Святочный рассказ [350]

Дети странный народ, они снятся и мерещатся.

Комитет Совета Федерации по социальной политике знает, что: пришло время разработать законопроект, который предусматривает выплату заработной платы матерям, ухаживающим более чем за двумя детьми. Об этом сообщила глава комитета Валентина Петренко. «Законопроект предусматривает, что те матери, которые имеют минимум трех детей и не работают в связи с уходом за ними, получат трудовую книжку, им будет начисляться зарплата», – пояснила сенатор. «Законопроект, в случае его принятия, будет стимулировать рождаемость в России, поскольку многодетные родители больше не будут выбирать между рождением детей и работой», – заявила Петренко.

По словам главы комитета, зарплата таким матерям может составить не менее 15 тысяч рублей.

Демоскоп знает больше.

Нам кажется, что уж если платить родительскую зарплату, так побольше. Чего мелочиться? Что нам важнее – деньги или дети?

Дети вообще странный народ, они снятся и мерещатся. Особенно перед елкой и на самой елке перед Рождеством. И Демоскопу мерещится одна история, будто это где-то и когда-то случилось как раз накануне Рождества, в каком-то огромном городе и в ужасный мороз.

Часть первая

Жили в этом городе две сестрички, одну звали Белая Зарплата, а другую – Серая Зарплата, Безочка и Сезочка. Они были разными, конечно, как часто бывают разными родные сестры, но жили дружно, водой не разольешь. Сезочка

была побойчее, не такая простушка, как Безочка, но это не мешало их дружбе. Безочка любила Сезочку, потому что та часто ее выручала, но и Сезочка была привязана к Безочке. И что еще их объединяло, так это то, что они были очень маленькие, особенно Безочка, и медленно росли. У них была тетя, Пенсия, тоже небольшая, это, видно, у них было фамильное, так и та порой росла быстрее своих племянниц.

Но сестрички не унывали, не теряли надежды подрасти, и вообще им неплохо жилось, потому что все их любили. Где они – там и народ, специально приходили. Бывало, соберется народ, а они всех встречают приветливо, иной раз даже с песней. Одна у них была особенно любимая:

Народ слушает радостно, а как доходят до слов «Ой, пропали гуси!», мрачнеет. Но потом все хорошо кончалось. Выходили гуси, и белый, и, конечно, серый, кланялись Бабусе, и народ спокойно расходился. Бабусю все очень уважали.

Вот вышли как-то Безочка и Сезочка погулять по городу перед заключительной в этом году встречей с народом. Она обычно бывала особенно волнующей, Безочка и Сезочка становились на цыпочки и казались немножко выше, и народ радовался за них. Сестрички были возбуждены предстоящей встречей, даже и ужасный мороз был им нипочем. И вдруг Сезочка, которая всегда все узнавала первая, говорит Безочке:

– А у нас скоро сестричка будет, Мазочка! Материнская Зарплата, по паспорту.

И тут, откуда ни возьмись… Нет, подождите, еще рано. Пока еще ничего не произошло.

Просто Безочка очень обрадовалась прибавлению семейства: ах-ах-ах! как хорошо! Теперь мы будем как бы трехдетная семья, возьмем земельный участок и будем уже петь про трех веселых гусей!.. Но потом, даром что простушка, а спрашивает:

– Но мы все-таки не Иваны, не помнящие родства. Мы дети наемного труда. А рождение детей – это вроде не по найму. Она будет от другого отца, что ли, эта Мазочка?

– Безочка-Безочка, – сестричка даже руками всплеснула. – Нельзя быть такой наивной. Ну какое это имеет значение?!! Сейчас все делается только за деньги! Ты думаешь, Бабуся хуже нас знает экономическую теорию?

– Я думаю, что она ее совсем не знает, – сказала бестолковая, но упрямая Безочка. – Мы ее, конечно, все равно любим, но не за какие-то там знания, а просто. Я тоже не знаю экономическую теорию, но я наблюдательная. Сколько раз бывало – я прихожу к кому-нибудь, без тебя, такая маленькая, а нас ждут мальчик или девочка, а то и двое. А приходим с тобой, ты такая расфуфыренная, – а ничего кроме иномарки не находим. Никогда такого не было, чтобы люди воспитывали собственных детей за зарплату и за зарплату рожали.

– Мало ли чего никогда не было, – не на шутку рассердилась Сезочка, считавшая себя намного более умной. – Где-то, может, и не было, а наша страна – экспериментальная, наш народ любит, когда над ним ставят опыты. Может, какие-то сомнения и есть, – вот мы на нем и проверим.

Безочка хотела что-то возразить, но тут, откуда ни возьмись (теперь пора)…

Часть вторая

…Но тут, откуда ни возьмись – огромный зубастый волк по кличке Либерал (так его в народе прозвали). Безочка и Сезочка не знали точно, сколько у него зубов, но знали, что много, может быть, даже 64. И они его очень боялись – не только из-за зубов, но и из-за той истории с их подружкой Красной Шапочкой.

Раньше, когда еще был жив дедуся, он постоянно разоблачал бесхарактерность и подлость либерализма. Но потом дедуся умер, все как-то расслабились, и не удивительно, что и Красная Шапочка дала себя провести зубастому волку.

Теперь-то все знают, чем это кончилось для Красной Шапочки, и сторонятся волка Либерала. Безочка и Сезочка тоже хотели сделать вид, что не заметили волка, и пройти стороной, но не тут-то было. Бесхарактерный и подлый Либерал ощерился на все свои 64 зуба (это у него означало улыбку) и говорит:

– Поздравляю, поздравляю! Теперь уже вам никогда не вырасти, особенно тебе, Безочка.

– Это почему же? – заволновалась Безочка.

– Как это почему? – притворно удивился внутренне сгнивший Либерал. – Ломоносова, что ли, не читали: «сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому»? Чтобы денег умножилось в одном месте, надо, чтобы их где-то убыло. Мазочке кушать надо, а у бабуси-то своих денежек нет. Придется подати увеличивать, на вашу долю мало что останется.

Безочка, хоть она, конечно, и не верила лицемерному Либералу, а немножко забеспокоилась.

– А как же экономический рост после кризиса? Нам же обещали… Повысится спрос на рынке труда, и мы начнем расти.

– Так ведь и Мазочке придется расти, иначе не удержит она мамочек у колыбельки. И тетю Пенсию надо все время ублажать, старенькая она у нас. Все с податей, с податей… Уж за счет чего инвестировать будем, ума не приложу.

Недалекая Безочка все больше расстраивалась, а трезвая Сезочка, пока не принимавшая участия в разговоре, напротив, успокаивалась. Она чувствовала, что у нее появляются перспективы. Волк Либерал был, может быть, и не глуп, но, как говаривал еще дедуся, он совершенно неспособен к самостоятельному творческому действию. Инвестировать, повышать производительность труда – это у него еще как-то получается. А вот обходить законы экономики ему никогда не удается, не то что нашему Совету Федерации.

