1

— Ну-ну, подсечку и через бедро его, через бедро… Ну, ну… А теперь на болячку… Так… Дави его, дави…. — Политтехнолог от окрика вздрагивает, но берет себя в руки. — Молодец! — Кричит премьер в сторону борцов, и без перехода, возвращается к прерванному диалогу. — Пусть только завалит показатели, пусть только провалит, скотина. Раскрутим по полной. — Обещает премьер-министр. — Пожалеет! Ну, что там, как там у него? — спрашивает.

Вопрос к личному политтехнологу. Политтехнологу, по виду и тридцати ещё нет, но уже именитый, хваткий, с неординарной фантазией, бритой головой, в очках в причудливой оправе, не спортивный, с пивным брюшком среднего литража, с хорошей послужной историей, и работой в различных избирательных штабах.

— Нет, я полагаю, не должен. — С опаской косясь на татами, потом на экран планшета у себя на коленях, говорит политтехнолог. — Он же понимает, хотя… Да нет, всё будет как по нотам. Мы с ним работали. Плотно. И в штабе, и с членами Народного фронта, я вам докладывал, осечки быть не должно. Иуд мы всех там подчистили… В окружении только надёжны люди. Да и сам он не дурак, и председатель избиркома у них наш человек… Связаться?

— Подождём. А в Дальневосточном округе?

— Уже подсчитали семьдесят процентов голосов.

— И…

— Естественно, мы лидируем… И в Приморском, и в Сибирском, и Уральском… везде… плюс — минус. И первыми вояки отрапортовали, как командующие округами обещали. Все сто процентов, и все сто процентов за нас. И все студенты тоже. В смысле за Вас, господин президент.

— Премьер.

— Извините. Оговорился.

— А плюс — минус, это сколько?

— Ну, практически несущественная величина. Так, сотые процентов.

Разговор происходит в Ново-Огарёво, в тренировочном спортзале загородной резиденции премьера. Зал обширный, многофункциональный. С борцовским ковром, боксёрским рингом, силовыми тренажёрами, зеркалами, подвесами с боксёрскими мешками, стульями и скамейками для уставших или глазеющих. Премьер потный, босиком, в распахнутом кимоно, без пояса, откинувшись на спинку кресла, широко расставив ноги, сидит, отдыхает, одной рукой вытирает полотенцем влажное лицо, шею, грудь. На другой руке, на безымянном пальце, зажим медицинского сканера. Так положено. Спортивный врач дистанционно снимает показания физического состояния премьера после тренировки. Премьер косит глазом то на татами, то на ринг, то на экран ноутбука политтехнолога. На татами топчутся две тренировочные борцовские пары из охраны премьер-министра. Там же и личный тренер. Поодаль двое других молодых парня, из той же охраны, с глухими звуками лупят по боксёрским мешкам, двое других — на ринге. В свободном стиле, уже с красными носами, щеками, ведут бой без правил. За ноутбуком молодой, но очень головастый политтехнолог. По рекомендации в команду принят. Уникум с тремя высшими образованиями. И психолог, и политолог, и юрист, и политтехнолог, и ещё там кто-то, с подачи ФСБ, с чем-то сугубо специальным. В зале находятся и два личных фотографа, и, естественно, кремлёвские хроникёры, и массажисты, и врачи — они в отдалении, за барьером для зрителей. А политтехнолог рядом. Он, кстати, и прописал сценарий поведения премьер-министра в этих экстремальных, избирательных условиях. Но заранее уже готовы статьи, и фото, и видеокадры положительного развития сценария, избирательной кампании в Госдуму. Есть, правда, и другой, менее оптимистичный, сценарий но он только обозначен реперными точками, и, похоже, опять не пригодился, в чём и был уверен политтехнолог, потому что всё идёт по намеченному оптимистичному плану: премьер-министр настолько уверен в успехе избирательной кампании в Госдуму, совершенно спокоен, что утром проголосовав, вечер провёл в спортзале. Якобы! Так по сценарию. Тренировку провёл самозабвенно и отрешённо, на подъёме. Практически не интересуясь результатами кампании.

— А что президент, люди? — спрашивает премьер, отбрасывая полотенце в напольную корзину.

Политтехнолог торопливо отвечает.

— Дмитрий Анатольевич, как я знаю, на посту, в штабе вашей партии, а народ… Народ… — политтехнолог понимающе усмехается, — народ по разному.

— Ну, и что они?

— Они? Одни водку уже жрут, извините, пьют, за ваше здоровье, другие на баррикады собираются. Я по Интернету смотрел. В смысле на митинги.

— Санкционированные?

— Пока нет, но заявки поданы.

— Собянин?

— Рассматривает. Затягивает, конечно, но на демократических позициях. Полиция в боевой готовности… как я знаю. Готовность номер один. Как положено. И пожарники тоже, и медики, и МЧС. Шойгу в штабе, Нургалиев и другие.

— Понятно. А что Хмуров?

— Хмуров? А что Хмуров? Хмуров бороду чешет. Ха-ха… — Политтехнолог расплывается в усмешке, но улыбка тут же слетает с лица. — Извините, вырвалось! Я с ним полчаса назад по мобильнику разговаривал, говорит, всё нормально. Голос бодрый. За пятьдесят процентов уйдём, говорит… плюс — минус… Не беспокойтесь.

— Я не беспокоюсь, это пусть он беспокоится. Никаких минусов быть не должно. Это исключено.

Политтехнолог ответить не успевает, в дверях спортзала появляется подтянутая фигура секретаря премьера, за ним выглядывает начальник личной охраны. Секретарь извинительно показывает на свои наручные часы.

— Всё, понял, время вышло, — говорит премьер политтехнологу, сбрасывая с пальца зажим сканера, легко поднимается. — Всю информацию мне на рабочий стол. — Не глядя, бросает. — Я на онлайне.

— Есть, господин премьер-министр. Уже там.

Премьер направляется в бассейн, проплывает обычные, туда и обратно 2–3 километра, идёт в душевую комнату. За ним следуют секретарь и охранник. Борьба на татами естественно прекратилась, борцы бегут в другую сторону спортзала, в свою душевую и свою раздевалку. Запоздало вспыхивают блицы фотовспышек.

Стоя под струями горячей воды, премьер выслушивает программу окончания дня.

— Сейчас у вас расслабляющий массаж, Виктор Викторович, потом осмотр врача, лёгкий ужин, затем вам нужно проехать в штаб. Вас президент ждёт, потом…

Брызги воды разлетаются во все стороны, секретарь осторожно отступает на шаг.

— Я помню. — Отфыркиваясь от воды, льющейся из большого душевого диска, замечает премьер. Коротко при этом, глянув на секретаря, усмехается. — Главное, мне на ночь сегодня нужно воспользоваться специальным унитазом, так, да?

— Да, Виктор Викторович, — пропуская иронию в словах премьера, оправдывается секретарь, — медики должны провести анализы. Это обязательно. Раз в неделю. Вы сами программу утверждали.

— Кстати, а я картошки хочу жаренной, с луком и селёдкой…

Секретарь вздрагивает, как от озноба.

— Нельзя, Виктор Викторович, вам нельзя, — весь его вид говорит о сильном недоумении, даже порицании, — вы же знаете, ваш личный диетолог категорически против жаренного, сладкого и солёного… Ваше меню давно уже утверждено и строго расписано. На весь месяц. Нарушать нельзя.

— Как же я устал от всех этих программ и правил… — Говорит премьер, щурясь от воды, резко смахивай руками воду с головы, — Тьфу! — отфыркивается, перекрывает краны.

Не отстраняясь, видя расползающиеся тёмные следы от воды на своём костюме, секретарь заключает.

— У вас работа такая, Виктор Викторович.

— Знаю. Ты вот что, дорогой мой, выкрои-ка мне минут тридцать — сорок свободного времени перед отбоем…

— Не могу, Виктор Викторович. У вас ни минуты свободной. Всё занято. На вечер и на ночь плотный график.

— А ты найди. Это распоряжение. Считай, приказ.

Премьер смотрит на секретаря особым, холодным, не мигающим требовательным взглядом.

— Ладно, я найду, — под взглядом смявшись, как пустая пивная банка, соглашается секретарь. — Но, напоминаю, — смятая пивная банка хрустит вмятинами, — в активной фазе сна вам обязательно придётся прослушать показатели экономики Казахстана. Запомнить. Это обязательно. У вас завтра встреча с премьер-министром этой страны. В 10 часов 25 минут. Проработка материалов по договорам о совместном производстве калийной соли. Материал уже готов, медики проверили, программисты ввели в ваш компьютер. Дискета у дежурного, специалист уже приехал. Потом программа по объединению Газпрома с Белтрансгазом. Она, как в записке значится, минут на тридцать. Дискета тоже уже в компьютере. Потом восстанавливающий сон. В Минск вы улетаете сразу после встречи с премьер-министром Казахстана. Президент Лукашенко ждёт. Документы у вас на рабочем столе. Спецслужбы уже на месте, и ваш лимузин тоже. Оба.

— Значит с 23-х до 24-х часов, да? — премьер гипнотизирует секретаря взглядом.

— До 23-х… тридцати. — Мнётся секретарь.

— До 23-х сорока. — Настаивает премьер.

— Ладно, Виктор Викторович, пусть так, но мне будет трудно…

— Ничего, всем сейчас трудно. И тебе тоже, и мне. Свободен. Скажи, пусть Вова зайдёт.

Спиной поворачивается к секретарю, вновь открывает краны, из душевого диска обрушивается вода, разбившись о мраморные плиты на стенах и на полу, разлетается мириадами брызг. Что-то напевая, бормоча под нос, Виктор Викторович намыливает голову. Секретарь выходит, кивает головой личному телохранителю премьера «тебя вызывают, зайди». Вова, на самом деле подполковник ФСБ, вместе с тем и сотрудник ФСО, Владимир Останин, начальник личной охраны премьер-министра, внешне крепкий, под два метра ростом, человек, специально обученный, подготовленный для охраны тела важного лица государства, неоднократный при этом победитель соревнований по боям без правил, различных армейских соревнований по самбо, дзюдо и карате, не считая остального военно-прикладного, вскакивает со стула, легонько пристукнув, открывает дверь.

Не оборачиваясь, премьер спрашивает:

— У тебя всё там готово? Эксцессов в Минске не будет?

— Никак нет, Виктор Викторович. Как всегда. Тьфу, тьфу, тьфу… Всё под контролем… — И со значением осторожно подчёркивает.

— Если вы не будете выходить из машины, конечно… Утверждённые дороги проверены, боковые проезды тоже, снайперы на точках. Резиденция просканирована. Везде выставлены совместные посты. Машины и водители уже на месте. Оба правительственные борта и экипажи на «товсь». Всё как всегда. Представители МИДа с Лавровым, Минэкономразвития с Набиулиной, Газпром с Миллером и двумя замами, наш Протокольный отдел, Песков со своими и трое референтов, девять журналистов и двенадцать телерепортёров с оборудованием уже утверждены, согласие получили, подтверждение пришло, и ваша охрана — всего шестьдесят девять человек, — все до одного проверены и аккредитованы. Я лично все заявки просмотрел. Полетим двумя бортами. Всё в порядке, Виктор Викторович.

— А Лукашенко как, его чиновники, что слышно?

— Не знаю. Готовятся, наверное. Это к разведке и Лаврову, не ко мне. Я же с его службистами разговаривал.

— Понятно. Тебе задание. Сегодня в 23.00, без опозданий, доставишь одного человека сюда. Ты знаешь кого.

— В смысле, Надежду?

— Ну, ты и дуб, Вова! Извини. Я же предупреждал, не называть имён? — Премьер выразительно кивает головой на потолок. — Предупреждал?

— Виноват, Виктор Викторович, предупреждали. — Понимающе соглашается охранник. — Я с этими выборами просто… Извините. Доставлю без сучка и задоринки, то есть без опозданий. Виноват, Виктор Викторович, больше не повторится.

— Ну-ну! — Премьер коротко смотрит на расстроенное лицо бодигарда, растирает тело полотенцем, бросает его в корзину. — А в 23.40 — обратно. — И добавляет. — Всё тихо и без проблем. Понятно?

— Так точно, Виктор Викторович, тихо и без проблем. Сделаем.

— Не сделаем, а ты сделаешь! Лично, ты! Без всех твоих этих… помощников. Понятно?

— Так точно, Виктор Викторович, лично и… без проблем.

— Ну, вот и молодец! Всё, теперь к массажисту.

— Есть к массажисту. Он на месте.

Но премьер не успевает, на столе, рядом со свежим нижним бельём, раздаётся звонок мобильного телефона — новый пиджак на манекене, брюки на вешалах, туфли с носками под поясным манекеном. Выразительно подняв руку с указательным пальцем, премьер останавливается…

— О! Кстати! — замечает он, и машет охраннику. — Ты иди-иди, я сейчас. — Пряча улыбку, возвращается к требовательному сигналу личного телефона, который предназначен только для одного человека. Вовремя она звонит, соскучилась, и я тоже, думает премьер, с улыбкой беря телефон.

— Да, — с улыбкой говорит он, — я слушаю, дорогая.

В ответ звучит другой голос, не тот, который он ждал, а мужской. Хриплый, не знакомый, не узнаваемый.

— Ага, привет, привет, дорогой. Поздравляю с победой на выборах в Госдуму. Можешь подавать документы.

Улыбка сползла с лица премьера, он побледнел.

— Простите, кто это? Вы ошиблись номером… — Едва проговорил он, поражаясь не столько самому тону разговора, сколько самим звонком. Об этом номере ни одна душа в правительстве не знала, и не могла знать, в Кремле тоже…

— Ладно, Витя, не забивай себе голову. Не парься, как сейчас говорит продвинутая молодёжь. — С заметной усмешкой произносит грубый мужской голос, явно искажённый либо расстоянием, либо спецсредствами. — Делай что сказали. Подавай заявку.

Кровь прихлынула к лицу премьера, вернулось самообладание, и амбиции.

— Одну минуту, — говорит он сухо и официально, с вызовом, — представьтесь, пож…

Но напрасно, в телефоне слышатся сигналы окончания разговора. Абонент отключился. Премьер впился взглядом в экран дисплея… Нет, на экране телефона номер абонента не обозначился. Следовало срочно установить данные абонента. Срочно! Премьер выскочил в коридор. Охранник Владимир Останин был на месте, ждал.

— На, — почти владея собой, произнёс премьер, протягивая телефон охраннику. — Быстро выясни, кто, откуда и вообще, кто такой звонил по этому номеру сейчас. Всё, всё!

— Есть выяснить! — выдохнул несколько растерявшийся охранник, схватил телефон, и крикнул в гарнитуру своего переговорного устройства. — Дежурный… ФАПСИ срочно. Посыльного ко мне.

И потом, после, всё то-время, пока массажист разминал тело премьера, Виктор Викторович, лёжа на массажном столе, мучительно размышлял, кто мог звонить по этому секретному номеру, и посмел говорить с ним таким тоном и вообще. Кто, кто?

Ещё не успел массажист к расслабляющему массажу перейти, «прорабатывал» мышцы шейного воротника, Владимир Останин появился. Как и положено по инструкции, массажист отскочил от тела премьера, отошёл в сторону, чтобы не слышать разговор, встал в сторонке, разминая стопы ног премьера. Останин, привычно оглянувшись по сторонам, склонившись, доложил на ухо премьеру, что ни в записи, ни в распечатке звонок не значится, вообще. Такового вообще якобы не было. Телефон абсолютно чист.

— Как душа младенца, — осторожно пошутить охранник, и смутился. — Извините. Вообще! — Подчеркнул он официальным тоном. — Что делать… с телефоном, в смысле?

— Этот выбросить, симку уничтожить, заменить на другой. Но… тоже чтоб ни одна душа… Ты понял? Без оформления.

— Конечно. В один момент.

И потом, после, несколько дней подряд премьер думал над этим звонком, вернее о том голосе, который звонил. И был ли тот голос? Не послышалось ли? При той психологической нагрузке, которая лежала на премьере, всё возможно, и не такое может почудиться. Но как человек разумный и в здравом уме — кремлёвские медики еженедельно сканировали его психофизическое состояние, — понимал, звонок был. Был! Был! И его, как спам на компьютере не стереть. Голос был. Он беспокоил, но… Текущие государственные дела отодвинули вопрос на третий план.

Работа!

В тот вечер он успел повстречаться и с президентом, — двадцать пять минут в вагоне скоростного специального подземного метро, подъём на лифте, и он в Доме Правительства, — выслушал преувеличенно-возвышенные, эмоционально-бравурные поздравления от своих вице-премьеров, министров, сторонников-соратников и других «заинтересованных» чиновников и деловых людей с успешным выходом партии «Единая Россия» на первые позиции. Гип-гип, ура, и всё такое прочее. Вместе с президентом обменялся с корреспондентами и телевизионщиками парой фраз, не пресс-конференция, брифинг, и улыбками для многомиллионной аудитории зрителей. Тем же спецвагоном вернулся в Ново-Огарёво. Встретился и с Надеждой. Конечно, тет-а тет. Вова привёз. Надежда!

Надя! Наденька!

С ней он познакомился недавно. На Селигере. Молодёжная партия проводила там свой очередной слёт-тренинг. Слёт сторонников премьера. В поддержку. Молодёжи собралось много. Очень много. Несколько тысяч, как значилось в местном пресс-релизе. Из центральных федеральных городов и районов. Сторонники правящей партии. Его сторонники, Виктора Викторовича. Финансирование правительством было открыто щедро. Под предлогом обучения молодёжи новым профессиям, трудоустройства, расширения политического кругозора, объединения молодёжи по интересам. И как обратная связь. На самом деле, какая там связь, — опора. Сплочённый монолит, щит, опора. Физическая опора в основном. Бойцы. Ребята собрались молодые, задорные, сильные, красивые, и нагловатые, и задиристые — войско! — и… разные. Такие и нужны были. «НАШИ». Появление премьера тусовка встретила аплодисментами, свистом, бодрыми выкриками: «Ура!», «Мы с вами!», «Мы вас любим!», «Мы победим!». И фотографировались, и песни под гитары пели, и… Премьер с речью выступил, открыл слёт. О том, что в данный текущий момент молодёжь должна быть с властью, должна любить свою Родину, любить Россию, не позволить всяким «чмошникам» и чинушам опережать молодых. Они, молодые, должны быть впереди, говорил он, должны много читать, обязательно учиться, быть готовыми идти во власть, не бояться трудностей, идти по карьерной лестнице, строить свою карьеру. Говорил премьер без бумажки, легко, страстно, прочувствованно, ему верили. Часто прерывали аплодисментами, согласными выкриками. Улыбались, ловили его взгляд. А он приметил одни глаза. Огромные, восторженные, зелёные. Девичьи. И фигуру её, стройную, гибкую, молодую, и руки, и… От глубины и жара её глаз, премьер даже с мысли сбился, испугался, но взял себя в руки. Она сидела почти напротив. Не сводила с него глаз. В них он читал и обожание, и любовь, и готовность следовать за ним, за властью и… Впрочем, как и все остальные. Как и другие люди, на его встречах с народом. А таких встреч у него за эти годы было, о-го-го, не счесть! Но эта девушка выделялась. Он неожиданно для себя почувствовал неодолимую волну восторга, нежности и интереса, как увидел её, приметил. Ооо-ух! Не впервые, конечно, но за долгие последние годы работы в Кремле, позволил поддаться нахлынувшему чувству. Позволил. Да и Кремлёвские психологи-медики порой тонко приватно намекали, что не плохо бы ему расслабиться, и для здоровья полезно, и, значит, для работы, для страны… Таких готовых на всё сотрудниц и в Кремле, и, да в любой точке Земли — найдётся с тысячу, пусть только намекнёт, укажет. А он терпел. Да и прокол Клинтона с Левински хорошо скандалом помнился. Положение и задачи обязывали, а вот теперь… Позволил. Да-да, позволил. Загорелся. Это заметил и Владимир Останин, начальник личной охраны премьера. Возможно и не он один. Но Останину по должности положено. Кстати, он же, точнее его «ребята» все симки у селигерских фотографов изъяли. Превентивно. Вернее без объяснений. Вова и узнал все её данные. С его подачи девушку перевели в Москву, в управленческую структуру молодёжного объединения «НАШИ». Надя… Наденька… Надежда! К тому моменту взаимоотношения премьера с женой отошли далеко на третий план, может и дальше. Давно уже. Должность президента, потом премьера не давали возможность спокойно развестись с ней, расстаться, стали бы сенсацией, и сплетнями. Кормёжкой для досужих конкурентов-завистников и папарацци. Это бы помешало имиджу, карьере, рейтингу, потому и сосуществовали супруги на разных «полюсах». Жена возглавляла какой-то детский фонд, занималась домами престарелых, в основном своими дочерьми, а он — государственными делами. Только. Но ещё спортом, конечно, здоровьем своим. Все остальные вопросы (имиджа, стиля, питания, распорядка дня, дел, его личная безопасность, безопасностью семьи…) занимались другие люди, клерки. Ему оставалось только следовать. Семья отходила… как тот «Титаник» Джеймса Камерона, глубоко в… Хотя дочерей он любил. Он с ними общался. Правда больше по телефону, но не забывал. Дочери — это другой пласт чувств, другой. В редкие часы брал их с собой на горнолыжный курорт, либо на открытие Большого театра, например, как недавно, после ремонта, на гала-концерт. Это же дочери! С другой стороны — общественность должна видеть премьера со своей семьёй. А Надя… Наденька — это особый случай. Это любовь. Возможно первая, настоящая. Особо страстная и всесжигающая, но тайная. Они встречались не часто — порой раз в неделю, когда и два, не более. Государственные дела премьеру не позволяли. И каждый раз встречи длились не долго. Не больше часа. После этого премьер чувствовал себя необычайно бодро и возвышенно. Никто не знал причины, все полагали на необычную энергию премьера, его ауру, харизму, спортивные тренировки, бассейн, заряженность на работу. Восхищались им. Истинную причину знал только Вова. Владимир Останин. Начальник личной охраны. Но ему можно было верить — пока! — и доверять… тоже пока.

А вот общественному мнению доверять нельзя. Им нужно управлять. Один за другим инспирированные гнилой оппозицией и примкнувшим к ним, митинги недовольной общественности беспокоили. В обществе создавалось негативное мнение, и в международных кругах тоже, что выборы в Госдуму опять прошли с нарушениями. Народ выходил на площади. Требовал правды, перемен. Размахивал плакатами, скандировал призывы провести повторные выборы, требовал отставки Хмурова, требовал правды, и прочего, размахивал кулаками. Пока, правда, без булыжников пролетариата. И не потому, что такого гегемона в стране давно уже нет, а потому, что не подошло время. Да и соответствующие государственные структуры и ведомства занимались уже этой проблемой. Одни меняли булыжники на монолитный асфальт, другие готовили сценарии провокаций, третьи арестовывали, возбуждали дела. Премьер, тем временем, как и положено по протоколу, время требовало, — подал документы в ЦИК, в качестве кандидата на должность президента. За ним, естественно (в который раз!), поспешил Зюганов, потом Миронов, Жириновский. Поговаривают, что и Явлинский вроде бы собрался. Советники премьера отмахивались, просили не обращать внимания на эти «детали», говорили, не беспокойтесь, люди и технологии включены, дальше 3-х, 5-ти процентов они не пройдут, и пройдут ли вообще. Премьер понимал, что такое административный ресурс, деньги, власть и возможность влиять на опору — на ФСБ, МВД, Генеральную прокуратуру, МО, Шойгу с его МЧС, на молодёжные пропрезидентские объединения, на олигархов, на СМИ, на технологии, на силовиков, на… своих людей, на других, преданных своим людям. Знал, у ведущей партии целый арсенал средств. Хотя, всё это беспокоило, но… готовился к открытому традиционному разговору со страной.

Референты без перерывов, круглыми сутками готовили ответы на возможные вопросы. Соревновались в лёгкости ответов, их округлости. Колл-центр принимал тысячи звонков от народа. Систематизировал, структурировал… Вопросы поступали разные. На этот раз в них превалировали несколько завуалированные (возможно и сотрудниками колл-центра сглаживались) открытое недовольство народом коррупцией, чиновничьем хамством, несправедливым налогообложением и прочим. В принципе, недовольство работой президента, правительства, если без шелухи. Эту суть следовало сгладить. Над этим референты и работали. Размышлял и премьер.

Кроме этого гирей «висели» вопросы международного характера. Принципиальные, важные. Проблемы противостояния США. Главная. Главнейшая. Противовесный Блок, который с таким трудом выстраивал Виктор Викторович, и в качестве президента и премьера охватывал и Китай, и Индию, и Бразилию, и мог стать мощным противовесом той самой США. Создай такое Россия, Барак Обама бы точно поостерёгся. Он и сейчас уже как на двух стульях. Но нужно торопиться с созданием Объединения. Оно будет иметь не только военно-политическое значение, но и экономическое. Это объединённые территориальные ресурсы, это людские, научные, элитарные, это продажа газа, военной техники, это объединённая энергетика, нанотехнологии, совместное освоение производств, территорий, договор о военном сотрудничестве, наконец, торговля, туризм. К этому накрепко присоединить бы ещё бывшие азиатские страны: Узбекистан, Таджикистан, Туркменистан, Казахстан. Но сложно. Чуть надавишь, пищать начинают, грозят лечь под Америку. Знают азиаты свои «рычаги». Но и у нас кое-что имеется. Служба внешней разведки постоянно докладывает. На углеводородах «братья» живут и наркоте. Хитрецы. Транзитом наркоту гонят, включая и Россию. Наглецы! Ничего, одолеем. Как говорят китайцы, «дорога длинной в один ли начинается с первого шага». Значит мы правильно делаем. Шаг за шагом. Два шага назад, три шага вперёд. Осилим. Никуда не денутся. Без России они загнутся. В пару тройку лет. Но встречаться с президентами, промывать им мозги нужно. На всех уровнях, во всех отраслях. Украина… Эх, Янукович, Янукович, попал как кур в ощип. Страна скатывается, особенно Западная её часть, к фашизму. С одной стороны они на него давят, с другой стороны мы. Если бы не российский газ, давно бы уже Украина соскочили. Кстати, там скоро перевыборы, нужно профинансировать претендента. Не Януковича. Януковича нужно менять, зажрался, обнаглел, оброс холуями, не стратег, да и слаб. А на кого? Тимошенко бы, но… Сможет ли? Отработанный материал. Хотя, шансы у неё всё же есть. Ничтожные, но… Ладно, рискнём, пусть политтехнологи проработают вопрос. Нужно чуть ослабить давление на братьев… Эх, возродить бы Варшавский блок! Жаль, нет возможности, быть может… со временем. Италия, Франция, Германия уже в друзьях. А это для России дорогого стоит. Наш газ своё дело делает. Для Европы это козырь. Сейчас! Сильный козырь! Потому и Меркель, и Берлускони в «лучших» друзьях. Но Европа труслива. Ох, труслива! История с немецко-фашисткой войной показывает. В целях сохранения целостности своих стран и народов, они лягут под любого сильного. Значит, таким сильным партнёром Россия и должна быть. И будет. Да и не с руки Европе вставать на пути таких монстров, как мы!

Но для этого много нужно. Очень много. И последовательно. И первое, нужно победить на выборах. Внутри страны. У себя. И победим. Такие силы задействованы, включая административный ресурс и новые выборные технологии. Беспрецедентные! Оно того стоит. И первый бой, уже практически выигран. Теперь беседа с народом. Беседа. Доклад и ответы на вопросы.

Разговор с народом длился больше четырёх часов. Одни, сидя в Гостином дворе, другие в разных городах страны, стоя. Журналисты на телемостах собрали представителей от народа. Из-за разницы во времени, в основном вечером уже, на морозе. На этот раз в количественном выражении почти пропорционально прошедшим на выборах в Госдуму. Вопросы звучали действительно острые, обеспокоенные, порой злые. Но, как всегда, премьер ловко уходил от прямого ответа. Обобщал, давал историческую справку, почти без запинки оперировал многомиллиардными суммами вложенных средств в экономику страны, вдавался в сравнение с показателями в других странах, больше Европейских. Главным звучало — Россия гораздо легче прошла Международный экономический кризис! Страна развивается! Безработица снизилась! Рождаемость увеличилась!! Ему оппонировали, «…но смертность увеличилась!». Премьер, с секундной заминкой ответил: «Не совсем так! В разных Федеральных округах по-разному. Главное, рождаемость впервые за много лет в стране увеличилась. Это факт. Впервые! Это о многом говорит». С этим спорить не стали, такое и протоколом общения не предусмотрено. В дальнейшем, из его ответов получалось, что о коррупции он знает, но, уверен, её сразу не победить, только с помощью Общества, о воровстве по всей властной вертикали он тоже знает, но знает и о том, что против попавшихся возбуждено более тысячи административно-уголовных дел по стране, что менять чиновников на «переправе» он не станет, научен опытом, это приведёт, в лучшем случае, к остановке работы, в худшем случае… и говорить не стоит. Были и поддерживающие выступления. От периферийного вагоностроительного завода, например. Выступающий, начальник цеха, решительно, но со стеснительной улыбкой, предложил физическую помощь московской полиции — в поддержку премьера — приехать с мужиками, своими заводчанами, и помочь слабой, нерешительной московской полиции в наведении порядка в столице. Чтоб разные там… Законными методами, естественно, добавил он. Премьер заготовке рассмеялся, подъезжайте, мол, но… понял, что обострять не следует, могут понять прямолинейно, перевёл всё в шутку, подъезжайте, мол, но лучше чай пить. Посмеялись шутке.

Когда встреча со страной закончилась, Виктор Викторович вернулся на Краснопресненскую набережную, в свой кабинет, в Дом Правительства. Провёл «разбор полётов». Ему показали видеозапись особенно удачных мест в его выступлении и не особо удачных. Не удачным было одно.

Даже президент это заметил, позвонил из Кремля.

— Виктор Викторович, я тут посмотрел, если не обидишься, замечу: фраза с бандерлогами, мне показалась… эмм… как-то, скажем, на слух, несколько неудачной для премьер-министра, нет?

Премьер как раз над этим досадным пассажем размышлял. Ещё раньше, когда «писаки»-референты предложили включить эту фразу, Виктор Викторович, вначале отказался, даже возмутился, но ему «писаки» объяснили: «Это из народного сленга, модного сейчас, молодёжного. Только ввернуть это нужно со смешком, как бы по-свойски, я, мол, такой же, как все. Потрафить как бы. И фраза пойдёт, её поймут. Положительно на имидж сработает». Это и перевесило. Премьер так и сделал, но… по реакции «публики» увидел, юмор не прошёл.

— Согласен, Толя, мне она сразу не нравилась, я плохой актёр видимо. Да и народ какой-то злой был, заметил?

— Да, заметил. Не тех подобрали, либо…

— Анатолий Дмитрич, подобрали тех. Разных. Демократия, дорогой мой! За что боролись, как говорится. Не то бы на своих сайтах такое бы в Интернете бандерлоги выложили, не дай Бог!

