— «Начинать новую жизнь» — это как? — спрашивает Костя.
— Это… — Аня сосредоточенно смотрит в сторону, подыскивая нужные слова. — Ну, если выражаться языком психологических терминов, это значило «произвести в себе глубокие внутренние изменения». В первую очередь — отказаться от прежних убеждений, которые в детстве вложили в голову родители. Сменить систему ценностей, создать у себя в голове новую картину мира.
— Ты говорила, что самым главным достижением в жизни считаешь «побег» от родителей…
— Да, да, именно! Костя, ты всё правильно понял! Сбежать от родителей физически, просто уехать в другой город — это необходимо, но этого мало. Нужно было сбежать и от «внутренних» родителей тоже.
— И как ты это делала?
— Я тогда еще не прочитала ни одной книжки по психологии. Поэтому действовала кустарными методами. Просто начала делать то, что хотела, независимо от того, понравилось бы это родителям или нет. Училась определять, что хорошо, а что плохо, ориентируясь только на свои желания.
— Только на свои? А как же другие люди?
— Только на свои. Интересы других людей не учитывались, их мнение тоже. Голос совести не учитывался тем более. Я хочу — значит, это хорошо, я не хочу — значит, это плохо. Других критериев нет.
— Эдак можно далеко зайти…
— Вот-вот. Кстати, начала я с разрушения представлений о нравственности и морали, которые у меня сложились в детстве.
— А не страшно было?
— Очень страшно. Но… Какую-то одну часть себя изменить не получилось бы. Надо было взрывать всё подряд — иначе просто ничего бы не вышло…
* * *
18 лет, начало второго курса. Пора.
Набрать в грудь побольше воздуха, как перед прыжком с вышки. Зажмуриться, потому что очень страшно. В последний раз прислушаться к себе — а ты готова? Ты действительно этого хочешь? Ты уверена?
— Да, уверена.
— Тебя ждет война, — в который раз предупреждает внутренний голос. — Будут жертвы.
— У меня было целое лето, чтоб подумать. Уверена.
— Ну что же. Тогда — вперед.
Война.
Стиснув зубы, сжав кулаки, с трудом сглатывая, стараясь ни о чем не думать, — война против себя прежней. Любыми методами. Любыми средствами, включая насилие. Даже самое жестокое насилие. Любой ценой.
На этот раз Аня уже не уверена в успехе. Битва с родителями внутри себя — что может быть страшнее? Шансов победить нет. Их просто нет — она, как умный человек, способный трезво оценить свои силы, это прекрасно знает.
И всё же война.
Без надежды на успех. Пусть так. И всё же — вперед.
Аня даже не осознавала, что именно делает. Если бы осознала — остановилась бы. Поэтому она просто что-то делала, не совсем понимая — зачем, к чему, чего она добивается.
Что делала? Катилась вниз по наклонной плоскости.
Бывшая примерная девочка связалась с плохой компанией. Она принялась много пить и начала курить. Стала злоупотреблять макияжем: теперь на ее веках был толстый слой темно-серых теней, а ресницы казались искусственными из-за огромного количества туши.
— Ты красишься, как б…дь, — сказала ей как-то соседка по общежитской комнате. — Может, не надо так уж сильно-то, а?
— Что, правда, похожа? — удивилась Аня.
— Честно говоря, да.
С минуту Аня думала. Потом, что-то решив для себя, кивнула:
— Значит, такой у меня теперь имидж.
Как-то раз она пошла с новым знакомым в летнее кафе (новые знакомые у нее теперь не переводились).
— Какое пиво тебе взять? — спросил юноша.
— «Балтику девятку».
Спустя полчаса бутылки опустели, нужно было идти к прилавку снова. Юноша смотрел на бутылку Ани, явно хотел что-то сказать и не решался.
«Может, у него деньги кончились? — подумала Аня. — Надо предложить его угостить. Только вот не обидится ли он?»
Но тут юноша собрался с духом и произнес, смущаясь:
— Насчет «Балтики девятки» есть хорошая шутка. Знаешь, бывают винные напитки? Не вино, а винные напитки. Бурда редкостная. Так вот, крепкое пиво с добавлением спирта — например, «Балтику девятку» — называют пивными напитками.
— Забавно, — согласилась Аня. И, подумав, улыбнулась, — значит, я предпочитаю пивные напитки.
