ее, Упырь, был худощав, как все вампиры, бледен, как камни в стенах храма, и красноглаз точно демон, а на лице его застыла вечная угрюмость.

Второй вампир, Юлиус, был невысокого роста, но крепко сложен, черноволос, и сквозь красноту его звериных глаз просвечивалась природная синева. На коленях его сидела человеческая девушка, румяная, волосы ее были черны, как крылья ворона, а глаза точно небеса в ясный день. Ее звали Мидой.

А третий вампир, самый юный из бессмертных, лишь недавно начавший считать второе столетие жизни, стоял неподалеку от окна. Он был очень высокого роста, плотный, мускулистый, но с корявыми чертами лицо его почти никогда не пребывало в гневе, им всегда владела задумчивая отрешенность. Его звали Маро, и в замке у него была почетная должность – следить за людьми из подвала, несчастными пленниками, находящимися в скотском состоянии и вынужденными кормить вампиров своей кровью. Но сейчас Маро был со своими друзьями, оставив на время свое хлопотное занятие.

Ванесса распечатала письмо, села рядом с Упырем и стала про себя читать. Упырь положил ей на плечи свои длиннопалые руки и спросил хрипло:

– Что пишет Граф?

– Будто этот парень, Грэт, главарь той шайки вампиров, приходил к нему.

– И что? – оживился Юлиус, до того пребывавший в мрачной задумчивости.

– Сейчас, подожди… Представляешь, он предложил Графу, – Ванесса охнула и быстро зашептала, резко понизив голос, – присоединиться к союзу вампиров и оборотней. И… Грэт догадывался о том, что в замке есть недовольные Виртом. Мы то есть. Но Граф был вынужден отказать Грэту, потому что проклятие Первоначального еще действует.

– Ведь Граф не знает о Марете, – улыбнулась Мида.

– Тихо ты, – обеспокоенно сказал Маро, – я не хочу, чтоб кто-либо узнал, иначе двенадцать лет моего труда пойдут насмарку.

– Мне кажется, – медленно начал Упырь, – что пришло то время, ради которого мы растили Марета. Сколько тревог… сначала наложить на твою матушку, Мида, заклятие, потом подстроить их встречу с королем, да еще и в определенное время. Твоя мать пожертвовала своей честью и жизнью ради нашего плана, вечная память той славной смертной женщине. Потом мы должны были сделать так, чтоб Марета не приняли за полукровку и не уничтожили, потом вырастить не полубезумным скотом, а обычным ребенком, дать ему ум и воспитание, да так, чтоб никто ничего не заподозрил. Все ж ты молодец, Маро, ты был с ним все годы. И вот дорос наконец мальчик до того, что если и не может управлять замком, то хотя бы уже вступил в разум. Время, которое мы столько ждали, пришло, и кровь Первоначального играет не только в жилах Вирта.

– Удачно совпало, – продолжил Юлиус, – что, объединившись, вервольфы и вампиры леса сами предложили нам союз. Может, нечистые станут великими? Для этого нужен надежный оплот – замок, но Вирт никогда не впустит их сюда. Значит, век Вирта-короля закончен. Без малого тысячу лет правил он нами, и разве унаследовал он ум отца своего? Быть может, это передастся через поколение… Пиши, Ванесса, ответ своему брату, расскажи обо всем.

Ванесса взяла пергамент, перо и вопросительно уставилась на Юлиуса. Тот вздрогнул, очнувшись, и начал диктовать:

– «Граф, здравствуй! Надеюсь, ты в добром здравии и расположении духа, о мудрейший из нас. Помнится, в письме ты рассказывал о том, что был вынужден отказать Грэту, повелителю вампиров леса. Но в замке полно недовольных Виртом. Я знаю, что ты скажешь: проклятие Первоначального. Условие было – кровный потомок, и я рад сообщить, что у Первоначального двенадцать лет назад родился внук. Ты знаешь похотливость Вирта. Мать моей служанки, смертная женщина из подвала, согласилась стать матерью будущего короля. Мы наложили на нее особое заклятие, подстроили все… В общем, она родила сына, но, к сожалению, умерла через год. Мы с помощью смотрителя подвала Маро воспитали мальчишку, и он с детства знает, для чего был рожден. Итак, главная преграда устранена. Сообщи об этом Грэту, а так же то, что в ночь с двадцатого на двадцать первое октября мы будем ждать его и царя вервольфов у озера, близ границы с Темной территорией. Нам есть о чем потолковать с ними. Никогда не видевший, но глубоко уважающий тебя Юлиус».