– Я, конечно, очень привязана к Безочке, – думала Сезочка, – но все-таки у меня есть и своя личная жизнь. С меня-то податей не платят, так что эти нововведения дают мне определенный шанс на рост.

И она сухо оборвала зарвавшегося Либерала:

– Вы всегда только о своих шкурных интересах думаете, а нам надо рождаемость поднимать. Права бабуся: воспитание детей – тяжелый труд, и за него надо платить. А откуда возьмутся деньги на прокормление Мазочки, которую народ уже любит, – это не наше дело!

Часть третья

Между тем ужасный мороз давал о себе знать. У волка Либерала и своя шкура, о которой он постоянно думает, да еще и овечья, которой он лицемерно прикрывается, так что ему мороз не страшен. А вот Безочка с Сезочкой довольно-таки озябли.

Они шли по городу, приплясывая, чтобы согреться. Господи, какой город! И улица, – ох какая широкая! Большая Дмитровка, бывшая Эжена Потье, бывшая Пушкинская, но эти названия нам больше не понадобятся. Зато какой здесь стук и гром, какой свет и люди, лошади и кареты, и мороз, мороз! Мерзлый пар валит от загнанных лошадей, из жарко дышащих морд их; сквозь рыхлый снег звенят об камни подковы, и все так толкаются, но движения никакого, весь город стоит в пробке. Это даже и лучше, а то раздавили бы бедных сестричек. Они осторожно пробираются по тротуару. Мимо прошел блюститель порядка, отвернулся было, чтобы не заметить сестричек, а потом снова повернулся и заинтересованно посмотрел на Сезочку.

А это что? Ух, какое большое стекло, а за стеклом комната, а в комнате дерево до потолка; это елка, а на елке сколько огней, сколько золотых бумажек и яблоков, а кругом тут же куколки, маленькие лошадки; а по комнате бегают дети, нарядные, чистенькие, смеются и играют, и едят, и пьют что-то. Наверное, дети из трехдетных семей, чьи мамы не работают, а с утра до вечера занимаются их воспитанием.

Вот эта девочка начала с мальчиком танцевать, какая хорошенькая девочка! Вот и музыка, сквозь стекло слышно. Не удержались Безочка с Сезочкой, отворили дверь и вошли. Ух, как на них закричали и замахали! Они даже не сразу поняли, в чем дело, думали, это их приветствуют, им рады, как обычно.

А оказывается, нет, совсем не рады, чуть не прогоняют. Окружили их дети со всех сторон, кричат что-то, даже и не разберешь сразу.

Одна девочка в красивом платьице кричит:

– У меня мама за высшее образование надбавку получает!

– А у меня – за знание иностранного языка!

– А моей маме скоро первый разряд дадут. Ей папа сказал, чтобы она еще нам родила одного братика или одну сестричку, – тогда, говорит, тебе первый разряд дадут, и мы получше машину купим. На этих «Ладах» и «Жигулях» теперь разве что уж совсем бездетные ездят. А вещички новые для ребенка ведь покупать не придется, смотри, старшенькие сколько не доносили. Не выбрасывать же. Растерялась Безочка, ничего не понимает, только спрашивает:

– А работать кто же теперь будет? У нас ведь сокращается трудоспособное население? А я даже потихоньку расту. Вы, наверное, не знаете еще, что я выросла на 16 % по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, правда, в номинальном выражении.

Но тут один мальчик, стройненький такой, видно, из Кадетского корпуса, как припечатал:

– У меня мама – порядочная женщина, она не может продавать себя на рынке труда!

– Ничего, – послышался приятный голос за спиной у Безочки, – для работы мы таджиков наймем. У них с детьми проблем нет.

Обернулась Безочка – и обомлела. Да это же Мазочка, Материнская Зарплата, их новая сестричка, пусть даже и от другого папы, зачатая, возможно, с помощью вспомогательных репродуктивных технологий в этом самом здании, где дети сейчас веселились на елке. Дочка самого Совета Федерации!

Безочка сразу узнала Мазочку – тоже небольшая, это у них фамильная черта, но почему-то уже любимая народом. Она была одета во все китайское – видимо, чтобы не утруждать наших женщин пошивом одежды.

– Да, – молвила Мазочка, – такие дела. Хоть мы и сестрички, но не вижу смысла вам больше здесь оставаться. Вы еще расти вздумаете, а это только мотивацию снижает к деторождению, из-за вас женщины перестают понимать свое призвание. Права была Бабуся, когда меня придумала.

Безочка не нашлась что ответить, на глазах у нее выступили слезы, взяла она за руку Сезочку и говорит:

– Ну что же, сестричка, видно, не судьба нам больше песни петь. Пойдем отсюда поскорее!

А Сезочка отобрала свою руку и глазки опустила.

– Знаешь, Безочка, ты не обижайся, но я уже так привязалась к нашей новой сестричке, что, наверное, с нею и останусь. Я чувствую, что должна помочь этим бедным женщинам, ведь одной Мазочки им может не хватить. А со мною они не пропадут. Тебя же им все равно не видать, так что ты уж одна иди.

Заплакала Безочка, а делать нечего. Вышла на улицу, а там ужасный мороз, никаких перспектив роста, а от Пушкинской площади, пока еще не переименованной в Страстную, в сторону Кремля бежит, накрывшись овечьей шкурой, зубастый волк Либерал и лицемерно косит в ее сторону, якобы сочувствуя маленькой Безочке.

Бедная, бедная Безочка!

Святочный рассказ

Михаил ДЕЛЯГИН, директор Института проблем глобализации, знает, что: «клановость и централизованная коррупция уже сегодня разъедают власть, ставят государство под контроль этнических групп, некоторые из которых, насколько можно понять, используют свое влияние не только в коммерческих, но и в политических целях».

Михаил Делягин. Невольные могильщики России. «Однако», 28 ноября 2011 г.

Демоскоп знает больше.

Нам кажется, что все должны обязательно прислушаться к мнению такого компетентного человека, каким видит себя Михаил Делягин, и тогда все у нас кончится не хуже, чем в Тримской империи. О ее крайне поучительном опыте и повествует наш сегодняшний святочный рассказ.

1

Широко раскинулся на семи холмах вечный город Трим, столица Тримской империи, хороша в нем столичная жизнь. Особенно хороша она стала с тех пор, как в нее переселилась лучшая часть жителей бывшей столицы империи, экс-Трима, милицию переименовали в полицию, что приблизило тримских граждан к Европе, а часы с летнего времени не стали переводить на зимнее, что несколько отдалило их от нее, правда, только на время зимней спячки. Не станем утверждать, что в Триме после этих важных преобразований наступило вечное лето, пока нет. Может быть, наступит позднее. Но все-таки элементы экс-Трима давали о себе знать, жить в столице стало как-то не так, как прежде, помодерновее что ли. Во всяком случае, тримские граждане, с которыми власти, конечно, всегда заранее советовались, встречали перемены радостными аплодисментами, а жизнь в городе Триме, которая и прежде была хороша, становилась еще лучше.