Юноша встал:
— Что тебе взять?
— Пошли вместе, мне нравится расплачиваться за себя самой.
Разумеется, Аня снова взяла себе «Балтику девятку». Почему? Да просто потому, что ей хотелось именно этого пива.
Война. Все средства хороши. Прежняя Аня должна быть уничтожена. Кто появится на ее месте? Пока не ясно. Но это и не важно. В любом случае она будет драться до последнего. А во время драки нельзя предаваться размышлениям.
В драке нужно слушаться инстинктов, чутья, интуиции. Скорость реакции на то, что происходит прямо сейчас, важнее, чем то, что будет завтра.
Дерьмовое пиво и безвкусный макияж? Плевать.
На войне не думаешь об изяществе и хорошем вкусе. На войне главное — победить.
Даже если это невозможно.
В прошлом году, на первом курсе, семнадцатилетняя Аня не пропустила ни одной лекции и ни одного семинара. Всё прилежно конспектировала. Целыми днями просиживала в читальном зале, ложилась спать не позже полуночи, вставала в восемь, за час до занятий.
На втором курсе она редко ложилась спать раньше шести утра. Сидела с приятелями на темной кухне, на брошенных на пол одеялах, слушала музыку, курила. Танцевала в темноте под тяжелый рок. Пробовала чифир (не понравилось). Пробовала нить водку (понравилось). Пробовала неделю спать не больше двух часов в сутки и наблюдать за своим состоянием.
Читальные залы были забыты. Из всех лекций Аня посещала в лучшем случае половину.
При этом училась она по-прежнему на пятерки — не больше одной четверки за сессию. И с огромным удовольствием работала над темой, которую дал ей научный руководитель. Тот почти не хвалил ее, он просто требовал от нее больше, чем от других. А потом, убедившись, что способностей Ани хватает, кивал: «Да, да. Хорошо».
Иногда Аня задумывалась, какие у профессора на нее планы. После универа, конечно, аспирантура, защита диссера, это понятно. А потом? Возьмет к себе в лабораторию? Отправит на стажировку за границу?
Но задумывалась не больше, чем на минуту, а потом выбрасывала эти мысли из головы. Сейчас ей не до карьеры. Абсолютно не до нее. Карьера — тыл, который уже обеспечен. Теперь у нее есть дела важнее. Теперь у нее война.
Война. Шаг за шагом — и непонятно, завоевание это или разрушение. Потому что каждый шаг — это удар по чему-то важному внутри себя. Удар на поражение.
Первым шагом стало курение. И оно так навсегда и осталось для Ани символом новой жизни.
Первая жизнь кончилась, когда ей исполнилось 18. А вторая началась, когда Аня впервые взяла сигарету.
Сентябрь второго курса. Пачка сигарет лежит на столе. Дотянуться, взять, прикурить, затянуться — впервые в жизни — ах… Нет, нет, ни за что, курить — отвратительно, она никогда в жизни!
И тут перед глазами появляется лицо мамы. Аня прекрасно помнит ее голос: «Курящие женщины — гадость! Фу!»
Лицо и голос — это всё решает. Аня протягивает руку и берет сигарету. Пальцы дрожат.
— Ты чего? — спрашивает сидящий рядом юноша.
— Я в первый раз, — задыхаясь, признается Аня.
— Давай я тебе прикурю. Смотри, затягиваться надо вот так.
— Спасибо.
Аня подносит сигарету к губам. Неужели она это сделает? Прыгнет с этой вышки? Да, да, да!!!
Она закрывает глаза и затягивается. И чуть не умирает от наслаждения.
Это первая сигарета. Со второй всё не так. В первый раз было «попробовать» — замирая от волнения попробовать. Второй раз — это уже всерьез. И это совсем другое дело.
Во второй раз надо скрутить себя, заставить, перешагнуть через человека, который валяется на полу и стонет от боли, через нее же — Аню, прежнюю Аню.
Да, курить отвратительно. Курящая девушка — гадость. Фу. Да, всё так и есть. А я все равно буду.
Закрыв лицо руками. Зажимая стон и крик. Впившись ногтями в кожу. Я — все равно — буду курить! Несмотря ни на что, ни на что, я буду, буду!!!
Переступить психологический барьер — это одно. Ты делаешь шаг — и вдруг перестаешь быть собой. Взлет или падение — не разобрать. Ясно одно: это жутко приятно, так приятно, что замирает сердце и останавливается время.
