Седовласый, в почтенном возрасте человек, с лысиной и в очках, узнал об исчезновении подопечного лица почти сразу. Внешне ничем не выказывая своего удивления и недовольства, смотрел своим почти бесцветным старческим взглядом куда-то вдаль, сквозь помощника. Помощник — явно бывший военный, около сорока, в строгом костюме тёмно-синего цвета, в белой рубашке и чёрном галстуке, подстрижен, причёсан, руки по швам, пятки вместе, носки туфель врозь, молча стоял. Задумчивый вид босса предвещал не бурю, скорее цунами. Известие застало босса за чашкой чая. Кофе уже по возрасту исключён. Только чай, и сушки. Об этом знали не многие, так их и было не много. Хотя — это было хорошо известно тем не многим — обладал босс огромной властью в стране и за её пределами, уважением и непререкаемым авторитетом. Вместе с тем, те немногие, кто с ним работал, хотя работал, в данном контексте имело другой смысл, — кто исполнял его поручения, мало что понимали, чем он конкретно занимается. Он, например, напрямую мог общаться с высшими чинами в Русской Церковной Патриархии, с самим Патриархом Московским и всея Руси Кириллом, минуя секретарей и помощников, например, о чём-то разговаривать с президентом России, либо с премьер-министром, с Председателем СК России Бастрыкиным, или с министром Чайкой, не говоря о спикерах обеих палат Думы, или губернаторами. Принимал и некоторых олигархов, и воровских авторитетов, и многозвёздных генералов, и странных личностей в серых мятых костюмах, с ухоженными пальцами, в перстнях с бриллиантами. Удивления его помощники не высказывали. Знали, босс не нуждается в советах. Тем более в вопросах такого порядка. Да и не слышали они ничего, сейфовые двери кабинета тайну гарантировали, Один из молчаливых помощников, главбух, еженедельно передавал ему на подпись огромные счета телефонных компаний за переговоры, он их подписывал, как и поручения на перевод огромных сумм на разные счета.

Как такового автопарка у старика не было, только старенькая «Волга» Газ-21, да и выглядел он не лучше. На голове простенькая фуражка, твидовый пиджак, часто сверху старомодный плащ, тёмно-синие брюки, порой клетчатая рубашка, двойной подбородок и туфли. Босс не курил. Три раза в год надевал военный мундир. И всегда сверху плащ. Всегда. На День Победы, день рождения Генералиссимуса Иосифа Виссарионовича Сталина и на ноябрьские праздники. Тогда помощники дар речи теряли, на этот день и на несколько последующих. Мундир был покроя того ещё времени, сталинского, три генеральские звезды на погонах, НКВДешная фуражка с синим околышем, синие галифе с генеральскими лампасами и хромовые сапоги. А наград на кителе было… Помощники каждый раз столбенели, сосчитать не могли, когда сбивались, когда и не успевали. В такой день ровно в 9.00 за боссом приезжала машина, не машина, правительственный лимузин, и босс куда-то уезжал. На целый день.

И ещё одна у него особенность была: не смотря на возраст, любил старичок новые IT-технологии. Кроме ноутбука, айфонов, планшетников, для него в офисе давно-давно, когда-то, была, говорят, оборудована специальная комната. Потайная. Секретная. Вход в неё был только из его кабинета. Взглядом саму дверь найти было не просто. Нужно было нажать там на что-то. На что именно, знал только босс. И что там внутри, в той комнате, и каких она размеров, из посторонних знали только два человека. Приходящие. Один, который подметал и убирал помещения, но он был глухонемой, и второй, он появлялся из ниоткуда и уходил в никуда (Так считали помощники). Ни тот, ни другой, ни с кем в офисе не разговаривали, даже не здоровались, сразу проходили в кабинет к шефу. Потом уходили. Причём, немой приходил ни с чем, с пустыми руками, и уходил также, второй с небольшим чемоданчиком, с ним же и удалялся. Помощники гадали, а куда мусор уборщик прячет, и почему мужик, а не женщина? Двери в офисе и кабинете шефа были сейфовые, хотя внешне таковыми не выглядели. Привычных замков не имели, только электронная сигнализация с личной идентификацией. Босса звали Павел Русинович. Фамилия Егоров. Кто он и откуда, помощники не знали. По военному кителю, орденам и лампасам понимали, из «Оттуда», поджимали губы и глазами выразительно указывали на потолок, что, по общему молчаливому признанию означало: шаг влево, шаг вправо, расстрел на месте. Либо, тоже из «оттуда»: меньше знаешь, крепче… или… Русинович, в общем. Помощники вначале запинались на произношении отчества, но после нескольких суровых взглядов босса, произносили уже без запинки. Суровый старик. Из «Оттуда».