— На сайтах, кстати, и без того сплошной компромат. Надо его прикрывать… бы… Но, согласен, нельзя. Не поймут. Кстати, между нами, зря я когда-то отменил графу «против всех».

— А я тебе говорил. Это против нас же сработает. И сработало.

— Да, тогда бы Зюганов с Жириновским, и Миронов вообще бы не прошли семипроцентный барьер. А так… Ты уже смотрел, там и Порохов вчера документы в ЦИК подал.

— Гриша? И этот туда же? Я так и думал. Ну, наглец! Ну, конъюнктурщик!

— И не только он. Правда они не опасны, а вот Порохов…

Неожиданно премьер слышит в телефоне тот же мужской, чуть искажённый эфиром голос. Это же слышит и президент.

— Ха! У вас старые данные, господа. Порохов уже не опасен. Он в СИЗО. Сегодня утром арестован. За попытку изнасилования.

Сказать, что премьер с президентом опешили, ничего не сказать. По крайней мере, если премьер этот голос совсем недавно уже слышал, для президента это было полной неожиданно, то есть ирреальностью.

— Что? Виктор Викторович, это кто на линии? Что это было? Это же кремлёвская линия. Закрытая. Это оператор? Это… невозможно!

Но премьера удивил не голос, хотя и это тоже, сама информация. Порохов арестован. За попытку… Не может быть.

Он так и выдохнул в трубку:

— Не может быть! Президент понял другое.

— А кто же это тогда был, если не оператор? Это же преступление! Это нужно расследовать. Подслушивать секретные правительственные разговоры. Это уголовно наказуемая статья. Это Государственное преступление.

И услышал, оба услышали:

— Так, успокойся Анатолий Дмитрич, и не пыли. Ты сейчас о другом думать должен. Главный конкурент закрыт. Он в СИЗО. Уголовное дело открыто.

— Как у Стросс-Кана? — выдохнул премьер.

— Да, полная аналогия. — Странный абонент усмехнулся. — Извините, а что делать? Вас же спасать надо, страну спасать. Не то придут эти…

Президент не понимал.

— Виктор Викторович, кто это? Кто к нам присоединился? Я кладу трубку.

Несанкционированный собеседник ответил:

— Клади, клади.

 

2

Естественно, произойди такой случай с кем-либо из обычных людей, не вызвал бы удивления, смешок бы если: чего особенного, мало ли… На каждом перекрёстке, да что перекрёстке, почти на каждом подъезде установлены видеокамеры или уже устанавливают. Некто мили… тьфу, ты, некто полицейский высокий чин обязан контролировать ситуацию в городе. Он и контролирует. Потому и видеокамеры, вэб-камеры, и полиции, и сыщики, и просто люди в штатском. Чтобы ни одно противоправное действие не осталось «за кадром». И правильно. За народом нужен глаз да глаз. Но что касается несанкционированного доступа к разговорам первых лиц государства это… Это, извините, преступление, это за гранью. Это нужно пресекать. Калёным железом. Как государственную измену. До пожизненного. Никто не должен знать о чём могут говорить те самые лица. Это посягательства на частную жизнь, на свободу личности, в конце концов, но прежде…

Премьер нажимает кнопку вызова секретаря. Не отпускает даже тогда, когда секретарь «солдатиком» возникает в дверях. Звонок так и бренчит в приёмной, в раскрытой двери слышно.

— Соедините меня с Генеральным, срочно!..

— Секретарём Совб… — непозволительно растерявшись, переспрашивает секретарь, таким гневным секретарь премьера никогда не видел.

— Какого Совбеза? С Генеральным прокурором, я сказал… Быстро!

Секретарь мылом выскальзывает из кабинета, бежит к своему столу… Прокололся, уволят, колоколами бьётся у него в голове, пока он набирает личный телефонный номер Генпрокурора… Генпрокурор немедленно отвечает, хотя время обеденное.

— Я слушаю вас, Викт…

Премьер его перебивает.

— Вы с ума сошли, Дмитрий Викторович? Кто вам позволил, кто… Это правда, что Порохов у вас арестован?

— Так точно, Виктор Викторович, как вы и приказали, то есть указали. — Театрально бодро, но угасая, рапортует Генеральный…

— Я?!

В вопросе премьера для Генпрокурора звучит непомерное удивление и ужас, вплоть до снятия прокурорских погон, он смешался.

— Так от вас же, извините, по прямому звонили из Дома Прав… Я и… мы и…

— Что вы, что вы?! Идиотизм! Я такой команды не давал. Я вообще ни чего про это не знаю… Пока мне не доложили… Немедленно Порохова освободить. Все документы изъять, все мне на стол. Вы поняли? Немедленно! И не забудьте извиниться.

— Я? — севшим голосом переспрашивает генеральный…

И в этот момент, снова неожиданно вклинивается в разговор тот самый мужской, механистично искажённый голос по закрытой линии.

— Стоп, стоп, стоп, стоп! Не кипятитесь, господа. Ничего отменять не надо. Вы, товарищ прокурор, кладите трубку, — Тот немедленно выполняет команду, характерный щелчок это подтверждает. — А с вами, Виктор Викторович… — неизвестный собеседник умолкает, доносится только его горестное сопение в трубку. — Мда, тяжелый случай… Нужно работать. — Говорит он, наконец, и вздыхает.

Кто такой, кто такой… бьётся испуганно в премьерской голове вопрос.

— Вы, значит, не поняли. — Заключает неизвестный. — Жаль!

С этим голос в трубке исчезает, но мягко и требовательно зуммерит на приставном столе телефон прямой правительственно связи с гербом и надписью «Генеральный прокурор РФ». Наследие прежней системы (В смысле, телефон). Премьер вздрагивает, неужели опять он… Ну всё, попался, стервец, нажимает кнопку записи разговора.

К сожалению, нет. По громкой связи голос генерального прокурора осторожно переспрашивает:

— Виктор Викторович, я не понял, так освобождать или… Это, извините, президент что ли с нами говорил?

— Какой президент, чёрт тебя возьми, Дмитрий Викторович, это… это… Освобождать, я сказал. Немедленно.

— Понял, Виктор Викторович, понял, исполняю, уже дал команду.

Непредвиденная ситуация выбила премьера из рабочего состояния. Отмахнувшись от круглых в ужасе глаз секретаря, вызывает машину.

— А как же ваш сегодняшний план встреч, Викт…

— Никак. Переведи на первого зама, не понятно что ли? Что смотришь? Меня нет. Заболел.

— Понял, Виктор Викторович. — Послушно склоняет голову секретарь, хотя, конечно, ничего не понимает.

Владимир Останин, начальник личной охраны, не переспрашивает, в микрофон, спрятанный в рукаве пиджака, дублирует распоряжение. Команда проходит и к группе дежурной охраны, и к дежурному офицеру ФСО.

— Куда, Виктор Викторович? — закрывая за премьером дверь бронированного лимузина, спрашивает Останин.

— Прямо! — распоряжается премьер. У Останина лицо не меняет выражение, премьер уточняет. — За город.

«За город», дублирует Останин в гарнитуру переговорного устройства. Выстроившийся кортеж немедленно срывается с места. Стрелки спидометров замирают на цифре 200, расстояние между машинами — рукой подать. Всё по-инструкции. С дежурного пульта ФСО прошла соответствующая команда, дежурный полицейский на пульте города продублировал, на ближайших магистралях, на всём предполагаемом пути правительственного кортежа автоматикой полностью перекрывается всяческое авто- и прочее движение. Постовые ГИБДД, торопливо поправляют форму, сбрую, заранее держат руку у козырька фуражки. Мимо них, под звуковой и световой сигналы два лимузина, два минивэна сопровождения с охраной, и два полицейских автомобиля несутся по осевой линии. Обычное дело. У бойцов личной охраны премьера, в минивэнах, автоматы наизготовку, у Останина, он сидит полубоком, на коленях взведённый многозарядный пистолет-автомат. Он, как сжатая пружина, весь собран, брови нахмурены, глаза остро сканируют набегающее и прилегающее пространство. Премьер, забившись в угол огромного салона, спрятавшись за шторками и тонированным стеклом вроде дремлет. Думает или отдыхает. Что, для высокого должностного лица, в принципе, одно и тоже. А второй лимузин, с задёрнутыми шторками, точно такой же, но пустой, летит впереди, сразу за полицейской машиной. В качестве «обманки». Для снайперов или террористов.

«Кто, кто мог так беспардонно вклиниваться в правительственную связь, кто мог позволить в таком тоне разговаривать с… с… со мной, не говоря уж о президенте России, кто?» — мучительно размышляет премьер. «Варианта два, нет, три. Это, конечно, иностранные спецслужбы. Враги! Да, это они. Они могут. Или оппозиция, ну эти и подавно могут, хотя… некоторые только… новые…» На этом премьер мысленно гневается. «Но это же беспредельная наглость, непозволительная, беспредельная! На кого они замахнулись, на кого!! Ооо! Мочить! Всех мочить! Выявить и мочить! Замочим!», решает премьер, и мысли его переходя к третьей версии. «Технически могла и ФСО, конечно, или ФСБ». И немедленно отвергает, как невозможное. «Нет, они не могут. Они свои, они не должны. Они…» На этом размышления премьера не задерживаются, возвращаются к первой версии, как к более вероятной. Но, вспомнив тот механистический голос, премьер понимает, что голос был русский, чисто русский, никакого акцента… Хотя иностранные спецслужбы легко могли найти такого русскоговорящего, их сейчас по всему миру пруд пруди… «Могли, конечно, могли, завербовали, заплатили, и… подключились». И тут же с собой спорит: «Но они вряд ли бы тогда применили прибор изменения голоса. Наоборот, дураки что ли, зачем скрывать? Пожалуйста, узнавайте, мы вас не боимся, мы вот они! Да, это, пожалуй, не Америка. А кто тогда? Внутренняя оппозиция? Нет, только не госдумовские старцы, вряд ли, они свои. Им и так хорошо. Прикормленные. Если только подросшие там: навальные, удальцовы, и иже с ними… Горлопаны! Подлецы! Немцов, предатель, Касьянов, Каспаров, и прочие… Эти могут. Ещё как могут. Но откуда у них такие возможности? С наглостью понятно, а вот с возможностями… Они же не могли так быстро влезть в закрытую эфэсбешную структуру, не могли. Да могут, вполне могут. Деньги решают всё. Купили? Вполне. И Гриша Порохов с ними… Нет, Григорий не мог. Я бы знал. Григорий в обойме. А эти… этот, Генпрокурор, скотина, взял и испортил всё. Стоп, испортил не он, а его руками. Генпрокурор до этого бы не дошёл. И вообще, без санкции бы он… Кто же тогда, кто?» Мысли сами собой возвращаются к ФСБ. «Нет, ФСО вряд ли, там всё жёстко, там дисциплина, — думает премьер, — кнут и пряник. А вот ФСБ могла. Вполне. И Люди везде у них свои есть, и спецсредства и… прошлые обиды могли тлеть, не гаснуть… глубоко-глубоко где-то, но могли. Хотя, столько денег и прав им выделяется, скажи налогоплательщикам — в лучшем случае расстреляют, в худшем, разорвут на куски… эти навальные, касьяновы, немцовы… блогеры с ними, Дума, народ, мать иху… Зачем такое ФСБ? Им зачем? Они же итак… Я же им… Разогнать? Других назначить? Можно. Не можно, а нужно, в целях безопасности страны и его правительства», заключает премьер. Интересно, кто же там мог затаить обиду и вот так разговаривать, кто? На память приходит тот странный голос, его сопение и вздох «вы, значит, не поняли…» Что поняли, что? И последнее «жаль». Что жаль, кого жаль? Не понятно. Но голос взрослый. Не детский или юношеский, точно взрослый… Где-то за сорок или старше… Да, где-то за…

Додумать премьер не успевает, потому что лимузин на всём ходу — как в стену — во что-то неподвижное влетает, или в него что-то, кто-то…. Премьер, естественно, не пристёгнут, не по рангу, от резкого удара отрывается от сиденья, втянув голову в плечи, свободно пролетает на выход через вылетевшее переднее лобовое стекло лимузина, стекла уже нет, его начальник охраны телом только что высадил… машинально сгруппировался, но юзом едва не влетел под остановившийся первый лимузин. Потерял сознание. ЧП. Большое, правительственное.

Находясь в бессознательном состоянии, премьер не видел и не слышал, как взвыли сиренами подлетевшие кареты скорой помощи, как прилетел вертолёт, подъехали сотрудники ФСО, возникло множество машин полиции, прокурорские, следственные, специальные, лимузины вице- и разных секретарей, помощников… Место мгновенно наглухо было оцеплено, огорожено сотрудниками ФСО, полицией, другими штатскими лицами. Никакие теле- и прочие репортёры к месту ДТП допущены не были, как и разные депутаты, и вице-, и секретари с помощниками. На правительственном ДТП работали сотрудники следственного комитета Генпрокуратуры, ФСО, ФСБ, кинологи… И медики. Премьера сразу же увезли вертолётом. За ним тело личного охранника, водителя, несколько побитых спецназовцев из минивэнов. Там просто: переломы, сочетанные травмы… Очень быстро подъехали эвакуаторы, вызванные из гаража номер 1, автокран, уборочная техника. И уже через час ничего на дороге не напоминало только что случившееся дорожно-транспортное происшествие. Даже странным образом упавший бетонный столб с фонарями освещения был спешно заменён на новый. Прежний, вывезен на закрытую спецплощадку для проведения экспертизы, как и лимузин премьера, и два минивэна. Движение на трассе было восстановлено.

Виктор Викторович пришёл в себя сам, так ему показалось, на самом деле введённый медиками в вену препарат взбодрил кровь, всю нервную систему и… прояснил сознание. Он открыл глаза. Над собой увидел потолок кремового цвета, и много света. В ушах стоял звон и тянущая боль в голове и на лице. Во рту сухо. Повернуть голову и рассмотреть что вокруг он не смог. Голова была в бинтах, шея не слушалась. К тому же от напряжения, в глазах потемнело. Он закрыл глаза. Попытался вспомнить что произошло… Но не смог. Тело было невесомым, как и не было его, а вот голова была тяжёлой гирей, к тому же болела.

Два врача, в возрасте, в очках, с бородками, и молоденькая медсестра, стоя поблизости, склонившись, внимательно, с профессиональным интересом смотрели то на лицо пациента, то на медицинские приборы, потом оглянулись на третьего… Тот был рядом, тоже смотрел, невысокий, кряжистый, лицо в старческих морщинах, главврач, видимо, или хирург, удовлетворённо кивнул докторам головой, повернулся и вышел. Сразу же за этим в палату вошли два санитара, взявшись за спинки кровати, покатили её на выход. Доктора двинулись следом.

Очередной приход в себя премьеру дался гораздо легче. Голова болела меньше, но отчего-то болело лицо. Было тяжелым, отёкшим. Глаза плохо открывались. Скосив глаза, увидел толстый слой бинтов на своих щеках и носу… Но голову повернуть мог. Даже пошевелиться, даже приподняться…

Большая просторная палата… Он в больнице, понял премьер. Палата явно соответствует его положению. «Кремлёвка», догадался он. Всё блещет чистотой, свежестью, почти уютом. Много света, тонкий запах цветов. Тепло. Тихонько жужжат «умные» приборы. Их множество. На лице и голове бинты. От бинтов пахнет каким-то противным лекарством. Жжёт. Премьер попытался потрогать лицо руками, но услышал взволнованное: «Нет, нет, нельзя. Не трогайте, пожалуйста, вам ещё рано». Голос был женским, но молодым и вежливым, где-то у премьера за изголовьем. Потом она возникла в поле его зрения. Медсестра. В шапочке, куртке салатового цвета и такого же цвета брюках. Не очень красивая девушка, но пухлая и улыбчивая.

— Вам ещё нельзя снимать повязки. Доктор не разрешил.

— А что со мной? Я ударился?

— Извините, я медсестра. Нам не положено посвящать пациентов…

— Я премьер-министр, я не пациент. Где доктор, позовите главврача. Мне на работу надо. Вы слышите?

— Я слышу. Не волнуйтесь. Вам волноваться сейчас нельзя. Он сам к вам придёт.

— Когда он придёт? Когда?

— Скоро. Как освободится.

— А телефон… Где мой телефон… Мой… Девушка, дайте мне свой телефон. Мне нужно срочно позвонить. Вы знаете кто я?

— Телефоны только у главврача.

— Что?! Вы понимаете кто я? Я премьер-министр, понимаете? Я почти президент страны. Немедленно дайте телефон, или вызовите главврача. Немедленно его сюда, немедленно! Вы слышите? У меня государственные дела, работа. Мне нужно позвонить.

— Это запрещено.

— Мне?!

— И вам тоже. Вы больной. Вы после операции.

— Девушка, какой операции, какой?

— После аварии. Главврач сказал, хорошо, что в вашей машине стекло бронированное, отделяющее вас от водителя не было поднято, и лобовое вылетело, не то бы вы… вам…

Виктор Викторович вдруг вспомнил и механический голос, и удар. Да, стекло отделяющее салон от водительского места поднято не было, это нарушение. Но премьер мог нарушить, впереди сидел его начальник охраны… Потому он и…

— А Останин? Мой начальник охраны… Что с ним?

— Извините, я не знаю. Нам не положено.

— Идиотизм! Скажите, а где я? Это «Кремлёвка»?

— В частной закрытой клинике. А вот и доктор. Ваш лечащий врач, профессор Олег Павлович. — Представила она, и выскользнула за дверь.

— Ну наконец-то, доктор…

— Тихо-тихо-тихо, вам нельзя волноваться, и разговаривать тоже. Всё хорошо, всё отлично. Я уже здесь, я с вами…

Доктор Олег Павлович тоже оказался непробиваемым, хотя и профессор, но вежливым и улыбчивым. Мог говорить только о лечении. Или берёг так премьера. Вставать разрешил только через день. Если всё будет хорошо. И то в присутствии медсестры или лечащего врача. И телефона у него тоже нет. Врёт, конечно, эскулап хренов. И телевизор, говорит, тоже не положено. Если позже только. И главврача сейчас в клинике нет, за границей, в Брно, на международный симпозиум врачей челюстно-полостной хирургии, сегодня утром улетел. Больному прописан покой и только покой. Неукоснительно. В этой клинике пациенты равны. Хоть сам президент, хоть король, хоть папа Римский, тонко пошутил доктор, но закончил серьёзно, — правила для пациентов одни. И никаких посторонних контактов, никаких встреч-разговоров. Только лечение, лечение и покой. И убежать нельзя, категорически, всё под охраной и глазами видеокамер. Кстати, подчеркнул доктор, в палате есть и душ, и туалет, и всё что нужно, но это через пару- тройку дней, а пока, постельный режим. Постельный. За всем присмотрит палатная медсестра. Обращайтесь к ней, не стесняйтесь… Милая симпатичная девушка, специалист.

— А вот и ваш завтрак. Диетический. — Прерывая поток не очень удобных для себя вопросов, обрадовано вскричал доктор, встречая фигуристую молодую медсестру с сервировочным столиком. — Если будут предпочтения, пожалуйста, продиктуйте, она заполнит карточку ваших личных пожеланий. Шеф-повар у нас лучший, таких в ресторанах нет. К обеду исполним. Приятного аппетита. — Пожелал он и быстро удалился. Его улыбка скрылась за дверью.

Не доктор, а ресторанный администратор какой-то, приподнимаясь на подушке — медсестра помогла — подумал премьер. Но завтрак был кстати. И не плох.

Пациент отвлёкся. Завтракал, но думал о своём. Первое, как долго он здесь? Второе, как там в правительстве? Третье, как отреагировал президент? Что вообще произошло? Это нападение? Терроризм? Пожалуй, и то, и другое. Значит точно 277-я статья УКа РФ террористу светит. От двенадцати до двадцати лет. А лучше бы расстрел. Обнаглели, сволочи. На кого руку подняли! Ничего, Генпрокурор раскрутит, мало не покажется. А учитывая мой статус, — пожизненно, либо смертная казнь, злорадно усмехнулся премьер. Можно ещё добавить и 278-ю, например, но и первой достаточно. Идиоты! Хрен вам. Не дождётесь. Кстати, а как там Останин, что с ним? Неизвестно. А как отреагировала Наденька, обе дочери, жена в конце концов… Позвонить бы…

Фигуристая медсестра столик укатила, появилась улыбчивая, но не разговорчивая пухленькая. Набрав в шприц какое-то лекарство, вколола в ягодичную мышцу, придвинула стойку капельницы, ввела в вену руки иглу и открыла краник…

Внимательно посмотрела на подвешенный флакон на стойке, на забинтованное лицо пациента, потом на экран одного из приборов, стоящих сбоку от кровати пациента, щёлкнула тумблерами…

— Отдыхайте, — пожелала она, — если что, нажмите вот эту кнопку, я услышу. — И вышла. Премьер, откинувшись на подушку, принялся было размышлять над неожиданно сложившейся с ним ситуацией, даже взгрустнул, но лекарство сделало своё дело, он уснул.

Так тянулось несколько дней. Поест, поспит, поест, поспит… На шестой день с лица сняли повязки. Доктор, теперь их было два, оба, как и медсестра, в халатах салатового цвета, удовлетворённо покачал головой, произнёс:

— Очень хорошо. Даже красиво получилось. Да, коллега?

Коллега согласился. А премьер не понял, что там очень хорошего.

— Что-то с моим лицом? — спросил он.

Доктора отрицательно закивали головами.

— Нет-нет, всё хорошо. Всё отлично. Лучше и быть не может.

Премьер пожал плечами. В теле возникла боль — в шее и плечах…

— А можно зеркало? — спросил он и добавил. — И сотовый телефон, и телевизор. Скучно. Лежать скучно.

Доктора поняли.

— Нет, телевизор нельзя, не положено. Пока. А вот книги, журналы, пожалуйста. Читайте сколько угодно. Какие вы предпочитаете? У нас выбор большой. И классика, и… любые…

— А как вы себя чувствуете? — отвлекая, спросил второй. — Что-нибудь беспокоит, кроме головы?

— Шея, правое плечо и руки…

— Вот как! А на рентгенограмме всё в порядке.

— Это остаточное. — Заключил Олег Павлович, профессор. — Пройдём повторно рентген, сеанс массажа и физиопроцедуры, будете как новенький. У нас великолепные передовые медицинские технологии, прекрасные врачи. Поверьте. Профессора с большим научным и практическим опытом. В России мы лучшие. Таких больше нет.

— Кремлёвка на несколько порядков ниже. — Подчеркнул другой доктор.

— Именно, — подтвердил Олег Павлович, — так что, больной… всё будет в лучшем виде. Но зеркало и телефон не дали, мысленно резюмировал премьер, когда его оставили одного. Зеркало и телефон стали навязчивой идеей. Он осторожно поднялся с кровати, осмотрелся… Интерьер палаты его не удивил, что-то такое прекрасное он уже видел в… Германии, в Берлине. Канцлер Германии фрау Меркель с удовольствие ему демонстрировала достижения передовой немецкой медицины. Тогда премьер улыбался, кивал головой, рукой касался приборов, стен, соглашался, «я, я». Такие стационары доступны любому немцу, говорила фрау Меркель, и с достатком, и без… за счёт налогоплательщиков и государства. Интересно, а здесь за чей счёт, подумал премьер, направляясь к двери. Подойдя к ней, осторожно приоткрыл, увидел рядом с палатой небольшой столик и человека в штатском с рацией на столе и раскрытой книгой в руках. Человек азиатской наружности, невысокий, спортивный, коротко подстрижен… Пиджак расстёгнут, под левой подмышкой бугрилось. Из Системы, сразу понял премьер. Или из ФСБ, или из ФСО. На лицо незнакомый. Но это и не удивительно: кто он, и кто премьер. Главное, его охраняют. И это правильно, подумал премьер. Удивительно, почему один, а не трое, четверо… согласно высокого статуса охраняемого лица. Нет, сейчас это и лучше. Можно поговорить без свидетелей, узнать. Как-никак «одной крови».

Но охранник почему-то всполошился. Вскочил, схватив рацию, словно защищаясь, вытянул вперёд руки, замахал ими:

— Нет-нет, не выходите. Это запрещено. Вам выходить запрещено. Я должен сообщить. Одну минуту, одну минуту! — Преградил собой дорогу.

— Да я не выхожу. — Простецки улыбаясь, ответил Виктор Викторович. Замечая, парень в весе до семидесяти пяти, боец. — Ты, кстати, знаешь кто я, знаешь?

Охранник неопределённо качнул головой.

— Так вот, коллега, мне нужно позвонить и зеркало бы… Нужно бы побриться, а зеркала в палате нет. Поможешь, а?

— А… а в ванной комнате, в туалете? — заикаясь, спросил охранник.

— Так они мутные, влажно, наверное… Я себя не вижу… Помоги, а, найди зеркало.

Охранник, открыв рот, испуганно вращал глазами… Такое явно не было предусмотрено Инструкцией.

Но уже, выручая охранника, быстро приближаясь, по коридору дробно стучали каблуки. Успел, скотина, нажать кнопку, поморщился премьер, или видеокамеры «встревожились». Премьер быстро ретировался в палату, лёг и накрылся одеялом.

Вбежавшая в палату медсестра, за ней и лечащий врач, успевший что-то угрожающее пробухтеть охраннику, появились в палате.

— Какие-то проблемы, больной? — Шумно дыша, спросил улыбчивый доктор. — Вы чем-то недовольны. Что-то нужно?

— Я не знаю, как там без меня дела, Олег Павлович. Вы понимаете, профессор? Я беспокоюсь. Неужели не понятно? Я премьер-министр. На мне вопросы государственной важности, у меня встречи. На мне политика, вся экономика, промышленность, оборонка страны, социальные вопросы… семья наконец. А вы меня успокаиваете. Даже телефон не даёте, даже телевизор, зеркало. Что это за клиника? Как это? Почему? Я не понимаю. Приказываю, немедленно свяжитесь с Аппаратом правительства, или Аппаратом президента. Они всё обеспечат. И вас, доктор, вместе со всеми вашими профессорами, переведут в лучшем случае в сельские фельдшеры, а вашего главного врача лишат лицензии. Это в лучшем случае. Вы меня понимаете? В лучшем! И это не угроза. Так будет, если вы не позвоните…

— Да, у меня есть такой приказ. Я позвоню. Сообщу.

Премьер развёл руками:

— Ну вот, молодец, доктор. Что и требовалось. Я жду.

Профессор вышел, а медсестра принесла зеркало. Премьер взял его, приблизил… И с криком ужаса выронил из рук. В зеркале увидел лицо в синюшных разводах, отёкшее и совсем другого человек, незнакомого… Нос с горбинкой, брови широкие, скулы острые, подбородок с ямочкой…

— А-а-а! Что вы сделали? Кто это, кто?

Не реагируя на истошный крик, охранник внёс телевизор, включил в розетку. На экране, на телеканале «Россия 24», в прямом эфире, как значилось у кромки экрана, возник он, премьер-министр Виктор Викторович, совершенно бодрый и здоровый, в тёмно-синем костюме, белой рубашке с тёмным галстуком, опершись на руки, часы на правой руке, сидел за большим правительственным столом, блестя залысинами, слегка улыбаясь, что-то говорил присутствующим министрам. Заседание Кабмина. «Новости». Охранник добавил звук. «…Мы должны активнее привлекать инвесторов в наши проекты. Правительство и страна в этом заинтересованы. Это поможет нам увеличить бюджет…»

Пациент, почти в истерике, закрыл уши руками, упал на кровать, задёргал головой, ногами.

— Нет, нет, этого не может быть! — Визжал он. — Не может быть! Это не я. Это… предатели! Это захват власти! Я здесь! Здесь! Я — вот он. Я здесь! Люди… Караул, убивают! Это… Государственная измена. Незаконное присвоение власти. Покушение… Это измена! Изме-ена!

Такую остро негативную реакцию пациента понять можно, будь ты хоть четырежды супермен, а завоешь, увидев себя в такой ситуации. Ещё бы! С чужим лицом, без одежды, без прежней харизмы и… не понятно с чем, и для чего. Премьер орал.

— А чемоданчик, у кого теперь чемоданчик, чемоданчик? — кричал он.

— Какой чемоданчик? С ним был чемодан?

— Ядерный! Ядерный! — вопил пациент.

— Он что, охренел? Не было с ним никакого чемодана.

— Охренеешь, после такого.

— А-а-а… — орал пациент.

Кричал он грубо, громко, зло… Грозил… Но его словно не слышали. Возникшие санитары с трудом бесцеремонно скрутили его, улыбчивая (даже в этот момент!) медсестра ввела успокоительное. Через пару минут премьер обмяк, повис на руках дюжих санитаров, его уложили на койку. Санитары остались, остальные вышли, прихватив и остатки разбившегося зеркала, и телевизор.

В кабинете отсутствующего главврача, Олег Павлович, нервно ещё дёргая головой, включил кофеварку, упал в мягкое кресло. Его коллега, Семён Маркович, тоже профессор, второй заместитель главврача, закурил, уставился в окно. За окном весна. Но морось. Не то дождь, не то снег. Слякотно. Противно. А здесь, в клинике, в кабинете хорошо, уютно, «Ташкент». Уже приятно запахло свежим кофе. Хорошо без шефа. Да и с ним тоже хорошо. Коллеги, как-никак, однокашники. Один за другим в закрытую частную клинику пришли. По конкурсу. Земляки. В Брно Женя уехал. Неожиданно. Можно даже сказать в спешке. Утром «сверху» позвонили, он в машину и… В принципе, и хорошо, пусть развеется. Подарки привезёт, сувениры, и контакты, конечно. Контракты, возможно. Хотя, и без контрактов прекрасно. Работы не много, её практически нет, зарплата солидная и вовремя. Если бы не этот пациент. Нарушал привычный распорядок жизни. Наверняка кандидат в Кащ… Благостные размышления Семёна Марковича прервал звонок сотового телефона. Олег Павлович, взяв со стола, ответил. Звонил механистический голос.

— Кто это? — спросил голос.

— Это я, Олег Павлович, профессор, доктор медицинских наук, первый замест…

Абонент не стал дослушивать все должности и звания профессора, перебил.

— Понятно-понятно. Скажи-ка, милок, и как там наши дела? Как пациент? — Не здороваясь и не представляясь, спросил голос. — Пришёл в себя?

