Очнувшись от действия дурманящего лекарства, Виктор Викторович чуть приоткрыл глаза, в радужном мерцании света на ресницах увидел осторожно прикрывающих за собой дверь салатовые спины санитаров. Ушли. Прикрыв веки, оценил своё самочувствие: в голове туманно, на душе муторно, во рту хреново. Не дремала и видеокамера. Её поворачивающийся «не дремлющий» глаз проследил за санитарами, вернулся в «исходное» положение. Виктор Викторович, делая вид, что всё ещё без сознания, в тревоге лежал, думал. Что теперь ему делать и как быть?

Сердце сдавил леденящий холод, накатил ужас — жуткий, — потом бросило в жар… Его предали. Предали!

Выкрали… Устроили ДТП и подменили. И кем, кем подменили? Зачем? Почему? Кто посмел, кто? Это невозможно… Нет-нет… ФСО, сволочи! Куда смотрели? Останин — гад! Нет, это же всего лишь сон, только сон! Это неправда, это невозможно. Заменить меня не кем! Не кем! Я же… мы же всё сделали, чтобы мне не было альтернативы, не было. С таким опытом, с такой риторикой, с таким авторитетом, поддержкой, такой харизмой больше никого нет. Нет! Нет! Нет! У меня много сторонников, у меня… столько планов, столько заделов, столько обязательств, столько… Нет, главное другое, кто это сделал, и зачем? Кто… Кто?

Хотя, он уже угадывал, вернее догадывался, кто так изящно мог всё организовать… В чьих это силах. Эта мысль раз за разом возникала, всплывала, но, он отгонял её, как наименее желанную.

Нет-нет, этого не может быть! Почему? Да это же абсурд! Конечно, абсурд! Абсурд-абсурд1 Нонсенс! Что он не так сделал, кому? Он же… Они же… Но тревога заполняла сознание. Душила, перекрывала воздух… Его трясло. Он был в панике. Паниковал.

Раньше, до развала СССР, на службе КГБ, там, в Дрездене, он всегда чувствовал за собой спасительную спину Конторы, Родины. Он знал, да, в любой момент мог быть арестован вражеской контрразведкой, закрыт в клетку, это понятно, но он знал и другое, что он на службе. Это его доля. Его судьба. К этому он был готов. Он был молод. Профессионален. Удачлив. К тому же, за спиной всегда было прикрытие, своя резидентура. «Норы», «ямы», где он мог, в крайнем случае, спасаясь от «Штази» или другой какой, отлежаться. Были различные паспорта, номера паролей, деньги, и прочие спецсредства. Были люди, у кого он мог спрятаться, были… И потом, позже, в Санкт-Петербурге, у Анатолия Собчака, он тоже почти спокойно работал. Правда приходилось не только в политике на городском и международном уровне участвовать, но и на разборках с бандитами, с мафией, на стрелках… Были и такие. Времена такие были. Смутные, нервные, денежные, митинговые… Перестроечные. Что-то разруливал, кого-то успокаивал, мирил. Но он всегда на сто процентов уверен был в своей Системе. За спиной всегда была агентура и служба собственной безопасности мэрии Санкт-Петербурга и всё тот же всесильный и мудрый КГБ. Чьё задание он и выполнял. Потому что профессия такая. И потом ещё, позже, когда Борис Ельцин его в Кремль вызвал, он уже знал, что это рука всё того же КГБ, тогда уже ФСБ. Это они решили, они и рекомендовали. Заставили Ельцина или уговорили… уговорили, скорее всего. Да это уже и не важно, главное, Ельцин согласился. И Виктор Викторович тоже согласился, отказаться не мог. Стал президентом. Пре-зи-дентом! Всей страны. России. «Who is Mr…» «Ага, так вам и скажи. Догадайтесь господа с трёх раз!» Тоже задание, тоже работа. Но опять же под прикрытием. А теперь? Что случилось? Кто его вывел из игры и почему… За что? Понятно было одно: если таким образом вывели, значит сотрут. Так же изящно и спокойно. Специалистов в Системе много. Киллер на киллере. Теперь тем более. Конечно, зачем им два премьера! Тем более, второй уже работает, говорит, выступает… Интересно, мелькнула злая и ехидная мыслишка, а как он с моей женой, как с дочерьми, с… А вице-премьеры, заместители, министры, секретари, референты, охрана — не заметили подмены или сделали вид, что не заметили? Сволочи! Предатели! Может такое быть? Да вполне может, вполне. Каждый второй или действующий комитетчик, или в резерве… Короче, вывод один: нужно отсюда бежать. Бежать, бежать. Это не клиника, это западня. Бежать, только бежать… И чем скорее, тем лучше. Профессора мигнут, медсестра чего-нибудь вколет в вену и… конец, замочат. Да что угодно может случиться. В закрытой клинике никто и не узнает. Потом в морге, тоже каком-нибудь частном, в мешок и сожгут, и… поминай как звали… Был Витя и нет Вити. Бежать! Бежать, бежать… Сегодня! Сейчас! Ах, ты ж, чёрт! Ах, ты ж… ситуация. Ну, попал, ну…