В ту ночь сильно повезло заговорщикам, ибо Граф уговорил Грэта погостить в замке еще некоторое время – добровольный изгнанник выпытывал у вампира последние новости, и это заняло немало времени. Потому-то, когда постучала летучая мышь в окно, Грэт еще сидел в кресле у камина. Но кто знает, как повернулась бы история Катарии, случись все иначе.

Граф прочитал письмо и поднял сияющие глаза на гостя.

– Мне есть что тебе рассказать… чем тебя порадовать. А ты счастливчик, главарь шайки, редкостный ты счастливчик…

Узнав все, Грэт согласился распить с Графом бутыль вина, и все тосты провозглашались за маленького мальчика Марета.

– Как же все-таки мне повезло, – бормотал Грэт, забираясь в гроб и закрывая за собой крышку, ибо рассвет близился. Уже к следующему утру Гектор все узнает…

Ночной воздух приятно ласкал мысли вампира, а настроение у него было просто превосходное. В те минуты стремительного полета Грэт не сомневался в удачности своего плана. Не будь его сердце мертвым, оно давно бы от радости разорвало грудную клетку.

Из последних сил, когда недалеко было до рассвета, Грэт приземлился в селении вервольфов, нашел царскую берлогу и рухнул туда.

Малия испуганно ойкнула, бросилась к нему, но тот уже поднялся со счастливой улыбкой на лице.

– Редко в последнее время видела тебя таким… Ты хочешь сказать!.. – Малия прижала руки ко рту. – Ты хочешь сказать, все получилось?

– Да, моя любезная госпожа. – Грэт отвесил насмешливый поклон.

– А как же проклятие?

– Оказывается, уже давно в замке растет сын Вирта. И, надо полагать, ему достойная смена… коль все получится. А все получится. Кстати, где мой друг? Не терпится сообщить ему радостные вести…

– Твой друг только что вернулся с охоты…

Грэт обернулся и увидел огромного серебристого волка со следами крови на морде. Пока он смотрел, волк медленно обратился в человека.

– Так что за радостные новости я пропустил?

Пришлось заново пересказывать.

– Кстати, – закончил Грэт, – в ночь с двадцатого на двадцать первое они будут ждать нас для разговора около озера на границе с Темной территорией. Я плохо знаю те места.

– Зато я хорошо знаю те места и то озеро. Оно небольшое, но очень глубокое. Кстати, после того, как смертная жена Первоначального родила Вирта, он убил ее и бросил именно в то озерцо…

До двадцатого Грэт занимался лишь насыщением кровью и сном, а потом он призвал к себе всех своих вампиров и рассказал о своей затее. Никто из них, равно как и ни один из вервольфов, не отказался следовать за своим главарем.

И вот настала та ночь. Как только солнце покинуло этот мир, Грэт высунулся из берлоги и взлетел на небольшую высоту. Гектор внизу превращался в волка, а став гигантским хищником, быстро побежал меж деревьями, и Грэту пришлось напрячься, чтоб не отстать – играючи вервольф может делать семьдесят миль в час и в таком темпе способен бежать хоть всю ночь, а если нужно скрыться, то сто в час по меньшей мере. Ибо мускулы у вервольфов куда более развиты, чем у обычных волков, и нельзя их даже сравнивать.

Мерно тянулись минуты, прошел час, наконец шестым чувством Грэт понял, что вот она – вампирская территория. Шкура друга внизу мерцала серебром.

И вервольф резко остановился у озера. Пол-луны отражалось в нем, скопище звезд да черный бархат неба.