Обращение «милок» профессора покоробило, но он вида не подал, предупреждён был. Звонившего он не знал, но знал другое, как ему пояснил главврач: Это очень большой человек, Олег, очень. С ним нужно особо… Особо уважительно и всё прочее. Он финансирует всю нашу клинику, всю-всю. Понимаешь? И аренду, и оборудование, и… зарплату, и премии, и всё остальное тоже он. И не только клинику, как я понимаю, вернее догадываюсь, а кое-что покрупнее. Так что с ним, как… как с английской королевой и даже уважительнее. Ты понял? — Олег Павлович машинально кивнул головой. Директор клиники, зачем-то оглянувшись по сторонам, понизил голос, продолжил. — Я его никогда не видел, не знаком, и имени его даже не знаю, но знаю, что он нам всем босс. Большой босс! Биг-босс! Понял? Так и знай. Он откуда-то сверху, выше Кремля, — и указал на потолок. — А там знаешь, не так на них посмотрел, не то сказал и всё — без работы. Это в лучшем случае, а то и… — выкатив глаза, демонстративно чиркнул по горлу, — сам понимаешь. А нам с тобой это надо? Не надо! Короче, Олежек, знай, если позвонит, с ним нужно особо вежливо и обходительно. Он сто процентный учредитель, хозяин. — Повернув голову в сторону двери кабинета, к чему-то прислушался, указал пальцем. — Пациент этот, кстати, его. И программа лечения тоже. Так что, если что… Делай, что скажет. Головой за пациента отвечаешь.

— Так точно, пришёл в себя… — доложил «голосу» профессор.

— И что?

— Удивился. Нервный срыв, неконтролируемая реакция.

— И…

— Вкололи успокоительное.

— И…

— Оставили под охраной. В палате санитары, перед палатой охранник.

— Молодец! Всё правильно. А фотографию?

— Нового лица? Нет ещё, бинты снимаем завтра. Завтра и…

— Хорошо, доктор, завтра, так завтра. А через пару дней я за ним пришлю. Приготовь что там положено. Будет буянить, увеличь дозы… этого… димедрола вашего, или как там у вас…

— Понял…эээ… Приготовим. Не беспокойтесь…

— Ну вот и хорошо. — И абонент отключился.

Олег Павлович машинально посмотрел на дисплей телефона, номер абонента не высветился.

— Что там, — сбивая пепел с сигареты в пепельницу, и разливая по чашкам приготовленный кофе, спросил коллега Семён Маркович, — с кем ты сейчас так, по-солдатски?

— А, это? Это биг-босс звонил. Ты не знаешь, кто такой?

— Наш главврач, Женя, из Брно?

— Ты что, нет, конечно. Евгений Дмитрич наш босс, это естественно. Но этот, — Олег Маркович указал на телефон, — в десять раз больше чем биг-босс. Через пару дней сказал подготовить пациента. Заберёт от нас.

 

3

Очнувшись от действия дурманящего лекарства, Виктор Викторович чуть приоткрыл глаза, в радужном мерцании света на ресницах увидел осторожно прикрывающих за собой дверь салатовые спины санитаров. Ушли. Прикрыв веки, оценил своё самочувствие: в голове туманно, на душе муторно, во рту хреново. Не дремала и видеокамера. Её поворачивающийся «не дремлющий» глаз проследил за санитарами, вернулся в «исходное» положение. Виктор Викторович, делая вид, что всё ещё без сознания, в тревоге лежал, думал. Что теперь ему делать и как быть?

Сердце сдавил леденящий холод, накатил ужас — жуткий, — потом бросило в жар… Его предали. Предали!

Выкрали… Устроили ДТП и подменили. И кем, кем подменили? Зачем? Почему? Кто посмел, кто? Это невозможно… Нет-нет… ФСО, сволочи! Куда смотрели? Останин — гад! Нет, это же всего лишь сон, только сон! Это неправда, это невозможно. Заменить меня не кем! Не кем! Я же… мы же всё сделали, чтобы мне не было альтернативы, не было. С таким опытом, с такой риторикой, с таким авторитетом, поддержкой, такой харизмой больше никого нет. Нет! Нет! Нет! У меня много сторонников, у меня… столько планов, столько заделов, столько обязательств, столько… Нет, главное другое, кто это сделал, и зачем? Кто… Кто?

Хотя, он уже угадывал, вернее догадывался, кто так изящно мог всё организовать… В чьих это силах. Эта мысль раз за разом возникала, всплывала, но, он отгонял её, как наименее желанную.

Нет-нет, этого не может быть! Почему? Да это же абсурд! Конечно, абсурд! Абсурд-абсурд1 Нонсенс! Что он не так сделал, кому? Он же… Они же… Но тревога заполняла сознание. Душила, перекрывала воздух… Его трясло. Он был в панике. Паниковал.

Раньше, до развала СССР, на службе КГБ, там, в Дрездене, он всегда чувствовал за собой спасительную спину Конторы, Родины. Он знал, да, в любой момент мог быть арестован вражеской контрразведкой, закрыт в клетку, это понятно, но он знал и другое, что он на службе. Это его доля. Его судьба. К этому он был готов. Он был молод. Профессионален. Удачлив. К тому же, за спиной всегда было прикрытие, своя резидентура. «Норы», «ямы», где он мог, в крайнем случае, спасаясь от «Штази» или другой какой, отлежаться. Были различные паспорта, номера паролей, деньги, и прочие спецсредства. Были люди, у кого он мог спрятаться, были… И потом, позже, в Санкт-Петербурге, у Анатолия Собчака, он тоже почти спокойно работал. Правда приходилось не только в политике на городском и международном уровне участвовать, но и на разборках с бандитами, с мафией, на стрелках… Были и такие. Времена такие были. Смутные, нервные, денежные, митинговые… Перестроечные. Что-то разруливал, кого-то успокаивал, мирил. Но он всегда на сто процентов уверен был в своей Системе. За спиной всегда была агентура и служба собственной безопасности мэрии Санкт-Петербурга и всё тот же всесильный и мудрый КГБ. Чьё задание он и выполнял. Потому что профессия такая. И потом ещё, позже, когда Борис Ельцин его в Кремль вызвал, он уже знал, что это рука всё того же КГБ, тогда уже ФСБ. Это они решили, они и рекомендовали. Заставили Ельцина или уговорили… уговорили, скорее всего. Да это уже и не важно, главное, Ельцин согласился. И Виктор Викторович тоже согласился, отказаться не мог. Стал президентом. Пре-зи-дентом! Всей страны. России. «Who is Mr…» «Ага, так вам и скажи. Догадайтесь господа с трёх раз!» Тоже задание, тоже работа. Но опять же под прикрытием. А теперь? Что случилось? Кто его вывел из игры и почему… За что? Понятно было одно: если таким образом вывели, значит сотрут. Так же изящно и спокойно. Специалистов в Системе много. Киллер на киллере. Теперь тем более. Конечно, зачем им два премьера! Тем более, второй уже работает, говорит, выступает… Интересно, мелькнула злая и ехидная мыслишка, а как он с моей женой, как с дочерьми, с… А вице-премьеры, заместители, министры, секретари, референты, охрана — не заметили подмены или сделали вид, что не заметили? Сволочи! Предатели! Может такое быть? Да вполне может, вполне. Каждый второй или действующий комитетчик, или в резерве… Короче, вывод один: нужно отсюда бежать. Бежать, бежать. Это не клиника, это западня. Бежать, только бежать… И чем скорее, тем лучше. Профессора мигнут, медсестра чего-нибудь вколет в вену и… конец, замочат. Да что угодно может случиться. В закрытой клинике никто и не узнает. Потом в морге, тоже каком-нибудь частном, в мешок и сожгут, и… поминай как звали… Был Витя и нет Вити. Бежать! Бежать, бежать… Сегодня! Сейчас! Ах, ты ж, чёрт! Ах, ты ж… ситуация. Ну, попал, ну…

Охранник, насторожившись, отложил книгу, заглянул на голос больного. Кровать в палате была пуста, но голос звучал из ванной комнаты. Охранник заглянул туда. Помещение ванной комнаты был заполнено паром. Пациент набирал ванну. Собрался видимо мыться. Правильно. Пора. Сколько суток уже здесь. Мужчина!

Через пару минут охранник вышел — фиксировала видеокамера — ленивой, неспешной походкой прошёл мимо своего стола, к выходу… Коридорные видеокамеры наблюдали за ним. Надвинув козырёк фуражки на глаза, охранник остановился, похлопал по карманам, но доставать пачку сигарет не стал, вышел на улицу — дождь, слякотно — поёжился, поднял воротник пиджака, достал пачку сигарет, смял её, как пустую, выбросил в урну, заторопился к ближайшему киоску, свернул к нему… Дальше видеокамеры его «отпустили».

Первой, пропажу обнаружила улыбчивая медсестра. Она нашла раздетого охранника сидящего в какой-то странной позе, в ванной комнате, перекрыла кран, всполошилась. Охранник был живой, но не в себе, когда разобрались с его спутанными ногами, одной рукой держался за голову, другой за кобуру с пистолетом на голых коленях, раскачиваясь, раз за разом повторял одно и тоже, как мантру: «А пистолет не взял, а пистолет не взял…». Уже не улыбаясь, медсестра бросилась к внутреннему телефону. Тут же появился лечащий врач, профессор Олег Павлович, за ним и Семён Маркович, тревоги у обоих не было предела. Дежурный охранник, уже сидя на стуле, в тапочках и халате, ничего сказать не мог, а камеры внутреннего наблюдения, при повторе, чётко показали его путь в ванную комнату, потом по коридору и на выходе… Охранник, приведённый в чувство запахом нашатыря и одним уколом, бросился к рации… В необычайно короткое время приехавший наряд хмурых людей в штатской одежде допросили испуганную медсестру, от страха трясущихся обоих профессоров, охранника. Кинолог пробежал с собачкой до киоска, потом до автобусной остановки и вернулся назад. Всё, ушёл клиент! Упустили!

А с ним ушли и документы охранника, удостоверение и деньги.

Дождь. Слякоть…

А на душе беглеца ещё хуже. Страх. Паника. Беспомощность. Чтобы от этого избавиться, понял, необходимо взять себя в руки, посмотреть на ситуацию другими глазами, как следовало из уроков школы КГБ СССР. И первое, нужно сориентироваться. Что удивительно, столько лет человек жил в Москве, а никаких адресов, ни улиц не знает. Проехав четыре остановки на первом попавшемся автобусе, Виктор Викторович вышел, быстро пересел на троллейбус… Нужно было замести следы. В данной ситуации это первое. Хотя и не знал ещё куда едет, но понимал, подальше от той клиники. Пожалел, что никогда не интересовался географией города, да и страной в целом. Больше, конечно, знал Ленинград, вернее Санкт-Петербург. Но это раньше, тогда, а теперь, в Москве… Ничего не знал. В должности президента или премьера понимал, эта микроинформация ему была не нужна, не для него. Когда нужно, все вопросы прорабатывались соответствующими техническими структурами и службами. И когда работал президентом, и когда премьер-министром. Это было естественно: зачем ему было то, что должны были знать другие. У него проблемы макрополитические, макроэкономические, геополитические — государственные и т. д., и т. п. А вот теперь… И ещё одна проблема возникла. Там, и в Кремле, и в Доме Правительства, и в Мэрии города, и во всех Округах Федерального и Регионального значения было огромное множество официальных лиц, губернаторов, мэров, представителей президента, олигархов и прочих людей, кто его знал, кто с почтением слушал и аплодировал, не считая множества сотрудников ФСО, ФСБ, Минобороны, МВД, Прокуратуры и других, для кого он был когда первым лицом Государства, когда вторым, но всегда первым, Верховным главнокомандующим, кто при нём брали под «козырёк», подобострастно заглядывали в глаза, а теперь, сейчас… Ни одному он позвонить не может, ни к кому обратиться тоже, ни посоветоваться, ни спрятаться… Не поймут. Не поверят. Это плохо. Ужасно плохо. С таким лицом, без документов, в такой жуткой, непредвиденной ситуации. Очень плохо. Вот раньше, когда он работал простым сотрудником ФСБ, там, за границей, он точно знал весь специнструментарий которым мог располагать, с закрытыми глазами знал географию того города, где работал, как и страны в целом, знал свою легенду, свою задачу. А сейчас, без подготовки, в чужом костюме, с чужим документом, с тремя тысячами рублей, что нашлись в бумажнике, что можно сделать, к кому обратиться, кому пожаловаться? Некому. С его новым «лицом», с той правдой, о которой он мог рассказать, пожаловаться, кто ему поверит, кто выслушает? Никто. Нет таких. Да и были ли они, друзья? Не было. Вытягивались. В рот заглядывали. С мысли сбивались. Боялись. А друзей, в прямом понимании этого слова не было, не было. Да и не могло быть. На вершине яркий свет и одиночество. Вот попал, вот попал, ну… Суки! Сволочи! Предатели! Нужно найти ту сволочь, найти того иуду, который, которая… лишила его, исключила, вырвала… Замочить! Найти и замочить! Отомстить! Три шкуры с гада спустить… нет, именно отомстить, вернуть всё. Любой ценой, любыми средствами найти и… вернуться. В Кремль вернуться! Сначала замочить, и вернуться. Нет, сначала вернуться, потом замочить. Вернуться!

«Троллейбус дальше не идёт, конечная, — прогудел баритоном мужской голос радиоинформатора, — просьба освободить…» Виктор Викторович вышел. Огляделся. Преследователей не было… Ещё не было! Пока нет, отметил он. Но уверен был, Система уже работает. Его ищут. Нужно где-то гаситься.

Район был не то что не знакомый, вообще не презентабельный. Хотя, поодаль празднично высились чистенькие, разноцветные жилые многоэтажки, как украшение в куче мусора. Москва! Окраина! Но сеял мелкий дождь. Было прохладно. Троллейбус неуклюже объезжал круг разворота… В сторонке виднелся убогий ларёк «Пиво. Сигареты. Хлеб», «загорали» таксисты на стареньких Жигулях, подъезжали и отъезжали разукрашенные рекламой автолайны. Приехавшие, раскуривая сигареты, сплёвывая под ноги, сразу же уходили в сторону жилых многоэтажек. Лица у всех были тяжелые, озабоченные… Не как там, в Кремле. Глядя под ноги, уходили. А ему идти было некуда. Но прятаться было нужно, не просто нужно, а быстро прятаться, жизненно необходимо.

Дождь.

Виктор Викторович съёжившись, прошёл под крышу остановки… Обречённо сунул руки в карманы. Под навесом мелкий дождь не «доставал».

— Товарищ, извините, у вас не найдётся десять рублей, в смысле полтинничка, на пузырёк? — Рядом стоял бомжеватого вида тип в тёмной от дождя куртке с чужого плеча, мятых брюках и тёмных от дождя растоптанных кроссовках, на голове криво нахлобучена тёмная спортивная шапочка «Adidas», на щекастом лице улыбка и маленькие глазки. Волос на голове давно не мыт и не стрижен, на лице щетина. Маргинал. А запах от него… Ффу! Таких знакомых у премьера никогда не было. С такими он никогда не встречался, ни в этой, ни в той жизни. Разве что только по «ящику», иной раз, в мыльных ментовских сериалах. Про жизнь низов. Но в этот момент, возможно, это было спасением для беглого премь… Виктора Викторовича.

— Десять рублей? — У него никогда с собой никаких денег не было, может быть кроме платиновой карточки, но это тогда было, раньше, а теперь, он вспомнил, пришёл в себя. — А, в смысле… — и полез в карман.

Уже через несколько минут премьер, осторожно оглядываясь, позволил себе пройти с тем типом без возраста «в дом», как предложил тот, «Что мы здесь с вами, прости Господи, как бездомные какие будем», сказал он. Домом оказался подвал на заброшенной промзоне. Её пустые окна и перекрытия без стен выше шестого этажа, голыми столбами уходили к облакам, вместе с разбитым забором, украшали собой невзрачный ландшафт микрорайона. Спустившись в подвал, Виктор Викторович отметил, что идут они уже двумя этажами ниже уровня. В полутьме. Свет поступал через недостающие плиты перекрытия, и разобранные перегородки. Шли какими-то техническими коридорами, переступая через горы мусора, груды разбитых бетонных плит, производственного и строительного хлама. В иных местах попадались пыльные разобранные механизмы, «голые» станины со штырями крепёжных болтов в бетоне, короба с обрывками кабелей. Запах в подвале был затхлым, пыльным, с густой примесью человеческих испражнений. Вскоре стало попахивать и дымком, натуральным, костровым. Шли. Странным образом, но Виктор Викторович не боялся.

Правда в одном месте он едва не упал, споткнувшись о какую-то трубу, лежащую поперёк, под ногами, чертыхнулся, хватаясь за пыльные стены. Маргинал даже не обернулся, только произнёс: «Осторожно. Тут крысы иногда попадаются, не раздавите…». Вошли наконец в небольшое пустое бетонное помещение, где было тепло, сухо, в центре горел небольшой костёр, в одном углу лежали грязные матрасы, ворохи одежды, на растянутой из угла в угол верёвке сушились предметы женского и мужского нижнего белья. В дымном чаду от костерка и сигарет, сидела женщина, тоже внешне без возраста, с сигаретой во рту, накрашенными губами, щурясь от дыма, помешивала ложкой в котелке, висящим над огнём.

— Во, познакомься, Марина, это… — воскликнул ей тип, с вопросом поворачиваясь к гостю…

— Да просто, Викторович, — назвал своё отчество премьер.

— Во, это, значит, Викторович, будем знакомы, а это моя нонешняя подруга, Марина. А я, значит, Петро. То есть Пётр Иванович. Бомж. И она тоже. А в той жизни, советской, я — столяр-краснодеревщик. А фамилия у меня как у всей России — Ивановы мы. В смысле я. Кстати, я теперь внештатный член Политсовета самопровозглашённой партии Ивановых «За единство». Вот пройдём в Думу, покажем этим сволочам… разным. Случайно не слышал про нас? Как же? Короче, проходи, друг, будь как дома.

Выпить удалось только по одной. Виктор Викторович даже не пригубил (как такое пить?), размышлял что теперь делать дальше, но возникший в отдалении шум, заставил Петра и Марину с криком «атас, менты», вскочить, втроём пустились в бегство. Облава! Естественно, попались в западню. И не они одни. Таких, в этом здании, вдруг оказалось много, человек шестьдесят. Не разбираясь, полицейские с азартом обработали бомжей дубинками. И слева, и справа… Виктор Викторович попытался было защищаться, но это усугубило. Когда «менты», заломив руки и вывернув карманы открыли его удостоверение, немедленно отпустили. «Извините, ошибочка вышла, товарищ капитан. Бывает. Мы подумали… А вы на работе?» Отпустили и Петра с Мариной. Других поволокли на выход.

Стеная и охая, троица вернулись к порушенному очагу, оборванной верёвке…

— Суки! Ментовня поганая! — Ругался бомж Пётр Иванов.

— Они не должны были так, — массируя больные места, возмущался Виктор Викторович. — Это превышение должностных полномочий. Нарушение прав личности. Полицейские так себя вести не должны. Не имеют права. Такое нужно пресекать. Нужно сообщить Нургалиеву, пусть он…

Бомжи замерли, скептически скривив лица, с интересом слушали: во, даёт.

— Ты прямо как этот, как адвокат по ящику чешешь. Как доцент.

— Ага, юморист, дядя. — Хмыкнула женщина без возраста. — Не юрист, случайно?

Кривясь от боли в спине и руках, Пётр с улыбкой хлопнул гостя по колену.

— Витёк, ты, это, скажи спасибо, что менты в обезьянник не закатали. Прошлый раз мы с Марой сколько там суток парились?

— Трое… трое суток, как с куста. А ты правда капитан? — спросила женщина. — Мент, что ли?

Виктор Викторович не вслушивался, ему нужно было уходить. Срочно! Полицейские видели его удостоверение, по рации примут сообщение, или в участке на листочке прочтут объявление «Внимание! Розыск!», вернутся обратно. Тогда уж точно не поздоровится. Это конец.

— Я не мент, я пожарник. — Сказал он.

— А, пожарник?! Тогда это…

— А что ты здесь делаешь, пожарник? Ты у нас новенький что ли? Мы всех здесь местных знаем. Свои ребята. Или заблудился?

— Не, Мариночка, у него дома, наверное, проблемы… — Паясничая, пьяненько пошутил новый знакомый. — Проблемы с бабой, да, Витёк? Не дала? Колись, здесь все свои. С супругой поругался, или по службе, а?

— Да… — Виктор Викторович замялся, неопределённо пожал плечами. — Мне идти надо.

— О, тогда на посошок. За это и выпьем.

Собеседники выпили, премьер только понюхал, сморщился. Пётр удивлённо вскинулся:

— Чё, мало? Щас долью!

— Нет, я зашился. Мне нельзя. Не идёт. — Нашёлся премьер.

— А, зашился?! Молодец! Святое дело. Тогда мы, это, за твоё здоровье… — Выпил, и потянул Виктора Викторовича за пуговицу пиджака. — А давай споём. — И не дожидаясь ответа грубым голосом затянул. — Вот кто-то с горочки спустился…

Его подруга с готовностью подхватила неожиданно тонким, плаксивым голосом: «Наве-ерно ми-илый мо-ой идёё-от. На нём…»

Гость, прерывая песню, быстро поднялся, «хозяева» недоуменно смотрели снизу.

— Спасибо, я пошёл.

— Ты чё? Ты это, может помочь чем надо, пожарник? Не стесняйся. Колись. — Пётр добавил себе из бутылки, выпил, занюхал выпитую водку рукавом.

— Ага, колись, мужик, — икнув, заметила дама. — Полегчает.

Виктор Викторович подумав, «раскололся», поведал, что его ищут менты, что ему нужно где-то, в надёжном месте, перекантоваться пару- тройку деньков. А где, он не знает.

— Взяточник, что ли? Так мы знаем, — всплеснула руками женщина. — У Коня!

Её «боевой» друг, Пётр, с жаром поддержал.

— Точно. Это мой земляк, Сивоконь его фамилия. А работает он сторожем у олигарха. Конь. Истинно Конь! Козёл. И олигарх его тоже козёл.

— Да не олигарх он, а местный прокурор. Конь у него на коттедже работает. — Скривив лицо, оспорила женщина. — Начальником по охране и безопасности. Бывший мент. Потому мы туда не ногой. А тебе можно, раз, ты, говоришь, этот… пожарник.

— Ага, Конь вот такой мужик, свой. Хотя и деньги, пидор, любит, и баб, конечно. Не говоря про водяру. Я ему щас позвоню. — Сказал он и достал из какого-то потайного кармана объёмной куртки сотовый телефон…

— Только мне бы незаметно так, чтобы менты не узнали. — С удивлением глядя на сотовый телефон в грязных руках бомжа, признался Виктор Викторович.

— Не боись, дядя. Ты там будешь как у Христа за пазухой. — Размахивая руками и расплёскивая остатки водки из стакана, рассуждала пьяненькая Марине. — Я тебе говорю.

Там ни одна сволочь тебя искать не будет. Не то что здесь. Никакого шмона. Никаких этих, облав, с перекличками. Курорт, в общем. У прокурора неприкосновенность. И у тебя, значит, такая будет.

С виду дача была приметной, но внутри, судя по личному домику охранника, была более чем презентабельна. У Коня был даже свой Интернет, и пункт объёмного видеонаблюдения за всем участком, как внутри коттеджа, так и за территорией кирпичного забора. Судя по открытым страницам в Интернете, в основном использовались порно-сайты. Заплатив Коню «полторашку», Виктор Викторович, «пожарник», был принят как дальний родственник Петра, экс- столяра-краснодеревщика советского периода. На непредвиденно короткое время, пока хозяин не вернётся. Сам прокурор, как узнал «родственник», опять отдыхает где-то за границей, здесь всем командует Сивоконь, в основном сидит в хозяйской гостиной, смотрит телевизор и попивает хозяйский коньячок. Остальные его штатные охранники находятся на постах — как штык! — посменно.

— Компьютер, земляк, знаешь? — дыша остаточным коньячным перегаром, спросил начальник охраны.

— Да, — ответил «дальний родственник» краснодеревщика Петра.

— Значит будешь у меня исполнять обязанности видеоохранника. Пока. Там просто. На мониторах. Чтобы ни одна «муха» к нам не залетела, ни одна шваль, ни местная, ни посторонняя. Меня по рации сразу. И я, как штык. Справишься? Я всегда здесь, всегда на территории.

Виктор Викторович пожал плечами.

— Значит, вопросов нет. Айда, покажу.

Быстро включив компьютер, Виктор Викторович просмотрел все новости за прошедшие две недели. К своему удивлению узнал, что да, на правительственной трассе случилось небольшое ДТП с участием кортежа премьера. Происшествие было вызвано, как сообщала страница «Интерфакса», техническим состоянием придорожного осветительного столба. Всего лишь! Но сам премьер не пострадал. Выводы сделаны. Осветительный столб заменён на новый. Главный инженер ООО «Мосдорстройремсвет» уволен за ненадлежащее исполнение должностных обязанностей. Возбуждено уголовное дело по статье 293 части 1 и части 3. Халатность. Часть 3. данной уголовной статьи премьера насторожила, в ней говорилось о деянии повлекшее… смерть двух или более лиц. Каких лиц, кто погиб? Этого премьер не знал. Спросить пока было не у кого. Но тревога возросла, как и непонимание. Войдя на страничку «Премьер РФ. ру», Виктор Викторович с удивлением узнал, что премьер-министр России вчера провёл встречу на неофициальном уровне с экс-премьером Италии Сильвио Берлускони, теперь бизнесменом, медиа и прочим магнатом. Встреча имела позитивный результат для развития экономик обеих стран в областях развития сельского хозяйства и животноводства. Что в данный момент премьер готовится к инаугурации в качестве законно избранного президента. Инаугурация назначена на 15-е мая текущего года. А на страничке «Президент РФ. ру» значилось, что действующий президент, провёл в «Горках» встречу с руководителями лидирующих партий представленных в Госдуме.

Получалось, что никто ничего в стране не знает. Никто! Лжепремьер работает, готовится сесть в президентское кресло, действующий президент о подмене не знает, или знает, но молчит. Члены Госдумы не в курсе, генпрокурор тоже… Народ, люди… А Наденька? Надежда-Надюша, как? Она как?

Её образ возник сразу, как и ждал. Правда почему-то только без одежды, Но родной-родной образ, желанный… и глаза её, огромные и притягивающие, и податливое гибкое тело, и запах духов… Он её запомнил именно такой. Общались они в тайне, накоротке. Наденька!! Над…

Не раздумывая, премьер взял сотовый телефон Коня, набрал её номер. Не сразу, но она ответила.

— Алло, я слушаю.

— Наденька…

— О, Витечка! — она мгновенно узнала его. — Как хорошо, что ты позвонил! — В трубке послышались жаркие поцелуи, чмок, чмок, чмок. — Ты мой родной, любимый! Сам позвонил, сам?! — радостью звенел её голос. — А я уже начала беспокоиться… Мы так давно не…

Она беспокоится! Наденька!! Родная! Милая!

— Да, понимаешь…

— Понимаю, понимаю! Государственные дела превыше всего. Но я не могу без тебя. Я люблю тебя, Витечка… Люблю! Люблю, люблю, люблю!! Я секунды не могу прожить без тебя, Ты всегда со мной. Мой, мой, мой… И руки твои, и губы, и… Весь-весь! Мы сегодня встретимся?

— Надюша, родная моя, любимая, — Виктор Викторович едва не заплакал от любви к ней, умиления и горя. Как ей сказать, как?

— Ты любишь меня, любишь? Мы встретимся сегодня? — торопливо спрашивала она, в тоне угадывались слёзы… слёзы счастья и радости. — Ты сейчас где, в Москве или у своего противного Сильвио… Или уже где-нибудь на Камчатке? Ты вернулся?

— Наденька, встретимся, встретимся… Скажи, ты ничего необычного вокруг себя не заметила, не было?

— Я не поняла, родной…. Ты о чём?

— Ну, люди какие-нибудь новые, незнакомые или… серьёзные.

— Да что ты, Витюша, какие здесь могут быть серьёзные. Я же на работе, в министерстве. Здесь одни пацаны: молодёжь, школьники, студенты. Это же «Наши». Ты ревнуешь?

— Ну…

— Ты ревнуешь, ревнуешь! Я так рада! Так рада! Пожалуйста, не ревнуй. Я принадлежу только тебе. Только о тебе и думаю. Скорее присылай своего «посыльного». Я соскучилась! Я буду ждать. Жду! Жду! Жду!

И услышала.

— Я сам приеду.

— О! Я… я… я… — Голос в трубке задохнулся от счастья. — Витенька, такого ещё не было, чтобы ты сам… У меня слов нет! Представляю, как все с ума здесь сойдут.

 

4

Седовласый, в почтенном возрасте человек, с лысиной и в очках, узнал об исчезновении подопечного лица почти сразу. Внешне ничем не выказывая своего удивления и недовольства, смотрел своим почти бесцветным старческим взглядом куда-то вдаль, сквозь помощника. Помощник — явно бывший военный, около сорока, в строгом костюме тёмно-синего цвета, в белой рубашке и чёрном галстуке, подстрижен, причёсан, руки по швам, пятки вместе, носки туфель врозь, молча стоял. Задумчивый вид босса предвещал не бурю, скорее цунами. Известие застало босса за чашкой чая. Кофе уже по возрасту исключён. Только чай, и сушки. Об этом знали не многие, так их и было не много. Хотя — это было хорошо известно тем не многим — обладал босс огромной властью в стране и за её пределами, уважением и непререкаемым авторитетом. Вместе с тем, те немногие, кто с ним работал, хотя работал, в данном контексте имело другой смысл, — кто исполнял его поручения, мало что понимали, чем он конкретно занимается. Он, например, напрямую мог общаться с высшими чинами в Русской Церковной Патриархии, с самим Патриархом Московским и всея Руси Кириллом, минуя секретарей и помощников, например, о чём-то разговаривать с президентом России, либо с премьер-министром, с Председателем СК России Бастрыкиным, или с министром Чайкой, не говоря о спикерах обеих палат Думы, или губернаторами. Принимал и некоторых олигархов, и воровских авторитетов, и многозвёздных генералов, и странных личностей в серых мятых костюмах, с ухоженными пальцами, в перстнях с бриллиантами. Удивления его помощники не высказывали. Знали, босс не нуждается в советах. Тем более в вопросах такого порядка. Да и не слышали они ничего, сейфовые двери кабинета тайну гарантировали, Один из молчаливых помощников, главбух, еженедельно передавал ему на подпись огромные счета телефонных компаний за переговоры, он их подписывал, как и поручения на перевод огромных сумм на разные счета.

Как такового автопарка у старика не было, только старенькая «Волга» Газ-21, да и выглядел он не лучше. На голове простенькая фуражка, твидовый пиджак, часто сверху старомодный плащ, тёмно-синие брюки, порой клетчатая рубашка, двойной подбородок и туфли. Босс не курил. Три раза в год надевал военный мундир. И всегда сверху плащ. Всегда. На День Победы, день рождения Генералиссимуса Иосифа Виссарионовича Сталина и на ноябрьские праздники. Тогда помощники дар речи теряли, на этот день и на несколько последующих. Мундир был покроя того ещё времени, сталинского, три генеральские звезды на погонах, НКВДешная фуражка с синим околышем, синие галифе с генеральскими лампасами и хромовые сапоги. А наград на кителе было… Помощники каждый раз столбенели, сосчитать не могли, когда сбивались, когда и не успевали. В такой день ровно в 9.00 за боссом приезжала машина, не машина, правительственный лимузин, и босс куда-то уезжал. На целый день.

