В одну воронку два снаряда не…
Давно так полк не лихорадило. Первый раз с приездом американской дирижёрши было, потом переживали за своих музыкантов, которых в полку вдруг утром на разводе не оказалось, выяснилось, их за границу по тревоге увезли. Вечером или в ночь… Пути приказов командования, как говорится, не… угадаешь. Потом они вдруг нашлись, да! Их неожиданно по всем телеканалам показали в зарубежном Стокгольме. Это чёрте где, в Швеции. Более того, сильно отличились музыканты за границей. В хорошем смысле! Даже и не думали. На всю Европу. Да что там Европу, сам Верховный главнокомандующий полк отметил, и срочника Смирнова, «национальное достояние» полка и страны (Как оказалось!), и дирижёра и командира полка отметил. Вместе с ними и ряд срочников в краткосрочные, внеочередные отпуска домой поехали, другие внеочередные солдатские звания получили, то сё… Столько разных начальников потом в полку с этим побывало (Что нежелательно!), удовольствие и благодарности выражали (Что приятно!). Но, это всё нервы, переживания. И вот, не считая воспитонов в оркестре… Второй раз! И неправильно кто-то говорит, что снаряд в одну воронку два раза не падает, падает, ещё как падает.
Слухи, один удивительнее другого, молнией распространялись от роты к роте. Циркулировали, висели в воздухе, словно пыль от взбитых подушек и ротных одеял в банный день. Сегодня, сейчас, ни вновь прибывшие в полк солдаты, ни ротные командиры, ни старшины, ни даже «старики», никто не понимал поставленной оркестру задачи: сбить вертолётчиков, условно говоря. Причём своих, оказывается, вертолётчиков, наших! Этот слух донесли музыканты-срочники. Первыми! Они первыми случайно оказались при официальном разговоре полковника с дирижёром. Не всё поняли, но задачу «сбить», уловили чётко, и кого именно тоже. Причём, живьём! Не виртуально, а реально. Последнее и удивляло, и настораживало: как это? как сбить? зачем сбить? что они плохого полку сделали? — было не понятно. И причём тут оркестр?! Музыканты-то тут каким боком? Загадка! «Добро» бы иностранных каких вертолётчиков сбить или ракету-болванку, это бы нормально. Соответствующее подразделение, с приданными службами, напряглись бы, нацелили ракеты, рассчитали… И «привет, дядя», но сбить своих, наших?! Сходились на одном: авиаторы придумали какую-то жутко секретную и хитрую технику, её и нужно, наверное, сбить. Но не просто сбить, а по-хитрому так. С вывертом, через оркестр. В виде своеобразной проверки, на музыкальных частотах! Есть такие, говорят, частоты, действуют. В Стокгольме же получилось… Ну, надо, значит, надо! Полк решал такого рода задачи от тактических до глобально стратегических. Был тараном, щитом Родины (как гласили красные лозунги в полку на транспарантах), и на летающую-ползающую «мелочь» всякую реагировал, приданные подразделения для этого имел. Все угадывали одно, полку что-то предстояло. Не учения с развёртыванием, не массовое увольнение, не награждение медалями, даже не повторный приезд представителей иностранных армий, а… Сбить! Странным было и то, что музыкантов оркестра в полк из отпуска срочно возвращают. Это особенно интересно и странно. Их-то зачем? Они же не… ракетчики. Они же с «дудками»! Неужели они так уж… Но — отзывают, как всему полку уже стало известно. И в Мурманск воспиталка Ульяшов позвонил, и за Тимофеевым «волгу» командирскую послал, и… дирижёра задержали, и других. Как это? Почему? Чем уж они так… Не-по-нят-но! Такого ещё не было. Значит, как минимум, музыканты «Туш», наверное, будут своему полку победный исполнять или что похуже — в миноре — сбитому вертолёту.
Настораживало и другое: заместитель командира полка по воспитательное работе полковник Ульяшов в непрерывном режиме вёл одно за другим закрытые совещания с дирижёром оркестра и начальником особого отдела майором Сусловым. Присутствие последнего полк даже пугало. Там что-то не того, гадали. Там, значит… А что именно «значит», было не ясно. Мрак!