Только ведь и на Солнце бывают пятна, были свои проблемы и в Тримской империи, и даже в самом богоспасаемом городе Триме.

2

Главной бедой города Трима было необычное природное явление, на тримском языке оно называлось «зима». Явление сие выражалось в том, что каждый год в одно и то же время, примерно в конце осени, наступали холода, и с неба начинала сыпаться манна небесная. Само собой, перед другими тримичи (ударение на последнем слоге) гордились своей манной, которая с такой щедростью ежегодно покрывала улицы и площади их любимого города. Но в глубине души они понимали, что ничего хорошего в этой холодной, а иногда и мокрой манне нет. Может быть, где-нибудь в сельской местности на просторах Тримской империи и можно было еще говорить о веселье оманенных нив, но в самом городе Триме сыпавшаяся в таком изобилии манна очень быстро и всегда неожиданно затрудняла, а то и делала невозможным передвижение экипажей по дорогам, а пешеходов по тротуарам. Тримичам это почему-то не нравилось, и они начинали ворчать и выдумывать всякие небылицы, вроде того, что в старину в Триме были специальные люди, так называемые дворники, которые чистили улицы от манны, а теперь они перевелись.

– Зачем нам нужна эта манна? – говорили простодушные тримичи. – В природе же есть и другие явления, более полезные. Например, когда из-под земли течет черное золото, оно потом без проблем превращается в червонное, и от этого есть польза городу Триму. А от манны какой толк? Куда смотрят власти?

До поры до времени тримичи еще как-то мирились с зимними неудобствами, утешая себя тем, что рано или поздно зима кончится и все рассосется. Но тут случился год, вошедший в историю под именем года Большой манны небесной, и их терпение чуть не лопнуло.

В тот год выпадение манны началось, как всегда, неожиданно, но очень рано и никак не хотело прекращаться. Даже тримские старожилы не могли припомнить подобного маннопада. Манна сыпалась и сыпалась, к тому же поднялся ветер, и началась манная пурга. Все стало белым и пушистым, тримские улицы, в осеннюю распутицу не отличавшиеся особой чистотой, явно похорошели, но выйти или выехать на них на экипаже никто и подумать не мог, они стали непроходимыми и непроезжими.

Правители города Трима, всегда думающие о своем электорате, и рады были бы прекратить выпадение манны хотя бы в пределах Окружной дороги, но как это сделать? Разогнать облака над городом на несколько часов они еще могли, но не на всю же зиму! Что бы сказала по поводу такого замысла Счетная палата?!

Между тем приближался Новый год, и что-то надо было делать.

Оставалось одно – уборка улиц.

3

Простодушным тримичам никогда не нравилось, что ввиду неожиданного наступления зимы улицы их любимого города становились непроходимыми и непроезжими, но это совсем не значит, что им нравилось чистить эти улицы. У них давно сложились другие приоритеты.

Например, по имеющимся сведениям, жители города Трима всегда обожали работать в торговле. Это иногда оспаривается на том основании, что они больше других тримских граждан были искушены в промышленности, науках и искусстве, но с этим мнением, конечно, нельзя согласиться. Нам больше по душе утверждение, которое высказал известный тримский исследователь Пуст О’Мелля, на его сочинение, как на наиболее авторитетное, мы и в дальнейшем будем ссылаться. «В Триме, – утверждает он, – распространено мнение (и эти голоса звучат достаточно громко), что тримские граждане в принципе не способны работать в торговле, хотя очень хорошо помним и знаем, что это полный бред».

Да и кто этого не знает и не помнит? Кто не помнит, как десятилетие за десятилетием любопытные тримичи с утра пораньше собирались вблизи магазинов, красиво группируясь в так называемые «очереди», чтобы полюбоваться замечательной работой тримской торговли. А сколько людей приезжало из других городов и весей Тримской империи, чтобы сообща постоять в знаменитых тримских очередях!

Сейчас некоторые тримские историки утверждают, что стояние в очередях было вынужденным: дескать, не хватало съестных и прочих припасов, в то время как низкие цены на отсутствующие припасы порождали желание их приобрести, и некоторым это даже удавалось.

Демоскоп не историк, но ему кажется, что такое объяснение бросает тень на тримскую историю, в нем слышится недооценка духовности тримского народа и переоценка его материальной озабоченности. В конце концов, главная очередь страны стояла на ее же главной площади без всякой материальной корысти – просто чтобы взглянуть на святыню, на профиль желтый и красный орден на груди, и поклониться и тому и другому. Так что нас не удивляет, что, лишившись очередей, тримские граждане почувствовали, что у них не осталось ничего святого, и стали испытывать ностальгию по прошлому. Отсюда и их повышенная ворчливость. К счастью, не так давно с далекого Афона в город Трим была доставлена новая святыня, у тримичей появилась возможность, пусть и временная, снова, как в былые времена, постоять в хорошей очереди, лишенной материального подтекста; это наложилось на позитивные эмоции, связанные с переходом к полиции и вечному лету, и теперь уже никто не мог сомневаться: хороша жизнь в Тримской империи, ой хороша!

Если же снова вернуться к историкам, сочинившим миф о нехватке товаров в магазинах, то этот миф лишь подтверждает правоту г-на О’Мелли: тримичи всегда были образцовыми торговцами, что доказывается их умением успешно торговать даже в условиях пустых прилавков. И они не просто торговали, они любили это дело: ведь к близости с недостающими товарами стремилось огромное количество людей, но никто не был так близок к ним, как работники торговли.

4

Извините, но мы отвлеклись. Для нашего повествования важна, конечно, не торговля, которую так любили тримичи, а очистка улиц. Насчет же любви тримичей к очистке улиц мы не нашли у г-на О’Мелли никаких указаний. А без такой любви как организовать уборку улиц от манны небесной? Учитывая довольно-таки большие размеры города Трима, для этого нужна целая армия уборщиков. Где их взять? В тримской администрации шли непрерывные совещания, вносились разные предложения, но нужное решение не приходило.

Между тем манна сыпала и сыпала. Приближался, как уже отмечалось, Новый год, тримичи готовились к его встрече, и им, конечно, было не до чистки улиц, по которым теперь к весело встретившему Новый год тримичу не могла бы проехать и карета «Скорой помощи». Власти заволновались, и тогда у них созрело безумное предложение: надо призвать табеков!

Это, конечно, был крик отчаяния – но и выход из положения.