И ещё одна у него особенность была: не смотря на возраст, любил старичок новые IT-технологии. Кроме ноутбука, айфонов, планшетников, для него в офисе давно-давно, когда-то, была, говорят, оборудована специальная комната. Потайная. Секретная. Вход в неё был только из его кабинета. Взглядом саму дверь найти было не просто. Нужно было нажать там на что-то. На что именно, знал только босс. И что там внутри, в той комнате, и каких она размеров, из посторонних знали только два человека. Приходящие. Один, который подметал и убирал помещения, но он был глухонемой, и второй, он появлялся из ниоткуда и уходил в никуда (Так считали помощники). Ни тот, ни другой, ни с кем в офисе не разговаривали, даже не здоровались, сразу проходили в кабинет к шефу. Потом уходили. Причём, немой приходил ни с чем, с пустыми руками, и уходил также, второй с небольшим чемоданчиком, с ним же и удалялся. Помощники гадали, а куда мусор уборщик прячет, и почему мужик, а не женщина? Двери в офисе и кабинете шефа были сейфовые, хотя внешне таковыми не выглядели. Привычных замков не имели, только электронная сигнализация с личной идентификацией. Босса звали Павел Русинович. Фамилия Егоров. Кто он и откуда, помощники не знали. По военному кителю, орденам и лампасам понимали, из «Оттуда», поджимали губы и глазами выразительно указывали на потолок, что, по общему молчаливому признанию означало: шаг влево, шаг вправо, расстрел на месте. Либо, тоже из «оттуда»: меньше знаешь, крепче… или… Русинович, в общем. Помощники вначале запинались на произношении отчества, но после нескольких суровых взглядов босса, произносили уже без запинки. Суровый старик. Из «Оттуда».

Ещё, это нужно отметить. Внешне кабинет босса ничем не напоминал возможности его хозяина. Наоборот. Старый потёртый письменный стол, настольная лампа той ещё эпохи, советской, несколько жёстких стульев с высокими спинками. Напольная вешалка. Простой шкаф с тонкими папками. Местами потёртый кожаный диван, продавленный с валиками и высокой спинкой. В углу засыпной сейф старой конструкции. Приёмник… красный, ламповый, ромбовидный, с жёлтой ребристой отделкой, красивый, раритет, «Родина». Вращая ручку настройки, старик часто его слушал. Простая дверь в туалет, там же и ванна с душем, и умывальник. На стене, в простой рамке, портрет Генералиссимуса И. В. Сталина, в лёгком светлом плаще и фуражке, и большое красное знамя бывшего Советского Союза, под портретом. Всё. Никаких других портретов, как и кондиционеров, вентиляторов, фотографий и сертификатов. И где живёт босс, есть ли у него семья, дети, внуки, помощники не знали. И проследить не пытались, себе дороже.

Хрустнув бубликом в руке, отчего помощник вздрогнул, босс произнёс:

— Свободен.

И совсем без грозовых раскатов в голосе прошло, на что, внутренне подобравшись, рассчитывал помощник. Недоумевая, скорее всего радуясь, помощник вышел.

Старик покачал разочарованно головой, пожевал губами, взял со стола один из сотовых телефонов…

— Толя, наш друг ушёл, — с нажимом на последнем слове, но внешне спокойно произнёс он, когда ему ответили. — Как и куда я не знаю. Ты уж распорядись там, пошли людей, пусть твои волкодавы постараются. Предупреди, времени нет, но нам он нужен пока живым и немедленно, в крайнем случае, хотя бы его голову пусть принесут. Пару часов тебе хватит? — в трубке что-то ответили. Старик согласился. — Ладно, пусть меньше. Первому, кто доставит, — орден, кто на щите принесёт, — медаль. Всем остальным премия. Тебе, Толя, грамота, ха-ха, я пошутил. Что? А, что делать с твоим вахлаком охранником, капитаном? Он же что-то видел, что-то понимает… Ты уж реши сам. Зачем нам такие люди? Нет, человека, как говорил вождь… сам знаешь… Правильно, Толя! Мудрый был человек, мудрый! Я знаю, что ты знаешь. В общем, твой косяк, как говорит современная молодёжь, ты и разруливай. Да, и докторов этих ты уж… зачем нам свидетели? Действуй.

Отключил связь, сразу же взял со стола другой телефон…

— Витя, ты? Как дела, как настроение? — Спросил он бодро, но требовательно. — Да это я, не беспокойся, меры приняты, нас не подслушивают. Это невозможно! Я спрашиваю, как дела, господин премьер-министр, вжился? Всё по плану? Готовишься надеть пиджак президента? Хорошо. Осматривайся. Вживайся. Пока не спеши. Не переборщи. С женой пока не контачь, с ней работают. И собачку мы пока отстранили… Как-как? На дачу вывезли, вместе с женой, вот как. Чтобы тебе и нам было спокойнее. А спикеры, министры, помощники? Ну, если почувствуешь, что кто-то, что-то заподозрил, сразу депешируй-телеграфируй… ха-ха… мне… Ты сейчас где? В самолёте? Домой? А, понял, в Брюссель. Ладно, удачи, сынок, Капусты привези. Какой-какой, брюссельской конечно. Ну да, я пошутил. У тебя что-то с юмором не того. Не доработали спецы. Ладно, действуй. Я с тобой свяжусь. До скорого.

Медленно положил телефон на стол, задумался.

Вновь взял телефон, нажал несколько кнопок.

— Рамзанчик, здравствуй, дорогой. Как здоровье, как семья, дети? — В улыбке чётче обозначились морщины у глаз, и у губ.

— О, дядя Паша, хвала Всевышнему, всё хорошо, вашими молитвами. — Послышалось по громкой связи. — А у вас как здоровье, как родственники, внуки, дела, бизнес? — Донеслось сквозь грохот барабанов.

— Да какой Рамзанчик бизнес, так только по-стариковски, мелочи. Капает по копеечке. Что там у тебя, опять праздник?

— Да у нас тут… опять, свадьба, дядя Паша, да. Племянник моего школьного друга женится… Да тише вы, прекратите. (Прикрикнул он, и звуки музыки и грохот барабанов тотчас оборвались). Я вас ждал. Обижаете.

— Дела, дорогой, здоровье, сам понимаешь.

— Чем-то помочь, что-то нужно, только скажите.

— Ничего особенного. Нужно чтобы недельки две, полторы тихо у вас было, и у нас в Москве. А потом я скажу.

— Для вас — нет проблем. Как скажете… И ребята отдохнут. Только…

— Что только, что, говори, не стесняйся. Деньги?

— Нет-нет, деньги ещё есть. Спасибо вам и премьеру. Тут это, как бы нам Саакашвили, дядя Паша, праздник не испортил, бузит. Разведка докладывает, снова какую-то пакость его вояки на границе замышляет. Не могли бы вы…

— Могу. Конечно, могу… По старой памяти… Сейчас же переговорю с Мишико. Он хоть и упрямый, но я знаю, что ему надо. Решим проблему.

— Вот, спасибо, дядя Паша, я у вас в долгу. А чечен долги всегда отдаёт, вы знаете.

— Знаю, знаю. И помню, ценю! Так ты уж…

— Всё сделаю, дядя Паша, всё! Спасибо, дорогой, что не забываете меня и мой маленький, бедный народ. Приезжайте в гости.

— Ладно, дорогой, не обещаю, но по возможности.

— Всего доброго. — И в трубке вновь возникли праздничные звуки барабанов и гармони, и оборвались.

Старик, придвинул чашку с остывшим чаем, думая о своём, рассеянно подвинул к себе вазочку с сушками… Но вновь взял телефон. Следующим абонентом у него был президент Грузии.

— Мишико, это Павел Русинович, здравствуй, дорогой, узнаёшь?

— О, дядя Паша! Конечно, узнал. Оле-оле-оле-оле, Россия! Россия, вперёд! Какими судьбами? Тысячу лет будете жить, генацвале, только что вас вспоминал.

— Ну, дорогой, так много мне не надо. Эти бы достойно прожить…

— Чтоб не жёг позор за бесцельно прожитые годы, да? — хохотнул голос в телефоне. — Тогда переезжайте ко мне. Приглашаю. У нас здесь горы, вино, море, девушки… Вах! Точно тысячу лет проживёте. Мы же не Россия, мы — Грузия.

— Да знаю, Мишико, знаю. Но я человек старой закваски, без своей земли зачахну, как полынь на полосе. Я и так то…

— Ой, товарищ генерал-полковник, не наговаривайте, ой, не наговаривайте. Мне б ваше здоровье, дядь Паша, и ваши…

— Деньги, Мишико?

— Нет, дядя Паша, и деньги, кстати, тоже, но, главное, ваш авторитет, ваши возможности.

— А мы поменяемся. Тебе немножко денег, а мне спокойствие.

— Не понял.

— Я знаю, что твои военные что-то замутить на границе собираются.

— Ну, дядь Паша, вы и даёте. Вот что значит русская разведка. Куда моим воякам! Разгоню. Опять утечка. Дядь Паша, по дружбе, скажите, кто вам слил?

— Не скажу. Секрет. Так ты уж распорядись там, господин Главнокомандующий…

— Если надо, дядя Паша, за небольшую плату…

— Договорились, номера счетов я знаю.

— Да я знаю, что вы знаете.

— Потому что ценю дружбу и помню.

— И я ценю, и я помню. Недели на три- четыре.

— На месяц.

— На месяц? Это сложно… Ладно, пусть так, договорились! Слово джигита. То есть президента.

— Джигита лучше.

— Замётано.

И ещё один звонок до обеда сделал Павел Русинович. Первому заместителю председателя ЦИК КПРФ.

— Иван Иванович, ты? Здравствуй. — Поздоровался он, когда ему ответили.

— Кто это? Как вы…

— Не узнал, чертяка? Это я, Павел Русинович.

— А дядя Паша, извините, замотался, богатым будете. Извините! У нас тут запарка, к внеочередному Пленуму готовимся.

— Спасибо. Я по делу. Ты заметил, наш премьер-министр риторику вроде изменил. Не заметил? А ведь через пару деньков премьер станет президентом.

— Как же, как же, хоть сейчас его в члены ЦК. Что случилось? Или это ваша работа?

— Ну, наша не наша, я думаю общая. Люди умнеют, прозревают, возможно и наш премьер меняет ориентацию.

— Я серьёзно, без шуток, мы с Геннадием Андреевичем так удивились, он даже приостановил подачу заявления на нас в Конституционный суд, представляете? От премьера такого услышать, будущего президента, это… если не хитрый ход какой… Это победа!

— Ну, не победа ещё, но и не хитрый ход, я думаю. Просто прозревают люди, премьеры тоже. Ты, кстати, со своим Зюгановичем поменьше делись, Возможно именно тебе придётся компартию страны скоро возглавить. Ты же моложе его? Моложе. А у нас, сам знаешь, дорогу молодым. Так было, думаю, и дальше так же будет. Похоже, ваше время, приходит, товарищ маузер, как говорил Маяковский.

— Дядь Паша, Павел Русинович, вы думаете, что… всё как раньше, в СССР?

— Я тебе ничего не говорил, ты сам всё знаешь и понимаешь. Пока молчок! Ну всё, извини, что оторвал. Готовься к своему Пленуму. Удачи.

И ещё один звонок, уже из секретной комнаты. С применением искажения голоса, и недоступности идентификации.

— Господин министр, здравия желаю. Не трудитесь узнать, мы не знакомы. У нас одна просьба, в ближайшие три недели сделайте милость, закройте выход в Интернет всякой жёлтой прессе и гнилым блогерам. Кто, кто, — конь в пальто! Я же говорю, не трудитесь. Руки у нас длинные, как вы уже поняли, с вас первого и спросим. Короче, чтобы ни одна мразь не бросила тень на премьер-министра, будущего президента. Вы, надеюсь, поняли. — И отключился.

Отключил питание компьютера, посидел в кресле, вышел в кабинет, закрыл за собой дверь секретной комнаты. Замок мягко щёлкнул.

— Вот так, мальчик. — Пробурчал он сам себе. — Будь ты хоть министр связи и коммуникаций всей Вселенной, ты и будешь у нас крайним. Не надо было высовываться.

Старик потянулся, посмотрел на часы — пора и на обед.

Его основной помощник, молодой человек с военной выправкой, находясь в приёмной, тоже в этот момент посмотрел на часы, и повернулся лицом к двери кабинета шефа. Она беззвучно открылась.

— Пора на обед, господа-товарищи, — закрывая за собой бесшумную дверь, заметил Павел Русинович. — Всем приятного аппетита, — и направился к выходу. Помощник, почтительно сопровождая, шёл рядом, до выхода.

И так всегда, так каждый день.

 

5

«Вот попал, вот попал. Предатели! Суки! Подставили и заменили… Подставили и заменили. Это переворот. Конечно, переворот. Государственный, причём. Самый что ни на есть… И кого подставили, кого и кто? Расстрелять. Расстреля-ать. Всех расстрелять. Только расстрел… Это же надо на кого замахнулись. На самое высокое лицо в Государстве. На… меня! Суки! Сволочи! Меня подставили, меня заменили… Меня… Ах, вы ж, суки… ах, вы ж… предатели… С руки ели, а я им ещё ордена давал, деньги, звания, проступки прощал… А они… Неблагодарные! И когда? Когда? Перед самым моим президентством! Менты поганые! ФСО засраное. ФСБ подлючее! Предатели! Это же хуже подсечки, хуже…», тревожно билось в голове премьера, при этом лицо его внешне оставалось спокойным, точнее замороженным. Только тревожно пульсировали тоненькие жилки на висках, выдавая высокое нервное напряжение. Глубоко дыша, премьер машинально помассировал виски, сжал затылок. Ответы в голову не приходили. Идеи бились в голове, как картофелины на вибросите, суматошно и бессистемно, только давление поднимали. И что ему дальше делать он не знал.

Ухватился за одну тонкую мысль: нужно встретиться с Надеждой-Наденькой, она поймёт, посоветует, пожалеет… Она… Хотя бы!

Решено: к ней!

Министерство по делам молодёжи находилось где-то на улице Казакова, Виктор Викторович это знал, но в каком именно доме? Не знал. Эх, Вова бы Останин, его начальник личной охраны… Но Вовины телефоны не отвечали. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Значит подполковник сменил номера телефонов или его самого сменили. Его, скорее всего. Ладно, с этим потом разберёмся, отмахнулся он. Включил компьютер. Благо Конь, который Сивоконь, начальник охраны или службы безопасности местного прокурора, в это время, из окна домика начальника охраны слышно не было, но видно было хорошо, о чём-то беседовал со своим подчинённым садовником. Жестикулировал, размахивал руками, грозил кому-то за спину пальцем… Садовник внешне соглашался, кивал головой. На улице было солнечно, лицо Коня бордово-красное, похоже начальник охраны изрядно уже приложился к коньячным запасам «олигарха». Нёс службу.

Виктор Викторович быстро сел к столу, включил компьютер, нашёл в Интернете иконку «карты», ввёл название улицы и, открыл поиск. На экране возникла стрелка указывающая расположение дома. Вот он. Нашёл.

С окраины следовало добираться или на автобусах, либо на метро, либо на маршрутках. Все варианты рискованны, но маршрутным такси быстрее. Имея кое-какой опыт работы в разведке, пусть и в прошлом, он знал, все возможные места его появления уже перекрыты. Наверняка. Телефоны на прослушке. Его портрет, и словесный тоже, размножены и разосланы. Полиция озадачена, ФСБ — озабочены. Не всё ФСБ, конечно, часть его. Но какая часть, какая? Вряд ли худшая. Значит контрразведка. Это плохо. Он рискует, сильно рискует. На авось вряд ли удастся проскочить, но всё же. Адрес и место работы его любимой, эфэсбешники могли и не знать. И последний разговор с ней не засечь… Хотя, это призрачная надежда, пеленгаторы сейчас у них не те, что были раньше, в сто крат лучше, но надежда оставалась, теплилась и грела… Наденька! Надюша!! Авось! К тому же, он обещал. Прихватив со стола сивоконевский сотовый телефон, махнув Коню — я сейчас, выскочил мимо охранника за ворота. Троллейбусом он не поехал, снял частника, указал адрес: метро «Красные ворота». Водитель, из «понаехавших», маршрут не знал. Тогда в центр, приказал пассажир. Этот адрес мигранту был знаком. Поехали.

Где-то между метро «Красные ворота» и метро «Курская», несколько раньше нужного адреса, Виктор Викторович вышел. Надвинув козырёк фуражки на глаза, часто и неприметно оглядываясь прошёл до указателя нужной улицы, свернул на неё, поднялся на пешеходный переход, остановился в центре, вновь огляделся, топтунов за ним не было… двинулся дальше. Всё ещё не решив, как ей всё объяснить, как рассказать, волнуясь, вновь перезвонил на её сотовый.

Она мгновенно ответила. Вновь обрадовано вскричала. Сказала, что будет его ждать в своей машине (Кстати, его подарок). Уже бежит, бежит-бежит-бежит, спускается…

На стоянке её ярко-красная двухместная «тойота» выгодно отличалась праздничным цветом, блеском и чистотой от серых и чёрных спин других разномастных авто. Как и его Наденька, естественно, от других женщин, от всех-всех, остальных, с любовью и нежностью подумал Виктор Викторович. И открыл пассажирскую дверь красной «тойоты». Ещё не видя, она потянулась к нему, её глаза искрились счастьем ему навстречу… и тут же в испуге, отстраняясь, погасли…

— Вы… куда это? — Как от озноба прижимая руки к груди, незнакомым голосом воскликнула она. — Вы ошиблись… Вы…

— Это я, Наденька, я! — Садясь и закрывая дверь, признался он.

Она отшатнулась.

— Я не поняла… Извините, вы кто? Я вас не знаю. И вообще… Выйдите, пожалуйста, выходите! Ко мне сейчас должны прийти. Мне нужно ехать. Убирайтесь, вам сказали, немедленно. Убирайтесь, ну! Я позову полицию.

— Надя, Наденька, не пугайся. Не надо никакой полиции. Я сейчас объясню. Это я, Виктор Викторович…

— Ты?! То есть вы?! Вы смеётесь, шутите? Какой вы Виктор Викторович? Я не знаю никакого Виктора Викторовича. Уходите, вам сказали, убирайтесь. Я никуда не еду. И вообще… Лю-юди-и!

— Наденька, Натуся, не кричи! А хочешь, я тебе скажу, какая у тебя татуировка на пояснице, где на твоём теле самые сладкие места, какие цветы ты любишь, где мы встречались, кто тебе подарил эту машину, кольцо с бриллиантом, эти серёжки, сказать?

— Караул, люди, маньяк! Полиция! Убивают! — Тем же незнакомым высоким голосом вскричала она, открывая дверь машины со своей стороны.

Виктор Викторович перехватил руку, закрыл дверь. Она, отстраняясь, испуганно вжалась в спинку сиденья.

— Наденька, родная, послушай… Послушай, пожалуйста, успокойся, мне нужно кое-что тебе рассказать, пояснить… Ты поймёшь. Мне нужна помощь. — Хотя уже понимал, она не поверит ни единому его слову. Она в шоке! Как и он. — Наденька, я понимаю, но скажи, ты голос мой узнаёшь, он не изменился? Послушай голос… Голос…

Девушка, испуганно выпучив глаза, отрицательно мотала головой. Её трясло. — Нет, нет, нет… Вас подослали. Подослали… Кто, кто вас подослал? Она? Она, да?

— Натуся, кто она, кто? Я не понимаю.

— Он или его жена. Вы киллер, да? Убийца?

— Да нет, конечно, это я, я…

Девушке удалось всё же открыть спасительную дверь, она выскочила из машины, на полусогнутых, некрасиво, размахивая руками бросилась бежать…

— А-а-а… Полиция! — на бегу кричала она. — Помогите! Убивают!

От нескольких машин, на стоянке, к ней на помощь бежали двое, от подъезда охранник, поодаль остановился минивэн с затемнёнными стёклами. Ну вот, началось, псы приехали. Засекли.

Пришлось убегать. В его возрасте это будет не легко, понимал Виктор Викторович, физическая подготовка была, и навыки тоже, но против молодых «борзых», в данном случае по виду явно эфэсбешников, шансов было не много. Но у него была фора: расстояние. Лишь бы не стреляли.

— Стой, стрелять буду! Стой! — послышалось за спиной, и грохнул выстрел…

Следующий будет на поражение, мелькнуло в голове беглеца, но его натренированное подсознание уже скомандовало. Он пригнулся, бросился за стоящий фургон, сделал кувырок, зайцем заскакал между машинами. Преследователи похоже выпустили его из вида. Но стоило ему неудачно выглянуть из-за капота машины, как они его увидели.

— Вон он! Вон он! Я его вижу. Стоять! Стоять, сказали! Стой!

И снова выстрел. Громкий, но похоже опять в воздух. Свиста пули не было, и шлепков или звона рассыпавшихся стёкол поблизости тоже. Боятся чужие машины повредить, мелькнула мысль. Или отжимают на открытое пространство. Конечно, «или»! Хрена вам! «Ой, мама!» Прыгал, увёртывался, задыхался, никакого спортивного азарта не было, только страх, и инстинкт спасения. А впереди машин уже не было, укрытия закончились. Впереди был угол здания. Он юркнул за него. Но пространство впереди оказалось предательски чистым, без очень нужных беглецу укрытий. Только мусорные контейнеры, но до них метров тридцать, а слева забор и деревья, справа открытая дверь и… В дверях стоял мужик в чёрной робе «ЧОП ОХРАНА», пригнувшись, энергично махал беглецу рукой: сюда, сюда! Не раздумывая, Виктор Викторович вбежал в раскрытую дверь… Сердце едва не выскакивало из груди, воздуха не хватало… Премьер проскочил тамбур, юркнул за дверь, принял боксёрскую стойку, приготовился… Одного точно уложу, а там… Услышал приближающийся к дверям топот преследователей, тяжёлое их дыхание, и возглас охранника: «Туда побежал, туда, через забор. Я видел». Сорвавшись, топот удалился.

Возникший охранник молча потянул беглеца за собой. Быстро втянул его в подсобку. Маленькое помещение с закрытым жалюзи окном, телеэкранами на столе, диваном, вешалкой и чайником.

— Ну вот, а ты боялась! — дохнув на премьера кислым папиросным запахом изо рта, хихикнул охранник, дружески хлопая беглеца по спине. — Проходи, генацвале, переодевайся. Быстро, быстро. Щас вернутся.

Какой генацвале, почему генацвале? Внутренне изумился беглец, и тут же вспомнил, у него же нос с горбинкой — доктора, суки, сделали! — и брови… Промолчал.

Когда преследователи, вернувшись, ввалились в ту самую дверь, Виктор Викторович, в форме охранника, надвинув на глаза ЧОПовскую фуражку, жутко потея лицом, в коленях сжимая дрожащие пальцы рук, уткнувшись в экраны мониторов, сидел за столом, а его спаситель встретил преследователей.

— Чо, не догнали? Ушёл, гад, да?

— А ты, дед, не наврал нам? Не наврал? Его там нет. Худо тебе будет, если наврал. Мы при исполнении. Так, где он? Где, говори! Сюда забегал? Пробегал?

— Да вы что, сынки, ни сном не духом… Я же видел… Сам его видел, сам и спугнул. Он туда и поскакал … Закон тейнера… Туда, я говорю, туда! Как заяц. Я видел. А что, не догнали? Вот, бляха муха, какой вёрткий оказался, потрах прыгучий… А вы-то уж, против него… о-го-го! Не сравнить. У вас же и пистолеты… пальбу все слышали. Надо было стрельнуть на поражение, и всё. Неужели ушёл, гад?

С кривой усмешкой недоверчиво покрутив по сторонам головами, эфэсбешники быстро зашагали внутрь здания.

— Какие-то проблемы, чебурек? — спросил спаситель, когда они остались одни.

— Почему чебурек?

— А кто ты, русский, что ли? Ха-ха… Мама русский, папа чурка? Ладно, не обижайся. Тебя нос выдаёт и это… брови. Короче, колись, брат. Проблемы с ментами? Без документов?

— Ну, в общем…

— Ага, гастарбайтер-нелегал. Понятно. А зовут-то тебя как?

— Виктором.

— По-русски! Молодцы родители. Уважаю. Значит выручу, помогу. Мы, простые люди, должны друг другу помогать. Ты кем там, на родине, был? Что умеешь?

— Я?!

Виктор Викторович растерялся, таким вопросом он не озадачивался, не знал, что ответить. Вспомнил первое…

— Переводчиком могу.

Охранника это неожиданно развеселило.

— Пьяных здесь, что ли через дорогу переводить… Ха-ха-ха… — расхохотался охранник.

— Ну даёт, мужик. Угадал! В нужное место приехал. Работы будет полно.

— Я не чебурек, я… Виктор.

— Да помню, помню… — Всё ещё веселясь, охранник вытирал слёзы, — Шутник! А с какого языка на какой?

— На немецкий… С немецкого на русский.

— На немецкий?! — Охранник вообще чуть от хохота не упал… — Ха-ха-ха, о-хо-хо… — Лицо его покраснело, рот не закрывался… Вдруг смех оборвался. Охранник серьёзно сказал.

— А что, хрен его знает, может кому и как раз… Ты, это, посиди-ка здесь, на звонки не отвечай, я кое с кем переговорю, перетру вопрос… Жди, короче, я щас. — И удалился.

Его не было минут тридцать. Виктор Викторович с тревогой выглядывал в фойе, не знал, что делать: бежать или всё же ждать. Услышал шум мотора, напрягся… Возле двери остановилась какая-то машина. Но не машина ППС. На экране монитора красовался чёрный лимузин. За ним выглядывал тоже чёрный, но квадратный. Из передней двери лимузина выскочил тот самый охранник, бросился к двери. Вбежал, торопливо замахал руками.

— Всё, быстро в машину, чебурек. Быстрее. Я всё устроил. Должен будешь. Давай, давай… Бегом, переводчик, бегом. Депутат ждёт. Да не переодевайся ты, так давай. Один Сергей Митрофанович, депутат, другой его начальник, Виктор Палыч его зовут, твой тёзка.

Виктор Викторович неожиданно для себя оказался в роли переводчика у депутата нижнее палаты Госдумы.

Депутат, конечно, Виктора Викторовича не узнал. А вот Виктор Викторович его вспомнил. Знакомое лицо. Пригляделся. Вспомнил. Этого человека он запомнил по немигающему, восторженному взгляду человека, сидящего неподалёку от него, премьер-министра, на встрече бизнесменов страны и депутатов ведущих фракций. Встреча проходила по инициативе премьера, в Ново-Огарёво. Депутат, с обожанием, открыв рот, поедал глазами, внимал словам премьера, как юный пионер, как делегат-комсомолец речь Л. И. Брежнева на встрече молодых строителей коммунизма. Время от времени, при этом, что-то торопливо записывал в своём блокноте. Премьер даже пропускать его взглядом стал. Но этот взгляд обожания он запомнил. В принципе, там все такие были. Речь тогда шла об огромных Федеральных финансах в развитие олимпийского Сочи.

Пока ехали в лимузине, его спутник, толстый, неряшливо одетый, с круглым лицом, без шеи, с кем-то говорил по телефону. Говорил громко, нахраписто.

— Чё ты мне в уши дуешь, чё ты дуешь, говорю, не быкуй. А я говорю, не быкуй! На хрена мне, извини, твои косяки? Не надо, я говорю. Жуй сам. Ты влез в говно, сам и выбирайся. Мне это за каким? Не надо мне, я говорю. А я тебе когда ещё говорил, что бы ты перешёл к нашим, в «ЕдРо», когда? Во-от! А ты, хер хитрый, к Миронову пошёл. И к кому, а?! К Миронову! Да мне плевать, какое ты там лицо. Ты в жопе оказался со своим Мироновым! В жопе. Вот и… Грызи, паря, коллекцию его минералов. В смысле, соси лапу. Нет, я не знаю… Теперь уже поздно… Я говорю, поздно уже, наверное. Все должности уже… Я говорю, бабки нужны будут большие. Инфляция, я говорю, кризис. А я говорю, бабки готовь, чего непонятно? И мне и… Нет, могу, конечно, устроить, по старой памяти. Есть такие возможности, остались… У меня же как-никак пара- тройка своих депутатов в Думе… Сколько-сколько… Ну, лимонов пятнадцать, для начала, двадцать… зелёных… Что? А ты как думал, кто не догнал, то не успел… Бизнес, брат, ничего личного. Короче, я тебе сказал, ты услышал. Думай.

Отключил телефон, кинул его депутату, и риторически заметил в пространство салона.

— Вот идиоты! Коню понятно, на кого нужно было ставить, а они, козлы-дуболомы… Теперь вот, чешут яйца. Но ничего, обратятся, будем стричь купоны. — Неожиданно игриво пропел. — Мани-мани-мани…Мани на кармани… Эй, ты чего, тёзка, приуныл? — Неряшливый, по-свойски толкнул ногой сидящего напротив Виктора Викторовича. — Без документов, говоришь, от ментов бегаешь, немецкий знаешь?! — И рассмеялся. — Не боись, тёзка. Со мной не пропадёшь. Мы сейчас опять ориентацию поменяем… Ха-ха-ха, в смысле политическую. Ещё ближе к бюджетным бабулькам будем. Они мне во как нужны… особенно теперь.

— А теперь почему? — спросил тезка.

— А теперь… потому, что на другие горизонты выходим. Ещё выше. Премьер опять Президентом становится, так что… Кстати, твой голос мне вроде знаком. Ты это, по ящику случайно не выступаешь… этим, в дубляже где-то, в фильмах?

— В порнушке. — Подсказал депутат.

— Ха-ха… — повернувшись друг к другу, депутат и его хозяин весело рассмеялись.

— Нет, нет, совпадение. — Отказался Виктор Викторович.

— Ну да, бывает. А в армии служил? — Спросил неряшливый.

— Да, служил.

— В Советской?

— В Советской.

— Вот и хорошо. Нам советские нужны. А в каком звании откинулся?

Виктор Викторович замялся… Неряшливый воскликнул.

— Я понял, солдат, не парься. У меня будешь майором, если немецкий знаешь. Понимаешь, у меня появилось два партнёра — австрияки, в смысле немцы, у меня и там бизнес, широкий, мани-мани-мани… мани на кармани… а референт у меня, идиот, бывший генштабист, английский знает и французский, спиногрызов моих по совместительству обучает, а в немецком ни хрена, не бум-бум! Теперь можно и не нанимать. Кстати, и Ленка, моя жена, наверное, обрадуется, можно будет и немецкий детям зашпрехать. А, как думаешь?