Не знали и музыканты срочники.
Их даже из своего оркестрового класса порой выгоняли, когда к дирижёру приходили Ульяшов и Суслов. Сержант Смирнов, бывший лауреат который, тоже недоумевал стоя за закрытыми дверьми.
— И долго они там совещаться будут, я не понимаю? Что за секреты? То в штабе дирижёра держат, то здесь совещаются. И почему здесь? Это же наш класс, не штаб. Нам заниматься надо, если отзывают!
И прапорщик Трушкин был с ним согласен.
— Не оркестровка, а коммуналка какая-то.
— Кухня, — конкретизировал лауреат.
— Сейчас одно и то же.
В оркестровом классе тем временам полковник Ульяшов обговаривал с майором и лейтенантом предстоящие оперативно-тактические действия.
— Значит, я так думаю, товарищи, офицерам полка доложим только конечную цель задачи. Без конкретного указания сроков. Чтоб не будоражить.
Суслов мгновенно воспользовался случайно возникшей паузой:
— Но всё под строгим секретом!
Ульяшов запнулся.
— Тьфу, ты, Суслов, опять ты со своими секретами?
— Категорически, товарищ полковник! Так надо. — Заметил особист, и выразительно округлил глаза. — Обязательно!
Ульяшов, ёрничая, пожал плечами, недовольно хмыкнул.
— И как мы, извини, в Стокгольме без тебя обходились? Не понимаю!
— Простите! Что вы хотите этим сказать, я извиняюсь?
— Что я хочу?..
Дальнейший эпизод лучше передать общими словами. Майор, конечно, оскорбился, заметил, что если его там не было, это не значит, что всё за границей — и для всех! — было бесконтрольно, пусть «товарищ» полковник так не думает. На что Ульяшов сильно удивился, он, кажется, понял, кто виноват в том, что не получил генеральского звания. «Так вот оно что, получается! Понятно-понятно!» Майор холодно парировал: он, извините, не стрелочник какой и не стукач, а начальник особого отдела. Особого! И пусть другие это помнят, и головой всегда думают, а не другим местом…
Вообще-то, офицеры некоторое время ещё с чувством охотно пикировались — тонко, многозначительно, но без огнестрельного и холодного оружия, вербально. Забыли, кажется, и тему совещания уже, и дирижёра. Лейтенант Фомичёв, то краснея, то бледнея, глаза прятал и пальцы рук под столом нервно мял.
— Ааа, вот вы, значит, в какой мажор проблему завернули! — наконец подвёл итог диспута товарищ полковник. — Ну-ну!.. — Но закончил на высокой дипломатической ноте. — Хорошо, я думаю, пусть будет так… — Пояснил дирижёру. — Не будем возражать особому отделу, тем более что… Гха-кхымм… Короче, всем остальным, значит, сообщим тактические задачи, не более.
Тут и лейтенант голос подал, практически возразил старшим офицерам.
— А как я буд у объяснять людям сверхзадачу и детали? Нужно же по честному всё чтобы… Или как, товарищ полковник?
Ульяшов неожиданно восхитился вопросу младшего офицера.
— Нормальный вопрос, товарищ дирижёр, не ожидал, вовремя. Сейчас мы установим… Достал из внутреннего кармана кителя мобильный телефон, набрал какой-то номер…
Прислонив к уху, подождал… Наконец, абонент вроде бы ему ответил.
— Шура… эээ… — с широкой улыбкой вскричал Ульяшов. — Товарищ полковник, это я, Ульяшов… да… Что так долго не отвечаешь? Что? Ух, вы какие… репетируют они. — Прикрыв трубку рукой, с кислой миной, сообщил дирижёру. — Видал? Они уже репетируют. Уже!! — И вновь с улыбкой в трубку. — Один вопрос, товарищ полковник, у нас всё по-честному будет или как…. в русле нашего… эээ… соглашения?..
В этом месте нужно прерваться и уточнить.