Как ни странно, несмотря на огромную территорию Тримской империи, у нее все же были соседи. Они окружали ее почти со всех сторон, создавая ей тем самым всяческие неудобства и даже угрозы. Империя постоянно подвергалась набегам печенегов, половцев и прочих табеков, и тримский Генеральный штаб уже не раз подумывал о том, чтобы продемонстрировать силу, например, послав к их берегам пару атомных подводных лодок, но, как назло, у табеков не было подходящих для этого берегов.

Поэтому приходилось искать с ними мирного сотрудничества и даже допускать их на бесценный тримский рынок труда, где они совершенно не были нужны. Но у бедных табеков не было не то что манны небесной, у них не было и черного золота, тримский рынок труда их очень привлекал.

Имеются отрывочные и противоречивые сведения о поведении табеков на этом рынке, всегда говорящие о том, что допускать их туда не следовало. В частности, тримские профсоюзы жаловались на то, что табеки соглашаются на низкую оплату труда, и тримским рабочим было с каждым годом труднее конкурировать с дешевым трудом приезжих. «Как только средний бизнесмен получает возможность выбора между почти бесплатной рабочей силой мигрантов и местными трудящимися, которые хотят зарабатывать реальные деньги, он, разумеется, выбирает практически дармовых мигрантов», – читаем мы в упоминавшемся исследовании. Остается все еще неразгаданной загадка, как, работая почти бесплатно, табеки умудрялись собирать огромные суммы тримских денег и отправлять их на родину. (Пуст О’Мелля прямо называет это выводом капиталов.) Можно представить себе гигантские заработки тримских работников, если даже дармовые мигранты могли накапливать такие капиталы.

Но дело даже не в том, что, работая бесплатно, табеки так много зарабатывали. «Главная экономическая проблема, порождаемая неконтролируемой миграцией [табеков], – падение трудовой мотивации из-за описанной выше “порчи” рынка труда. Очень важна также примитивизация производства, вызванная массовым использованием бесплатной рабочей силы, в принципе не способной ни на какие сложные операции».

Впрочем, экономическими проблемами дело не ограничивалось.

Невероятное беспокойство вызывали криминальные действия заезжих табеков, которым потакали отдельные тримские чиновники. Скупленные на корню табекской мафией, вместо того чтобы преувеличивать преступную деятельность приезжих, как того требовал долг честного тримского гражданина, они ее всячески преуменьшали. К счастью, Пуст О’Мелля собрал мощную доказательную базу, разработал специальные статистические таблицы, в которых каждая строка относится к определенному виду преступлений, а каждый столбец соответствует отдельному году, чтобы было видно, как от года к году нарастает табекская преступность. Правда, цифр в этих таблицах пока нет, статистика еще не собрана. Но уже от самого вида незаполненной таблицы у автора «возникает ощущение, что в ряде крупных городов часть правоохранительных органов просто на корню скупается этническими кланами. Это означает высокую степень безнаказанности этнической преступности, даже в сфере тяжких и особо тяжких преступлений».

Можно поражаться безумной смелости тримских властей, пренебрегших подобными ощущениями и решившихся призвать табеков, но, видимо, у них не было иного выхода. Это был, как уже говорилось, жест отчаяния, но к нему понуждали объективные обстоятельства. Табеки были призваны.

5

Наступил день икс. Засыпанный манной небесной город Трим все же готовился к празднику, там и сям виднелись воткнутые прямо в манну мигающие разноцветными лампочками новогодние елки, хотя подойти к ним не было никакой возможности. Засыпанные по второй этаж большие магазины на Мэйн с’Трим – главной улице города – пропускали покупателей через окна второго этажа, и торговля в них шла довольно бойко. Манна – манной, а Новый год – Новым годом!

Но все же главным было тревожное ожидание табеков, которые прибывали в город Трим специальными составами (аэропорты не работали из-за засыпанности) и вот-вот должны были появиться на улицах города со своими лопатами.

Все понимали, что это опасно. Среди приезжих табеков наверняка были многочисленные представители организованных преступных группировок, поэтому всем еще не скупленным на корню чиновникам накануне были сделаны специальные прививки, которые обеспечивали надежный недельный антикоррупционный иммунитет. Что будет, когда эта неделя кончится, никто не знал.

Специальная работа была проведена среди молодежи. Пуст О’Мелля предупреждал, что приток табеков грозит «перспективой разрушения и без того хрупкой идентичности тримского общества. Она еще не сложилась и больше подразумевается, чем существует». Читающие газеты власти почти не сомневались, что, оказавшись на Мэйн с’Трим или на Тримфальной площади, табеки немедленно начнут плясать половецкие пляски, каких в вечном городе Триме сроду не видывали. Скромная тримская молодежь привыкла водить хороводы, более продвинутые танцевали вальс-бостон, но не более того. Дикие половецкие пляски могли уязвить хрупкую культурную идентичность молодых тримичей, и надо было их как-то подготовить к возможному столкновению культур.

Страшно боялись также того, что табеки на глазах у всех начнут резать баранов. Не всякий тримич и уж подавно не всякая тримичка могли выдержать подобную сцену, поэтому была открыта специальная горячая линия, позвонив по которой можно было с помощью опытного психолога снять стресс, вызванный столь жестоким обращением с животными.

Серьезные опасения были у высокопоставленного чиновника г-на Рована (его должность называлась Хлавный измеритель тримпературы – ХИТ). ХИТ Рован предупреждал, что табеки могут принести в Трим уже забытую здесь малярию, поэтому желательно, чтобы коренные тримичи общались с табеками как можно меньше.

Вся столичная полиция была переведена на службу по особому режиму, подтянутые полиционеры стояли на каждом углу в полной готовности защитить вверенный им город и его жителей. Казалось бы, все было сделано для того, чтобы перенести нашествие табеков с минимальными потерями. И все же действительность превзошла самые худшие ожидания.

6

На следующий день после высадки табеков Мария Ивановна, немолодая коренная тримичка, нагруженная сумками с разными съестными припасами, зашла в вагон метро в час пик и обнаружила, что в вагоне не было свободных мест. Понятное дело, это было связано с набегом табеков, которые переполнили вечный город. И действительно, прямо перед собой она увидела двух сидящих молодых людей табекской внешности, причем они и разговаривали-то между собой на табекском языке. Мария Ивановна уже собралась сделать им замечание: раз приехали в Трим, так извольте говорить по-тримски. Но не успела она открыть рот, как молодые люди встали и уступили ей место, вследствие чего она попросту потеряла дар речи. Такого незнания тримских правил поведения она и вообразить не могла.

Дома она тут же поведала об этом необыкновенном случае соседке, но у той у самой накопилась уже масса новостей. Пришельцы вели себя очень надменно, вызывающе. Если, например, им предлагали выпить на троих, то они отказывались под предлогом, что они не пьют. Они совершенно не знали тримской культуры! А ведь г-н О’Мелля не раз предупреждал: «Представители разных культур имеют разные привычки и разные традиции, а некоторые мигранты просто не в курсе, что нужно приспосабливаться к окружающему миру».