Охранник, насторожившись, отложил книгу, заглянул на голос больного. Кровать в палате была пуста, но голос звучал из ванной комнаты. Охранник заглянул туда. Помещение ванной комнаты был заполнено паром. Пациент набирал ванну. Собрался видимо мыться. Правильно. Пора. Сколько суток уже здесь. Мужчина!

Через пару минут охранник вышел — фиксировала видеокамера — ленивой, неспешной походкой прошёл мимо своего стола, к выходу… Коридорные видеокамеры наблюдали за ним. Надвинув козырёк фуражки на глаза, охранник остановился, похлопал по карманам, но доставать пачку сигарет не стал, вышел на улицу — дождь, слякотно — поёжился, поднял воротник пиджака, достал пачку сигарет, смял её, как пустую, выбросил в урну, заторопился к ближайшему киоску, свернул к нему… Дальше видеокамеры его «отпустили».

Первой, пропажу обнаружила улыбчивая медсестра. Она нашла раздетого охранника сидящего в какой-то странной позе, в ванной комнате, перекрыла кран, всполошилась. Охранник был живой, но не в себе, когда разобрались с его спутанными ногами, одной рукой держался за голову, другой за кобуру с пистолетом на голых коленях, раскачиваясь, раз за разом повторял одно и тоже, как мантру: «А пистолет не взял, а пистолет не взял…». Уже не улыбаясь, медсестра бросилась к внутреннему телефону. Тут же появился лечащий врач, профессор Олег Павлович, за ним и Семён Маркович, тревоги у обоих не было предела. Дежурный охранник, уже сидя на стуле, в тапочках и халате, ничего сказать не мог, а камеры внутреннего наблюдения, при повторе, чётко показали его путь в ванную комнату, потом по коридору и на выходе… Охранник, приведённый в чувство запахом нашатыря и одним уколом, бросился к рации… В необычайно короткое время приехавший наряд хмурых людей в штатской одежде допросили испуганную медсестру, от страха трясущихся обоих профессоров, охранника. Кинолог пробежал с собачкой до киоска, потом до автобусной остановки и вернулся назад. Всё, ушёл клиент! Упустили!

А с ним ушли и документы охранника, удостоверение и деньги.