Если бы мы с вами, уважаемый читатель, как в кино, например, или в «машине-времени», могли мгновенно переместиться и увидеть-услышать того самого Шуру, мы бы увидели, как в ангаре вертолётного полка, именно в этот момент, в центре его, только что полным ходом шла репетиция вокально-инструментального ансамбля «Поющие крылья». Да-да, самая настоящая репетиция. С площадкой, в виде двух кузовов бортовых КамАЗов, с усилительной голосовой аппаратурой, микрофонами, колонками, полной ударной установкой и музыкантами с гитарами, электроорганом, трубой, тромбоном и саксофоном. В данный момент они прервали репетицию, давали возможность Шуре по телефону переговорить. Шура — на самом деле тот самый полковник Палий, зам командира особого гвардейского вертолётного полка по боевой части, лётчик-инструктор, боевой офицер, по совместительству гитарист-вокалист, стихи к песням пишет. Вокруг, по бокам огромного ангара, стояли и другие вертолёты… Часть зачехлены, на другой части, механики, кто на фюзеляжах, чтоб лучше видно было, кто в кабинах с открытыми «фонарями» сидели, слушали…
— О, Лев Маркович, опять ты, ещё раз будь здоров… — Подмигивая своим музыкантам, «противник», мол, звонит, интересуется, бодро ответил Шура. Не удержался, поддел Ульяшова. — Слово своё обратно забрать хочешь, да? Сдрейфил, товарищ полковник? Сдаётся особая артиллерия? Сдаётся! Сейчас отправлю с нарочным мои нечищеные сапоги. У меня есть старые… Присылать? Назначай день, приедем.
— Ага, сейчас. Сам готовься, — явно для своих слушателей, лейтенанта и майора, бодро возмутился полковник Ульяшов. Улыбки на его лице уже не было, в голосе звучал почти металл. — Я спрашиваю: всё по-честному у нас будет или как?
Сам вопрос и главное, тон Ульяшова, восхитили Палия.
— Ух-ты, ух-ты! Хороший вопрос, Лёва, мужской! Отвечаю: у нас всё только по-честному, всё в рамках возможностей штатного расписания полка и творческой инициативы военнослужащих, не более. У тебя ещё двадцать пять дней. Ты помнишь, ставишь зарубки? Мы считаем. Я — каждую минуту! Ещё вопросы?
— Я так и думал, — ответил Ульяшов. — Нет! У нас, как у матросов, нет вопросов! Я предупредить тебя только хотел. Значит, «слово офицера», говоришь, товарищ полковник, да? Без отступных?
— Слово офицера! — Твёрдо ответил вертолётчик, и в подтверждение резко, с глиссой, на вибрато, взял мощный гитарный аккорд… для Ульяшова. Приблизив при этом телефон к мощной акустической колонке Ватт на 100, а может и больше.
Полковника Ульяшова как током передёрнуло…
Отбросим стенограмму. Передадим своими словами. Ульяшова от «ударного» звука по телефону сильно передёрнуло, открыв рот он тряхнул головой, потёр ухо, спросил Палия: что это, мол, у них там взорвалось? Палий ему со смехом и издёвкой вроде ответил, что это их секретное оружие, на ракетчиков-артиллеристов рассчитано, готовьтесь. Ульяшов огрызнулся, мол, сами поститесь. Сапоги для Палия готовы. Пусть водой и солью запасается.
Про какие сапоги и воду с солью упоминалось, дирижёр Фомичёв и майор Суслов, конечно, не поняли, но на последнее заявление полковника Ульяшова: «У нас для вас тоже кое-что припасено!» — дирижёр удивлённо глаза вскинул, начальник особого отдела ногой одобрительно качнул.
О том, что вертолётчик Ульяшову что-то про сапоги по телефону выговаривал, про погоны, которые Ульяшова где-то ждут — мы ни передавать слушателям, ни стенографировать не будем. Отметим последнее. Уверенный и жёстко-официальный, безаппеляционный тон полковника Ульяшова под конец разговора: «Ага, сейчас! Сам постись! До связи!»
Гневно ткнув пальцем в кнопку телефона, полковник отключил связь, сунул телефон в карман, спросил своих слушателей.
— Слыхали? По-честному всё будет, сказали. С творческой инициативой… Договорились… Не иначе.