Переступить — это одно. Остаться жить за барьером — другое.
Закурить во второй раз. Принять решение курить ежедневно. Стать «курящей девушкой».
«Не надо, не надо! — требует внутренний голос. — Ты ведь навсегда перестанешь себя уважать! Самый главный авторитет детства — мама — внушила тебе, что нет хуже преступления, чем курить. И это убеждение останется с тобой до конца жизни. Не делай этого, не становись „курящей девушкой“, это унизит тебя в твоих же собственных глазах!»
Курить или не курить?
Аня думает об этом недели две. А потом покупает пачку сигарет и выходит с нею на общежитскую черную лестницу. Она прикуривает дрожащими руками. Старается думать о посторонних вещах. Старается не замечать того, что делает. Проходит испытание до конца. Аккуратно гасит окурок, выбрасывает его в пепельницу. А потом идет к себе в комнату, стараясь не слышать, как кто-то — наверное, маленькая Анечка — тихо-тихо плачет внутри.
Война — это всегда жертвы…
«Анечка, — мысленно обращается к плачущему ребенку восемнадцатилетняя Аня, — Анечка, милая, я знаю, ты очень любишь маму и папу, а сейчас мы рвем с ними отношения — берем и рвем их, с кровью, и тебе очень больно, моя маленькая, моя бедная маленькая девочка. Но что делать, что делать, скажи мне? У нас нет другого выхода. Так надо, пойми.
Мы ведь выдержим, правда?
Ты — это я, просто маленькая. А значит, ты очень сильная. Ты выдержишь.
Выдержишь, правда?»
Анечка затихает и, кажется, улыбается. Конечно, она выдержит. Ведь это та же самая Аня, хоть и маленькая. А Аня выдержит всё.
Шторм, огромные волны. Среди них крохотная деревяшка, обычная щепка. Аня держится за нее и плывет. Она даже не знает, куда. Вернее, не осознает.
Она просто плывет, стараясь ни о чем не думать. Потому что главное — доплыть. Даже если твой рассудок не знает, куда.
Второй курс — осень, зима, весна. Год, когда Аня издевается над собой. Год, когда слово «должна» беспощадно уничтожается. Его нет. Есть только «хочу».
Желания, вырвавшиеся из-под давления родителей, вырываются и из-под контроля Ани. Море штормит, щепку захлестывает волнами. Пускай.
Аня станет собой-настоящей, чего бы ей это ни стоило.
Она уже на все решилась, когда ей исполнилось 18. И теперь у нее очень простой выбор — либо утонуть, либо доплыть.
Теперь нужно доплыть. Неважно, куда. Главное — доплыть.
К концу второго курса у Ани сами собой излечиваются экзема и почки. Старые знакомые, которых Аня встречает на улице, не узнают ее. Бывшая толстая закомплексованная девочка со скованными, неестественными движениями и фальшивой мимикой теперь идет, весело размахивая сумкой и улыбаясь. Она стройная и непосредственная. У нее свой стиль в одежде и макияже. От яркой косметики она давно отказалась, теперь Аня подкрашивается совсем чуть-чуть, едва заметно — долой вульгарность, это пройденный этап, теперь Ане хочется естественности. Она в короткой джинсовой юбке, облегающей майке и в босоножках на низком каблуке — вроде бы, совсем просто, но в ее одежде всегда есть элемент оригинальности. У нее живое лицо, она обаятельна, она красива, наконец. С ней очень приятно находиться рядом — она умеет слушать, у нее появился особенный взгляд — какой-то очень искренний и дружелюбный. Непонятно, в чем дело, но рядом с нею просто хорошо. Хорошо и легко.
— Что с тобой случилось? — спрашивают знакомые мужчины.
— Понятия не имею, — смеется Аня.
— Как тебе удалось похудеть? — спрашивают знакомые девушки. — Какая-то диета?
— Честно? Просто начала курить.
— Да ну, брось, многие курят, а толку никакого, — не верят ей.
Аня улыбается. Она еще не знает, что курение навсегда останется для нее символом начала новой жизни. Но она уже знает, что война, которая начиналась без надежды на победу, не обязательно будет проиграна.
И еще сейчас, в конце второго курса, она точно знает, что доплывёт, что не утонет.
Непонятно, куда, но всё-таки доплывёт.