 

6

Всё это, конечно, хорошо. И от медведя, как говорится, ушёл, и от лисы, и… Но главная задача не решалась, в бессилье переживал премьер, лёжа на диване в гостевом доме коттеджного комплекса «неряшливого», чутко прислушиваясь к внешним звукам. Виктор Викторович даже на секунду не мог забыть, что с ним сталось. На контрасте хорошо понимал, где бы мог сейчас находиться, какими политическими пластами ворочать, какие финансы из казны перемещать, с кем встречаться, решать судьбы регионов, людей, добиваться своей цели… Если бы не ЭТА… ЭТО… ЭТОТ… «Кто — это? Кто?! Как вообще этому лжепремьеру удалось всех обмануть, ввести в заблуждение, сесть в премьерское кресло и… Кто его подготовил, кто? Не жмёт, не свербит? Сука! Падаль! Сволочь! Ещё и по телевизору его, клоуна, показывают, он ещё и говорит там что-то, его и слушают, внимают, берут под козырёк! И распоряжения от моего имени, наверное, подписывает, и часы, как у меня, на правую руку нацепил, и… жена… Стоп! Жена — не в счёт, жёны приходят и уходят, а эти… советники, помощники, охранники… Жополизы! Идиоты! Ублюдки! Воры! Они то как? Без глаз что ли, не видят, не замечают… Разницы не может не быть. Это можно увидеть в пять минут, ладно, пусть за час или шесть часов. Это же не клон. На клона много времени надо. Это исключено. Он не овца Доли». И приходил к мнению, человек этот, конечно же актёр, посаженное лицо. Даже если и по своей воле сел в кресло, он дурак, карьерист, шут, но это ненадолго. Кто кукловоды? Вот что главное. Кто это всё задумал, нашёл подмену, подготовил, подобрал время и место, и выполнил свой план… Почему? Почему, почему, почему… Конечно, коварный план, конечно, предательский, но выполнен. Кто? Кто эти люди? Кто этот человек?

Спал Виктор Викторович плохо. Уснул с трудом. Всё думал, вспоминал, даже голова распухла. Ещё и Надюша эта, да что Надюша… Что эта девка? Дура! Смазливая вешалка… Да таких у него может быть… топ-моделей, например… Могло быть… Только бровью поведи, пальцем пошевели… Табун выстроится. И Листермана не надо. Сучка! Карьеристка… Истерику закатила: Полиция! Помогите! Караул! Какой «караул», какая полиция? Паникёрша трусливая. Идиотка. Знал бы, что так получится, хрен бы ей раньше, а не подарки. Она даже прислушаться не захотела, сердцем не прислушалась. А могла бы, если б любила… А она любила? Ха! Говорила, что да. Жарко обнимала руками, голосом завораживала, отдавалась… Вот отдавалась страстно. Очень даже… Убедительно. А губы её, а язык?! С ума сойти. Он и сходил. Кто такое выдержать сможет… а её ласки, а стоны?! Она не сдерживалась. Кстати, не взирая на то, что он не всегда в форме был. Не всегда сразу и… Государственные дела, нервы, стресс, возраст… Но потом всё же… компенсировал. И всегда ей цветы — Вова заранее обеспечивал, — сувениры, подарки… А она — идиотка, дура, — караул, кричит! Помогите! Грабят! Кто её грабит, кто караул, какой караул, кремлёвский? Президентский… полк… штандарт… арт… а-а-а… хр-р-р…

На этой тонкой мысли премьер и заснул. Погрузился, точнее — провалился в сон, как в яму. То, что ему пригрезилось в той самой яме, пересказывать не надо. Чтобы раньше времени не отправить человека в дурдом, в Кащенко. Сплошные кошмары и обрывки из встреч-речей. Никаким фривольностям места не было, времени не хватило. Сон был коротким, нервным и тревожным. Разбудили его громкие бухающие звуки. Звуки исходили из соседней комнаты. В ней располагался спортзал «неряшливого» и его физической команды. Виктор Викторович присоединился. Всё время размышляя, как подойти к «неряшливому» и попросить его сделать документы, хотя бы, паспорт или… Втянулся в разминку, в начале вяло, потом… не очень… Нервы! Нервы! Переживания. Хотя, любимого «железа» было много, даже три беговых дорожки, три велотренажёра, большой выбор гимнастических снарядов, боксёрские мешки, груши. Не слабо!

Хозяин этого коттеджного комплекса, тот, «неряшливый», а в спортивном трико он вообще сейчас напоминал желеобразную тушу, боксировал на лапах с личным тренером, потом, вытирая полотенцем пот с лица, подошёл к Виктору Викторовичу: «Ты это, майор, с видеокамерой обращаться можешь, приходилось? — Виктор Викторович кивнул головой. — Я так и думал. — Признался «неряшливый». — Тогда значит так… Сегодня у меня небольшой дружеский приём намечен. Так, несколько человек. Свои. Ты их не знаешь. Кстати, ты не смотрел, случайно, журнальчик, вчера вышел, — расплывшись в улыбке, похвастал он, — там я и мой подельник… эээ, друг, в смысле коллега, вошли в двадцатку миллиардеров России по версии «Форбс». Прикинь, и никаких матрёшек стране не возвращали, как этот, хитрый азиат Усманов. Ещё два заводика экспроприировали у нерадивых совковых директоришек и всё. Были ваши, стали наши, как говорил мой покойный папаша, царство ему Небесное. Мы их обанкротили и продали. Вот тебе и денежки. И «Форбс» отметил. И мы, значит, по этому поводу скромный сабантуйчик назначили, а завтра… Короче, я придумал сюрприз для друзей. А кинооператор этот, с занюханной кинохроники, в клинику, сказали, попал, к дантистам… сучий потрох, с зубом там что-то. А без видеосъёмки — сам понимаешь — сюрприз не сюрприз. Поможешь этому, как его… — «неряшливый» повернулся к депутату, тот был здесь же, крутил педали велотренажёра, нетерпеливо пощёлкал пальцами в его сторону, депутат подсказал, «Фёдору», — Да, Фёдору. Бывший афганец или чеченец, не знаю, короче, поможешь ему. Что делать — он тебе скажет. Мои все в массовке заняты будут, так что… иди. Он там» — и указал в окно на крышу большого гаража, размером с ангар.

Весь комплекс «неряшливого» располагается где-то в лесу, шагая по выложенной явно импортной плиткой пешеходной дорожке, понял Виктор Викторович. Ехали не долго, значит это не далеко от Москвы, на огромной территории, в лесной зоне. В таком месте и на такой территории раньше располагался видимо какой-то пионерский лагерь или два сразу. Похоже, что так. Очень тихо. Солнечно. Частная территория. Воздух свежий. Даже лучше чем в Кремле. Не плохо «неряшливый устроился», подумал Виктор Викторович, и тут же с усмешкой заметил: но мой Управделами здесь бы кое-что добавил… Он у меня, на моей… эээ… на этой усмешке Виктор Викторович осёкся, потому что воспоминания накатили грустной, щемящей волной утраты, он даже с шага сбился, так сильно перехватило дыхание, защемило сердце. Опершись одной рукой на ближайшее дерево, приходя в себя, Виктор Викторович несколько раз глубоко вдохнул целебный воздух. Отгоняя тяжёлые мысли, дёрнул головой, пришел в себя… Оттолкнулся от дерева, пошёл. Да, денег здесь вложено немерено, о-о-о! Глядя по сторонам увидел, на ухоженной территории располагалось несколько трёхэтажных кирпичных домов и один четырёхэтажный, соединённые между собой крытыми переходами. На крышах виднелись квадраты солнечных батарей. Современно. Передовые технологии. Глазели серьёзные диски спутниковых телевизионных антенн. Не слабо. Кто такой этот «неряшливый», кто? Если у него, как он сказал, несколько своих депутатов. Значит, при деньгах! Какое-то политическое лобби? Чьё? Финансовое? Олигархическо-промышленное? Ментовское? Бандитско-воровское? Чьё? Какое? Почему не знаю? Прямо, конечно, его не спросишь, а депутат не скажет. Оставалось одно, пока собирать, накапливать информацию. Шёл.

Прошёл мимо огромного стеклянного розария, мимо огромной теплицы, подошёл к ангару. По пути отметил высокий забор, множество фонарей освещения, и множество видеокамер. На расстоянии метров тридцати друг от друга, по всей территории прогуливались молодые люди спортивного вида, с коротенькими автоматами под расстёгнутыми пиджаками. Охрана?! Откуда-то издалека еле слышно доносился крик горластого петуха… Где-то в отдалении, за бетонным забором располагалась не то деревня, не то какое-то поселение.

Солнечно. Пастораль. Идиллия.

Частное владение.

Виктор Викторович открыл дверь ангара. В огромном ангаре было светло, но от уличного солнечного света зрению пришлось всё же адаптироваться. Густо пахло соляркой, мазутом, и краской. Перед ним был не то склад, не то музей. Музей скорее всего, приглядевшись, понял Виктор Викторович. Хранилище военной техники времён ВОВ. По боками ангара, под крышей просматривались рельсы мостового крана. В глубине ангара, тяжёлый гак, поддерживал на тросах чей-то полуразобранный танковый двигатель. Техника стояла и справа, и слева. Справа советская военная техника, времён ВОВ, с поднятыми стволами орудий к центру прохода, слева трофейная немецкая, и американская. Тоже стволами к проходу. Изображая своеобразный «дружественный» коридор. Начинали ряд мотоциклы с колясками, но без пулемётов, потом армейский «Газ А». За ними шли, справа, свежеокрашенный танк Т-34, за ним тяжёлый ИС-3, с оспинами попаданий снарядов в башню, потом танк КВ-1, за ним Т-40, дальше вытянулся строй противотанковых пушек на спущенных колёсах, потом 122 мм и 152 мм САУ… Напротив сверхтяжёлый обшарпанный немецкий танк «Маус», за ним — без гусениц, тяжёлый танк «Пантера», в комплекте лёгкий танк «Рысь». Дальше отмытый от закопчёности, с обгорелой краской американский средний танк М4 «Шерман», за танком два американских «Виллиса» и бортовой «Студебеккер». У «Виллиса» одно колесо спущенное, «Студебеккер» без передних колёс вообще, передний мост на «козлах». Некоторые образцы — и слева и справа — пребывали явно в полуразобранном, некомплектном состоянии, другие похоже исправны. На переднем плане, близко от входа, трое мужиков в грязных комбинезонах, склонившись над моторным отсеком БТРа, что-то ремонтировали в нём. БТР-60П тоже видал виды, но явно недавно был покрашен, блестел свежей краской, на лобовине красовалась эмблема ВДВ, сбоку номер «227». Здесь же, на левой стороны ангара, как на выставке, блестели лаком советско-правительственный ЗИЛ-111, «Эмка» Газ-М1.

Странное сочетание. Хобби владельца?!

Из-за БТРа прихрамывая вышел сутулый, худой парень с ввалившимися глазами, в бейсболке козырьком назад, в голубой запачканной тельняшке, с засученными рукавами…

— Ты, что ли, от этого… — парень кивнул в сторону коттеджей, скривился, — «пузана»?

Познакомились.

Фёдор скучным, бесцветным голосом поставил задачу.

— Работа простая. Когда по рации сообщат, я запускаю двигатель и выезжаю на БТРе на полигон. 20 минут ходу. Здесь есть такой. Поставлю БТР на опушке. Гости пройдут в стеклянный домик, это вроде КПП у них, и когда «пузан» по рации даст команду, толпа пойдёт в атаку, я шмальну по БТРу из «мухи». Ты снимаешь кино. Все дела. Мне 200 баксов, тебе 100. Видеокамера вон там, — кивнул в сторону небольшой выгороженной комнатки возле выхода из ангара.

Говорил он нехотя, с трудом, словно тянул тот БТР в гору. Смотрел под ноги, или в сторону.

Виктора Викторовича больше интересовала не инсценировка с БТРом, а гости «неряшливого», которые «свои», как выразился пузан. Но познакомился с ними он позже, гораздо позже того как увидел, куда Фёдор, уже отчего-то одетый в военную камуфляжную форму, с зелёной банданой на голове, услышав приказ пузана, встал во весь рост, вскинул гранатомёт на плечо, но неожиданно резко развернулся в противоположную сторону от БТРа, в сторону стекляшки КПП. Лицо Фёдора светилось злой улыбкой, перекошенной конвульсией. «Хрена вам, суки! Ур-ра! А не Аллах-Акбар. Нате, получайте!», вскричал он, и нажал на спуск. Как Виктор Викторович успел толкнуть Фёдора под руку, вспомнить потом не мог. Реакция помогла. Яркое смертоносное пятно улетело не в стекляшку КПП, а в сторону деревни. Немедленно за этим, там, где-то за забором, послышался взрыв и крики, повалил дым… И в этот же момент БТР, как от удара сверху, присел на колёсах, оглушительно грохнул взрывом, далеко вверх выбрасывая обломки железа и огня, вспыхнул огненным пламенем, подпрыгнул, перевернулся и дымно чадя, завалился на крышу…

— Ты что сделал, дурак? — Сбив Фёдора с ног, навалившись сверху, морщась от дыма и пыли кричал оглохший Виктор Викторович. — Ты же их убил там, наверное? Ты же…

Фёдор плакал. Не от боли, от бессилья.

— Зачем ты помешал, зачем, идиот? Их убивать надо. Я должен был. Они кровопийцы. Я не за тем в Чечню шёл, я… «пузана» этого и всех с ним… Мочить, мо…

Договорить он не успел. Подбежавшие «консультанты по безопасности» пузана, выдернули Фёдора из-под Виктора Викторовича. Фёдору скрутили руки, Виктора Викторовича подняли, поставили на ноги, отряхнули пыль с куртки и брюк.

«Пузан» жал руку… и другие тоже. Никого из гостей Виктор Викторович в лицо не знал. Женщин не было. Значит «мальчишник». Люди в возрасте, вальяжные. По виду не то почтенные судьи, не то магнаты. Четверо. По перстням на пальцах, явно бывшие бандиты, теперь явно уважаемые люди. Был среди них и тот самый сейчас суетящийся депутат, и ещё один, такой же, молодой, похоже из «Наших». Гости с лысинами. Двое с бородками а-ля Хемингуэй, двое с трёхдневной щетиной. Один с курительной трубкой в зубах, остальные с сигаретами, по виду джентльмены, на руках дорогие часы, ногти и пальцы рук ухоженные. У «пузана» рука потная, у следующего такая же, у остальных сухие, но вялые. Своих имён они не называли, протягивали руки и улыбались механической улыбкой. Фигуры и рост у всех разные, но одеты более чем прилично. От них веяло дорогим парфюмом. Виктор Викторович машинально отметил, у одного, как у Сильвио… И машины на территории стояли серьёзные. От Майбаха до Бентли. Не считая машин сопровождения Гелендвагенов и Крузеров, Вальяжные «товарищи», влиятельные. Таких лиц Виктор Викторович в своё последнее премьерство уже не видел. «Уважаемые», видимо из второго эшелона, из теневого. На «первой» линии их давно сменили почтительно-взволнованные, поедающие взгляды чиновничьей и прочей аудитории. Молодой, при чём. К таким Виктор Викторович и привык. А здесь, «эти», были, не просто были, ели и пили, здравствовали. Кто они, кто? После эпизода с «мухой», гостей и хозяина потянуло за стол, к выпивке. Накрыт стол щедро и шикарно. Кто они? Чем ему могут помочь? Вытянуть бы на разговор, — размышлял премьер, ковыряя вилкой в овощном салате. Пока решил осмотреться. Если за столом женщин нет, значит будут говорить или о политике, или о рыбалке, либо о женщинах. Так оно и получилось. Пузан предложил тост.

— Я предлагаю выпить за нашего нового друга, за Виктора, моего тёзку. Он, поступил геройски. Как настоящий друг и товарищ. Всех нас сегодня спас. Всех! Дай я тебя, брат, поцелую.

Увернуться от мокрых губ Виктор Викторович не смог. Махом запил водкой.

— А как с этими? — отдышавшись, спросил он, кивая головой в сторону забора.

Кладя вилку и нож, пузан легко ответил.

— Нет проблем! Я в деревню послал уже своего халдея, он там уладит. Не впервой. Мани-мани… сам понимаешь… А из Фёдора этого, душу — мои — сейчас вытряхивают. Кстати, предлагаю пройти, развлечься.

Фёдора били в подвале. Безжалостно. В кровь. Двое крепкого телосложения парней, привязав стрелка спиной к барабану большого колеса, заворачивали на дыбу, ломали позвоночник. Фёдор хрипел, стонал, терял сознание. Его из шланга поливали водой. Захлёбываясь, он приходил в себя, что-то бормотал, Что именно, понять было не возможно… Гости, с бокалами в руках, пузан с бутылкой виски, и Виктор Викторович с ними, остановились поодаль.

— Тёзка, послушай, что он там говорит, сука! — Указывая бутылкой, приказал Виктору Викторовичу пузан. — Пусть скажет, гад, кто его подослал, на кого он работает. Кто? Кто? Кто? — требовал «неряшливый». Летела слюна, глаза его зло выглядывали из заплывших жиром щёк. — Сволочь! Угробить меня хотел. Кого, а? Меня!! Всех нас!! Моих… Меня!!

— Он не скажет. Его полиции нужно сдать. Следователю. — Заметил премьер.

— Ты чё, тёзка, — воскликнул пузан, — а мы здесь тебе кто? Мы лучше ментов, мы в законе. Нам и решать. Ты чё-та, брат, не в ту степь дуешь. Ты слишком правильный, что ли?

— Нужно бы по закону.

— Так, а мы и есть закон! Или ты про тот, государственный? Ха-ха-ха… Так нам тот закон по барабану. — Произнёс он, разливая виски по гостевым бокалам. Гости смотрели на «переводчика» с любопытством. — Я что-то не пойму, мужик, не догоняю, или ты… Нет, ты же нас спас сегодня. Я видел, все мы видели… А дуешь не в ту степь. Не пойму. Или тебе Фёдора этого жалко? Жалко да, скажи, жалко? А жалко знаешь где? — Лицо пузана неожиданно расплылось в усмешке. — У пчёлки в жопе. Вот где твоё жалко. — Усмешка слетела, пузан махнул рукой. — Всё, мочите этого, не хрен с ним возиться. Быдло есть быдло. Пошли за стол. — Гости повернулись и потянулись на выход…

Виктору Викторовичу хотелось сказать, так же нельзя! Это же преступление, это же средневековье! Сейчас не 37-й год, вы не НКВДе, это не подвалы Берия. Это самосуд. Мы в новой России, люди! В новой!!

Какой Берия, какой суд, — если бы услышал, ответил бы пузан, — ты что, тёзка, эта сволочь нас угробить хотела, ему пули мало, его разорвать надо, собакам скормить. Он весь сюрприз мне, сволочь, испортил.

«Хрена вам, а не БТР… — едва шептал разбитыми губами Фёдор. — Вам не жить, сволочи, кровопийцы! Всё равно достану. Никакой забор не спасёт. Заведу танк и раскатаю… Раскатаю. Отомщу. Не я, так другие. За всех, кто…»

Вернувшись, гости вновь расселись за столом. Потянулись к бокалам… Неожиданно, привлекая внимание, вспыхнули софиты и прожектора, осветив не очень большой подиум, через секунду в ярком свете возник лощёный тип средних лет, в блестящем костюме, лакированных туфлях, с причёской а-ля гребешок, тряхнул головой, сочным баритоном в микрофон призывно вскричал: «Господа, извините, что отрываем, для вас поёт Великая, несравненная Примадонна Российской, и не только Российской эстрады Алла Пугачёва!» Гости отставив бокалы, вежливо похлопали. Наступая на жидкие аплодисменты, в записи мощно зазвучал оркестр, в лучах прожекторов появилась Примадонна. Не высокая, с голыми коленками и широком балахоне. На голове шляпа, пышные волнистые волосы обрамляли лицо. Яркий мэйкап. В такт мягко покачивая бёдрами, загадочно улыбаясь, примадонна переступила, отмахнула от лица своевольную прядь волос, поднесла микрофон к губам:

Гости оживились, на лицах появились улыбки. Переглядываясь, подняли бокалы. Выпили. Закусили. Плавно перешли от виски к русской водке. Хозяин (сам!) чаще стал разливать водку по рюмкам. Прислуга, только мужчины, в белых смокингах, в очередной раз поменяли тарелки, подали горячее…

— Виктор Палыч, дорогой, — наклонившись над столом, ковыряя в зубах зубочисткой, спрашивает бородатый у хозяина застолья. — Поясни, дорогой, — кивая на поющую примадонну, — ты этот что ли нам сюрприз хотел показать, да?

— Витя, только прошу тебя, никаких вертолётных прогулок. — Морщась, перебил гость с тяжёлым перстнем.

— А у меня их уже два, как и у Толяна. — Ёрничая, похвастал пузан. — Оба здесь. Под парами!

— Зато у тебя яхты такой нет, как у меня.

— Ха, я уже заказал… Правда чуть покороче, чем у Абрамовича, но на три метра длиннее, чем у тебя… На три! Будет готова через полгода. Аванс я уже заплатил.

— Прекрасно, значит, обмоем.

— И хорошенько обмоем.

— В общем, Витя, не хвастай, вертолёт мне дома надоел. Колись, что за сюрприз?

— Кроме «Форбса», сюрприз? А! — Пузан отложил вилку и нож, промокнул губы салфеткой. — Нет, конечно. Признаюсь, до самого последнего дня мой зам по внешним связям вёл переговоры с продюсером Бондарчука. Ну, этого, вы знаете, лысого. Хотел вас удивить. Бой 9-й роты в натуре хотел вам здесь продемонстрировать, сто человек справа, сто человек слева, как в фильме. Но Бондарчук, к сожалению, оказался за границей сейчас, на презентации какого-то своего фильма. Коммерческий директор Бондарчука извинялся, просил дату перенести, жалко же ему бабки терять, это понятно, то сё, но… — Хозяин развёл руками, увы — Пришлось заменить на малый бой с БТР, как чеченцы подбивают советский БТР. В нём взрывчатки заложили не меряно. Для эффекта. Но, облажал меня этот, скотина, подвёл. Но ничего, в следующий раз, я вам настоящий бой покажу. Как у Толстого, нет, как у этого, у старшего Бондарчука, в «Войне и Мире». Красота! Только без конницы… Хотя, надо подумать. Нет, лучше без конницы, наберём мужиков, оденем и… на немцев, в атаку, ура! Потом я приму парад. Лично! Сам! ЗИЛ-111 уже готов, танки не все ещё на ходу, мне сказали, но их подшаманят, наберём танкистов и изобразим Курскую дугу. Прямо здесь, на полигоне. Настоящими снарядами. Правда не боевыми, к сожалению, — деревня близко, да и Москва рядом… Сами понимаете, нельзя. Повяжут. А с вояками мы уже договорились. Сколько надо снарядов, сказали, обеспечим. Дадут и пиротехников. Пиротехники зарядят — где, что и сколько надо, и… «огонь»! Бабки решают всё. Там у вояк целые склады со снарядами гниют. Они их случайно поджигают… Утилизируют так. Ха-ха… И дёшево. И бабок не надо. Видели же… А потом парад. А вы будете почётными гостями. Как будто эти, Черчиль с Эйзенхауэром.

— А ты, Витя, за Сталина будешь? — копируя голос Сталина, с улыбкой спросил гость, вынимая трубку изо рта.

— А Мавзолей?

— Без Мавзолея обойдёмся. — Отмахнулся хозяин. — Как будто в полевых условиях.

— Интересно.

— Как в кино будет?

— Да какое кино, лучше, чем кино. Настоящий же. Я отвечаю. Ну а примадонна это так, к столу… Я же знаю, что вы любите её голос. Вот и пригласил. За бабки, конечно. Кстати, не хилые бабки запросил её этот, финансовый директор. Аппетиты у неё, я вам скажу, крутые. Корпоративка. Да мне не жалко. Для вас же. Да и примадонна, как-никак!

Самозабвенно пела Примадонна.

В такт музыки слегка раскачиваясь, взмахивала руками, чуть кокетничала.

— А мой финансовый директор на Кристину Агиллеру, на Новый год — помните? — такие бабки, говорит, отвалил, страшно сказать! — прислушиваясь к разговору, сообщил не бритый. — За два часа! Плюс, конечно, билет на самолёт сюда и обратно.

Остальные восхищённо поцокали языками.

— Да уж, баба так баба… Нам понравилась!

— А фигура какая!!

— На такую ни каких денег не жалко.

— Жалко трахнуть не дала… Импресарио, говнюк, раскричался: ноу, ноу… Сучка драная.

— Ха, да они все такие. Дело, брат, в цене.

— А я бы не пожалел…

— За девочек… Позвонить? — оживившись, спросил пузан, хватаясь за сотовый телефон.

— Нет-нет, сейчас не нужно. Такой обед портить…

— Как скажете. А то… — Пузан держал телефон в готовности. — Я для друзей всё что угодно сделаю.

— Нет-нет, спасибо!

— Мы знаем, друг. Дай я тебя поцелую… — шкиперская бородка потянулся через стол.

— И я, — потянулся лысый….

На пол посыпались опрокинутые фрукты, разлились пара фужеров… Подскочили «халдеи», быстро навели порядок.

— А я вот на свой день рождения для вас хочу пригласить… — начал было улыбчивый, со шкиперской бородкой.

— Чшь, не рассказывай, пусть будет секретом.

— Точно. За это и…

— Выпьем…

— Ну что ж, можно переходить и к делам. В кабинет?

— Да, пора.

— А эта? — гость кивнул на Примадонну.

— Пусть поёт. Мы не мешаем. Бабки заплачены.

Пузан повернулся к Виктору Викторовичу.

— И тебе, тёзка, подышать воздухом, наверное, пора. Извини, у нас дела. Или ты что-то хочешь сказать? Говори.

Гости смотрели с любопытством. Виктор Викторович воспользовался предложением.

— Мне бы паспорт… — Выдавил он.

— Паспорт… Какой паспорт? — Гости хозяина закрутили головами. — Американский? Польский? Китайский… Какой?

— Да нет, мне российский. Настоящий.

— А, тебе паспорт нужен… Понял. Нет проблем. Напомни мне завтра утром. Это не вопрос. — Отмахнулся пузан.

— Только настоящий.

— Ну я же говорю, напомни утром. Не вопрос.

 

7

Павел Русинович, отставник, генерал-полковник, пенсионер, вполне штатский по виду, обедал как всегда с аппетитом, но не так, как раньше. Знакомый доктор запретил старику излишества. Возраст. Хотя, пятьдесят граммов водки доктором не возбранялись. Говорил, если не каждый день, то через день — пожалуй. Обедал Павел Русинович всегда в одном и том же ресторане. Как обычный, простой обыватель. Но в одиночестве. Непременно оставлял положенные пять процентов чаевых. Вёл себя мирно, спокойно, ничем не выделялся. Наоборот, старался быть неприметным. Почему? Потому что мудрым был. Не старался кичиться своими деньгами, положением и властью. Не олигарх, извините, не новый русский. Кто он такой, ни обслуживающий персонал, ни администраторы, ни шеф-повара, не говоря об официантах, вообще ничего о нём не знали. И не интересовались. А чего им интересоваться? Простой пенсионер по виду. Лысый старикашка, как Ленин. Правда без бородки, но с усами и в очках. Одет средне. Тихий. Спокойный. Без охраны. Не куражится, скандалы не устраивает. Всегда расплачивается наличными деньгами и чаевые оставляет. Хороший клиент. Откуда он приходил и куда уходил, никого не интересовало. К нему привыкли. И не замечали. Никто и не догадывался, что и ресторан этот, и банк, что неподалёку, и крытый многоэтажный красавец торговый комплекс с подземным паркингом на двести автомест, и высотная гостиница, пяти звёздный отель, и почти все автозаправки в городе и пригороде, и большая половина торговых центров вместе с бизнес-центрами были его негласной собственностью. Да-да, его личной собственностью, пусть и негласной. Такой собственности у него и его товарищей было много не только по всей Москве, но и по всей стране, и за рубежом. Где личная, где и на правах долевой. Но он это не афишировал, как и его партнёры, все бывшие Конторские. Они между собой так договорились. И договор соблюдали неукоснительно. Не раскрывали «хозяина» и нанятые исполнительные директора. В основном иностранцы. Да они его и не знали, и не видели никогда. Таким было и условие контракта с ними. Не ведал и обслуживающий персонал. По началу, некоторые исполнительные директора попытались было потянуть «одеяло» на себя, увеличивая расценки, требуя работать «мимо кассы», как бы по-западному, но это непонятным для них образом немедленно становилось известно хозяину. Провинившийся, когда и не один человек, либо бесследно исчезали на бескрайних просторах Родины, либо попадали в аварию со смертельным исходом, либо выбрасывались из окна… Всегда неожиданно и странно. Но уголовные дела практически сразу закрывалось за неимением состава преступления. Следующий исполнительный директор, польстившийся на высокую должность, приличный оклад и достойный соцпакет, зная историю предшественника, работал уже строго в рамках условий. Не превышал полномочий. Таким образом состав директоров и обслуживающего персонала сам собой определился, «объекты» работали без сбоев. Приносили стабильный доход. Одна деталь. Для персонала это было интересно и удивительно, по началу были попытки разных государственных и криминальных структур «наехать» на эти «объекты», но, почему-то, немедленно, с извинениями, исчезали. Как и не было их. Работники полагали, исполнительный директор грамотно управляет. Где надо имеет «макли», исправно платит. Ничего подобного. Директора тоже удивлялись этому феномену, но противопожарная сигнализация работала как часы, и на кухнях, и в санузлах было почти стерильно, в бухгалтерской и прочей документации полный порядок. Работали за совесть. Когда проверки и случались, к ним не готовились. А чего готовиться, если всё и везде абгемахт. Гордились этим. Финансовые директора еженедельно отправляли отчёты в управляющие компании аккредитованные в офшорах, на Фолклендских Мальвинских островах.

Вернувшись пешком в свой офис, трое его сотрудников, приветствуя шефа, молча вытянулись, Павел Русинович, кивнув им — работайте, работайте, — сразу же прошёл в свой кабинет, затем и в секретную комнату. Работающий компьютер, находившийся в режиме ожидания, от касания клавиши, ожил, выдал e-mail: «Первый объект скрылся, второй объект зачищен, третьи на пути…». Павел Русинович покачал лысой головой, сверкнул стёклами очков. Жаль. Сам виноват. С первым объектом дал промашку. Нужно было вживить микрочип в образец сразу, пока тот был на столе, потом сфотографировать, потом… Да что потом, нужно было сжечь в топке и всё, и концы в воду. Нет, этот гуманитарий, подождём-подождём… Вот и подождали. Сбежал, стервец! Сбежал! Чем теперь аукнется? Учитывая важность персоны и проблемность ситуации, полицию привлекать нельзя. Ни ФСБ, ни Контрразведку, ни прочие спецслужбы — ни-ни. Частных сыщиков тем более. Рассчитывать можно только на волкодавов Анатолия. Только на него. Толя…

Анатолий Николаевич, тоже один из однокашников Павла Русиновича, тоже из бывшего КГБ СССР, из отдела внешней разведки, теперь это называется СВР ФСБ РФ. Генерал-майор в отставке Анатолий Николаевич Прокшин, тоже один из тайных владельцев, где и совладелец, главных, если не всех, объектов российской экономики. Никто из них ни в каких «форбсах» не значился. Были теневыми хозяевами страны, ни где не «светились». А зачем? Рейтинги — для амбициозных дураков. Их управляющие директора — да, многие уже засветились, но не они. Таких друзей у Павла Русиновича в России было четверо. Все из бывшей Конторы. Другие войти в этот «пул» ни по определению, ни по обстоятельствам не могли. Не та масть, не та закваска, не та школа, не тот менталитет. Старики, бывшие Комитетчики, работали тихо и спокойно. Явно не контактируя, трясли неожиданно разбогатевших и обнаглевших. Не сами, конечно… Деньги собирали, не тратили. Зачем? Много ли человеку надо, честному, да порядочному? Когда «направляющей и организующей…» была совесть. Не столько партийная, сколько — человеческая. Таким кредо у них и было.