«Интересно, что там…» – подумал Грэт, глядя в холодные воды. Несчастная женщина! Жила с холодной тварью, зачала от него сына против своей воли, а когда сын родился, отняли и его, и… Эх, Грэт, такие мысли сделают сердце мягче масла… хотя кто знает, может, все беды наши от того, что не научились думать о чувствах других, будь то хоть смертный, хоть брат-вампир. Или оттого, что мы точно куски льда, навеки затвердевшего в своем бессмертии, или оттого, что, выпивая чужую кровь, мы совершаем действо, противоправное природе? Эх, Грэт, да ты философ…» – Он усмехнулся и тотчас забыл о своих размышлениях, ибо они очень часто тревожили его.

– Скоро они там… – прошипел Гектор, принявший уже человеческий облик.

– Да, чего-то не торопятся, – кивнул Грэт.

– Простите, что заставили вас ждать, – сказал некто, вдруг соткавшись из воздуха, – нам пришлось соврать Вирту, будто захотелось поохотиться в лесу.

Грэт с завистью глядел, как медленно Упырь и Юлиус теряют свою невидимость. Вампирам леса не дано исчезать.

Будущие союзники пытливо уставились друг на друга. Страшные глаза Упыря блеснули недоверием, но он умело его скрыл – в отличие от Гектора, который даже не попытался убрать с лица возникшую на нем враждебность.

Грэт посмотрел на Юлиуса, и отчего-то ему стало спокойнее…

– Мы хотели… поговорить, – осторожно сказал главарь шайки, – Граф…

– Граф рассказал, что вы могли бы помочь нам свергнуть Вирта… я так понял, что в обмен на убежище для ваших народов.

Грэт кивнул.

– Ты все правильно понял…

– Меня зовут Юлиус, это Упырь.

– Гектор… Грэт… – протянул вампир, учтиво кланяясь. Юлиус и Упырь с насмешкой переглянулись, но Грэта это не смутило.

– Я хочу знать кое-что… сколько в замке заговорщиков?

– Около десятка.

Грэт фыркнул.

– Теперь я понял, зачем вам понадобилась помощь извне. А что, если остальные вампиры… покажут зубы?

– Этого не будет, поверь. Они все злы на Вирта, но знают, что зависят от него. Если дать им понять, кто хозяин Сетакора… Об этом вам не стоит беспокоиться.

– Так что же мы должны будем сделать? – рявкнул Гектор, которого злило то, что в переговорах принимает участие лишь Грэт, к тому же в глубине души оборотень побаивался этих чужих, благородных вампиров, совсем не похожих на его лесных друзей.

– Твои вервольфы, царь, должны будут постоять у ворот замка, дабы не возникло у вампиров Сетакора искушение что-либо выкинуть… Знаю, мрази эти непредсказуемы…

Гектор усмехнулся сам себе. Грэт стоял, нахмурив брови, и поглаживал рукой тонкоствольную молодую березу, которая из-за близости к вампирскому аду не выросла и вполовину положенного.

«А живи она рядом с людским поселением – смертные выпили бы из нее весь сок и срубили бы ради бересты…» – машинально подумал Грэт; его охватило вдруг беспокойство.

«Кто мне эти вампиры, чтоб я им верил? Говорят, что нет угрозы бунта… и в то же время им нужны верфольфы? Быть может, предосторожность, но…»

– Признайтесь, что вы что-то скрываете! – вырвалось у Грэта раньше, чем он обдумал, в чем же упрекать собратьев своих будет.

Упырь и Юлиус снова переглянулись, и Грэт увидел, как дернулась щека Упыря.

– Чего скрывать? – с презрительной неохотой осведомился сподвижник Первоначального.

– Видишь ли, Грэт, – Юлиус вздохнул, – времена будут нелегкие. Нечисть Катарии набирает силу – и смертные чувствуют это. А значит, нам нужно держаться вместе, чтобы не быть уничтоженными Инквизицией.

– Вы в Сетакоре, в своей ледяной цитадели, почти что неуязвимы! Какое вам дело до нас? Вы уж простите недоверие, но первый раз на моей памяти вы такие сердечные.

– Дело не в том, что мы сердечные! А в нашей собственной выгоде! – воскликнул Упырь, и его хриплый голос сорвался. – Сетакор, как ты правильно сказал, почти что неуязвим. А ты подумай о том, что людям однажды надоест терпеть на катарианской земле наш Черный замок! И быть может, скоро настанут не лучшие времена для нечистого рода!