Ещё, это нужно отметить. Внешне кабинет босса ничем не напоминал возможности его хозяина. Наоборот. Старый потёртый письменный стол, настольная лампа той ещё эпохи, советской, несколько жёстких стульев с высокими спинками. Напольная вешалка. Простой шкаф с тонкими папками. Местами потёртый кожаный диван, продавленный с валиками и высокой спинкой. В углу засыпной сейф старой конструкции. Приёмник… красный, ламповый, ромбовидный, с жёлтой ребристой отделкой, красивый, раритет, «Родина». Вращая ручку настройки, старик часто его слушал. Простая дверь в туалет, там же и ванна с душем, и умывальник. На стене, в простой рамке, портрет Генералиссимуса И. В. Сталина, в лёгком светлом плаще и фуражке, и большое красное знамя бывшего Советского Союза, под портретом. Всё. Никаких других портретов, как и кондиционеров, вентиляторов, фотографий и сертификатов. И где живёт босс, есть ли у него семья, дети, внуки, помощники не знали. И проследить не пытались, себе дороже.

Хрустнув бубликом в руке, отчего помощник вздрогнул, босс произнёс:

— Свободен.

И совсем без грозовых раскатов в голосе прошло, на что, внутренне подобравшись, рассчитывал помощник. Недоумевая, скорее всего радуясь, помощник вышел.

Старик покачал разочарованно головой, пожевал губами, взял со стола один из сотовых телефонов…

— Толя, наш друг ушёл, — с нажимом на последнем слове, но внешне спокойно произнёс он, когда ему ответили. — Как и куда я не знаю. Ты уж распорядись там, пошли людей, пусть твои волкодавы постараются. Предупреди, времени нет, но нам он нужен пока живым и немедленно, в крайнем случае, хотя бы его голову пусть принесут. Пару часов тебе хватит? — в трубке что-то ответили. Старик согласился. — Ладно, пусть меньше. Первому, кто доставит, — орден, кто на щите принесёт, — медаль. Всем остальным премия. Тебе, Толя, грамота, ха-ха, я пошутил. Что? А, что делать с твоим вахлаком охранником, капитаном? Он же что-то видел, что-то понимает… Ты уж реши сам. Зачем нам такие люди? Нет, человека, как говорил вождь… сам знаешь… Правильно, Толя! Мудрый был человек, мудрый! Я знаю, что ты знаешь. В общем, твой косяк, как говорит современная молодёжь, ты и разруливай. Да, и докторов этих ты уж… зачем нам свидетели? Действуй.

Отключил связь, сразу же взял со стола другой телефон…

— Витя, ты? Как дела, как настроение? — Спросил он бодро, но требовательно. — Да это я, не беспокойся, меры приняты, нас не подслушивают. Это невозможно! Я спрашиваю, как дела, господин премьер-министр, вжился? Всё по плану? Готовишься надеть пиджак президента? Хорошо. Осматривайся. Вживайся. Пока не спеши. Не переборщи. С женой пока не контачь, с ней работают. И собачку мы пока отстранили… Как-как? На дачу вывезли, вместе с женой, вот как. Чтобы тебе и нам было спокойнее. А спикеры, министры, помощники? Ну, если почувствуешь, что кто-то, что-то заподозрил, сразу депешируй-телеграфируй… ха-ха… мне… Ты сейчас где? В самолёте? Домой? А, понял, в Брюссель. Ладно, удачи, сынок, Капусты привези. Какой-какой, брюссельской конечно. Ну да, я пошутил. У тебя что-то с юмором не того. Не доработали спецы. Ладно, действуй. Я с тобой свяжусь. До скорого.