— Толя, твои действия? — Набрав номер телефона, спросил Павел Русинович, когда абонент ему ответил. — Он же носитель государственных тайн. Ты понимаешь это?

— А разве доктора не стёрли память?

— По программе завтра должны были, а он… У нас даже его нового лица нет, Толя. Его нужно срочно найти! Слышишь, Анатолий Николаевич, срочно! Не хватало ещё прокола.

— Павлуша, не беспокойся, куда он денется, найдём. Мои уже ищут. — Прокашлявшись, глухим голосом ответил тот. «Всё курит», осуждающе хмыкнул Павел Русинович, представив товарища. Генерал Прокшин, теперь тоже почётный пенсионер, сменил китель на гражданский костюм, раздобрел. Стал похож на грушу, в весе где-то за сто двадцать кило. Но шевелюра — ни единого седого волоска, что странно. И молодая жена. Прокшин постоянно курит, не выпускает сигарету изо рта. — Не иголка, не беспокойся, найдём. — Пообещал Анатолий Николаевич. — Кстати, мы тут подключились к объекту «Ё» — посмотри на свой комп, занятная картинка, скажу тебе… Мои «слухачи» засекли. Работаем по квадратам. По программе. Интересно.

— Так.

— Интересные объекты, мне докладывают. Закончим, я тебе пришлю файлик. Там копия их разговоров, и информация по каждому. Занятные ребята. Мафия. Двое только что вошли в список «Форбс». Представляешь? Разжирели. У них сегодня сабантуйчик по этому поводу организован, а завтра намечен какой-то круиз по Европе и островам. Шустрые однако. Живут по барски…

— Бизнес? Политика? Криминал?

— И то, и другое, и третье. Надо обломать настроение. Чтоб жизнь ребяткам мёдом не казалась.

— Ладно, Толя, включим в программу. Но главное, как можно скорее найди нашего друга. Не дай ему выложить прессе или телевизионщикам.

— Это я предусмотрел. Вся пресса и телевизионщики сейчас на пожаре. Заняты… Я санкционировал случайное возгорание. Как отвлекающий манёвр. Склад с китайской пиротехникой горит. А рядом жилая элитная высотка. Представляешь? На Юго-западе. Восемьдесят пожарных расчётов, МЧС и прочие задействованы… Куча народу. Такой эффект, Павлуша, как на китайский Новый год: пыль до потолка, дым до неба. Фейерверк! Посмотри. В новостях показывают.

— У него паспорта нет, одно удостоверение твоего этого, капитана… Кстати, как ты с ним решил?

— Представляешь, несчастный случай с капитаном. Кстати, при нём не было никакого удостоверения. Упал, бедняга, в метро под поезд. Безработный или бомж.

— Понятно. Его родным?

— Два годовых оклада и похороны за счёт фирмы. Он же под прикрытием был, менеджером в риэлтерской кампании числился.

— Ты проследи, чтобы там не с крысятничали.

— Нет, Павел Русинович, мои проследят. А вот насчёт паспорта… Ты мне идейку одну подсказал… идейку.

— Что такое, какую идею?

— Всё, отбой, Паша, проверю, сообщу… Кстати, свяжись с Георгием, у него есть «что для тебя сказать». — Последнее он произнёс на одесском диалекте. Как часто, когда что-то касалось Георгия Абрамовича, генерал-майор Анатолий Николаевич Прокшин переходил на одесский сленг, шутливо копировал Жванецкого. И сразу же, опережая встречный вопрос Павла Русиновича, ответил серьёзным тоном. — Не знаю, Паша. Понятия не имею. Позвони, он скажет. Отбой. — И отключился.

Георгий Абрамович Булавин в этой «связке» играл серьёзную партию: был идеологом, стратегом и главным разработчиком…

Ещё при Генсеке Брежневе Георгий Абрамович, тогда ещё майор Центрального Управления Госбезопасности СССР, руководил отделом стратегического развития технических средств сотрудников внешней разведки, выделил из среды несколько перспективных, на его взгляд, молодых сотрудников, кому симпатизировал, в том числе были и капитан Прокшин, и капитан Фёдоров, человек десять всего, и на одном из совместных ужинов, по случаю присуждения капитану Фёдорову закрытой высокой правительственной награды, выложил свой план. Нет, это был не заговор, не план свержения политического строя или руководства Комитета, а своё видение перспектив КГБ СССР в свете намечающихся перестроечных преобразований, и роль группы в её развитии.

Как известно, со временем политических перемен в стране, менялась и структура КГБ, его функции, название, руководство. Одни отделы закрывались, другие создавались, финансы куда-то перетекали, утекали… Назначались и менялись руководители высшего звена Комитета. Кого-то смещали, кого-то подсиживали, одни сами уходили, другие вообще терялись, и группа майора Булавина тоже подверглась «напряжению». Трое из них под прикрытием «осели» за границей, один в Англии, двое в Италии, в качестве бизнесменов-предпринимателей, четверо остались в России, двое других на Украине, десятый натурализовался в Поднебесной. Связи между собой не теряли, наоборот. Каждый, на своей территории, создал под себя группы развития, выполнял поставленные задачи. Идеологом и постановщиком задач был всё тот же Георгий Абрамович. Полковник в отставке. Кабинетные игры, его умная «голова», строптивый характер, не дали получить полковнику генеральские погоны.

Уволившись из Комитета, Прокшин негласно занялся вопросами геополитики, у других членов тайной группы — у каждого — были свои роли. Вместе они держали под контролем все процессы в стране. От политических, до финансовых. Всё негласно, естественно, под тем или иным прикрытием, как и полагается бывшим Комитетчикам. Хотя, определение бывший, на них не распространялось (По определению).

За короткое время создали свой собственный финансовый капитал и закрытый фонд. По объёмам, чуть меньше ВВП страны. В начале 90-х, когда нужно было (по подсказке) скупали по дешёвки акции на фондовом рынке, когда нужно продавали. Не сами, за них это делали менеджеры. Так поступали многие московские чиновники, на этой волне и они увеличили свой капитал. И не удивительно, свои люди работали везде. Одних они знали по комитетовским закрытым досье, другие сами выходили на них, ища защиту, пусть не сейчас, в будущем. Не бескорыстно, естественно, за протекцию, за комиссионные. Так же, со временем, прибрали к руками процессы становления политических партий и их лидеров в стране, развитие бизнеса. Отследили и перенаправили по различным адресам в офшорах казну Партии. Не всю нашли, часть только, но внушительную. Негласно контролировали рост олигархических групп и кланов, их территориальные привязки, бизнес-интересы, «скелеты в шкафу», финансовые «гавани», адреса проживания родственников, детей, — здесь и за границей. Расширяли и анализировали базу деятельности преступных авторитетов, их географию, связи, общаковскую казну. Заканчивали создание компьютерной базы диаспор и кланов. Оставаясь при этом не известными и не приметными, даже и для своих «рабочих» групп. Уроки школы КГБ СССР помогли, профессиональный опыт, связи, собственная агентура, осторожность и чутьё. Легитимные фискальные службы ФСБ РФ, высшие чины, часто обращались к ним кто за советом, другие за некоторыми информационными деталями на ту или иную интересующую их персону… Включая высших чинов СКР, Счётной палаты, Финансовой разведки, Генпрокуратуру… Не считая спецслужбы частных и государственных банков. И всегда не напрямую, через проверенных знакомых. Вообще, если только представить бывший КГБ СССР, ныне ФСБ РФ — это огромный спрут, богатейший из богатых, влиятельный из влиятельных, как никакая другая структура оснащённый супер передовыми технологиями, сверх информированный, имеющий разного рода закрытые институты, «разрешительные» лицензии, финансовые и технические средства, с разветвлённой сетью гласно и негласно работающих людей. Не простых людей, умных, талантливых, обученных, подготовленных… Самая могущественная, самая влиятельная партия в стране, оставаясь при этом «закрытой» не только для членов Госдумы, но и, в чём-то, для президента страны. Так было, так и есть.

Первым к мысли о необходимости повлиять на ход политических процессов в стране пришёл он, Георгий Абрамович.

— По-моему, мы не туда катимся, ребята. — Заметил Булавин. — Мы всё больше и больше отклоняемся от бывшего СССР. Замечаете? Полагаю, пора! Как вы считаете?

Друзья-товарищи находились на кратком отдыхе, на Байкале, на рыбалке. Ох, какая красота этот Байкал, словами не передать. По общему мнению, Швейцария в хвосте длинной очереди стоит. Сплошные восклицания. Поехали без проводников, естественно, и без женщин. Как обычные русские рыбачки-туристы, но без водки. В заливе Чивыркуйский, на остров Большой Калтыгей. Этот Б. Калтыгей, Георгий где-то по Интернету увидел. Все согласились без разговоров. Действительно давно не отдыхали. Приплыли. Несмотря на летний период, к вечеру, на острове похолодало, как и в заливе, пришлось потеплее одеться, но рядом с шалашиком, у костра было тепло, уютно. Рыбу поймали на удочки. Окуни, щуки… Здоровенные, от трёх до пяти килограммов… Две рыбины отдали повару, остальные выпустили обратно. Как и в давние советские времена, уху готовил «мастер» Толя, Анатолий Николаевич.

— Гоша, ты о чём? — спросил Анатолий, разливая дымящуюся уху по мискам. Впереди ожидалось трое суток отдыха. Катерок за ними придёт послезавтра, знали. С хозяином катерка рассчитались в оба конца сразу. Он обещал. Перед разговором предусмотрительный Павел Русинович демонстративно удалил из обоих своих телефонов не только аккумуляторы, но и сим-карты. Так же поступили и остальные — бережёного бог бережёт. Теперь спокойно можно было побеседовать, без опасения попасть на прослушку. Таких в стране, знали, полно. Называются они простенько — БСТМ, что в переводе значит: бюро специальных технических мероприятий. К тому и Космос к определённым задачам подключен. Потому и отключили сотовые телефоны.

— Да о стране. — Скучным голосом сообщил Георгий, отмахиваясь от густого роя комаров. — Наш Витя, мне кажется, заигрывается. Тянет страну хрен его знает куда. Мы так обратно не вернёмся. А время выходит. Окончательно погрязнем в капитализме, коррупции, воровстве, криминале. Ни полиции веры нет, ни прокуратуре, ни судам… Народ озлоблен, зубы показывает. Скоро крушить всё начнёт. За вилы возьмётся.

— Гоша, вилы это в другую эпоху, — поправил Толя. — Сейчас автоматическое оружие входу, подствольники, не считая прочего.

— Это я образно. — Согласился товарищ полковник. — Я и говорю, — продолжил он. — Разжиревшим мало не покажется, и нам может перепасть. Не замечаете? Пора бы и поменять курс. Как и договаривались. Иначе, извините, хрен бы ему, а не президентство… А он…

— А что он? Во вкус вошёл. — Пожал плечами Павел Русинович. — В президента играет.

— Не только президента. И Главкома тоже.

— Орёл! А что вы хотели… Наш брат, Комитетчик. Я с его шефом…

— Толя, мы знаем, что вы там с его шефом в бытность вытворяли. Мы в курсе. — Оборвал Григорий Абрамович.

— Ай, вкуснотища! Вкусно, я говорю! Молодец, Толя.

— Да, навык не потерял.

— Вот разгонят нас, на зоне устроишься шеф-поваром.

— Типун тебе.

— Не слушай его Толя, он завидует. Ушица получилась… Мечта!

— А я телевизор уже не могу смотреть. Тошнит.

— А я вообще его не смотрю.

— Так страну обули…

— И продолжают…

— Паша, подбрось веток хвойных, справа от тебя, ага… комары заели… Ффу… глаза!

Некоторое время старики-пенсионеры молча швыркали бульоном, морщились от дыма, восторженно причмокивали, заедали уху настоящим, подовым хлебом. Отмахивались от комарья.

— Вкусно! Даже с дымком и комарами.

— А красотища вокруг какая, а, мужики! Россия!

— Надо бы нам его заменить. — Черпая половником со дна котелка, высказался Георгий Абрамович.

— Совершить переворот?

— Нет, Витю заменить. — Уточнил Георгий Абрамович.

— А это сейчас возможно? В смысле, мы сможем?

— В этом мире всё, Паша, возможно. Ты ж знаешь. — Кивнул головой Григорий Абрамович. — Мне подсказала программа этих, Урганта и Цекало, «Большая разница», кажется. Да и в наших учебных анналах примеров масса. А уж сейчас, с нашими-то возможностями…

— В смысле подменить?

— Да. — Ответил Георгий. — Но незаметно. Как наш Иосиф Виссарионович, например, когда-то делал. Помните?

— А, когда не доверял охране?

— Он никому не доверял…

— И правильно делал. Кстати, в истории многие первые лица государств двойников подставляют. Помните лекции в Школе, я реферат писал. Когда боятся или с ума сходят.

— Не хвались памятью, мы все помним.

— Но это большая работа. Опасная. А вдруг он головой тронется?

— Мы же с вами не лохи. Будем держать под контролем. Если что не по сценарию…

— Времени много понадобится и денег.

— Ну, с деньгами у нас проблем нет. Фонд большой. Если надо, из партийной казны возьмём. На это можно пойти, я думаю. Как вы?

Друзья-соратники деньги КПСС в 89-м — не все, часть — нашли и перепрятали на различные счета, на Фолькленды, и прочие острова, в офшорные гавани, но «комиссионные» брать не стали. Партийная совесть не позволила, и… Не позволила и всё. Единогласно. Только в крайнем случае. Так же единогласно решили. Когда время придёт, страна получит эти деньги сполна.

— Может, поговорить с ним?

— Бесполезно. Паша пытался, не напрямую, конечно, через… ну это сейчас не важно, главное, через доверенного человека в Администрации, но… закусил удила, стервец, не реагирует. О возврате к старой системе и слышать не хочет… Интегрироваться хочет в Европу и Америку, и всё. Расширять торговлю, укреплять дружбу, связи… Пацан! А с кем расширять? C капиталистами, с Европой, Америкой? Да они же нас на дух не переносят. Мы это давно знаем. Нас не обманешь. При первой же возможности они сразу продадут нас с потрохами. Мы же знаем эту Америку. Знаем этих «ястребов». Тысячу раз в Конторе просчитывали… То ли дело было при… СССР. Вот туда и нужно возвращаться. Туда! А он… заладил — невозможно-невозможно… Возможно! Потому что надо. Нам надо. Стране надо. Товарищам надо. Короче, всем надо, а времени действительно мало. Народ скоро за камни возьмётся… Знаете же, Дума во втором чтении собирается разрешить и нарезное оружие народу при себе иметь. А этого, как мы понимаем, допустить нельзя. Потом не остановишь. Я думаю, нам пора начинать. Пора. Конечно, продуманно, осторожно, но пора! Кстати, я с «нашими» уже там, на той стороне, согласовал… Кто «за»? Значит, единогласно! А назвать эту операцию, я предлагаю «Бумеранг». Возражений нет? Принимается? Приимается.

С того разговора прошло три года. Не считая времени на подбор кандидата (Негласно, естественно), «деды из конторы» создали как бы предпосылки для военно-исторического фильма. Наняли сценариста, потом режиссёра, определили бюджет. Режиссёр создал киношную группу. Всё на полном серьёзе, ничего не подозревая. Провел кастинг, выбрал актёров, набрали массовку, кстати, актёров на второстепенные роли отбирали очень долго, военный консультант браковал и браковал кандидатов, затем подобрали натуру… и приступили к съёмкам. Фильм пол учился… ну это не важно. Военного консультанта по фильму, генерал-майора Прокшина это не занимало. Он выбрал нужное ему лицо, фигуру, в одном белорусском актёре. На роль в фильме естественно забраковал, а для себя отметил. Нужный человек жил в Гродно, в Белоруссии. Работал водителем такси, был разведён, детей не имел, увлекался альпинизмом, иногда играл второстепенные роли в маленьком театре. Как говорится, Земной шар большой, но, когда нужно, сужается до одного человека. Аксиома. Когда Павел Русинович, Толя, и вся «команда» забугорных теневиков, бывших комитетчиков, увидели фотографии кандидата и просмотрели видеозапись, обомлели — один в один. Можно было не голосовать. Внешней схожестью человек был невероятной. Коэффициент физического попадания получился не менее чем на 86 процентов. Больше и не искали. Оставалось поработать «скульптурной» группе. Ничего не подозревающего кандидата единогласно утвердили.

Детально разработать операцию по изъятию кандидата из среды обитания поручили бывшему полковнику КГБ СССР товарищу Булавину. Гоша её филигранно и провёл. Подобрал время соответствующее, хобби человечка использовал, с походом в горы, неудачным якобы попаданием альпиниста под снежную лавину и всё такое прочее, с кремацией потом, похоронами, венками и прочим. Не придраться. На самом деле доставили ничего не понимающего кандидата на законспирированную базу в Прибалтике, в Вильнюсе. Там таких баз осталось — секрет различных спецслужб — по всей Европе тьма и больше, и приступили к подготовке. Нужно признать, сложно было, тяжело, затратно, но… Без медиков, психоаналитиков и психологов не обошлось. У всех сопричастных потом пришлось кое-что из памяти стереть, несколько человек случайно, при загадочных обстоятельствах, погибли, двое попали в психушки. Главное в другом, всё вроде получилось. По времени, больше двух лет ушло на создание клона. С теми же психологами, стилистами, учёбой, мастер-классом по речи, риторике, пластике, физо-, тренировкам на татами, коррекции лица, фигуры, изучения немецкого языка… И тысячи часов видео-просмотров выступлений, репортажных съёмок встреч действующего премьера с чиновниками, олигархами, простыми людьми, домашними. Разработали даже инсценировку с подставой олигарха Порохова, для отвлечения внимания. Всё сделали, и аварию на шоссе устроили, и… клона имплантировали, удачно вроде получилось, встроился лже-Виктор Викторович, приступил, действует, хотя — глаз да глаз за ним нужен, мало ли что, как-никак инородный материал, и главное, чтобы никто не заметил, не заподозрил, да и сам чтобы головой не тронулся — власть-то какая, возможности! — а этот, настоящий, взял и сбежал. Можно сказать, со стола ушёл. Незадача. Проморгали. «Бумеранг» улетел. Сбежал, скрылся… Хотя лицо имел другое, но кто его знает, как он теперь выглядит, и как оно теперь всё повернётся. Не дай бог газетчики узнают…

Старики-пенсионеры надеялись на Толю и его «ребят», волкодавов.

 

8

Паспорт «пузан», организовал, как и обещал. Через день. Виктор Викторович его получил там же, из рук в руки, в кабинете хозяина.

— И прописка, и фотографии настоящие. Как и паспорт. Посмотри! Всё продумано, даже внешне не новый… Спецы делали. Ни в каких полицейских базах не числится, чистый. Абсолютно. А ты правда немецкий знаешь, — недоверчиво глядя, спросил он. — И читаешь, и пишешь?

— Да. И пишу, и читаю, и… А что?

— А если я тебе предложу работу у себя, и репетиторство с моими спиногрызами, у меня их двое, дошкольники, а?

— У вас, это в ангаре с раритетами?

Пузан заливисто рассмеялся, дёрнул головой, ответил:

— Нет, конечно, тёзка… Ха, ты же теперь у нас и не тёзка? Ты — этот, как у тебя там, в паспорте?

Не заглядывая, «тёзка» ответил:

— Николай Петрович Листов.

— Во, точно. Ты, значит, у нас теперь Николай. Ну что, Николай, согласен, по рукам?

— А скажите, Виктор Павлович, что вы думаете по поводу нашего нового Президента?

— Ни хрена вопросик! Это что, тест?

— Нет. Просто, на совместимость.

— А, ты вот как! Скажу. Мне он на хрен не нужен, твой президент. Но пусть сто лет здравствует. Потому что не мешает. Они там себе что-то варят в Кремле, в политику играют, а мы здесь, людишки мелкие…

Виктор Викторович хмыкнул, пузан это уловил, пояснил.

— Это я образно, ты понимаешь. Сами по себе живём, хлеб с маслом жуём… видел же… и жить будем. Потому что друзей полно. Повязано всё. Мы в деле. В большом деле! Свои люди и откаты всё решают. И откаты немаленькие. Всё таранят.

— А народ… В смысле люди?

— А что народ? Они сами по себе. Халдеи. Электорат. Маргиналы. Бичи, в общем. Недоучки. Что о них думать? У них судьба, значит, такая. Канючить и сопли пускать. Как говорится, кто не успел, тот опоздал. Так-то вот, Коля-Николай, понял?

— А страна?

— Ха! — от смеха живот у пузана задёргался, лицо покраснело. — У нас страна, это где мы живём. Понимаешь? Она там, — Пузан указал рукой в сторону, — за кордоном. А здесь мы работаем. Ра-ботаем. Бабки заколачиваем. Понял? Слушай, переводчик, кстати, давно хотел тебе сказать, у тебя голос очень похож на… на… премьер-министра, вернее на президента теперь. Один в один! Тебе не говорили?

— Говорили.

— Так ты же можешь бабки на сцене заколачивать, у этого… У Петросяна или у Максимки.

— Спасибо. Я подумаю об этом.

— Во-во… Даже сейчас, ну вообще…

— Виктор Павлович, не отклоняйтесь от темы. Скажите, а как же тогда развитие общества, демократия, общечеловеческие ценности…

— Погоди, погоди… Ты меня за что-то агитируешь, переводчик? Не надо. Я давно в «Единой России» состою, хотя я за Зюганыча. Ну, не за него самого, за красных, короче, за коммунистов. Но это большой секрет. И для тебя тоже. Ты, сам-то, кто? За Жириновского поди, или за Миронова? За кого ты голосовал, на этих, на последних?

— Я? За себя голосовал.

Услышав это, пузан чуть из кресла не вывалился, схватившись за живот, принялся хохотать. Вытирал слёзы, потом снова принимался хрюкать.

— За себя… за… себя… он… Ну насмешил… Ну… Идиот! За себя… Самовыдвиженец, хренов, что ли… само… ха-ха!

Виктор Викторович, по паспорту теперь Николай Листов, закаменев лицом, смотрел на хохочущего пузана, мысленно представляя, чтобы он с ним сделал, оставаясь на прежней должности, и как бы подавился этот человек, узнав, над чем он сейчас хохочет, вернее над кем. Приходилось терпеть. Ну погоди…

Многие блюда, как известно, к столу подаются подогретыми или в горячем виде. Есть и охлаждённые… Но информация всегда подаётся в тёплом, либо подогретом виде и вовремя. Такую и получил по спец-связи Григорий Абрамович, бывший КГБешник, полковник в отставке.

— Гриша, мы тут четырёх клопов вычислили…

Анатолий Николаевич легко представил, как у Григория вопросительно вскинулась бровь…

— Нет, не «жучки», — улыбнувшись, уточнил Анатолий. — Этих, народных кровопийцев вычислили. Со складом бронетехники и наркотой. Представляешь? Посмотри почту. Она уже у тебя на компе. Мы их оперативно потрясли, немного помяли. Технику передали музею, деньги конфисковали, перевели в наш фонд.

— Десятину?

— Конечно. По списку. У Русиновича на контроле. Тут вот что интересное открылось…

— Ну!

— С ним был наш друг. Этот, который сбежал.

— Вот как! Взяли? — Воскликнул Григорий Абрамович.

— Пока нет, но вот-вот… Замочить?

— Нет, Толя, сначала побеседуем.

На столе главврача детского онкологического центра громким боем прозвенел телефонный звонок. Главврач вздрогнул. Подскочила и зам главврача по финансам. В модном платье под врачебным халатом, надушенная, накрашенная, молодящаяся женщина, в туфлях на шпильках, с шарфиком на шее. Она только что положила на стол шефа приходный кассовый ордер. В нём значилась огромная сумма денег поступившая на счёт детской клиники. Огромная! Заместитель, нервно поправляла сползающие с носа очки, промачивала лоб носовым платком, удивлённо-восторженно смотрела то на начальника, то на бумагу. Не мог понять и главврач. Деньги в клинику и раньше поступали, порой и не малые, из федерального бюджета, от предпринимателей, иногда и от олигархов, даже от явно бандитов, но… такой суммы ещё никогда не было. Телефон звонил. Главврач поднял трубку.

— Главврач? Привет, дорогой. Уже в курсе?

— Чего? — прохрипел главврач, блестя очками. Голос в трубке был незнакомым, чуть хриплым, искажённым, с космическим эхом, как с того Света. Главврач повторил. — В курсе чего?

— Денег, естественно. Уже в курсе, спрашиваю?

— А, денег?! В курсе… Только я не пойму, мы не поймём, от кого, как нам вас…

— Тебе, уважаемый, это знать не нужно. — Перебил голос. — Ты, главное, деньги истрать на лекарства для детей и на какое необходимое оборудование, и всё.

— О! Большое спасибо! Огромное! И от себя, и от…

— Послушай, сынок, и запомни главное, — снова холодно прервал голос, — если тобой или твоими коллегами хотя бы один рубль, или цент здесь, или за границей будет истрачен на личные нужды, или на сторону, ты даже пожалеть об этом не сможешь, потому что не успеешь, и все сопричастные к этому тоже. Вплоть до близких и дальних родственников. Ты понял?

От обиды и испуга, больше от испуга, главврач находился уже в полуобмороке, видела зам по финансам, размышляя, успеет ли корвалол начальнику дать.

— Да как вы смеете… Мы, конечно, не… — Голосом осипшего сельского петуха, прокричал главврач.

Абонент вроде этого и не заметил.

— Вот и хорошо. Мы проследим. — Ответил голос. — Помни. Как говорил Медведев, бывший президент: жизнь лучше, чем смерть. Договорились?

— Договор…

Космический голос резко перебил:

— Вот и хорошо. Помни. — И голос в телефоне исчез.

Главврач с трудом разогнул руку. Положил трубку телефона, разжал пальцы.

— Это они, инвесторы? Мы значит сможем и машину новую вам прикупить, и кв…

— Нет! — подскакивая, взвизгнул главврач. — Ни в коем случае. Понимаешь ты, курица, старая, это же не государство, это мафия… Мафия, понимаешь? Мафия! Мафия нам деньги перевела, бандиты. Они не простят. Они проследят. Они…

Побелев лицом, с выпученными глазами, не столько от неожиданного перевода её в статус «курицы», сколько от определения «мафия», замша немо прижала руки к горлу.

— Ни одной копейки, ни цента… — Рубя рукой воздух, кричал главврач. — Если мы жить хотим… Так сказал этот. — Главврач указал глазами на телефон. Замша проследила круглыми глазами…

Образовалась пауза. Немая, пустая, тревожная.

— Но Медведев кажется говорил по-другому… — что-то припоминая, вымолвил наконец главврач.

— Медведев? Это звонил Дмитрий Анатольевич? Сам? — Теперь у замши голос сел.

— Нет, дура. Извини меня. Это не Медведев! Это другой… Медведев вроде говорил, «свобода лучше, чем несвобода» или… Вспомни, про что он говорил…

— Он говорил про… свободу вроде… что она лучше…

— Вот! — Воскликнул главврач. — А этот сказал, что жизнь лучше, чем…

— Несвобода?!

— Чем смерть! — Простонал главврач.

— Господи! Кому смерть?

— Да всем, кто хотя бы рубль, цент или что там…

— Да мы и не собирались, мы только… на лекарства.

— Вот, и никуда больше. Никуда. Никакого распила. Только дети и… дети! Запомни! Я сказал!

 

9

День за днём шли, уходили, как воздух из проколотой шины, с шумом и нервами, а Виктор Викторович, вновь испечённый гражданин Российской Федерации Николай Петрович Листов, уже имея на руках паспорт российского гражданина, паниковал — что дальше-то делать, что? До дрожи нервничал, мысленно едва не рыдал, пытаясь выстроить хоть какой-нибудь внятный для себя план если не возвращения на прежнее место в стране — сейчас, сегодня, завтра, — то хотя бы мести. Жёсткой, жестокой, однозначной, и не только «этому», подставному клоуну, но и всем сопричастным, включая и всех бывших своих советников, министров, губернаторов, чиновников. Они что, слепые? Они не видят разницу, они не слышат её… А жена, дочери? Неужели жена не заподозрила разницу, она же его знает как облупленного, а дочери… Нужно позвонить им, решил он. И первой, конечно, жене… Но опомнился, — нельзя, нельзя! — его же сразу засекут, засекут, там же всё под колпаком. Все её разговоры на прослушке, особенно теперь. Там ФСБ, там ФСО, там… И дочерям звонить нельзя. И Шойгу нельзя, и Сильвио, и Шрёдеру, и Меркель, и… Кому? Ни-ко-му! Никому! Что делать? Что?

Гости пузана и он с ними, сидели в огромной, по царски шикарно обставленной гостиной, с высоченным потолком где-то под десять метров, и шириной в длину не меньше баскетбольной площадки, как показалось Виктору Викторовичу, под огромной хрустальной люстрой, свисающей с потолка, за большим десертным столом, ели фрукты, пили Киндзмараули, смотрели огромный экран телевизора, на котором показывали демонстрацию смены президентов, когда откровенно смеялись, когда и усмехались. Если бы не передача, они бы могли увидеть «скрученное» переживаниями, побелевшее лицо и безумные глаза «переводчика». Но они были заняты, пили вино, смотрели телевизор.

Вот попал! Вот подставили, глядя на экран телевизора, думал «переводчик». Ещё и с таким лицом… Нет, с прежним лицом было бы хуже. Два президента в стране, это… хуже чем Петросян вместе с «Камеди клаб». Сразу бы упрятали в психушку. Накачали бы препаратами «да здравствует ещё один Наполеон», и всё, хана, «Вася не чешись»… Это в лучшем случае… Вот дела. Ни в Совбез, ни к Генеральному Прокурору, ни к Меркель, ни к Сильвио, ни к Жириновскому, ни к Матвиенко обращаться нельзя, даже к прессе, на телевидение или частным сыщикам — ни в коем случае. Сразу провал. Его возьмут, повяжут и замочат…

«Листов» нервно рассмеялся, громко и неожиданно. Гости восприняли это благожелательно, смех получился в нужном месте и коллективный. Виктор Викторович оглянулся, понял глупость и беспомощность своего положения и оборвал смех.