Дождь. Слякоть…

А на душе беглеца ещё хуже. Страх. Паника. Беспомощность. Чтобы от этого избавиться, понял, необходимо взять себя в руки, посмотреть на ситуацию другими глазами, как следовало из уроков школы КГБ СССР. И первое, нужно сориентироваться. Что удивительно, столько лет человек жил в Москве, а никаких адресов, ни улиц не знает. Проехав четыре остановки на первом попавшемся автобусе, Виктор Викторович вышел, быстро пересел на троллейбус… Нужно было замести следы. В данной ситуации это первое. Хотя и не знал ещё куда едет, но понимал, подальше от той клиники. Пожалел, что никогда не интересовался географией города, да и страной в целом. Больше, конечно, знал Ленинград, вернее Санкт-Петербург. Но это раньше, тогда, а теперь, в Москве… Ничего не знал. В должности президента или премьера понимал, эта микроинформация ему была не нужна, не для него. Когда нужно, все вопросы прорабатывались соответствующими техническими структурами и службами. И когда работал президентом, и когда премьер-министром. Это было естественно: зачем ему было то, что должны были знать другие. У него проблемы макрополитические, макроэкономические, геополитические — государственные и т. д., и т. п. А вот теперь… И ещё одна проблема возникла. Там, и в Кремле, и в Доме Правительства, и в Мэрии города, и во всех Округах Федерального и Регионального значения было огромное множество официальных лиц, губернаторов, мэров, представителей президента, олигархов и прочих людей, кто его знал, кто с почтением слушал и аплодировал, не считая множества сотрудников ФСО, ФСБ, Минобороны, МВД, Прокуратуры и других, для кого он был когда первым лицом Государства, когда вторым, но всегда первым, Верховным главнокомандующим, кто при нём брали под «козырёк», подобострастно заглядывали в глаза, а теперь, сейчас… Ни одному он позвонить не может, ни к кому обратиться тоже, ни посоветоваться, ни спрятаться… Не поймут. Не поверят. Это плохо. Ужасно плохо. С таким лицом, без документов, в такой жуткой, непредвиденной ситуации. Очень плохо. Вот раньше, когда он работал простым сотрудником ФСБ, там, за границей, он точно знал весь специнструментарий которым мог располагать, с закрытыми глазами знал географию того города, где работал, как и страны в целом, знал свою легенду, свою задачу. А сейчас, без подготовки, в чужом костюме, с чужим документом, с тремя тысячами рублей, что нашлись в бумажнике, что можно сделать, к кому обратиться, кому пожаловаться? Некому. С его новым «лицом», с той правдой, о которой он мог рассказать, пожаловаться, кто ему поверит, кто выслушает? Никто. Нет таких. Да и были ли они, друзья? Не было. Вытягивались. В рот заглядывали. С мысли сбивались. Боялись. А друзей, в прямом понимании этого слова не было, не было. Да и не могло быть. На вершине яркий свет и одиночество. Вот попал, вот попал, ну… Суки! Сволочи! Предатели! Нужно найти ту сволочь, найти того иуду, который, которая… лишила его, исключила, вырвала… Замочить! Найти и замочить! Отомстить! Три шкуры с гада спустить… нет, именно отомстить, вернуть всё. Любой ценой, любыми средствами найти и… вернуться. В Кремль вернуться! Сначала замочить, и вернуться. Нет, сначала вернуться, потом замочить. Вернуться!

«Троллейбус дальше не идёт, конечная, — прогудел баритоном мужской голос радиоинформатора, — просьба освободить…» Виктор Викторович вышел. Огляделся. Преследователей не было… Ещё не было! Пока нет, отметил он. Но уверен был, Система уже работает. Его ищут. Нужно где-то гаситься.

Район был не то что не знакомый, вообще не презентабельный. Хотя, поодаль празднично высились чистенькие, разноцветные жилые многоэтажки, как украшение в куче мусора. Москва! Окраина! Но сеял мелкий дождь. Было прохладно. Троллейбус неуклюже объезжал круг разворота… В сторонке виднелся убогий ларёк «Пиво. Сигареты. Хлеб», «загорали» таксисты на стареньких Жигулях, подъезжали и отъезжали разукрашенные рекламой автолайны. Приехавшие, раскуривая сигареты, сплёвывая под ноги, сразу же уходили в сторону жилых многоэтажек. Лица у всех были тяжелые, озабоченные… Не как там, в Кремле. Глядя под ноги, уходили. А ему идти было некуда. Но прятаться было нужно, не просто нужно, а быстро прятаться, жизненно необходимо.

Дождь.

Виктор Викторович съёжившись, прошёл под крышу остановки… Обречённо сунул руки в карманы. Под навесом мелкий дождь не «доставал».

— Товарищ, извините, у вас не найдётся десять рублей, в смысле полтинничка, на пузырёк? — Рядом стоял бомжеватого вида тип в тёмной от дождя куртке с чужого плеча, мятых брюках и тёмных от дождя растоптанных кроссовках, на голове криво нахлобучена тёмная спортивная шапочка «Adidas», на щекастом лице улыбка и маленькие глазки. Волос на голове давно не мыт и не стрижен, на лице щетина. Маргинал. А запах от него… Ффу! Таких знакомых у премьера никогда не было. С такими он никогда не встречался, ни в этой, ни в той жизни. Разве что только по «ящику», иной раз, в мыльных ментовских сериалах. Про жизнь низов. Но в этот момент, возможно, это было спасением для беглого премь… Виктора Викторовича.

— Десять рублей? — У него никогда с собой никаких денег не было, может быть кроме платиновой карточки, но это тогда было, раньше, а теперь, он вспомнил, пришёл в себя. — А, в смысле… — и полез в карман.