Медленно положил телефон на стол, задумался.

Вновь взял телефон, нажал несколько кнопок.

— Рамзанчик, здравствуй, дорогой. Как здоровье, как семья, дети? — В улыбке чётче обозначились морщины у глаз, и у губ.

— О, дядя Паша, хвала Всевышнему, всё хорошо, вашими молитвами. — Послышалось по громкой связи. — А у вас как здоровье, как родственники, внуки, дела, бизнес? — Донеслось сквозь грохот барабанов.

— Да какой Рамзанчик бизнес, так только по-стариковски, мелочи. Капает по копеечке. Что там у тебя, опять праздник?

— Да у нас тут… опять, свадьба, дядя Паша, да. Племянник моего школьного друга женится… Да тише вы, прекратите. (Прикрикнул он, и звуки музыки и грохот барабанов тотчас оборвались). Я вас ждал. Обижаете.

— Дела, дорогой, здоровье, сам понимаешь.

— Чем-то помочь, что-то нужно, только скажите.

— Ничего особенного. Нужно чтобы недельки две, полторы тихо у вас было, и у нас в Москве. А потом я скажу.

— Для вас — нет проблем. Как скажете… И ребята отдохнут. Только…

— Что только, что, говори, не стесняйся. Деньги?

— Нет-нет, деньги ещё есть. Спасибо вам и премьеру. Тут это, как бы нам Саакашвили, дядя Паша, праздник не испортил, бузит. Разведка докладывает, снова какую-то пакость его вояки на границе замышляет. Не могли бы вы…

— Могу. Конечно, могу… По старой памяти… Сейчас же переговорю с Мишико. Он хоть и упрямый, но я знаю, что ему надо. Решим проблему.

— Вот, спасибо, дядя Паша, я у вас в долгу. А чечен долги всегда отдаёт, вы знаете.

— Знаю, знаю. И помню, ценю! Так ты уж…

— Всё сделаю, дядя Паша, всё! Спасибо, дорогой, что не забываете меня и мой маленький, бедный народ. Приезжайте в гости.

— Ладно, дорогой, не обещаю, но по возможности.

— Всего доброго. — И в трубке вновь возникли праздничные звуки барабанов и гармони, и оборвались.

Старик, придвинул чашку с остывшим чаем, думая о своём, рассеянно подвинул к себе вазочку с сушками… Но вновь взял телефон. Следующим абонентом у него был президент Грузии.

— Мишико, это Павел Русинович, здравствуй, дорогой, узнаёшь?

— О, дядя Паша! Конечно, узнал. Оле-оле-оле-оле, Россия! Россия, вперёд! Какими судьбами? Тысячу лет будете жить, генацвале, только что вас вспоминал.

— Ну, дорогой, так много мне не надо. Эти бы достойно прожить…

— Чтоб не жёг позор за бесцельно прожитые годы, да? — хохотнул голос в телефоне. — Тогда переезжайте ко мне. Приглашаю. У нас здесь горы, вино, море, девушки… Вах! Точно тысячу лет проживёте. Мы же не Россия, мы — Грузия.

— Да знаю, Мишико, знаю. Но я человек старой закваски, без своей земли зачахну, как полынь на полосе. Я и так то…

— Ой, товарищ генерал-полковник, не наговаривайте, ой, не наговаривайте. Мне б ваше здоровье, дядь Паша, и ваши…

— Деньги, Мишико?

— Нет, дядя Паша, и деньги, кстати, тоже, но, главное, ваш авторитет, ваши возможности.

— А мы поменяемся. Тебе немножко денег, а мне спокойствие.

— Не понял.