Дирижёр не по военному, обречённо вздохнул, опустив голову, пожал плечами.
— Ну, по-честному, так по-честному… Придумаем что-нибудь…
Сразу за этим Ульяшов провёл разъяснительное совещание с офицерами полка. Обнародовал истину. Не истину, приказ. Хотя, в армии любой приказ — истина, и наоборот.
Собрались все. Как и полагается (кто был свободен, на территории находился, не нёс службу). В полковом клубе. От контрактников до офицеров. Командиры. За президиумным столом трое: полковник Ульяшов, дирижёр — он ответственный — и начальник особого отдела, товарищ майор.
Ульяшов всё разъяснил собравшимся. Не долго, минут на пятнадцать — двадцать… Закончил так:
— …Короче, товарищи командиры, я доложил вам обстановку, думаю, что мы все, как один, как и раньше и теперь, прониклись важной и ответственной задачей… эээ… поднять боевую подготовку и воинскую дисциплину на ещё больший уровень путём не муштры, извините — её и так хватает, хотя, замечу, далеко недостаточно! — а дополнительным условием, очень интересным и важным: путём создания на базе нашего полка, вернее на базе нашего оркестра внештатного ансамбля песни и пляски или ещё чего лучше… Да! Причём, не больше чем за двадцать, двадцать пять суток, и на этот же срок. Это приказ! Майор Бердников, что вы там улыбаетесь, вам весело?
Бердников, хоть и молодой внешне, но действительно майор, к тому же командир дивизиона самоходных артиллерийских установок…
— Так точно, товарищ полковник… Только я не улыбаюсь, извините, а усмехаюсь.
Ульяшова это не устроило, он напомнил майору кто здесь кто.
— Это одно и то же. Но вам не усмехаться нужно, товарищ майор, а думать, как поставленную командованием задачу выполнить. Усмехаться все умеют, вся страна, понимаешь, до сих пор… эээ… с этой перестройкой, я извиняюсь, затылки чешут. А у нас с вами другие задачи, серьёзные и важные. Я продолжу. За три недели, повторяю, создать это самое, что я сказал, и на тот же срок, может чуть больше, как пойдёт. Как не парадоксально это может кому-то показаться, но… Я уверен, более того, командование не сомневается, что и эта задача нами будет выполнена успешно и в кратчайший срок. Товарищ капитан, я смотрю и вам весело… Поделитесь с нами, мы вас слушаем.
Капитан Монин, командир роты электронного наведения, делиться радостью не стал, чистосердечно покаялся.
— Никак нет, товарищ полковник, извините, анекдот не к месту вспомнил… Виноват.
Но Ульяшов видел, что «народ» втихую вроде веселится.
— Я понял, — подыгрывая капитану, Ульяшов усмехнулся. — Запишитесь у товарища дирижёра на кастинг, может быть ему это пригодится… в смысле ваше «бла-бла шоу»… Нужно же со сцены кому-то народ веселить, вот и… Хотя, думаю, нам это с вами не к лицу, и вас это не красит. Понятно, товарищ капитан?
Капитан с готовностью пообещал:
— Так точно! Виноват, товарищ полковник. Не повторится…
Ну вот, молодец, Монин, говорил взгляд полковника, что и требовалось…
— Вот и хорошо, — замечает докладчик. — Я заканчиваю. Так вот, товарищ офицеры, нам установлено контрольное время — целый месяц. Вернее, уже… целых двадцать с небольшим суток… А если ещё включить ночное время, получается большой срок, товарищи офицеры…
— Очень большой. — Снова в паузу, заметил майор Суслов, как на хвост наступил.
Что было явным нарушением субординации. Ульяшов выдержал короткую паузу, повернулся к товарищу майору.
— Товарищ майор, вы… что-то хотите сказать… перебиваете.
Суслов не смутился.
— Виноват, товарищ полковник, я хотел подчеркнуть.
— Что же именно? — С иронией в голосе спросил полковник. Что должно было означать одно, эй, вы, там, водила, куда вы рулите? Это не ваш ряд. — Подчёркивайте. — С тонким сарказмом в голосе, разрешил полковник Ульяшов. — Мы вас слушаем.