Всё, схожу с ума, понял он, первый признак! А что ещё? Что ещё делать? Парадокс, почти всё правительство из друзей состоит, из бывших друзей, но сейчас, теперь… обратиться не к кому. Ни в Москве, ни в Питере, ни… Не к кому! Тем более, когда состоялась инаугурация. Прошла! «Листов», видя её по телеящику, с трудом сдерживал себя, чтобы не закричать, чтобы не разбить телевизор: «Это не Он, это Я президент, Я!» И когда «этот» шёл по красной дорожке Кремлёвского дворца, и когда руку держал на Конституции, когда пожимал радостно тянущиеся к нему руки лизоблюдов-обожателей, когда раздавал автографы… И когда вышел с Медведевым на Соборную площадь, принимал парад президентского полка, и особенно, когда увидел, как «этот» обнимает его жену и что-то говорит ей на ухо… Что он говорит? Что он ей сказал? А она что? Она заметила разницу, заметила? Что она ответила, что? Нет, она глаза опустила… Она на него не смотрела… Она заподозрила! Заподозрила? Конечно. Наверное. Женское сердце не обманешь. Она же любит его, Николая «Листова»… Тьфу, Виктор Викторович вслух грубо выругался… меня, то есть… чур-чур! Гости коротко глянули на него. Опять получилось синхронно. Ободряюще кивнули головами, молодец! Сечёшь момент, переводчик, просекаешь!

— Так випьем же за ето! — Голосом Сталина, так же сощурившись, вставая, предложил пузан, указывая бокалом на экран телевизора. — Харо-оший спектакль нам таварищи показали!

Гости, с улыбками, потянулись фужерами. Получилось как раз под Гимн.

В этот момент Виктор Викторович краем глаза неожиданно увидел возникших, где через забор, где и в проломах в заборе фигуры в чёрном, с коротенькими автоматами в руках. Не поверил глазам. Завис бокалом в руке… Вгляделся. Что это?! Сюрреалистическая картина! Как в боевике. Из стволов автоматов беззвучно вылетали огненные сгустки с дымком. Фигур было много. Охрана пузана, молодые люди, там, за огромным панорамным окном, вскидывая руки с автоматами, падали как подкошенные. Всё происходило без звука, как в немом кино. В это время, из телеящика звучала бравурная музыка, победные патриотические марши. Гости, один за другим, так же случайно, повернули головы к окну. У пузана челюсть отвисла, у одного из гостей курительная трубка не в так музыки, громко ударилась об пол, звякнул чей-то столовый прибор, прислуга замерла. Виктор Викторович, ещё не веря, но уже обрадовано привстал… Это же за ним, понял он, за ним!! Это его спасители-спасатели! Это операция по его освобождению, наверное. Это Серёга-друг, бойцы Кужугетовича. Или ОМОН… Или… ФСБ… Не важно. «Картинка» в глазах неожиданно расплылась… Слёзы радости мешали видеть… Наконец-то! Слава Богу! Конец моим мучениям, страданиям… Я здесь, ребята, едва не закричал он от счастья, я… Но не успел. Несколько фигур в чёрном, скачками приблизились к панорамному окну гостиной, стекло под их ногами и прикладами автоматов рассыпалось, бойцы, вместе со звуками стрельбы и шума, с грохотом ворвались в гостиную пузана. Всё это в считанные секунды. Виктор Викторович, к своему удивлению, не издал ни звука, потому что голос куда-то пропал, навернувшиеся слёзы мешали видеть, ноги ослабли, только губы беззвучно шептали: я здесь, я здесь… Налётчики, в шлемах, полностью закрывающие лицо, в бронежилетах, игнорируя «переводчика», легко, с шумом, перевернули обеденный стол, повалили на пол пузана вместе с депутатом и гостями, не обращая на их крики и стоны, скрутили им руки, надели наручники и быстро выволокли всех четверых.

Николай Листов, на самом деле Виктор Викторович, с широко открытыми глазами, депутат, шкурой медведя на полу распластавшийся, прижимающийся к нему молодой «соратник-однопартиец», и несколько испуганно жавшихся по углам прислуги, в мгновение разгромленной гостиной, остались не тронутыми. Телевизор продолжал звучать бравурной маршевой музыкой, разбитое окно дополняло звуками шума и хлопками удаляющейся стрельбы, кисло пахло сгоревшим порохом. Кино! Невероятное, быстротечное… И мимо! Да-да, мимо. Мимо разбитого окна бегом пронесли что-то завернутое на брезенте. Четверо, в чёрном, держали брезент за углы. Тело Фёдора, угадал забытый «освободителями» «переводчик». За брезентовыми носилками, со свёрнутыми руками за спинами, такие же люди в чёрном, протащили троих мужчин. В одном Виктор Викторович узнал «инквизитора», пытавшего гранатомётчика Фёдора…

Виктор Викторович не удержался, выскочил в разбитый оконный проём, схватил за рукав одного из пробегавших.

— Это я, президент! — Вскричал он. — Я, Виктор Викторович! Вы, наверное, за мной!

Неожиданно получил локтем руки жёсткий тычок в солнечное сплетение, пополам сломался, задыхаясь от острой боли и отсутствия воздуха в лёгких — не ожидал! — упал … Трава была мокрой. Её недавно поливали.

Но недолго. Лежал не долго. Непонятного в голове было много, но главная мысль оформилась чётко, она и подняла: нужно бежать. Теперь как раз можно — бежать, бежать — ворота открыты, охраны нет. Виктор Викторович, держась за живот, вскочил, ковыляя, бросился к воротам. Увидел, за воротами, набирая скорость, уезжал последний минивен налётчиков. Нужно было не упустить. Оставленная коттеджная территория напоминали хаос: двери и многие окна разбиты, на газонах и дорожках лежали неподвижные тела охранников, валялось выпавшее из рук оружие, стреляные гильзы, разбитые стёкла фонарей освещения и подбитые «глаза» видеокамер, ветер гонял какие-то разорванные бумажные листки.

Не выбирая, Виктор Викторович дёрнул ручку двери ближайшей к нему машины. Одна из тех, что принадлежала гостям. Лимузин. Чёрный. С белым кожаным салоном. С синим маячком на крыше. Депутатский. И ошибся. По премьерско-президентской привычке прыгнул в салон. Не туда. Сейчас зря. Водителя на месте не оказалось, пришлось быстренько выбираться, прыгать на место водителя. На это ушло некоторое время, минивены скрылись. Ключ был в замке. Двигатель завёлся сразу. До синего дыма пробуксовав колёсами, Мерседес сорвался с места. Вильнув на выезде, Виктор Викторович погнал машину. Догнать машины налётчиков не смог, зато беспрепятственно «пролетел» несколько постов ГИБДД, по встречке поехал к Центру Москвы. Куда? Он бы не ответил, потому что гнал на «автомате». Потом опомнился, чуть сбавил скорость… Свернул к ближайшей высотке. Напоминавшей зеркально-стеклянную гирлянду. Но не Газпром. Пролетев под предупредительно-почтительно поднятым шлагбаумом, въехал на территорию… Это же… Госкорпорация «Ростехнологии», прочёл надпись. Это же хозяйство Евгения Гомозова, понял он. Удача. Словно само провидение вело к нему.

Возможно вид лимузина с синей мигалкой ослепили охрану, быть может возбуждённо-деловой вид водителя, Виктор Викторович, не останавливаясь, беспрепятственно пробежал к лифту. А действительно, попробовал бы кто задержать его в этот момент. В голове билась одна мысль: «всё, конец мытарствам», «сейчас всё решится, был бы только Евгений на месте», «Конец! Конец»… Скоростной лифт вознёс его на верхний этаж, плавно затормозив, с мелодичным звоном открыл двери. Не обращая внимания на глазки видеокамер, Виктор Викторович ворвался в приёмную гендиректора Госкоропорации «Ростехнологии», минуя оторопело вскочившую фигуру секретарши, двух референтов-охранников, проскочил в кабинет.

Гомозов был удивлён не меньше секретарши. Лицо его и вид описывать не надо, чтобы не позорить его величественную должность и его самого. Сплошное недоумение с непониманием… Секретарша уже возникла в дверях, за ней референты, все трое с открытыми ртами…

— Евгений Петрович, Евгений Петрович…

Но посетитель бесцеремонно вытолкнул всех троих за дверь.

— Евгений Петрович, Женя, это я, Виктор Викторович, президент… — воскликнул несанкционированный посетитель, подскакивая к огромному столу гендиректора Госкоропорации и нависая над ним. — Выручай!

Сумасшедший! Это сумасшедший! Или киллер, или террорист, испуганно вжимаясь в высокое кожаное кресло, с отвисшей челюстью и перекошенным от страха лицом, немо смотрел председатель. Был в шоке. Во-первых, никогда раньше и никто, не называл его Женей. Посметь не мог. Даже любовница называла только «мой мышка» или «мой Женюрчик». Жена вообще называла только по имени-отчеству. Во-вторых… Да хоть в третьих, или четвёртых, какая наглость! Как такое, в смысле такой чмо, мог пройти все посты охраны, всех замов, референтов, всех. Они что, они как, как они посмели… За такое уволь…

— Это я, Женя, я! Ты посмотри, в смысле послушай голос. Меня подставили. Меня похитили… В Кремле двойник, клоун. Клоун! Ты понимаешь? Подстава! Посмотри, посмотри…

Гендиректор, так и не закрыв рот, онемевшими пальцами жал под столом секретную кнопку спецвызова охраны.

— Ну, это же мы с тобой в Дрездене каруселили. Помнишь? Ты командовал «Лучом», а я… Ну, вспомнил меня, вспомнил? И потом, я же тебя на эту Госкоропорацию посадил. И деньги тебе… Ну?

Это провокация! Это проверка! Чьи-то игры! Меня хотят сместить. Кто? Скрытая запись! А-а-а, я знаю кто! Психа подсунули. Это подстава! Нет!! — бились в голове мысли председателя, пока он под столом суматошно давил кнопку спецвызова.

На секретный звонок, в распахнутую дверь гендиректора ворвались почти все охранники офиса. Почти батальон. Здоровенные, готовые на всё. Гендиректор пришёл в себя, с трудом сглатывая, указал рукой на посетителя. Охранники поняли. Подскочили к столу…

Посетитель жест «доброй воли» гендиректора не понял, или не хотел понимать. От его вертушки руками, двое первых из набросившихся разлетелись как кегли, третий, описав дугу вокруг спины «наглеца», громко грохнул ногами об пол. И, нужно заметить, это не смотря на высокую физподготовку охранника и мягкий ковёр. Стеная, с вывернутым плечом, охранник пытался мелко-мелко отползти. Остальные его товарищи гроздьями повисли на руках и плечах посетителя. Яростно хрипели от натуги, выворачивая руки «налётчику». Налётчик, на спокойную, размеренную жизнь «высокого» гендиректора, грубо под ними ругался. Громко и матерно.

— Замочу! Всех замочу… Суки… Сволочи… Шестёрки… Не дамся… Не… Ой! Ай! Хрен… А вот хрена… Отпусти, падла… Отп… На кого, С-с-суки, на кого… р-р-руки подняли… На кого…

Его всё же повалили на тот самый ковёр, придавили массой, потом подняли, и… Что странно, никто из охранников потом на разборе не мог понять, как этот подлец вывернулся, как подскочил к сидящему с вновь отвисшей челюстью гендиректору, обхватил его из-за спины рукой за шею, на удушающий, и заорал.

— Вон все из кабинета, вон!

Охранники уже схватились за пистолеты…

— Не стрелять, не стрелять… — Заметно придушенный, выкатив от натуги глаза, хрипел гендиректор.

Действительно, Гомозову хорошо были видны прыгающие пистолетные стволы в руках охранников. В нападающего не попадут, это точно, а в него самого непременно, понимал он.

— Не стрелять… не стрелять… Вон, все, вон…

Охранники, изобразив обиженность и непонимание, послушались. Спинами нашли дверь.

И вовремя. В тот же момент на столе гендиректора рассерженным комаром зажужжал сотовый телефон. Громко и тревожно. «Террорист» отпустил шею заложника, ткнул кулаком в затылок.

— Отвечай!

От тычка клюнув носом, Гомозов взял телефон. Телефон в руке прыгал, словно живой.

— Я слушаю, — прохрипел он.

— А, Гомозов? Привет, дорогой. Этот у тебя? — Спросил властным тоном, чей-то незнакомый голос.

— Кто? — Шумно дыша, тупо переспросил гендиректор, с трудом сглатывая, вращая при этом головой, ослабляя галстук на шее.

— Ну этот, как его, Листов который…

— Листов? — переспросил Гомозов, с опаской оглядываясь на захватчика-террориста.

— Я не Листов, я… Дай сюда! — «Террорист» выхватывая телефон из руки гендиректора.

— Алло, кто это? — спросил он в трубку.

— А, наш друг, привет! Как дела? Что делаешь? — спросил хриплый знакомый голос.

— А ты кто? Кто такой? Представьтесь!

— Отпусти Гомозова. Нам надо встретиться, поговорить.

— Вы знаете кто я, знаете?

— Знаем, знаем. Потому и предлагаю…

— Я согласен!

— Тогда дай трубку Гомозову.

«Террорист» сунул телефон гендиректору.

— Тебя.

— Да, я слушаю. — Несколько приходя в себя, ответил Гомозов.

— Ты вот что, дорогой, держи этого, — он нас слышит?

— Нет, я думаю, — ответил гендиректор, так же с опаской косясь на «террориста».

— Хорошо. Держи его, мои люди сейчас подъедут.

— Как я могу его держать, как, если это он меня… — жалобно воскликнул Гомозов. «Террорист» услышал это, вновь вырвал телефон из руки гендиректора, крикнул в него…

— Я понял кто ты! Хрен тебе, друг.

Не раздумывая, не сильно стукнул телефонной трубкой гендиректора в затылок, тот глухо ткнулся носом в столешницу, умолк. На самом деле схитрил, сделал вид, что отключился. Так, на всякий случай. «Листов», видя, что его «товарищ» обездвижен, не теряя времени, бросился к двери, ведущей в соседнюю с кабинетом комнату, комнату отдыха гендиректора, знал, там должен быть второй выход (Во всех «высоких» кабинетах так). И не ошибся. Второй выход вёл на площадку к специальному запасному скоростному лифту. Из него прямо в подземный гараж. Ещё не зная, что будет делать, понимая одно, нужно срочно бежать, выбежал из лифта, и, не раздумывая, прыгнул в открытый кузов отъезжающего пикапа Нисан Наваро, огромный, чёрный, дизельный. Как раз пришёлся. Пикап, стрельнув дымком, не заметил нагрузки, как и водитель, легко вырулил из подземного паркинга. Навстречу промелькнул минивен с мигалкой и надписью по бортам «МЧС Медицина катастроф».

Это известие застало генерала в отставке Анатолия Николаевича Прокшина на выходе из своего офиса. Сообщение он выслушал внешне спокойно, только расстроено усмехнулся… Покачал головой, ровно произнёс в трубку: «Понятно. Работайте». Потом набрал другой номер…

— Павел Русинович, представляешь, он опять ушёл? Не взяли.

— Представляю. Я в этом даже не сомневался. — Ответил тот без усмешки в голосе.

— В моих волкодавах?

— Нет, в его способностях. Его школу нельзя сбрасывать со счетов, Толя. Он же чей ученик? То-то! А ты… Короче, Анатолий Николаевич, твои действия?

— Во-первых, продолжать. Во-вторых…

— Во-вторых, теперь, Толя, — перебил Павел Русинович — нужно работать на опережение. Что он сейчас предпримет?

— Выйдет на кого-нибудь из прессы.

— Правильно, тут ты его и… А я переговорю кое- с кем… Превентивно.

Павел Русинович отключил связь, быстро прошёл в секретную комнату, вывел компьютер из «спящего» режима, пробежал курсором по экрану… взял другой телефон.

— Господин министр, извините что беспокою, это спецслужбы… — Сообщил он сухим, непререкаемым тоном, когда министр связи и коммуникаций ему ответил. — Как, как? Подождите, не задавайте вопросы. Об этом никто знать не должен и ваша секретарь тоже, потому и… Установка для вас такая, по всем своим ведомствам немедленно дайте команду никаких публикаций по поводу президента Российской Федерации либо премьер-министра не давать. Никаких. Категорически. Это приказ. На свободе опасный государственный преступник, мы его разыскиваем. В принципе, сумасшедший. Будет представляться либо президентом, либо премьер-министром. Статьи 275, 277, 283–я УКа РФ. Все с высшей мерой, замечу, каждая. И ему, и пособникам. В общем, жареные факты для ваших… эээ… Допустить нельзя. Пропустить тоже. По паспорту он Николай Петрович Листов, тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения, прописка Подмосковная… Пригласить, выслушать, сразу же сообщить, только нам, подчёркиваю, именно нам, телефон у вас на дисплее. Потянуть время, не более десяти- пятнадцати минут. Нам хватит. Вы, лично за это отвечаете. Лично. Вам всё ясно? — И не дожидаясь ответа, подчеркнул. — Я так и думал. Отбой. — И через секунду добавил другим тоном. — Кстати, поздравляю с назначением, господин министр. Я думаю, у вас получится.

Министр машинально ответил:

— Спасибо.

В трубке уже слышались гудки отбоя. Министр связи и коммуникаций РФ медленно положил личный сотовый телефон на стол, через секунду вызвал секретаря.

— Всех заместителей ко мне. Срочно. На закрытое совещание. Кто в отъезде, — в режиме видеоконференции.

 

10

Георгий Абрамович Булавин, полковник бывшего КГБ СССР, прилетел во Владивосток обычным авиарейсом, на пару дней, на совещание. Не один. Его сопровождали личный юрист и четверо молчаливых «волкодавов», как их называет шеф отдела стратегических разработок и физической безопасности их группы генерал-майор Прокшин. «И не спорь, заявил он Георгию Абрамовичу, так надо. Не помешают. Я знаю, там ребята тоже не лыком шиты, но мои лучшие. Да и другой регион, Гриша, как-никак, мало ли… Короче, это решено, обжалованию не подлежит. С богом!», напутствовал он главного переговорщика. Совещание планировалось провести в закрытом режиме, только со «своими» людьми. Их не много. Фигуры все знаковые в регионе, знакомые, на должностях, либо на финансах. В свете никому не известных событий в Кремле, Георгию Абрамовичу нужно было приостановить возможные действия теневого кабинета.

На выходе из самолёта московского гостя встретили два человека — помощники полпреда президента РФ по ДВФО и один из «команды» губернатора края. Встретили тихо и спокойно. Мало кто из встречающих обратил на это внимание, фанаты и журналисты с местными телевизионщиками, в это время, с криками безудержной радости, цветами и аплодисментами, приплясывая и пританцовывая, шумно, словно сумасшедшие, встречали поп-звезду российской эстрады певца Валерия Меладзе. Тот летел этим же рейсом, вместе со своим директором, имиджмейкером, группой подтанцовки, и ещё кем-то, с остановкой во Владивостоке, на гастроли в Японию, в Токио.

Георгия Абрамовича, со всей охраной разместили на территории закрытого пансионата для членов губернаторского корпуса, расположенного в густом хвойном лесу, на берегу моря. В отдельных апартаментах. Включая и охранников. Сама «беседа» прошла так же тихо и не заметно для жителей края в помпезном здании Приёмов губернатора края, так же с видом на море, в одной из закрытых от любопытных глаз и ушей бухт. Без посторонних.

Без СМИ. Кулуарно. Строго за закрытыми дверьми. Строго под усиленной охраной. Участвовало несколько человек. Два губернатора — прежний и нынешний, два полномочных представителя президента (Один по УФО, другой по Дальневосточному), три бывших генерала КГБ СССР, один действующий генерал ФСБ РФ, два генерала от МВД, три секретаря КПРФ (два представляющих региональные организации, один — Центральный аппарат), и личный юрист Георгия Абрамовича. Все бывшие и действующие. Сегодня на разных должностях, но выходцы из одной комитетовской школы, и родной Коммунистической партии. Разговор приватный. За закрытыми дверьми. Без галстуков, как говорят, но знаковый. 20-ка, как бы сказали в Европе. Тема разговора: «Сейчас или…».

— Здесь спокойно можно говорить, товарищи. — Предупредил экс-губернатор края, видя, как генерал вопросительно смотрит на свой сотовый телефон. — Записывающая аппаратура здесь не действует, прослушка тоже, и сотовые телефоны тоже. Проверено. Гарантирую.

— Ага! То-то, я смотрю, мой телефон умер, а это… И правильно. Отлично! — Воскликнул шеф МВД края, засовывая телефон в карман.

— Центр ослаб, товарищи. Как никогда. Мы уже укрепились. Везде свои кадры. — Приступил к разговору 1-й секретарь Крайкома КПРФ Началов Валерий Иванович. — Пора, товарищи, я думаю, вернуться к давно желанной теме. Время отделяться.

Послышались реплики.

— Наконец-то!

— Дождались! Давно ждём!

— Это вопрос не только политический, он сегодня скорее всего экономический. Вернее, геополитический. — Уточнил полномочный представитель президента, экс-губернатор края.

— И военный. — Усугубил указательным пальцем начальник управления МВД края. Курили. Но дымно не было. Работал кондиционер и невидимые вентиляторы. Кроме пепельниц с зажигалками, стол был заранее сервирован фруктами, напитками, различным печеньем, чашками для чая, электрическими чайниками… Без обслуги. Каждый сам для себя определял что ему пить, что и когда брать с тарелок. Демократично.

— Он многоаспектный. — Согласился представитель Центрального аппарата КПРФ. -Сегодня нельзя отделять одно от другого. Но я согласен, сегодня уже можно создать единый кулак и… Объявить о создании долгожданной самостоятельной Дальневосточной Республики. В составе России, естественно. — Представитель многозначительно вскинул палец. — Пока, замечу, в составе, пока. Люди нас поддержат. И соседи тоже.

— Да, но обязательно политически и экономически независимую. — Подчеркнул экс-губернатор Приморья. — Официально заявляю: хватит кормить Центр. Хватит! — Действующий дальневосточный губернатор согласно закивал головой. — Мы вполне можем прокормить себя. И минерально-сырьевых запасов у нас в Округе больше чем достаточно, и военные базы у нас свои, и международные аэропорты, и терминалы, и море, и морепродукты, и финансовые учреждения и таможня, и наработанные связи, и свои и международные, и сборочный автозавод, и Международный деловой центр, и промзоны, и жильё, и инвесторы, и люди… Любой АТЕС можем спокойно самостоятельно провести.

— Нет, пока без Центра не сможем.

— А мы их пригласим, пусть председательствуют.

Кто-то пошутил.

— Как королева в Англии.

Разрядив обстановку, шутке коротко посмеялись.

— С инвесторами ещё нужно поработать…

— Естественно, поработаем. У нас будет свой Минфин, и своё правительство.

— И своя коалиционная Дума. Свой герб, гимн и флаг.

— Конечно, без этого никуда.

— Безусловно.

— Инвестору мы дадим преференции, лет на десять- пятнадцать. Пожалуйста, открывай производства, занимайся сельским хозяйством… Дай людям рабочие места, обеспечивай социалку. На руках тебя будем носить. Я имел недавно переговоры с китайскими товарищами, правда не из высших эшелонов, а из местных, но тоже высших, они в очереди к нам стоят, да. Хоть сегодня могут организовать своих крестьян… Тысячи, сотни тысяч и деньги…

— Только нужно отфильтровать мигрантов. — Заметил начальник управления МВД по ДВФО, его поддержал действующий генерал регионального ФСБ.

— Да, чтоб без хунвейбинов. Своих хватает.

— А что Центр?

Взгляды присутствующих сошлись на московском госте, Георгии Абрамовиче.

— Вы, наверное, обратили внимание, товарищи, — начал он, — что в последнее время избранный Президент полевел. Всё больше говорит о консолидации сил. О возврате к бывшему СССР.

— Ура!

— Заигрывает…

— Ага, и с партиями, и с народом.

— Согласен. Это тактика такая. — Подчеркнул гость. — На данном историческом этапе это необходимо. Но и реальные обстоятельства, конечно, диктуют. Мы для этого кое-что предприняли… Но нужно закрепить позиции. Обстоятельства и время торопят нас. Тем не менее, замечу, действующий всенародно избранный президент всё больше стал говорить о национализации, о преимуществах прежней системы управления. И политической, и экономической. О Госплане, например, об управленческой вертикали и горизонтали, о прежних связях, о партии и партийной дисциплине, дружбе народов, бывшем СССР, вы заметили? Об СССР!!

— Молодец.

— Давно пора.

— Прозрел.

— Как вы знаете, своим Указом дал больше политических и экономических свобод регионам…

— Ну, это ещё не факт…

— Вот если бы мы могли налоги и прочее у себя оставлять, а потом уж…

— Да что вы, Центр тогда загнётся. В первый же месяц. Как же они будут без наших денег. Загнётся.

— Ну, а так, мы загибаемся.

— Мы не загибаемся. Мы уже… крепчаем. Помните, тот анекдот? Ха-ха… Нас… это… а мы крепчаем.

Шутка не прошла. На неё не обратили внимания.

— Георгий Абрамович, а как армия, силовики, полиция, Президентская гвардия?

— Нужно работать. Там не всё так однозначно. Многим нравится новая зарплата, новые условия, новая форма, новое вооружение, обещания… В глаза заглядывают, в рот… Патриотизм, что тут скажешь! Романтика. Молодой задор. Награды.

— А народ озлоблен.

— Все озлоблены. Народ митингует. Требует…

— Да что народ? Комар на, извините, жопе слона. Прихлопнуть их, и всё.

— А не нужно было распускать!

— Не нужно было хапать, жадничать… Раньше бы, при КПСС…

— Брейк, товарищи, остановитесь. Не будем апеллировать к старой системе. Нужно думать о новой, новую нужно создавать.

— Как в Китае…

— А что Китай, там своя специфика.

— Главное, там коррупционеров расстреливают… Раз- два и к стенке.

— Нет, там, главное, коллективное управление и политикой, и обороной, и всеми отраслями народного хозяйства. Коллективное!

— Да, но при мудрой политике ЦК КПК, естественно. — Подчеркнул представитель центрального аппарата ЦК КПРФ.

— И строжайшая дисциплина. Нам бы у них учиться. Смотрели же статистику экономического развития Китая за последние пять лет? Как они развернулись! Прут, узкоглазые, извините, как танки, по всему миру.

— Да, наглые… Но китайский народ партию поддерживает…

— И расстрелы, кстати, тоже. Это народ успокаивает. Снимает напряжение.

— И внешнюю политику страны поддерживает, и… Заметьте, юань укрепляется.

— Ладно, товарищи, не будем растекаться по древу. Скелеты в шкафу можно найти у каждой партии, у каждого правительства. Нужно думать о другом. От южных соседей нужно взять всё положительное, что льёт воду на нашу мельницу… А что Урал, Поволжье?

— Уральцы давно готовы.

— А этот, как его, забыл фамилию, начальник цеха, новый представитель президента, назначенный?

— Ха, клоун. Карьерист. Мы пошутили, а он согласился, и вот… президент клюнул.

— С ним нужно поработать, пока он… удила не закусил…

— Не закусит, товарищи, он наш человек. — Уточнил московский гость, Григорий Абрамович.

— Понятно. Значит, он за вами.

— Да, товарищи, с нашими-то запасами сырьевой базы на Урале, с промышленным потенциалом своим и Поволжья, мы вообще прекрасно можем без Центра обойтись. Жаль, Якутия не вошла в наше объединение. Иванов как-то странно отшутился.

— Это его президент «Алросы» отговорил. Мол, мы сами с усами. — Заметил генерал регионального ФСБ РФ. — У нас есть проверенные данные, они тоже хотят отделиться. Тоже. Но на своей, самостоятельной платформе.

— Жаль, вместе бы мы…

— Да, с их алмазами, золотом, нефтью и газом, не считая оленьего мяса и производных, мы бы вообще…

— Россия тогда развалится! Ох, развалится. Совсем! А жаль! Какая страна была! СССР! Колосс! КПСС! Все нас боялись, уважали! А теперь? ЕдРо, Народный фронт, зюгановцы, мироновцы, жириновцы… Тьфу!

— И КПРФ.

— Ну, КПРФ же не Колосс. У нас другая КПРФ, своя.

— ЮФАО сразу потребует отделения, я уверен. В тот же момент. И Кавказ, и Северо-Западный Округ…

— Потребуют. Но не все… Нужно так построить отношения с Центром, чтобы у него были делегированные полномочия заниматься обороной страны в прежних границах, внешней политикой…

— Не ущемляя интересы регионов…

— Естественно, а мы будем отчислять Центру разумные деньги на его двуглавые — ха-ха — интересы.

— Конституцию нужно менять. Срочно и кардинально.

— Не менять, а корректировать. Проект уже подготовлен. Давно подготовлен, только…

— Центр будет против.

— Господи, товарищи, а кто такой Центр, кто они такие? В Думе, в обеих палатах все наши люди. Лица сменились, мы их сменили, а души-то наши. Наши! Говорят то, что надо, от регионов голосуют за то, что надо. Так что, пусть только попробуют не поддержать наши проекты, они у нас… мы им…

— А как ФСБ России?

— Я представляю их интересы. Мы! — Уточнил гость Георгий Абрамович. — Не гласно, естественно. Можете не сомневаться. При любой Партии главная часть Комитета, основная, будет с народом. В смысле с вами.

— Это хорошо. Это главное. Значит можно начинать?

— Ур-ра!

— Тише, товарищи. Не так бурно. Когда начинаем? Когда, Георгий Абрамович?

— Без команды не начинать! Скажу так: спешить не надо. Не торопитесь. Я жду звонка. У нас одна заминочка. Как мы её устраним, так и… Я сообщу. Главное, чтобы вы были готовы.

— Мы готовы! Коалиционное правительство уже сформировано. Товарищи все с опытом, с отличными послужными, авторитетные, с образованием, рекомендациями… И вам, Георгий Абрамович с товарищами должности есть…

— Нет-нет, спасибо, конечно, но нам должностей не нужно. Это не обсуждается. Мы уж так и будем, с моими товарищами, по старинке, в тени… Ну что ж, товарищи, можно, наверное, и подытожить. Мне всё понятно. Я услышал. Скажу коротко. Ничего пока кардинально менять не следует. Телега не должна бежать впереди лошади. Пусть всё идёт как шло. Если у нас с президентом получится, в смысле убедить его, мы, уверяю вас, скоро вернёмся к бывшей системе. — Георгий Абрамович рукой погасил вспыхнувшие аплодисменты. — Это ещё рано. — Сказал он и продолжил. — Если нет… Процессы подтолкнём. Или в Центре, или с окраин… Не торопитесь. Мы вам дадим знать.