Рассказывали, что одна отчаянная тримская девушка захотела пригласить табека к себе в гости. Так он ей сказал, что у него уже есть одна девушка на родине. Представляете? Где родина – и где Трим! Правда, чтобы тримская девушка не обиделась (среди табеков попадаются довольно деликатные люди), он признался, что она ему тоже нравится, но он слышал, что в Тримской империи бушует эпидемия ВИЧ-СПИДА, и он боится заразиться.

Газеты запестрели сообщениями о диких последствиях табекского набега. Как и предупреждал ХИТ Рован, резко обострилась малярийная опасность. По сообщениям СМИ, в окрестностях города Трима «были найдены личинки комаров – переносчиков малярии. Пока среди местных жителей случаи малярии не фиксировались. Но врачи все равно бьют тревогу. Распространением столь опасного недуга мы обязаны приезжим табекам».

Тримфальная площадь превратилась в место разнузданных половецких плясок. Каждый божий день (кроме 31‑го числа каждого месяца, когда на площади обычно проводились ремонтные работы) там собирались толпы пляшущих табеков, до самых дальних концов Мэйн с’Трим доносились устрашающие крики «Асса!», а когда табеки, наконец, расходились, на площади всегда оставалось несколько жалобно блеющих недорезанных баранов.

Пышным цветом расцвел табекский бизнес – и «далеко не только в самых примитивных сферах типа торговли и поставки строительных рабочих». Тримскому гражданину стало невозможно найти работу «в нефтяной промышленности, в строительстве, области развлечений, легкой, пищевой и алкогольной промышленности», а «если он туда и внедряется, то он чувствует себя там неуютно».

Как и все, о чем пишет Пуст О’Мелля, эти его выводы глубоко фундированы, опираются на Монблан фактов, горы статистической информации, которых пока, к сожалению, никто не видел. Но добрый Пуст, видимо, просто щадит читателя своих трудов. Все, что он говорит, и так нагоняет страх, а представьте себе, что будет, когда он выложит перед нами цифры и факты! Нет, лучше уж без них, надо оберегать психику нормальных людей.

Все же в некоторых случаях Демоскопу удалось проверить надежность сообщаемых фактов, и он в очередной раз убедился, что Пуст О’Мелля – это Пуст О’Мелля.

7

Демоскоп совершенно согласен со стержневой идеей цитируемого нами исследователя, как и многих других таких же специалистов, что гражданам Тримской империи, вместо того чтобы приглашать табекских чистильщиков манны небесной, следовало бы нарожать своих. Тогда любой тримич, любая тримичка могли бы с гордостью говорить:

– У вас дети чем занимаются? Мой сын – подметальщик улиц. С высшим образованием!

(Мы забыли сказать, что отбор табеков для очистки города Трима производился в соответствии с принципом г-на О’Мелли: «Квотирование должно идти по требуемым для Трима специальностям и по наличию высшего образования». Так что без высшего образования для очистки улиц никого не брали. Это было железное правило.)

Единственное разночтение у Демоскопа и г-на О’Мелли заключается в том, что Демоскоп до сих пор не знал, как повысить рождаемость, а г-н О’Мелля это знает (а от него теперь, конечно, знает и Демоскоп). Для этого «не нужно ничего сверхъестественного, достаточно простейших мер. Поддержка материнства и детства, нормальные пособия на детей, решение жилищного вопроса… Увеличение размера пособия позволит быстро получить одного дополнительного ребенка на одну среднестатистическую российскую семью – не менее 20 млн человек дополнительно». На этот счет имеется масса доказательств.

«В новейшей истории, – сообщается в исследовании г-на О’Мелли, – есть целый ряд примеров, когда рождаемость стремительно увеличивалась в условиях уже индустриального общества, правда, в основном в не очень симпатичных для нас странах. Это происходило в Германии, когда закончился хаос Веймарской республики и новая власть обеспечила некоторую уверенность в завтрашнем дне. Это происходило в Италии в аналогичных обстоятельствах. Это происходило в Исламской Республике Иран, когда людям разрешили жить в соответствии с их собственными представлениями, что такое хорошо и что такое плохо».

Надежность информации, приводимой г-ном О’Меллей, никогда не может быть поставлена под сомнение, и сейчас мы в этом убедимся в очередной раз.

Начнем с гитлеровской Германии и муссолиниевской Италии. Хотя г-н О’Мелля и говорит, что эти страны не очень симпатичны, согласитесь, что в его словах звучит довольно большая симпатия к ним. Все-таки, отмечает он, благодаря г-ну Гитлеру «закончился хаос Веймарской республики и новая власть обес печила некоторую уверенность в завтрашнем дне». А благодаря г-ну Муссолини «это происходило в Италии в аналогичных обстоятельствах». Мы извиняемся за то, что «это» не вызывает у нас такой же симпатии, как у г-на О’Мелли, но сейчас нас интересует рождаемость в этих малосимпатичных странах, только рождаемость, и ничего кроме рождаемости.

Если бы г-н О’Мелля имел обыкновение читать Демоскоп (а это рекомендуется всем), то он бы знал, что вопрос о подъеме рождаемости в гитлеровской Германии уже обсуждался на наших страницах в связи с утверждением еще одного симпатизанта о том, что «в Германии 30‑х годов после прихода Гитлера к власти отмечался выраженный эмоциональный подъем. Одним из его проявлений был взлет рождаемости». Общий смысл тогдашних замечаний Демоскопа сводился к тому, что не следует говорить о том, чего не понимаешь.

Сейчас нам приходится сказать то же самое и по поводу Италии, и по поводу г-на О’Мелли.

Текущие показатели рождаемости (коэффициент суммарной рождаемости) в Италии, как и в Германии (а если кому интересно, то и в России), между двумя мировыми войнами повышались дважды: сразу после Первой мировой войны (в России – после окончания Гражданской) и в 1930‑е годы, что обычно нравится разного рода симпатизантам. Но если эти показатели и можно еще как-то использовать для оценки текущей демографической конъюнктуры, то судить по ним об окончательном уровне рождаемости поколений нельзя. Оценить же итоговую рождаемость можно лишь позднее, задним числом, когда вся или хотя бы значительная часть прокреативной жизни поколения уже пройдена. Сейчас такие оценки сделаны для поколений, родившихся примерно до 1970 г. И они показывают: то, чем гордились Геббельс или Муссолини, сейчас может принимать всерьез лишь Пуст О’Мелля. Как видно на рис. 1, некоторое повышение рождаемости наблюдалось только у реальных поколений итальянок, появившихся на свет в 1931–1934 гг., т. е. начавших рожать несколько лет спустя после довольно бесславной кончины симпатичного Муссолини. У тех же поколений, которым итальянский фашизм «обеспечил некоторую уверенность в завтрашнем дне», рождаемость только снижалась.