— Я знаю, что твои военные что-то замутить на границе собираются.

— Ну, дядь Паша, вы и даёте. Вот что значит русская разведка. Куда моим воякам! Разгоню. Опять утечка. Дядь Паша, по дружбе, скажите, кто вам слил?

— Не скажу. Секрет. Так ты уж распорядись там, господин Главнокомандующий…

— Если надо, дядя Паша, за небольшую плату…

— Договорились, номера счетов я знаю.

— Да я знаю, что вы знаете.

— Потому что ценю дружбу и помню.

— И я ценю, и я помню. Недели на три- четыре.

— На месяц.

— На месяц? Это сложно… Ладно, пусть так, договорились! Слово джигита. То есть президента.

— Джигита лучше.

— Замётано.

И ещё один звонок до обеда сделал Павел Русинович. Первому заместителю председателя ЦИК КПРФ.

— Иван Иванович, ты? Здравствуй. — Поздоровался он, когда ему ответили.

— Кто это? Как вы…

— Не узнал, чертяка? Это я, Павел Русинович.

— А дядя Паша, извините, замотался, богатым будете. Извините! У нас тут запарка, к внеочередному Пленуму готовимся.

— Спасибо. Я по делу. Ты заметил, наш премьер-министр риторику вроде изменил. Не заметил? А ведь через пару деньков премьер станет президентом.

— Как же, как же, хоть сейчас его в члены ЦК. Что случилось? Или это ваша работа?

— Ну, наша не наша, я думаю общая. Люди умнеют, прозревают, возможно и наш премьер меняет ориентацию.

— Я серьёзно, без шуток, мы с Геннадием Андреевичем так удивились, он даже приостановил подачу заявления на нас в Конституционный суд, представляете? От премьера такого услышать, будущего президента, это… если не хитрый ход какой… Это победа!

— Ну, не победа ещё, но и не хитрый ход, я думаю. Просто прозревают люди, премьеры тоже. Ты, кстати, со своим Зюгановичем поменьше делись, Возможно именно тебе придётся компартию страны скоро возглавить. Ты же моложе его? Моложе. А у нас, сам знаешь, дорогу молодым. Так было, думаю, и дальше так же будет. Похоже, ваше время, приходит, товарищ маузер, как говорил Маяковский.

— Дядь Паша, Павел Русинович, вы думаете, что… всё как раньше, в СССР?

— Я тебе ничего не говорил, ты сам всё знаешь и понимаешь. Пока молчок! Ну всё, извини, что оторвал. Готовься к своему Пленуму. Удачи.

И ещё один звонок, уже из секретной комнаты. С применением искажения голоса, и недоступности идентификации.

— Господин министр, здравия желаю. Не трудитесь узнать, мы не знакомы. У нас одна просьба, в ближайшие три недели сделайте милость, закройте выход в Интернет всякой жёлтой прессе и гнилым блогерам. Кто, кто, — конь в пальто! Я же говорю, не трудитесь. Руки у нас длинные, как вы уже поняли, с вас первого и спросим. Короче, чтобы ни одна мразь не бросила тень на премьер-министра, будущего президента. Вы, надеюсь, поняли. — И отключился.

Отключил питание компьютера, посидел в кресле, вышел в кабинет, закрыл за собой дверь секретной комнаты. Замок мягко щёлкнул.

— Вот так, мальчик. — Пробурчал он сам себе. — Будь ты хоть министр связи и коммуникаций всей Вселенной, ты и будешь у нас крайним. Не надо было высовываться.

Старик потянулся, посмотрел на часы — пора и на обед.

Его основной помощник, молодой человек с военной выправкой, находясь в приёмной, тоже в этот момент посмотрел на часы, и повернулся лицом к двери кабинета шефа. Она беззвучно открылась.

— Пора на обед, господа-товарищи, — закрывая за собой бесшумную дверь, заметил Павел Русинович. — Всем приятного аппетита, — и направился к выходу. Помощник, почтительно сопровождая, шёл рядом, до выхода.

И так всегда, так каждый день.