Уже через несколько минут премьер, осторожно оглядываясь, позволил себе пройти с тем типом без возраста «в дом», как предложил тот, «Что мы здесь с вами, прости Господи, как бездомные какие будем», сказал он. Домом оказался подвал на заброшенной промзоне. Её пустые окна и перекрытия без стен выше шестого этажа, голыми столбами уходили к облакам, вместе с разбитым забором, украшали собой невзрачный ландшафт микрорайона. Спустившись в подвал, Виктор Викторович отметил, что идут они уже двумя этажами ниже уровня. В полутьме. Свет поступал через недостающие плиты перекрытия, и разобранные перегородки. Шли какими-то техническими коридорами, переступая через горы мусора, груды разбитых бетонных плит, производственного и строительного хлама. В иных местах попадались пыльные разобранные механизмы, «голые» станины со штырями крепёжных болтов в бетоне, короба с обрывками кабелей. Запах в подвале был затхлым, пыльным, с густой примесью человеческих испражнений. Вскоре стало попахивать и дымком, натуральным, костровым. Шли. Странным образом, но Виктор Викторович не боялся.

Правда в одном месте он едва не упал, споткнувшись о какую-то трубу, лежащую поперёк, под ногами, чертыхнулся, хватаясь за пыльные стены. Маргинал даже не обернулся, только произнёс: «Осторожно. Тут крысы иногда попадаются, не раздавите…». Вошли наконец в небольшое пустое бетонное помещение, где было тепло, сухо, в центре горел небольшой костёр, в одном углу лежали грязные матрасы, ворохи одежды, на растянутой из угла в угол верёвке сушились предметы женского и мужского нижнего белья. В дымном чаду от костерка и сигарет, сидела женщина, тоже внешне без возраста, с сигаретой во рту, накрашенными губами, щурясь от дыма, помешивала ложкой в котелке, висящим над огнём.

— Во, познакомься, Марина, это… — воскликнул ей тип, с вопросом поворачиваясь к гостю…

— Да просто, Викторович, — назвал своё отчество премьер.

— Во, это, значит, Викторович, будем знакомы, а это моя нонешняя подруга, Марина. А я, значит, Петро. То есть Пётр Иванович. Бомж. И она тоже. А в той жизни, советской, я — столяр-краснодеревщик. А фамилия у меня как у всей России — Ивановы мы. В смысле я. Кстати, я теперь внештатный член Политсовета самопровозглашённой партии Ивановых «За единство». Вот пройдём в Думу, покажем этим сволочам… разным. Случайно не слышал про нас? Как же? Короче, проходи, друг, будь как дома.

Выпить удалось только по одной. Виктор Викторович даже не пригубил (как такое пить?), размышлял что теперь делать дальше, но возникший в отдалении шум, заставил Петра и Марину с криком «атас, менты», вскочить, втроём пустились в бегство. Облава! Естественно, попались в западню. И не они одни. Таких, в этом здании, вдруг оказалось много, человек шестьдесят. Не разбираясь, полицейские с азартом обработали бомжей дубинками. И слева, и справа… Виктор Викторович попытался было защищаться, но это усугубило. Когда «менты», заломив руки и вывернув карманы открыли его удостоверение, немедленно отпустили. «Извините, ошибочка вышла, товарищ капитан. Бывает. Мы подумали… А вы на работе?» Отпустили и Петра с Мариной. Других поволокли на выход.

Стеная и охая, троица вернулись к порушенному очагу, оборванной верёвке…

— Суки! Ментовня поганая! — Ругался бомж Пётр Иванов.

— Они не должны были так, — массируя больные места, возмущался Виктор Викторович. — Это превышение должностных полномочий. Нарушение прав личности. Полицейские так себя вести не должны. Не имеют права. Такое нужно пресекать. Нужно сообщить Нургалиеву, пусть он…

Бомжи замерли, скептически скривив лица, с интересом слушали: во, даёт.

— Ты прямо как этот, как адвокат по ящику чешешь. Как доцент.

— Ага, юморист, дядя. — Хмыкнула женщина без возраста. — Не юрист, случайно?

Кривясь от боли в спине и руках, Пётр с улыбкой хлопнул гостя по колену.

— Витёк, ты, это, скажи спасибо, что менты в обезьянник не закатали. Прошлый раз мы с Марой сколько там суток парились?

— Трое… трое суток, как с куста. А ты правда капитан? — спросила женщина. — Мент, что ли?

Виктор Викторович не вслушивался, ему нужно было уходить. Срочно! Полицейские видели его удостоверение, по рации примут сообщение, или в участке на листочке прочтут объявление «Внимание! Розыск!», вернутся обратно. Тогда уж точно не поздоровится. Это конец.

— Я не мент, я пожарник. — Сказал он.

— А, пожарник?! Тогда это…

— А что ты здесь делаешь, пожарник? Ты у нас новенький что ли? Мы всех здесь местных знаем. Свои ребята. Или заблудился?