Впрочем, не надо унывать, г-н О’Мелля, у вас в запасе еще «стремительное увеличение рождаемости» в Исламской Республике Иран, где «людям разрешили жить в соответствии с их собственными представлениями, что такое хорошо и что такое плохо». Унывать не надо, но и слишком больших ожиданий мы тоже не хотели бы в вас вселять. Если вы хотите увидеть это стремительное увеличение воочию, мы рекомендуем взглянуть на рис. 2.

Примите, г-н Пуст О’Мелля, наши соболезнования.

Рис. 1. Итоговая рождаемость женских поколений 1910–1970 годов рождения в Италии и в России, детей на одну женщину

Источники: Festy P. La fecondite des pays occidentaux de 1870 à 1970. P.: PUF, 1979. P. 301; Recent Demographic Development in Europe 2005. Council of Europe, 2006. CD-ROM.

Рис. 2. Коэффициент суммарной рождаемости в Иране с 1950–1955 по 2005–2010 гг., рождений на одну женщину

Источник: United Nations, Department of Economic and Social Affairs, Population Division (2011). World Population Prospects: The 2010 Revision. CD-ROM ed. File 1.

8

Теперь, когда мы убедились, что все суждения г-на О’Мелли – это чистое золото, абсолютная нетленка, вернемся на исстрадавшиеся улицы города Трима. Табеки неплохо их почистили, это признавали все тримичи (ударение на последнем слоге). К Новому году все улицы стали проезжими, в магазины снова можно было входить через первый этаж, вечный город приобрел ухоженный, даже праздничный вид, манна небесная весело поскрипывала под ногами.

Но экономика, независимость Тримской империи, культурная идентичность тримичей – все оказалось под угрозой. В тримском народе нарастало возмущение, искусно подогреваемое отщепенцами, традиционно кучковавшимися в районе окраинной улицы Гольф с’Трим. Народ грозился выйти на улицы (благо, они уже были почищены), и власти снова заволновались. Снова начались бесконечные совещания с приглашением экспертов по эффективной политике, в том числе и из экс-Трима, тримская администрация не спала три дня и три ночи, но, наконец, решение было найдено: переименование! Это была гениальная находка!

Тримскую милицию переименовали в полицию, и сразу все изменилось. Превратившиеся в полиционеров милиционеры почувствовали себя совершенно другими людьми, способными решать задачи, какие им прежде и не снились.

Смена названия чудесным образом помогла им понять глубочайшие мысли г-на О’Мелли, за сочинения которого они сразу же засели. Теперь они осознали то, что прежде никогда не приходило им в голову. Например, они поняли, что «абсолютно приоритетной задачей (как всегда, мы цитируем г-на О’Меллю) является подавление организованной преступности вообще, и в первую очередь этнической». Правда, были опасения, что неэтническая организованная преступность может обидеться за отведенное ей второстепенное место, но потом этот вопрос сам собой отпал, потому что появилась неясность, какую преступность считать этнической, а какую – нет. Было принято временное решение создать во всех ОПГ отделы кадров, чтобы они следили за этническим составом коллектива и присылали регулярные отчеты в полицию – без этой совершенно необходимой меры решение первоочередной задачи было признано нереальным.

Большую пользу также принесло предложение г-на О’Мелли обеспечить «идеологизацию общества». В полиции пока не знали, какую именно идеологию надо избрать, но их успокоила убежденность, с какой Пуст О’Мелля сформулировал свой решающий тезис: «Эта задача будет решена, хотя и достаточно болезненно: здесь нет ничего простого, но нет и ничего невозможного». Но болезненно – это уже хорошо, полиционеры знали это по опыту своих предшественников милиционеров.

Укрепившись в теоретических основах, полиционеры развернули огромную воспитательную работу с табеками. Было открыто бесчисленное количество школ и курсов, на которых, наряду с тримским языком, преподавали основы тримского миропонимания, тонкости тримской бытовой культуры, знакомили с дополнительным словарным запасом, который по тем или иным причинам не включался в словари, но без знания которого табеки выделялись среди всех остальных, как белые вороны. Табеки были как дети, они не знали, например, что нельзя не только резать баранов посреди улицы, но и наливать рюмку на весу, не знали, когда надо чокаться, а когда нет, могли через порог поздороваться за руку, а иной раз даже и передать деньги. Культурная дистанция была огромная!

Чтобы отвадить табеков от половецких плясок, открыли специальные танцклассы, где их учили водить тримские хороводы и танцевать вальс-бостон.

Определенная работа была проведена и с местным населением, которому вернули монополию на работу в розничной торговле. Смягчился даже ХИТ Рован и в одном из своих выступлений сказал, что малярию передает не всякий табек, а только особая его разновидность – табек-Anopheles, но такие встречаются редко, и, благодаря бдительности подчиненного ему ведомства по охране тримпературы, их через границу не пропускают.

Вы не поверите, но уже к Новому году все эти меры оказали столь благодетельное воздействие на нравы как местных тримичей, так и приезжих табеков, что ни тем, ни другим уже не хотелось расставаться друг с другом.

9

Жители города Трима заканчивали свои приготовления ко встрече Нового года. Уже знакомая нам тримичка Мария Ивановна, нагруженная праздничными покупками, зашла в вагон метро, в котором, конечно, не было свободных мест. К счастью, неподалеку от себя она увидела двух молодых табеков и, дружески улыбаясь, направилась к месту, где они сидели, и они ответили ей столь же дружественной улыбкой. Видно было, что они уже полностью освоили тримские правила поведения, так что оставшиеся шесть остановок Мария Ивановна проехала стоя.

У выхода из метро сверкала огнями огромная новогодняя елка, а откуда-то сверху лилась громкая музыка, под которую на расчищенной от манны небесной площади табеки как ни в чем не бывало танцевали вальс-бостон с тримичками. Видя, как плотно они прижимаются друг к другу, можно было понять, что либо табеки сильно нравились тримичкам, либо, в результате разъяснительной работы, они больше не боялись подхватить в Триме ВИЧ-инфекцию. Впрочем, может быть, все дело было в умении правильно танцевать вальс-бостон.

Немного поодаль, возле магазина, любуясь елкой и слушая приятную музыку, стояла кучка молодых людей – тримичей и табеков. В руках у них поблескивало что-то вроде бутылок, а то, что они группировались по трое, свидетельствовало об исчезновении еще одной культурной границы.