К удивлению полковника, майор Суслов неожиданно точно, прямо в русле доклада, правда несколько пафосно, провёл важную параллель, просто знаковую:
— Подчёркиваю! В военное время, советские люди заводы с места на место за один месяц перевозили и начинали производство необходимой для победы военной техники.
— О! Именно, товарищи, — вскинув указательный палец вверх, возвышенно и с чувством подхватил зам по воспитательной части удачную мысль. — Хороший пример начальник особого отдела нам привёл. Важный! Главное, вовремя. Я только об этом собрался сказать, но… Спасибо! Удачный пример. Знаковый. И что характерно, заметьте, товарищи, всего за один месяц, да!! Приказ Верховного главнокомандующего — и всё, страна мгновенно перестроилась… Сразу и в миг! А нам-то уж, тут-то, как говорится… хм-м… У нас все условия для этого сегодня есть, и люди — целый полк, и специалисты — вот… — Ульяшов рукой указал на дирижёра, на что у лейтенанта глаза округлились. Ульяшов на это внимания не обратил, продолжил. — Задача для нас, я уверен, вполне посильная. — Ораторствовал он. — Надо, значит, надо. Приказ есть приказ. Мы и на этот раз, я не сомневаюсь, не посрамим честь и достоинство наших славных ракетно-космических войск. Как и раньше, высоко будем нести победное знамя нашего гвардейского полка, нашей прославленной дивизии. И в берлинах-стокгольмах, как говорится, бывали, и… Так что… вам, слово, товарищ…
И вновь, перебивая, с места, громким шёпотом, без улыбки подсказал всё тот же майор Бердников.
— Маузер…
Полковник Ульяшов запнулся, обидчиво скривился.
— Может, хватит, товарищ майор, нас знакомством с поэзией пугать, а? Неймётся? Взыскания захотели?
— Никак нет. Вырвалось!
— Вот я и говорю, не умеете себя вести в присутствии старших офицеров… У вас настроение хорошее, я вижу, да? Я испорчу. Предупреждаю: ещё раз вырвется что-нибудь подобное, получите дисциплинарное взыскание… Все… Понятно?
— Так точно, товарищ полковник.
Ульяшов кивнул головой и продолжил совещание.
— Повторяю… Вам слово, товарищ дирижёр. Пожалуйста… Лейтенант Фомичёв вскинулся.
— Я? — Он не ожидал, Так не договаривались, и вообще… — Товарищ полковник, я же не…
Ульяшов подбодрил.
— Смелее, смелее! Расскажите командирам, своим товарищам, их задачу… на ближайшие хотя бы дни… день два… Как вы видите.
Дирижёр оркестра, лейтенант Фомичёв поднялся, поправил китель, прокашлялся.
— Пока ещё… гха-гхымм… так сказать… эээ… Ульяшов по-отцовски подбодрил.
— Ну-ну, так-так, поподробнее. Вы же у нас управляете всей этой Мельпоменой, вам и, как говорится, и командовать. Мы — ваши руки, мы — исполнители. Вы главное нам скажите: С чего мы начнём, что нам нужно делать?
Прервём в этом месте стенограмму совещания, не будем смущать читателя армейской спецификой, заметим главное: часть офицеров на проблему смотрела, скажем, недостойно весело: «а как со службой?», «кто платить будет?», «где брать танцоров, которым «бейтсы» не мешают?» Полковник Ульяшов понимающе усмехался, слушал, не перебивал, рукой указывал на дирижёра:
— Вот… товарищ дирижёр нам сейчас и доложит.
Лейтенант растерянно мялся, не знал что говорить…
— А почему я? Я же не начальник штаба, я начальник оркестра, дирижёр.
— Вот и расскажите нам, — настаивал ведущий совещания. — Как именно мы практически будем выполнять вами поставленную задачу. Нам интересно.
Все видели, как трудно было дирижёру выкручиваться.
— Эээ… значит… музыканты сейчас вернутся… мы их отзываем… тогда и… Это первое. Параллельно, наверное, проведём кастинг талантов, отбор, значит… этих… танцоров, певцов, музыкантов, и что там ещё у нас откроется.