— Не, Мариночка, у него дома, наверное, проблемы… — Паясничая, пьяненько пошутил новый знакомый. — Проблемы с бабой, да, Витёк? Не дала? Колись, здесь все свои. С супругой поругался, или по службе, а?

— Да… — Виктор Викторович замялся, неопределённо пожал плечами. — Мне идти надо.

— О, тогда на посошок. За это и выпьем.

Собеседники выпили, премьер только понюхал, сморщился. Пётр удивлённо вскинулся:

— Чё, мало? Щас долью!

— Нет, я зашился. Мне нельзя. Не идёт. — Нашёлся премьер.

— А, зашился?! Молодец! Святое дело. Тогда мы, это, за твоё здоровье… — Выпил, и потянул Виктора Викторовича за пуговицу пиджака. — А давай споём. — И не дожидаясь ответа грубым голосом затянул. — Вот кто-то с горочки спустился…

Его подруга с готовностью подхватила неожиданно тонким, плаксивым голосом: «Наве-ерно ми-илый мо-ой идёё-от. На нём…»

Гость, прерывая песню, быстро поднялся, «хозяева» недоуменно смотрели снизу.

— Спасибо, я пошёл.

— Ты чё? Ты это, может помочь чем надо, пожарник? Не стесняйся. Колись. — Пётр добавил себе из бутылки, выпил, занюхал выпитую водку рукавом.

— Ага, колись, мужик, — икнув, заметила дама. — Полегчает.

Виктор Викторович подумав, «раскололся», поведал, что его ищут менты, что ему нужно где-то, в надёжном месте, перекантоваться пару- тройку деньков. А где, он не знает.

— Взяточник, что ли? Так мы знаем, — всплеснула руками женщина. — У Коня!

Её «боевой» друг, Пётр, с жаром поддержал.

— Точно. Это мой земляк, Сивоконь его фамилия. А работает он сторожем у олигарха. Конь. Истинно Конь! Козёл. И олигарх его тоже козёл.

— Да не олигарх он, а местный прокурор. Конь у него на коттедже работает. — Скривив лицо, оспорила женщина. — Начальником по охране и безопасности. Бывший мент. Потому мы туда не ногой. А тебе можно, раз, ты, говоришь, этот… пожарник.

— Ага, Конь вот такой мужик, свой. Хотя и деньги, пидор, любит, и баб, конечно. Не говоря про водяру. Я ему щас позвоню. — Сказал он и достал из какого-то потайного кармана объёмной куртки сотовый телефон…

— Только мне бы незаметно так, чтобы менты не узнали. — С удивлением глядя на сотовый телефон в грязных руках бомжа, признался Виктор Викторович.

— Не боись, дядя. Ты там будешь как у Христа за пазухой. — Размахивая руками и расплёскивая остатки водки из стакана, рассуждала пьяненькая Марине. — Я тебе говорю.

Там ни одна сволочь тебя искать не будет. Не то что здесь. Никакого шмона. Никаких этих, облав, с перекличками. Курорт, в общем. У прокурора неприкосновенность. И у тебя, значит, такая будет.

С виду дача была приметной, но внутри, судя по личному домику охранника, была более чем презентабельна. У Коня был даже свой Интернет, и пункт объёмного видеонаблюдения за всем участком, как внутри коттеджа, так и за территорией кирпичного забора. Судя по открытым страницам в Интернете, в основном использовались порно-сайты. Заплатив Коню «полторашку», Виктор Викторович, «пожарник», был принят как дальний родственник Петра, экс- столяра-краснодеревщика советского периода. На непредвиденно короткое время, пока хозяин не вернётся. Сам прокурор, как узнал «родственник», опять отдыхает где-то за границей, здесь всем командует Сивоконь, в основном сидит в хозяйской гостиной, смотрит телевизор и попивает хозяйский коньячок. Остальные его штатные охранники находятся на постах — как штык! — посменно.

— Компьютер, земляк, знаешь? — дыша остаточным коньячным перегаром, спросил начальник охраны.

— Да, — ответил «дальний родственник» краснодеревщика Петра.

— Значит будешь у меня исполнять обязанности видеоохранника. Пока. Там просто. На мониторах. Чтобы ни одна «муха» к нам не залетела, ни одна шваль, ни местная, ни посторонняя. Меня по рации сразу. И я, как штык. Справишься? Я всегда здесь, всегда на территории.

Виктор Викторович пожал плечами.