Были тут, разумеется, и полиционеры, но обстановка была настолько бесконфликтной, что они заскучали и зашли в соседний ресторан – погреться и покумекать с представителями этнических криминальных группировок. Заказали барашка – но, конечно, уже в зарезанном виде, и долго спорили о том, куда пристроить неправедно нажитые деньги: одни считали, что городу Триму сильно не хватает детских садов, другие – что все-таки поднимать здравоохранение – важнее. Официант принес счет, и полиционеры долго перерекались с этническим криминалом о том, кто будет платить. Хотели и те и другие, но, в конце концов, полиционеры победили, сумев доказать, что они зарабатывают больше.

Мария Ивановна прослезилась и заспешила домой – готовить люля-кебаб к праздничному столу. А на площади у метро становилось все более оживленно. Плавная музыка вальса-бостона сменилась зажигательными звуками тримского хоровода, табекские и тримские девушки взялись за руки и дружно запели:

Уж ты хрен, ты мой хрен, Садовый ты мой хрен! Кто тебя садил? Кто тебя поливал?

Народ все прибывал и прибывал на площадь. Табеки вежливо приветствовали прибывающих словами «С наступающим!», на что поднаторевшие за последнее время в иностранных языках тримичи (ударение на последнем слоге) радостно отвечали: «Салям алейкум, кацо!».

Часть первая

Нелегальный иммигрантский Малютка грустно брел по холодной заснеженной улице нашего города. У него были еще небольшие и не очень зрелые мозги, но он думал большую государственную думу. По простительной детской наивности он полагал, что и его мозгов для этого достаточно.

Малютка жил в нашем городе со своим папой, авторитетным наркокурьером, и со своей мамой, беременной женщиной, которая регулярно разрешалась от бремени в наших чудесных родовспомогательных учреждениях за счет наших же налогоплательщиков, правда, уверяя при этом, что все ее дети – по отцам тоже налогоплательщики.

– Может быть, так оно и есть? – размышлял Малютка. Его папа отдавал все свои силы любимому делу – наркотрафику, это тяжелая разъездная работа, ему некогда было заниматься всякой ерундой. Малютка еще не очень хорошо знал, откуда берутся беременности, но видел, что все хозяйство лежит на маме, так что его не удивляло, что и беременности ей приходилось устраивать себе без папы.

Малютка жил со своими родителями в резиновой квартире, где кроме него, мамы, папы и нескольких террористов, которые в свободное от терроризма время помогали папе с помощью многоразовых шприцев распространять в нашем городе ВИЧ-инфекцию и малярию, было зарегистрировано еще 32 человека из безвизовых стран. Они в квартире никогда не появлялись, потому что постоянно слонялись по улицам без всякого дела, превращая наш замечательный город буквально в проходной двор.

Малютка всегда радовался маминым беременностям, ему давно хотелось иметь братика или сестричку, однако его надежды никогда не оправдывались, потому что его мама, подобно всем нелегальным иммигранткам, чуть родив ребенка, сразу от него отказывалась, умножая и без того немалое число социальных сирот в нашем городе, так что ни братика, ни сестрички Малютке не доставалось. Мама души не чаяла в своем Малютке, другие дети были ей нужны только для беременности. И Малютка любил свою маму и со страхом думал, что и он бы мог оказаться социальным сиротой, а там, глядишь, и попасть в лапы каких-нибудь американских усыновителей, которые уморили бы его своим попкорном. Бедное дитя!

Малютка любил и своего папу, несмотря на его частые деловые отсутствия. Особенно он обожал по праздникам, когда папа был дома, резать вместе с ним баранов во дворе их многоэтажного дома. Правда, это, кажется, нравилось не всем их соседям, но папа считал, что никто не должен отказываться от своих обычаев и традиционных ценностей, а их обычаи и традиционные ценности как раз и заключались в том, чтобы прилюдно резать баранов.

Как видим, у нелегального Малютки было счастливое детство, хотя оно и омрачалось иногда разными тревогами, от которых не избавлен никто в нашей земной юдоли. Об этих тревогах он и размышлял сейчас, насколько позволяли ему свойственные его возрасту небольшие мозги.

Он размышлял, например, о том, что два незнакомых ему дяденьки, видимо, так же, как и он, думавших государственную думу, предложили ограничить прием иммигрантских малюток в детские сады. Дело в том, что в этих садах не хватает места даже для детей налогоплательщиков, представляете! Всегда хватало, а теперь не стало хватать! Никто не мог понять, почему, а дяденьки объяснили, что все дело в наплыве мигрантов, из-за них нам не хватает больше 40 % мест в детских садах.

Вообще-то наш Малютка и не собирался в детский сад, потому что он хотел пойти по стопам своего папы, а в этом саду его могли не научить грамотному наркотрафику и отучить резать баранов. В гробу он видел такой детский сад! А все равно было обидно, и мучила нелепая, даже, можно сказать, либеральная мысль: нет ли в предложениях дяденек нарушения прав человека? Ведь дети – тоже человеки, хотя и маленькие.

А то еще предложили – тоже один незнакомый дяденька, и даже, кажется, не один – депортировать на родину нелегальных беременных женщин. Потому что они позанимали все наши родильные места, к тому же из-за них у нас появилось социальное сиротство, раньше мы даже и не знали, что это такое! Конечно, Малютка понимал, что его мамы все эти депортации не коснутся, у нее столько знакомых в полиции еще с тех пор, когда она (полиция, а не мама, конечно) была милицией, ее (маму, а не милицию) никто не тронет, папа, слава Богу, достаточно зарабатывает. А все равно негуманно. Где же уважение к зарождающейся новой жизни?

Но ведь были не только неприятные новости. Как слышал на днях Малютка, одна тетенька в Совете Федерации сказала, что Россия занимает второе место по числу иммигрантов после Соединенных Штатов и что этим можно гордиться. Такие добрые слова наполнили гордостью и сердце Малютки, он чувствовал и свою заслугу в этом почти приближении к первому месту, тем более что по другим показателям мы пока отстоим от него гораздо дальше.

Ему было очень радостно услышать от мамы, которая всегда читала ему перед сном свежие газеты, что за последний год в нашу страну въехало 16 миллионов мигрантов. И в то же время любознательного ребенка мучил вопрос, сколько их выехало из страны за то же время. Может, больше, чем въехало, и наше второе место под угрозой? Но об этом не было написано в газете, видимо, за ненадобностью.

Все эти большие мысли блуждали в маленьких мозгах Малютки, но не занимали их полностью. Оставшаяся их часть была заполнена сиюминутными заботами.