 

11

Время… время уходило, время, жутко нервничал Виктор Викторович, по паспорту Листов, не находил себе места. Внешне оставался вроде спокойным, а внутри всё бурлило, дергало и прыгало. Нужно было что-то предпринимать, как-то связываться с ТЕМИ, бывшими своими людьми и знакомыми, просить у них помощи, заявлять о себе, о своих правах, убирать этого проходимца. А он, этот подставной президент, Виктор Викторович порой и видел, и слышал… он же не в материале, не знает: сколько и чего на Викторе Викторовиче завязано. Сколько встреч, контактов и каких?! Там же судьбы, там бизнес, госбюджет, влияние на инфраструктуры, на мировой и личный авторитет, там же внутренняя и внешняя политика, геополитика, оборонка, там Европа, там США, там Азия, там… Всего этого у… у… этого, проходимца, нет, он этого не знает. Многое же построено на личных связях, контактах, на некоем не видимом, не прописанном в инструкциях, этикете, на интуиции и авторитете. Виктор Викторович удивлялся, какую-то ересь несёт с экранов, со страниц газет этот проходимец, страшную ересь о преимуществах бывшей советской системы, например, намекает на реприватизацию, сепаратизм, необходимой передачи предприятий олигархов и прочих миллионеров под юрисдикцию государства, лидерство пропрезидентской партии по возможностям и Уставу похожей на КПСС… «Идиот! Что он несёт?! Кто это всё ему подсовывает, какая сволочь?! Сразу же так, в лоб, нельзя!»

Нервы!

Мысли!

Бессильная злоба!

Бессилье.

Пока, втянув голову в плечи, мотался по людным местам. Подсознание чекиста подсказывало, где он будет малозаметен. Хотя и видеокамеры везде — сейчас бы и поменьше бы их, осуждая, в сердцах отметил он, но в аэропорту или на железнодорожных вокзалах, знал, ещё хуже, там полно полицейских и в штатском, и в форме, а на площадях… и там тоже, но, мозг, физика требовали выхода энергии, потому и шагал. Глаза привычно сканировали лица окружающих. В толпе было шумно. Говор… ненормативная лексика — мат-перемат, разноголосая азиатская речь и… От такого Виктор Викторович давно отвык.

Привык уже к политесу. К чистым носкам, рубашкам, улыбкам в свой адрес, восхищённо-заискивающим, просительным взглядам чиновников и прочих, два раза в день сменяемой одежде (если не считать смену одежды в командировках), новым туфлям и новым галстукам, к тонкому запаху парфюма. А сейчас, теперь… Нет, внешне он выглядел как и другие москвичи. Не гастарбайтер-азиат, не бывший «сиделец» — руки не в наколках, брюки и рубашка-тенниска почти чистые, кроссовки китайские, но нормальные. На носу солнцезащитные очки, на голове «лужковка», щёки выбриты. Полицейско-филёрскому глазу зацепиться не за что. Хотя в душе у Виктора Викторовича, по паспорту Николая Листова, всё было предельно напряжено и больше чем тоскливо. Да и рубашка с, извините, нижним бельём давно требовали замены. Отдавали потом, кислинкой. Привык к ежедневным водным гигиеническим процедурам и ежедневной смене белья, не считая рубашек с галстуками. Но ходил. Думал. Машинально отметил одно простецкое лицо таксиста, русское. Машина без шашечек, корейская «хёнде». Значит, неофициал, бомбила. Машина стояла в сторонке, таксист как бы ожидал своих каких-то… Виктор Викторович два раза прошёлся, потом подошёл.

— Добрый день! — заглянул он к водителю. — Вы, случайно, не можете мне дать на секунду сотовый телефон. У меня зарядка кончилась.

Частник равнодушно глянул на возможно потенциального клиента, пожал плечами, и протянул телефон. «Клиент» благодарно кивнул головой, улыбнулся, Корпус телефона был горячим. Либо от руки, либо от солнца, машинально отметил Виктор Викторович, делая шаг в сторону и набирая номер…

Пётр Михайлович Свирский услышал звонок сразу, хотя находился в мансарде, на втором этаже дачи, перед раскрытым окном, в кресле-качалке, читал газету. Телефон звонил в гостиной, на первом этаже. Сын был в городе, домработница уже ушла, жил он один, вдовствовал. Опять пожалел, что не послушал сына, не поставил дублирующий телефон и на втором этаже. Неловко сложив газету, закинул очки на лоб, старик неловко выбрался из кресла — возраст! — с трудом, тяжело ступая, спустился по лестнице, подошёл к телефону.

— Алло, — произнёс он совсем не старческим голосом в трубку, бодрым. — Вас слушают.

— Пётр Михайлович, это Гомон. — Торопливо проговорил абонент.

— Какой Гомон? Вы куда звоните, молодой человек? Вы ошиблись…

Но абонент опередил.

— Товарищ генерал, товарищ генерал, Пётр Михайлович, Пётр Михайлович, подождите. Не кладите, пожалуйста, трубку. Это я — ваш Гомон! Гомон, помните, мой оперативный псевдоним. Там, у вас, когда я… Там, в Дрездене и вообще…

Пётр Михайлович, удивлённо вскинулся.

— А-а-а, Гомон! Конечно, помню. Отлично помню… Хорошие были времена. Отлично работали. Я всех вас помню и тебя, Гомон, тоже. Рад, что не забыл старика, вспомнил. Постой, так ты же у нас теперь вроде президент… Как ты меня нашёл? Хотя, с твоими, — исправился, — вашими теперешними возможностями… Но всё же… Я рад, товарищ президент или как теперь положено, господин президент, нет?

— Пётр Михайлович, дорогой, спасибо, что помните. Кстати, голос у вас совсем не изменился. Я вас сразу узнал. Нам нужно увидеться. Срочно! Пожалуйста!

— А ты, простите, вы, где сейчас в Кремле или…

— Нет, Пётр Михайлович я на… — Виктор Викторович обернулся, увидел крупные буквы на фронтоне вокзала. — Казанском вокзале… — Прочёл он.

— Понял! А что вы там… эээ… — Очки старика соскользнули на нос.

— Так получилось.

— Понятно. С проверкой, значит, наверное, нагрянули, как Лужков раньше… эээ… извините, Собянин теперь… Понимаю.

— Пётр Михайлович, Пётр Михайлович, дорогой, как я рад, что вы нашлись, что я нашёл вас!

— И я рад! Хотя, что меня искать, я как на пенсию вышел, так всё время и здесь. Это вы у нас по всему свету… Так вы подъедете или мне к вам подъехать?

— Нет-нет, не ко мне, я сейчас без машины. Так получилось, Пётр Михайлович. К вам лучше.

— Понятно. А охрана?

— Я без охраны, Пётр Михайлович, так получилось.

— Понятно! Ну дела! Хотя, я, конечно, ничего не понимаю в ваших теперешних кремлёвских делах, но… Тогда, значит, так поступим… — Пётр Михайлович вновь вскинул очки на лоб. — За вами подъедет мой сын, я ему позвоню. Его офис как раз неподалёку от вокзала. У него фирма там, должен вот-вот возвращаться, ко мне приехать. Он вас и заберёт.

— А какой у него номер… Машина какая?

— Да он вас узнает. Вы же чел…

— Нет-нет, Пётр Михайлович, вопрос сложный. — Перебил Виктор Викторович. — Лучше я сам…

— Ах, так… Записывайте.

— Я запомню.

— Понял. Навыки, значит, наши не растерялись?

— Как вчера.

— Кстати, сына зовут как меня, только наоборот. Я Пётр Михайлович, а он — Михаил Петрович. Так что… А номер его машины…

Закончив разговор, Гомон с облегчением выдохнул, светло улыбнулся, стёр номер телефона абонента, протянул его хозяину.

Водитель частного такси вряд ли что понятного для себя уловил из разговора, принимая телефон, равнодушно кивнул головой на жаркую благодарность потенциального клиента, разочарованно откинул кресло в полулежащее положение, надвинул кепку на глаза, прикрыл веки, притворился спящим. Клиент оказался не потенциальным, вообще не клиентом, к тому же быстро отошёл. Водитель — нужно ждать! — вздохнул, чутко при этом вслушиваясь в окружающие звуки. Машинально посмотрел на телефоне номер абонента, номер отсутствовал.

— Миша, а где президент? Ты же должен был… Кто это с тобой? — Вскинув очки на лоб, удивился Пётр Михайлович, глядя на гостя. Пётр Михайлович успел переодеться к встрече высокого гостя, надел свой генеральский мундир, с многоярусной наградной колодкой, брюки с лампасами, рубашку с галстуком, но в тапочках…

Сын, высокий здоровяк, в отлично сидящем костюме, явно спортсмен, с продовольственными пакетами в руках, пожал плечами.

— Да вот, папа, говорит, что…

— Это я, Пётр Михайлович, я — Гомон! — Делая шаг вперёд, воскликнул Виктор Викторович. — В смысле президент. Только… — Беспомощно развёл руками. — Не пугайтесь. Так получилось. Мне нужно переговорить с вами… Очень нужно.

— Конечно, можно, коли уж… так… Проходите, в гостиную. Миша, — Пётр Михайлович повёл рукой…

— Понял. — Здоровяк, вместе с пакетами прошёл на кухню. — Я пока чай вам приготовлю. — Громко сообщил он отцу.

— Да-а-а, дела! — воскликнул генерал, морща лоб под очками, когда Виктор Викторович закончил свой сбивчивый и странный рассказ. — Вот что значат кремлёвские подковёрные игры. Чего только в жизни не видел, а такого… Ты понимаешь, Гомон, если бы не твой голос и, мягко скажем… ммм, некоторые детали из нашей с тобой прошлой жизни, я бы не поверил. А так… Что же получается, дорогой мой, значит, ты где-то прокололся, как я понимаю на этой своей президентской должности, серьёзно прокололся, или как?

— Для меня главное сейчас: кто мог на такое пойти. Кто?

— Ну, Минобороны вряд ли, я думаю, эмведешники тем более, диаспоры… хмм, нет, они тоже отпадают, не пойдут на такое, остаётся, я полагаю, только одно, наши — Комитетовские. Только мы, в смысле они… Тут и гадать нечего. У других, я уверен, духу на такое не хватит. Да и средств. Хотя, средства — это не главное. Главное — цель. А она, как я понимаю, достигнута. Значит, только наши могли, наши.

— Кто? Кто?

— Молодые вряд ли. Только старые кадры, я думаю. Кого-то ты обидел, наверное, в Конторе.

— Кто мог, кто?

— Надо подумать. Так сразу и не… — Генерал откинулся на спинку стула, громко позвал сына. — Миша, как там у нас чай?

— Уже второй раз подогреваю. Заварка стынет. — Отвечает из кухни громкий голос Михаила Петровича. — Нести?

— Конечно, неси. Да с плюшками… Мы тут с президентом только с плюшками чай можем.

Миша внёс разнос. Изучающе косясь на гостя, поставил на стол, потянулся рукой к чашкам.

— Спасибо, сынок, мы сами. — Остановил старик, выпроваживая сына.

Некоторое время чай пили молча. Генерал думал. Не одну чашку выпили. Наконец он сказал.

— Мда… Есть тут, мне думается, несколько человек из нашей Конторы, которые, как я понимаю, могли на такое пойти. Могли. Я хоть и отошёл от дел, давно отошёл, но по старой привычке отслеживаю кое-что, наблюдаю. Да и для мозга тренировка нужна. Вот я и… дружу с компьютером, и кое с кем из прежних сотрудников. Раньше проще было. Меня не забывали, а потом… да что говорить, сам скоро таким будешь… Тебе, я слышал, уже вроде за полтинник?

— Да, Пётр Михайлович, уже «за».

— Ну вот… — И перебил себя. — Значит, о деле. Я тебя так понимаю, Гомон, ты хочешь знать — кто и зачем тебя заменил?

— Почему — это деталь, главное, кто, кто?

— А давай пригласим кое-кого к нам в гости, на чай, из старой гвардии, из прежней Конторы, если получится, по скайпу. Вместе подумаем. Может что и подскажет.

Виктор Викторович согласно кивнул головой, глядя, как старый генерал, начальник одного из бывших отделов контрразведки ГРУ СССР, ловко обращается с компьютером. Сам он только читать с компьютера мог. Всё остальное за него производили члены Администрации. Но это тогда, там, в прошлой жизни…

Вскоре на экране возникло незнакомое лицо пожилого человека. Лицо было серьёзным, но, когда услышало голос Петра Михайловича и узнало его, расплылось в широкой улыбке.

— Петя, Пётр Михайлович, дорогой, сколько лет, сколько зим! Рад видеть тебя в добром здравии, товарищ генерал-лейтенант… Вот радость так радость. А мы уж думали…

— Ага, я бы сказал — не дождётесь. И я рад, Гриша. Ты что-то невесело выглядишь. Или жена плохо за тобой ухаживает? Печень, желудок?

— Да нет, — рассмеялся Гриша. — Жена на даче, я в городе. Так что… Да и печень что-то, и шейный хандроз иногда… Ладно, что мы о болячках! Как ты, старина, как супруга, как дети, внуки?

— А, одним словом и не расскажешь. У меня предложение, давай встретимся, посидим, поговорим…

— Петя, дорогой, да хоть сейчас. У меня как раз окно.

— Ну тогда подъезжай. Я на даче. Записывай адрес.

— Да я запомню. Память у меня ещё о-го-го!

 

12

Гриша оказался Григорием Абрамовичем, явно бывшим офицером, теперь отставником, правда состарившимся, покатые плечи, волос на голове седой, с короткой стрижкой, с кустистыми бровями, но живым взглядом. В руках он держал два продуктовых пакета и цветы. Улыбался. В пакетах оказались несколько бутылок дорогого вина, виноград, яблоки, коробка шоколадных конфет… Классика! И цветы. Большой букет.

— Это твоей супруге. Где она? — Выискивая глазами, с улыбкой, спросил гость.

— Спасибо, Гриша. Опоздал. Давно она… — Пряча глаза, отмахнулся Пётр Михайлович, — там уже, — указал пальцем на потолок, — ждёт меня. Проходи, знакомься. Это Виктор, мой… ассистент и личный писатель-мемуарист. — Не моргнув глазом, представил он, — Мы с ним в моей молодости много полезного стране сделали. При нём можно говорить даже о государственных тайнах. Наш человек. Мой. Отвечаю. А это…

Познакомились. Рука у Григория Абрамовича оказалась сухой и крепкой, отметил про себя Виктор Викторович, во все глаза глядел на старика. Он его не знал. Никогда не встречал. Хотя в прошлом работали в одной системе. Но, сколько таких через Контору прошло, всех не сосчитать, и не упомнить. Разряжая обстановку знакомства, возникший из кухни сын Петра Михайловича, вежливо кивнул гостю, пожал руку, принял пакеты, вернулся на кухню.

Сели за стол.

Разлили вино по бокалам…

От общих вопросов генерал быстро перевёл разговор в нужное направление.

— Гриша, я заметил, наш президент, куда-то не туда ведёт страну, в прошлое, ты не заметил? Что с ним случилось? Случайно, не ваша работа?

Гость как-то странно усмехнулся, ответил.

— Наша, не наша… Давно пора. Все же знают, что раньше лучше было. Играют в демократов, вернее подыгрывают. А страна нищает. Разве не так, Пётр Михайлович? Так! Мы же с тобой помним СССР, помним его мощь, силу, авторитет, а сейчас? Согласись, страну разъедает коррупция, — она и раньше была, но не до такой же степени, а какое наглое воровство, а клановость? — Голос его окреп, послышались злые нотки. — Дичайшее расслоение на сверхбогатых и просто бедных. Ну, разве это жизнь? Куда не плюнь, всюду мигранты из свободных государств. Из свободных государств, ты представляешь?! — Он с нажимом повторил. — Из свобо-одных! А?! В бывших наших братских республиках местные президентишки города и дворцы из золота и мрамора возводят, себе памятники из золота сооружают, поющие фонтаны строят, а их единоверцы по миру разбежались. Бедствуют. Голодают. Попрошайничают. Вливаются в криминал. Это как? Как это, скажи мне? Как такое понять? Ты вот на даче сидишь, почётную пенсию получаешь, мемуары пишешь, а… — горько выдохнул Георгий Абрамович и махнул рукой, — ладно, что говорить. — Помолчал, вновь вскинулся. — Старые заводы, Пётр Михайлович, стоят. Фабрики закрыты… Разбиты, разграблены. Я вчера прилетел с Дальнего Востока, на совещании был, видел. Там люди на Центр злые, на президента тоже. До ручки люди дошли, до крайности. Отделяться хотят. Голый сепаратизм, представляешь? Центр обдирает регионы. Как Лужков обдирал префектуры, те — управы. Теперь Собянин. Это неправильно. Так с людьми поступать нельзя. И я рад, что президент сменил тактику. К прежней системе нужно возвращаться. К прежней. Откорректировать только. Ошибки исправить. Выводы сделать. И они сделают. Я их выслушал. Президент скоро и Конституцию поменяет.

— Конституцию? — не удержался Виктор Викторович, воскликнул. — А её зачем?

— Чтоб регионам дать больше самостоятельности.

— Нельзя! Это же страну развалит! Разва-алит!

— Какую страну, эту? — Криво усмехнулся Григорий Абрамович. — Так она давно развалилась. Вы заметили, как в стране повелось, какие регионы за «Единую Россию», тем и больше средств из казны выделяется. Немерено. Часть уходит на откаты, другая часть немедленно разворовывается. Деньги оседают в офшорах.

— С этим правительство, правоохранительные органы борются. Я знаю. А что касается партии, тоже не верно. — Оспорил «писатель-мемуарист». — Депрессивным регионам — чуть больше, да, другим регионам — меньше… Это естественно. Там, где есть реальные программы регионального развития, минерально-сырьевая база, производственные мощности, где есть инвесторы, вменяемое руководство, деловые круги — правительство помогает… Но на коррупционеров открываются уголовные дела, их ловят. В последнее время уже более двадцати тысяч.

— Ага, — с усмешкой подхватил Григорий Абрамович, — и тут же разваливаются ушлыми адвокатами. Да и кому, молодой человек, государство помогает, кому? Себе самим? Своим лизоблюдам? За откат?

— Ну вы даёте, Григорий Абрамович, разве можно так узко судить.

Генерал-лейтенант Пётр Михайлович, хозяин, слушал, когда чему-то улыбался, чаще хмурил брови, в разговор не вмешивался.

— Почему узко, наоборот, широко. — Нервничая, взмахивал руками Григорий Абрамович. — Миллиардеры и миллионеры до небес взлетают, а народ на земле остаётся, между ними вакуум. Вакуум! Знаешь, Виктор… эээ… Викторович, кстати, — Григорий Абрамович остановился, — голос мне ваш кого-то напоминает, ладно, это потом. — Продолжил. — Ты вот видел, когда на кухне хозяйка чайной ложкой размешивает воду или бульон в большом ведре, видел? Я образно. Так вот, возле ложки всегда образовывается воронка, а ниже, и на дне, вода даже не шелохнётся. Почему? Потому что политика слабая, не охватывает интересы всех слоёв общества. Захватывает только карьеристов и тех, кто в рот правительству и президенту смотрит, приближённых. Кого деньги интересуют. Кто интерес в них видит. Деньги, и власть! И это в нашем государстве! В России!! Стыдно! Мне, коммунисту стыдно, нам, коммунистам… Правительство вместе с Президентом обхаживает своих чиновников, приближённых, облизывает, тасует кадры, награждает, перемещает-поощряет, партию свою до небес поднимает, олигархов разных по голове гладит, а остальные — это процентов восемьдесят — глядя на этот «цирк», криво усмехаются. Одно лукавство и обман. До низов волна финансового и патриотического интереса не доходит. Так нет, Пётр Михайлович? Так! Разве можно так управлять страной? Нельзя. Вы думаете почему президент с премьером поменялись местами?

— Почему?

— Это вопрос не политический, а технический. Тех-ни-чес-кий! Чтобы у каждого приближённого остался кусок пирога. Понимаете? Вот! Да и обидится, стервец, если его убрать. С потрохами сразу же сдаст хозяина. Потому и меняются местами. И потом так же, обратно. Как рокировка в шахматах. И поддерживающая — ручная — партия своя, и губернаторы прикормленные, и мэры, и полиция, и друзья, родственники на должностях, и государственный бюджет, как свой карман… С такой политикой мириться нельзя. Мы не в ту сторону идём. Не туда!

— Григорий Абрамович, подождите, а кому же тогда отдавать важные должности в государстве, от которых зависти могущество страны, её благосостояние, оборонка, международный авторитет, как не тем, кого хорошо знаешь, в ком уверен, с кого спросить можешь, своим, преданным людям, кому? — Забывшись, изумился Виктор Викторович.

— Конечно криминальным лидерам. Кому ж ещё! Как у нас…

— Нет, Григорий Абрамович, не совсем так. — Перебил «писатель-мемуарист». — Но соглашусь с вами, пусть даже и… ммм… несколько замаранным перед законом, но людям управляемым, с деньгами. Пусть деньги, на первом этапе — мы знаем — и полукриминальные. Да, полукриминальные. Но мы знаем и другое, они отмоются. Важно, что регионами управляют люди вменяемые, Центром управляемые. Они на крючке, на них на каждого в ФСБ России и Администрации президента есть обширные и доскональные досье, и они об этом знают, и на каждого из назначенных ими людей тоже есть досье в местных прокуратурах, в Генеральной, они все в картотеках. А чтоб не заигрывались, при каждом Федеральном округе есть Полпред президента, МВД, службы собственной безопасности и прочие фискальные органы. То есть везде государево око. И я полностью согласен с вами, что таких людей резко убирать нельзя, время не то, но со временем… Всё исправится, я уверен, выправится. Главное, чтобы дело шло, страна развивалась. Издержки есть, накладок много, и в системе управления, и в правоохранительной системе, судебной, и… да везде… Когда человек заболел, всегда есть период ремиссии. Его всего ломает, он не эффективен, вял, не продуктивен. Так и со страной. Мы сейчас проходим этот период. Назад возвращаться ни в коем случае нельзя. Это крах. Всему и вся. Нужно вперёд идти. Мы — русские, россияне. У нас свой, особый исторический путь. Мы встанем, поднимемся. Я уверен. Потенциал у нас огромен. Только вперёд. Да, соглашусь, при непременном условии беря от прошлой системы лучшее, эффективное. Что способствовало бы развитию экономике страны, её ВПК, обороне, сельскому хозяйству, системе образования граждан, их занятости, здоровью… Дальше должно быть лучше… Я знаю, я уверен.

— Они все воруют, дорогой товарищ, во-ру-ют.

— Знаю. Мы знаем, но с этим приходится мириться… Пока мириться.

— Пусть так, но везде зверствует ментовской беспредел, чиновники жируют за счёт откатов. — Григорий Абрамович споткнулся, внимательно вгляделся в «мемуариста-писателя». — Стоп! Одну минуту. Всё же голос твой, молодой человек, Николай, как вы говорите, Листов, меня беспокоит, очень хорошо кого-то напоминает… Кого? Я вспомню. — Сам себе кивнул головой.

— Так кого же назначать губернаторами, мэрами, полпредами, кого? — наседая, потребовал ответа «писатель-мемуарист».

— Отвечаю. — Оппонент с готовностью кивнул головой. — Только коммунистов, таких, как Пётр Михайлович, я, и другие…

— Угу, Зюганова, Миронова, Жириновского, — с усмешкой продолжил «мемуарист».

— Нет, не Зюганову и не этим товарищам… Хотя Зюганов много сделал, чтобы партия существовала.

— Это всё марионетки, Григорий Абрамович. Мы их сами создали. Сами и поддержали финансами.

— Кто это мы, кто? — Споткнулся Григорий Абрамович.

— Ну, мы… — едва не выдал себя Виктор Викторович. — Народ. Правительство.

— Да какой народ, какие люди, молодой человек? Народ нужен только налоги с него собирать, да на выборы загонять… Как бы для легитимности. Под видеокамеры.

— Простите, народ — это главная сила. Народ себя показал на выборах, на митингах в поддержку…

— Да прекратите вы юродствовать, это не поддержка. Это малая часть тех, кто в водоворот той ложки попал. Средний класс. А их, как известно, раз, два и обчёлся… За страну обидно. За державу. Да и за деньги они шла, за преференции, да перед телекамерами покрасоваться, флагами помахать… Да и технологии там… Кстати, а ты, Пётр Михайлович что молчишь? Я не так что-то говорю? Или ты за этих… — Григорий Абрамович небрежно скривился.

— Нет-нет, я просто слушаю. Интересно.

— Пётр, — Григорий Абрамович решительно ткнул пальцем в сторону «писателя-мемуариста», — это не мемуарист, я чувствую, это кто-то другой, это крот, меня не обманешь. Это не наш человек, не свой. Кто он, Петя, кто, скажи?

— Гюльчатай, открой личико, да? — рассмеялся генерал. — Наш, Гриша, он, свой! Я тебе говорю. Ты, конечно, удивишься, но это и есть тот самый Виктор Викторович, президент России, только с другим лицом. Признайся, ваша работа?

Григорий Абрамович от неожиданности ахнул, замер, потом хлопнул себя по коленкам, грубо выругался.

— Ну ёпт… молоко на керосинке! То-то я смотрю он так упорно возражает. Меня не проведёшь, нет! И голос тот… Так, значит, вы и есть тот самый беглец, которого наш Анатолий Николаевич со своими волкодавами разыскивает. Занятно, Пётр Михайлович, занятно. И ты знал? Для этого меня сюда заманил? Ловушку подстроил?

— Какую ловушку, Гриша, нет, конечно, что ты! Это случайно произошло. Мы и не знали. Просто человеку нужно восстановить статус-кво. И посоветоваться. За тем и пришёл ко мне. А ты сам себя выдал. За язык тебя никто не тянул. Мы и не знали…

— Ну, дурак я старый, ну, дурак… Накипело!

— Понимаю. Но ошибки нужно исправлять, Гриша. Страна не полигон для испытаний. Не место для сведения политических и личностных амбиций. Нужно исправлять ошибки Гриша…

— А…

— Этого не бойся, Григорий Абрамович, никаких репрессий в твой адрес, и адрес твоих коллег не будет, если всё так же тайно исправите. Я обещаю. — Пётр Михайлович обратился к Виктору Викторовичу. — Мы же обещаем, Виктор Викторович, да? — Виктор Викторович энергично кивнул головой. — Вот! — Подчеркнул генерал. — А президент, Гриша, слова на ветер не бросает. Он тоже поумнел. Спасибо вашей затее. Я Гомона хорошо знал по прежней работе… И когда он у Анатолия Александровича Собчака работал, и потом… Наблюдал за ним. Так что… Мы же кулуарно всё обсудили, Гриша? Кулуарно. Мирно. Без свидетелей. Спокойно. Как бы в закрытом режиме. В противном случае, как говорится, Контора нас породила, Гриша, Контора нас и… Договорились?

— Признаюсь, я ошарашен. На всю голову. Не готов к такому был. Просто обалдел старый… Ну надо же, как я… Ну дела…

— Нет-нет, Григорий Абрамович, всё нормально. Не переживай. Ты не прокололся. А вот нашему Гомону, вернее Виктору Викторовичу, я тоже кое-что должен сказать. На правах старого учителя. Тебе, Витя, только не обижайся, в моём, и не только моём, понимании должность президента страны накладывает огромную ответственность и даёт огромные возможности. Прямо скажем, невероятные возможности. Твоя должность всегда есть и будет под пристальным вниманием не только твоих… эээ… назначенцев-чиновников, но и простых людей. И ты должен работать не на себя и свою челядь, а для них… Для народа, для Страны. Это важно! Как ты себя будешь позиционировать — модное сейчас слово — таким ты и останешься в летописи России. Не тайный мультимиллиардер, как Восточные диктаторы, а русский человек, россиянин, волею обстоятельств вставший у руля страны. И доказавший всему Миру, и нам всем, её величие, честность, силу и порядочность. Порядочность, Витя, это главное! Подумай над этим. Крепко подумай. Ты же член КПСС?

Виктор Викторович поперхнулся…

— Да. — Через паузу признался. — Был и есть, только…

— Никаких «только». Честным партийцем и будь. Каким мы тебя знали, и я знал. Короче, если ты с этим согласен, мы с Григорием Абрамовичем поможем произвести рокировку. Если есть сомнение, живи так, как есть. Как один из ста с небольшим миллионов наших сограждан.

— Пётр Михайлович, Григорий Абрамович, я же… — Виктор Викторович задохнулся от чувств, прижал руки к груди… — я…

— Вот и славно. Мы тебе верим. За это и… Выпьем!

Разлил вино по фужерам, протянул над столом… Когда все выпили, хозяин сказал:

— Витя, извини меня, пройди к машине, Миша тебя проводит. Мы тут, по-стариковски перемолвимся с Гришей парой слов, и… Извини.

Виктор Викторович вскочил, не дожидаясь Михаила, выбежал на крыльцо дачи…

Пётр Михайлович наклонился к Григорию Абрамовичу.

— Гриша, ты что-то подозрительно легко согласился?

— И совсем не легко. Если он соврал нам, мы его…

— А с «отделением» как?

— Я позвоню, верхушку, теневой кабинет, поставим под охрану или ликвидируем. Но если президент обманул нас… Опыт есть. Повторим.

— Правильно. А я, к тому же, записал разговор на плёнку.

— Ну, ты орёл! — Григорий Абрамович подавил смешок. — Молодец! Наша школа! Весь разговор?

— Нет, только последнюю часть.

— То-то я смотрю ты так пафосно…

— Так для истории же, Гриша, для памяти. Чтоб человек подумал и запомнил.

— Он и слово дал.

— А слово, как известно… не вырубишь.

— Да, за него отвечать надо. — Подхватил тон Григорий Абрамович. — По-взрослому, по-пацански.

— Во, а мы с тобой с вещьдоком. Посмотрим, Гриша?

— Договорились, Пётр Михайлович.

— Согласен.

 

Послесловие

После операции Виктор Викторович пришёл в себя в той же самой клинике. Над ним был всё тот же потолок кремового цвета и очень светло. От анестезии чуть тошнило. Во рту было сухо. На носу и подбородке лежали бинты и пластыри. Пахло чуть лекарством, тонким запахом цветов и непонятно каким образом оказавшимся здесь знакомым запахом женских духов. В палате солнечно и тепло. Тихонько жужжат приборы. На душе тревога, но не такая как раньше, а… другая. Он пошевелился. И сразу же услышал голос.

— Витечка пришёл в себя! Витечка! Как ты себя чувствуешь? А мы волновались… Девочки, девочки, скорее сюда, наш папа пришёл в себя, очнулся.

Над ним склонилась жена… Родная, милая… Виктор Викторович благодарно улыбнулся, чуть кивнул головой, светло вздохнул и закрыл глаза. В уголках губ застыла улыбка. Он дома. Он снова Президент. Впереди много работы. Много чувств, много мыслей. Много!

М. 02.09.2012