— Значит, вопросов нет. Айда, покажу.

Быстро включив компьютер, Виктор Викторович просмотрел все новости за прошедшие две недели. К своему удивлению узнал, что да, на правительственной трассе случилось небольшое ДТП с участием кортежа премьера. Происшествие было вызвано, как сообщала страница «Интерфакса», техническим состоянием придорожного осветительного столба. Всего лишь! Но сам премьер не пострадал. Выводы сделаны. Осветительный столб заменён на новый. Главный инженер ООО «Мосдорстройремсвет» уволен за ненадлежащее исполнение должностных обязанностей. Возбуждено уголовное дело по статье 293 части 1 и части 3. Халатность. Часть 3. данной уголовной статьи премьера насторожила, в ней говорилось о деянии повлекшее… смерть двух или более лиц. Каких лиц, кто погиб? Этого премьер не знал. Спросить пока было не у кого. Но тревога возросла, как и непонимание. Войдя на страничку «Премьер РФ. ру», Виктор Викторович с удивлением узнал, что премьер-министр России вчера провёл встречу на неофициальном уровне с экс-премьером Италии Сильвио Берлускони, теперь бизнесменом, медиа и прочим магнатом. Встреча имела позитивный результат для развития экономик обеих стран в областях развития сельского хозяйства и животноводства. Что в данный момент премьер готовится к инаугурации в качестве законно избранного президента. Инаугурация назначена на 15-е мая текущего года. А на страничке «Президент РФ. ру» значилось, что действующий президент, провёл в «Горках» встречу с руководителями лидирующих партий представленных в Госдуме.

Получалось, что никто ничего в стране не знает. Никто! Лжепремьер работает, готовится сесть в президентское кресло, действующий президент о подмене не знает, или знает, но молчит. Члены Госдумы не в курсе, генпрокурор тоже… Народ, люди… А Наденька? Надежда-Надюша, как? Она как?

Её образ возник сразу, как и ждал. Правда почему-то только без одежды, Но родной-родной образ, желанный… и глаза её, огромные и притягивающие, и податливое гибкое тело, и запах духов… Он её запомнил именно такой. Общались они в тайне, накоротке. Наденька!! Над…

Не раздумывая, премьер взял сотовый телефон Коня, набрал её номер. Не сразу, но она ответила.

— Алло, я слушаю.

— Наденька…

— О, Витечка! — она мгновенно узнала его. — Как хорошо, что ты позвонил! — В трубке послышались жаркие поцелуи, чмок, чмок, чмок. — Ты мой родной, любимый! Сам позвонил, сам?! — радостью звенел её голос. — А я уже начала беспокоиться… Мы так давно не…

Она беспокоится! Наденька!! Родная! Милая!

— Да, понимаешь…

— Понимаю, понимаю! Государственные дела превыше всего. Но я не могу без тебя. Я люблю тебя, Витечка… Люблю! Люблю, люблю, люблю!! Я секунды не могу прожить без тебя, Ты всегда со мной. Мой, мой, мой… И руки твои, и губы, и… Весь-весь! Мы сегодня встретимся?

— Надюша, родная моя, любимая, — Виктор Викторович едва не заплакал от любви к ней, умиления и горя. Как ей сказать, как?

— Ты любишь меня, любишь? Мы встретимся сегодня? — торопливо спрашивала она, в тоне угадывались слёзы… слёзы счастья и радости. — Ты сейчас где, в Москве или у своего противного Сильвио… Или уже где-нибудь на Камчатке? Ты вернулся?

— Наденька, встретимся, встретимся… Скажи, ты ничего необычного вокруг себя не заметила, не было?

— Я не поняла, родной…. Ты о чём?

— Ну, люди какие-нибудь новые, незнакомые или… серьёзные.

— Да что ты, Витюша, какие здесь могут быть серьёзные. Я же на работе, в министерстве. Здесь одни пацаны: молодёжь, школьники, студенты. Это же «Наши». Ты ревнуешь?

— Ну…

— Ты ревнуешь, ревнуешь! Я так рада! Так рада! Пожалуйста, не ревнуй. Я принадлежу только тебе. Только о тебе и думаю. Скорее присылай своего «посыльного». Я соскучилась! Я буду ждать. Жду! Жду! Жду!

И услышала.

— Я сам приеду.

— О! Я… я… я… — Голос в трубке задохнулся от счастья. — Витенька, такого ещё не было, чтобы ты сам… У меня слов нет! Представляю, как все с ума здесь сойдут.