Малютка давно уже готовился к новогодней встрече с Дедом Морозом и его подарками, но, с помощью мамы внимательно следя за газетами, опасался, что уже знакомые нам дяденьки вот-вот предложат (у них это называлось «внести законопроект») ограничить выдачу подарков только легальными малютками, потому что подарков, как и детских садов, на всех не хватает. И вот, зная, что Деды Морозы обычно разносят свои подарки по ночам, а дяденьки вносят свои законопроекты днем, наш Малютка решил работать на упреждение. Стараясь не разбудить беременную маму, он выбрался из дому ни свет ни заря и теперь грустно брел по холодной заснеженной улице нашего города в отчаянной надежде все-таки повстречать доброго старика, пока недобрые дяденьки еще спали и не внесли свой гуманный законопроект. Он раздобудет свой подарок, а потом вносите, пожалуйста, сколько хотите – закон обратной силы не имеет!

Часть вторая

Бедный доверчивый Малютка, он не знал, что у Деда Мороза были свои проб лемы, и одно время он даже не был уверен, что сможет порадовать деток нашего города заботливо приготовленными для них подарками.

Неизвестно почему, Деду Морозу обязательно надо было разносить свои подарки не просто по ночам, а еще и вместе со Снегурочкой. Конечно, властям нашего города это показалось подозрительным. «Далеко не молодой мужчина разъезжает повсюду в обществе маленькой девочки. Да это просто набоковщина какая-то!» – сказали наши начитанные власти с возмущением.

Почему же они прежде так не говорили? Были менее начитанными? Ничего подобного, по начитанности наш город всегда был самым первым в мире. Просто прежде в нашем городе было очень много разных других проблем, до Деда Мороза и Снегурочки у городских властей как-то руки не доходили. А теперь никаких проблем не осталось, и руки дошли. Весь последний, совершенно беспроблемный для нашего города год его власти провели в самоотверженной борьбе за оздоровление подзапущенной нравственности горожан, особенно же за то, чтобы оградить городских малюток от разных присущих взрослым пороков.

И на тебе: этот Дед Мороз со своей Снегурочкой!

Конечно, если бы не Новый год на носу, тем более Олимпиада, власти тряхнули бы этого Деда как следует. Но не могут же они оставить деток без новогодних подарков. Решили ограничиться только заменой Снегурочки.

Деда вызвали на беседу, говорили с ним очень уважительно. Слово «педофилия» даже не было произнесено, только намеками. А так все было lege artis… Или комильфо? Мы точно не знаем, но все было прилично. «Вам, заслуженному Деду Морозу, мы, конечно, доверяем, но Снегурочка – ведь она еще совсем ребенок. Сможет ли она вести воспитательную работу с детьми в нужном направлении, прививать им патриотизм, традиционные семейные ценности? Мы понимаем, что кто-то должен вам помогать, но она для этого не подходит. Мы могли бы предложить подходящую замену вашей Снегурочке, лучше всего – какого-нибудь депутата… – власти вспомнили об осторожности и поперхнулись, – извините, депутатшу. У нас есть одна на примете. Она не очень молода, но зато безумно целомудренна…»

Дед Мороз сначала сопротивлялся. Дескать, понятное дело, каждая депутатша думает, что она – Снегурочка. И я, конечно, не против, пусть думает. Только дети – такие проницательные, сразу видят, где депутатша, а где – Снегурочка. Хорошую Снегурочку надо очень долго готовить, это – редкая профессия.

Но и ему, конечно, доводы приводили убедительные. Это у вас, говорят, устарелое советское представление о депутатшах прямо от станка. У нас теперь совсем другие депутатши, есть такие, что и Кристиану Диору не снились. А ваша Снегурочка, конечно, очень мила, но нас смущает разница в возрасте, вы нас понимаете? Мы должны заботиться о нравственности нашего населения, особенно детского.

В общем, сдался дед, заключил досудебное соглашение со следствием и стал тренировать депутатшу на Снегурочку.

Часть третья

Вот уже три часа бродил нелегальный Малютка по холодным заснеженным улицам, и за все это время не встретил ни одного Деда Мороза. Ребенок стал замерзать и отчаиваться. Неужели ему придется вернуться в их резиновую квартиру без подарка?

Он шел уже почти без всякой надежды по длинному проспекту, ведущему к Городской Управе, перед которой стояла большая нарядная елка. Огни на елке в этот ранний час не горели, вокруг никого не было, тихо падал снег, и Малютка не сразу заметил пригорюнившуюся под елкой маленькую девочку в голубой шубке и меховой шапке. Как всякий настоящий иммигрант он знал, что, встретив в пустынной местности беззащитную девочку, надо начать к ней приставать. Поэтому он подошел к ней и грубо спросил:

– Что ты делаешь под этой муниципальной елкой, бедная девочка?

– Как это что? – ответила девочка. – А где мне еще быть? Я же Снегурочка. Я всегда бываю под елкой.

– Ты Снегурочка? – удивился Малютка. – А где твой Дед Мороз?

Он ждал ответа на этот важный для него вопрос, а Снегурочка вдруг заплакала.

– Его у меня отобрали, – сказала она, всхлипывая. – Я сегодня здесь последний день. Завтра здесь уже будет сидеть депутатша.

Снегурочка была такая миленькая, так нравилась Малютке, что, когда он представил себе сидящую под елкой депутатшу, его чуть не стошнило.

– Зато она целомудренная, – сказала Снегурочка. – У нее твердые нравственные основы. Она во всем придерживается традиционной ориентации, и в политике, и вообще во всем.

– Значит, ты теперь – социальная сирота? – с сочувствием спросил Малютка.

– Да, – грустно промолвила Снегурочка.

– Ты здешняя или приезжая?

– Вологодские мы с дедушкой…

– И надолго приехала?

– Я только до весны, как потеплеет, я растаю.

– Разрешение на временное проживание, – со знанием дела определил смышленый Малютка. – Смотри, не попади до весны в лапы американским серым волкам, они так и рыскают в этом городе. Усыновят-удочерят – горя не оберешься. Чуть что – звони Астахову, я тебе дам телефон. Регистрация-то у тебя есть? Ты же не из нашего субъекта, а до весны еще сколько времени ждать!

– Прямо и не знаю. Сегодня еще поживу под елкой, а завтра уже буду без определенного места жительства. – Слезы ручьем текли из прелестных голубых глаз Снегурочки.

– Знаешь что, – сказал добрый Малютка, – поживи пока в нашей квартире. Она у нас резиновая, в ней сколько хочешь человек может жить. Я скажу маме, что тебя нам подарил Дед Мороз, она не рассердится. Она добрая, все время деток в животике носит.

На том и порешили.

Эпилог

Пришли они домой, мама позвонила знакомому полицейскому по мобильному телефону и сказала, чтобы он зарегистрировал еще одного жильца, муж вернется с работы – расплатится.

И зажили они дружной многодетной семьей – папа, мама, Малютка, Снегурочка и один ребенок в животике. А противная депутатша два дня посидела под елкой, а на третий день простудилась. Сидит, как царица, и только кашляет все время, а Деду Морозу от нее никакой помощи. Приходится ему, пожилому человеку, самому водить хоровод. Представляете?!!