Кто-то из зала лейтенанта весело, репликой, прервал.
— Создадим инкубатор звёзд, да, товарищ дирижёр, как на ТиВи?
Ульяшов резко одёрнул выскочку.
— Что за неуместные шутки из зала? Это опять вы там у нас дисциплину нарушает, товарищ майор, да? Ага! С вас, значит, с вашего дивизиона и начнём… Вы — первый кандидат. Товарищ дирижёр, отметьте. Продолжайте, товарищ дирижёр, мы вас слушаем…
Дирижёр всплеснул руками.
— Вот… Я всё сказал.
Ульяшов поблагодарил.
— Отлично. Коротко и ясно. Резюмирую для всех: серьёзное дело нам, товарищи, предстоит. Готовимся, значит, к кастингу. Все свободны.
Торопливо дёргая поднятой рукой, майор Суслов укоризненно смотрел на Ульяшова.
— А я?! Разрешите мне слово.
— А, да-да, всем одну минуту, — остановил офицеров полковник. — Пожалуйста, товарищ майор, только коротко, людям работать надо.
— Есть, коротко.
— Тише, тише, товарищи офицеры, совещание не окончено. Присядьте.
Хлопая крышками сидений, командиры нехотя вернулись на места. Суслов сообщил весомо и с нажимом.
— Я коротко. О том, что мы кого-то должны победить, об этом говорить в подразделениях и дома на кухнях не надо… Можно сообщить только одну мысль: ищем таланты, мол, и всё… — Выделяя слова, майор с нажимом подчеркнул. — Всем-нам-так-будет-лучше, товарищи офицеры… — И пояснил. — Чем меньше о нас — кто не надо! — знает, тем нам лучше. У меня всё.
Ульяшов выразительно руками развёл.
— Как всегда лаконично и доходчиво! Спасибо, товарищ майор. Всем всё понятно, товарищи командиры, на что нас начальник особого отдела нацеливает? Вот и хорошо. Свободны. Все на службу. — А Суслова рукой придёржал. — А вы, товарищ майор, задержитесь.
Держа майора за пуговицу и глядя ему в глаза, полковник доверительно, не для огласки, только для служебного использования, тихонько поведал:
— На вас, товарищ майор, у меня особая надежда… мы рассчитываем… Силами ваших… эээ… возможностей, как-то установить, чего нам всем ждать от нашего, мне не нравится слово «конкурент», я скажу прямо — противника?
— Этих, авиаторов? — уточнил майор.
— Да.
— Хмм… Не вопрос. Хотя сложно.
— Я понимаю, но… Они грозят каким-то секретным оружием. Пугают! Это как раз по вашей части, я думаю. Полковую разведку боюсь подключать — дров наломают. Куда потом «языков» девать? Одна надежда на вас.
— Я подумаю, товарищ полковник. Будет выполнено. Мы…
— Кто мы?
— Я, товарищ полковник, подумаю, а если потребуется…
— Вот-вот, на это я и рассчитываю. Помните: каждая минута дорога. Даже секунда.
— Я понимаю, как в песне: «Не думай о секундах свысока».
— Что-что?
— Я говорю, песня такая про нас есть: Тихонов Штирлица играет. Нам не впервой. Учили этому. Справимся! Три недели нам хватит.
— Не вам, майор, вы что-о? Полку!
— Естественно! Я понимаю. Про то и говорю.
Ульяшов изучающее глянул на майора, не издевается ли так тонко, не шутит ли, но взгляд майора был сугубо деловым, строго непроницаем, как сейфовая дверь в банке. «Пожалуй, это не Бердников, этот шутить не будет», подумал Ульяшов. Одобрительно кивнул майору.
— Ну-ну, не подведите только. Действуйте.
Вернувшись в свой кабинет, теперь у него их два, полковник Ульяшов несколько минут в задумчивости мерил кабинет шагами, насчитывая при этом ровно двадцать один шаг… двадцать один… по диагонали. По длинной стороне — меньше. По-короткой, боковой и того короче. Как приговор! Кошмар! 21, 21… Всего? Ещё? Это пока было не понятно. Скорее всего, первое.