– Да и какая разница, – подхватил Юлиус, – почему… Это более приемлемо… Для нас всех… – добавил он спокойнее.

«Тут он прав», – подумал Грэт и оглянулся на Гектора. Царь вервольфов пожал плечами.

– Я думаю, что мы не зря сюда притащились, – сказал он.

Несмотря на то что смутные подозрения и вечное ожидание подвоха все еще терзали Грэта, поразмыслив, он кивнул.

Наутро все вервольфы и вампиры спали либо прощались с насиженным местом – впереди был пусть и недолгий, но далекий путь.

И когда луна поднялась над Катарией и Грэт высунул нос из берлоги, он увидел огромное количество волков. Вампиры поднимались над землею, и Грэт присоединился к ним, поглядывая сверху вниз на подрагивающий серый ковер. Жаль, не было на их пути деревень, иначе ждала бы их жителей незабываемая ночь…

Эта ночь была сумрачна. Где-то внизу ухали филины, выли волки, шептались верхушки деревьев под прохладным ветерком. А для вампира это была симфония тоски.

Грэт несся впереди всех, изредка поглядывая вниз, на вервольфов. С необычайной грустью он вдруг подумал о том, как давно не видел он света. Три столетия прошли мимо Грэта и осели в глухих глубинах его памяти, ничем не затревожив мертвое сердце. Воспоминания прежней, смертной жизни теперь казались настолько далеки… Грэт порой сомневался, а с ним ли было это все?

«Я понял, что приобрел бессмертие, но какую цену за него заплатил, я не пойму никогда», – подумал Грэт и глянул на свои руки. Разве это руки сына лесника, пусть даже и стал он потом гениальным вором? Неужели когда-то эта бледная кожа, сквозь которую видны жилы, была загорелой? Неужели эта холодная тьма стала ему родной?

– Прочь размышления, – с некоторой злостью выкрикнул Грэт, но ветер не донес его слов до остальных, поэтому они и не поняли их смысла и не спросили своего главаря о нем.

А вскоре на фоне седеющего неба он увидел башни Сетакора…

Обычно спокойный Юлиус этой ночью не скрывал своей радости. Ему не было причин ненавидеть Вирта, но он был привязан к Упырю и Ванессе, а те презирали сына Первоначального. К чему это все? Да зачем думать? Вирт – чудовище, и справедливо избавить замок от него… в конце концов, как приятно ощущать, что дело, в которое вложено столько времени и сил, идет к завершению…

Мида сидела у него на коленях и грела руки, держа их у камина. Юлиус обнял ее и поцеловал ледяными губами.

– Мы разделим вечность.

Мида улыбнулась. В десятилетнем возрасте отнята она была у матери, тогда же стала служанкой этого сурового вампира… но шесть лет назад смогла растопить эту суровость.

Упырь ходил по комнате туда-сюда, пытаясь скрыть свое волнение, и в царящей здесь тишине было слышно, как скрипит деревянный пол под его сапогами.

Путаные тени носились по стене, временами проясняясь. Вот Ванесса встала с кресла и подошла к мужу – ее тонкий профиль упал рядом с его, костлявым и кривым.

– Я пойду к себе. Не думаю, что мое участие понадобится, – спокойно сказала вампирша, ее голос был как всегда шелестящ. Какой-то ноткой он напомнил Юлиусу давным-давно слышанный плеск Ниаса о песчаный берег.

– Ступай, дорогая. – Упырь поцеловал ее в лоб, и две тени на стене распались.

– Миду забери, – окликнул Ванессу Юлиус.

Вампирша обернулась и устало, как показалось Юлиусу, посмотрела на человеческую девушку.

– Идем… – прошептала Ванесса, поднимая свои строгие глаза к каменному потолку замка.

Мида соскользнула с колен Юлиуса и тревожно глянула на него – вампир улыбнулся. Успокоившись, девушка последовала вслед за Ванессой…

Через полчаса в комнату пришел Маро, ухитрившийся спрятать Марета за пазухой. Впрочем, увидев мальчишку, Юлиус подумал, что, в общем, и немудрено – он был худ и очень мал для своих двенадцати.

«Человеческие детеныши плохо растут без света…»

Узкое лицо Марета не выражало ни тревоги, ни заинтересованности в своей судьбе – оно было безразличным.

– Тебе что, все равно, что с тобой будет? – спросил Юлиус под треск камина, призванного согреть ребенка.

– Я буду королем. – Марет глянул на него и улыбнулся. Его глаза были светло-светло зеленые, как две ледышки.

Кто-то постучал в окно.

– Это я, Грэт, – голос его звучал глухо, – мои вампиры и вервольфы Гектора ждут только вас.

– Подожди, Грэт, мы сразу отправимся в спальню Вирта, чтоб прикончить его.

Грэт кивнул.

Вампиры выплыли в ночной воздух и заскользили, точно по невидимому мосту, к самой вершине Главной башни.

Под ногой Грэта лопнуло стекло, и осколки ворвались в комнату. Жена Вирта пронзительно завизжала.

– Ты что себе позволяешь, выродок? – злобно спросил Вирт влетевшего Упыря.

Упырь медленно отошел от окна к стене.

– Запомни, один из самых преданных слуг твоего отца – не выродок, и не тебе, ничтожество, говорить со мной. Взгляни, мой господин, в вечную тьму, что ты видишь там? Уж не вервольфы ли идут снимать с тебя корону?

Вирт замер. Хоть в душе его и происходила, наверное, тяжкая борьба, лицо осталось бесстрастным.

– Будьте вы прокляты. Не продержится долго замок… – прошептал он и хотел выпрыгнуть в окно, но путь ему преградил Юлиус.

Тогда Вирт, взревев точно зверь, толкнул Юлиуса, и тот, ударившись виском о подоконник, потерял сознание. Вирт же перепрыгнул через его тело и исчез в темноте.

Упырь кинулся за ним.

Шум… голова раскалывается… кто-то тянет за рукав. Юлиус разлепил глаза и увидел перед собой вечно спокойное лицо Ванессы:

– Он забрал Миду… Упыря и остальных отвлекли другие…

Юлиус подскочил и через выбитое окно увидел, как Вирт бежит по крыше, вековая черепица трещит под его ногами, а за собой он тащит упирающуюся Миду – быть может, он рассчитывал пить ее кровь, когда покинет замок.

Собственная мертвая кровь вскипела в Юлиусе, и он из окна прыгнул на крышу и бросился следом за Виртом.

А вокруг царила суматоха. Верфольфы выли, точно тоскующие волки, вампирши визжали, Грэт внизу что-то кричал…

Юлиус не мог видеть, что с другой стороны замка наперерез Вирту летят несколько вампиров, он мог и хотел видеть лишь самого короля и девушку, которую он тащил.

Напрягая всю силу своих вампирских мышц, Юлиус почти догнал Вирта, ему оставалось до него каких-то четыре локтя, когда король поднял голову, заметив наконец Юлиуса. Злобная усмешка поплыла на его тонких губах, в тот же миг он демонстративно разжал руки, толкнул Миду, и девушка, не удержавшись, покатилась по черепице вниз.

Руки Юлиуса зачерпнули пустоту, на мгновение он закрыл глаза, потом вновь глянул вниз, где, распластавшись на черной траве, лежала, раскинув руки, маленькая белая фигурка. Сознание Юлиуса точно рухнуло следом.

Не говоря ни слова, с ледяным спокойствием Юлиус шагнул к ухмыляющемуся Вирту и вонзил меч ему в сердце, прекрасно понимая, что вреда не принесет, затем вытащил и вновь вонзил.

Вирт, опустив голову, смотрел на появляющиеся в его груди раны.

– Ты глуп, молодой вампир, – пробормотал он наконец.

– Да уж, ты умнее, – неприязненно сказал Грэт, появляясь из-за башни, – но теперь не будет простора твоему уму. Я так полагаю, его изгонят? – обратился он к Упырю, тот, пожав плечами, неуверенно кивнул.

– Глуп и ты, выродок из леса, – равнодушно сказал Вирт, – вы все боитесь света, а без меня, как завещал отец, он настанет.

– Первоначальный был отцом не только тебе, но и всем нам. А разве ты не был дураком, когда двенадцать лет назад посещал смертную женщину из подвала, а? Ты ведь не рассчитывал оставить следы своего пребывания… однако оставил. Ты был дураком, когда понадеялся, что, если предашь всех, никто не предаст тебя, – заметил Маро, – все тебя предали. А мальчишка, который родился от твоей связи… он ведь кровный внук Первоначального. Понимаешь, ваше величество?

И тут впервые в глазах Вирта появился страх, ибо понял он, что уже не нужен вампирскому роду. На мгновение он замер, а потом вдруг резко вытащил из кармана перчатку, взял что-то, сверкнувшее в свете луны, и вздрогнул. Серебряный ножичек порезал ему руку, мертвая кровь запеклась на ране, а через секунду Вирт рухнул на крышу, и глаза его остекленели.

Юлиус вновь глянул вниз, закусив губы. Потом, не в силах больше сдерживать себя, бросился с крыши. Ветер разметал его плащ, и приземлился вампир на все четыре конечности, точно кошка.

Мида была мертва, да и немудрено – девушка упала с высоты около десяти этажей в пересчете на человеческую систему счисления.

Юлиус сел рядом и протянул ладонь, робко касаясь лица и закрывшихся глаз, нежно стер струйку крови, текущую изо рта, и, поднявшись, глянул на Миду сверху вниз. Она лежала, раскинув руки, одна была неестественно вывернута. Черной копной легли на лицо волосы. Красивое темно-бордовое платье роскошно и небрежно щекотал скользящий у земли ветерок, а шнурок на корсете ослаб, открывая глубокую впадинку между белоснежными грудями. Юлиус закусил губы так, что кровь медленно окрасила его клыки. Он почти ощущал, как эта кровь ледяными каплями замораживает ему сердце и крохотные льдинки рвут на части мертвую плоть.

Рядом приземлился Маро и положил руку на плечо друга. Тот долго и молча стоял над телом, наконец поднял его на руки и взвился в воздух.

– Стой, ты куда? – воскликнул Маро, но Юлиус уже был в небесах, и черная точка мгновенно исчезла из виду.

Юлиус вернулся через час, уже без тела. Ближе к человеческому рассвету (ибо в вампирском замке вечно темно) он уже был со всеми в зале.

Зал тот был высотой в два этажа. Обильно украшала лепнина его серые стены, черные кресла и диваны стояли по всему залу, столики, канделябры со свечами, а в углу – бутыли с вином. Здесь проводили большую часть своего времени вампиры, читая либо беседуя друг с другом. Проголодавшись, шли они в подвал, где людей выращивали точно скот, если же вампир скучал, он мог идти наверх, в свою комнату, спать либо бродить по замку и окрестностям. Жизнь здесь текла мирно и размеренно… до свержения Вирта, а сейчас зал превратился в гудящий улей.

Вампиры судорожно переговаривались друг с другом, ибо первый раз за тысячу лет был у них повод к волнению.

Но когда на верхнем балконе показался Юлиус, все замолчали – от него вампиры ждали ответа.

Он стоял рядом с креслом, в котором сжался Марет, а вокруг замерли Упырь, Маро и Грэт.

Долгое время толпа бессмертных молчала. Напряжение висело в воздухе, точно дрожащая струна.

– Мы ждем объяснений, – спокойно сказал старый вампир.

Упырь положил руку на плечо Марета.

– Вы видите перед собой кровного внука Первоначального.

В зале тотчас поднялся гул – вампиры зашептались друг с другом.

Упырь воскликнул, перекрывая шум:

– Вы спросите, откуда он? Все просто… Вы знаете, каков… был Вирт. Этот ребенок был рожден человеческой женщиной из подвала.

– А почему смотритель не убил его, как и положено?

– Смотритель заодно с заговорщиками, – сказал Маро.

– И теперь я спрашиваю вас, согласны ли вы быть в подчинении у Марета?

– А разве у нас есть выбор! – вскричала вампирша. – Если ты лжешь, то тьма рассеется…

Юлиус не желал больше слышать споров. Он развернулся и убежал из зала.