Идеологические расхождения

— Товарищ полковник, прошу обратить внимание, следующими по списку числятся рядовой Кабаков и младший сержант Николаев, вторая рота, третий взвод, пантомима. — Театрально-художественным голосом зачитывает майор Фефелов записавшихся на кастинг. — Очень талантливые ребята. Политическая сатира на Пентагоновских ястребов.

Над спортгородком солнце, изредка набегают небольшие тучки, но это не мешает кастингу, смотр талантов продолжается.

— Вот как! — восклицает полковник Ульяшов. — Это интересно. А кто им номер ставил?

Фефелов, скромно признаётся.

— Рядовой Кабаков, товарищ полковник и я, курировал!

— Молодец, Фефелов, — замечает полковник. — Похвально. Политическая сатира на наших противников, это актуально. Мы её всегда активно применяли. Не грех и восстановить традиции. Пусть начинают. Давайте, сынки.

Рядовой Кабаков и младший сержант Николаев в двухминутной мимической сценке чётко изображают хитрость, агрессию и изворотливость пентагоновских ястребов.

Пластика и актёрские данные одного с лихвой перекрывают некоторые «шероховатости» и зажатость другого, но пантомима выглядит вполне профессионально, ярко и смешно, потому что плакатно, характеры персонажей понятны, как и замыслы. Особенно «плачевен» для ястребов финал. Зрители смеются, бурно реагируют.

И Ульяшов внешне доволен.

— Ага… Так, товарищи члены жюри, что это было? — спрашивает он. — Кто что понял?

Вопрос, конечно, больше к дирижёру. Лейтенант Фомичёв первым и отвечает:

— Пластика есть, образы понятны, артистично… сатира.

— Сатира-то сатира, товарищи члены жюри, — неожиданно возражает начфин полка полковник Старыгин. — Но, мне кажется — вы не заметили? — рядовой Кабаков на нашего премьера вроде бы похож, а? Когда в профиль, нет? Как бы нам это «того», извините, боком сатира не вышла, а?

Это замечание резко настораживает председателя жюри, а дирижёр переспрашивает:

— Рядовой Кабаков — на…?!

Но Ульяшов уже разглядел «сходство», полностью согласен с замечанием начфина.

— И мне так показалось, да. Смотрю и думаю, на кого это он так похож, а он оказывается… Ага! Нет, такое мы пропустить не можем.

— Да нет! Он и близко не похож… — возражает дирижёр. — Скорее уж на генерала нашего. Вот это он зря сказал, не надо бы. Сходство с генералом вообще для красного словца выдано было, как парадокс.

— Да вы что, тем более! — Председатель жюри нервно машет руками — чур-чур! — На ястребов, сколько хотите, на командование категорически нет. И вообще, у них что, Фефелов, слов, что ли конкретных нет, товарищ начальник клуба, чтобы понятно было, а?

Начклуба округляет глаза, обиженно шипит.

— Так это же пантомима, товарищ полковник. У нас в училище, тоже такой номер был, на «ура», я помню.

Ульяшов ехидничает:

— Ну, в вашей начальной педагогической академии имени Крупской может быть и на ура, а в данном виде, извините, увы! И вообще, товарищ майор, я хорошо знаю, что такое пантомима, главное, чем она может для нас обернуться. Поэтому образы — я уверен — тем более политические, нужно чётче всегда обозначать. Как говорится, «тщательнее». На того же, например, Аркадия Райкина посмотрите. Гениальный был артист! Много лет удачно сочетал одно с другим, и всем понятно было, кого он изобличает. Главное, претензий к нему не было. И вам надо так! Короче, по ястребам бейте сколько хотите, но без рикошета в нашу сторону, без двояких толкований.

Дирижёр пытается защитить исполнителей.

— Товарищ полковник, номер не плохой, обкатать, доработать…

— Так я ж не консерватор, я не возражаю. И возьмитесь, и доработайте, — дипломатично разрешает ситуацию председатель жюри. — А сейчас номер сырой, в таком виде он — сами понимаете, увы!.. — На этом демократические баталии в составе жюри председатель категорически прекращает, громко сообщает исполнителям решение. — Так, товарищи артисты, номер хорош, нам понравился, но его довести нужно, образы конкретизировать, чтоб всё понятно и без двояких толкований. Это наше общее мнение. Этим займётся лейтенант Фомичёв, начальник и дирижёр оркестра, тогда и посмотрим. Следующий…

Начальник клуба едва заметно обиженно кривится, сообщает полковнику.

— Там дальше силовые номера на сегодня идут, товарищ полковник: разбивание кирпичей, силовой экстрим, катание на скейтборде, метание сапёрной лопатки в цель, БМП с боекомплектом зубами с места…

На последнем Ульяшов вскидывается, переспрашивает.

— БМП зубами?! С боекомплектом? Это интересно! Но это же не номера самодеятельности, если я правильно понимаю. Как считаете, товарищ дирижёр, нам пойдёт? Я думаю нет!

Дирижёр отрицательно качает головой.

— Это всё или спец, или спортподготовка.

— В ансамбль, значит, они не вписываются.

С этим даже начфин согласен. Он так и замечает.

— Конечно. Художественности же никакой. Только сила и упорство. Лирики необходимой нет, художественности. Одна физика.

Ульяшов укоризненно смотрит на начклуба: и это всё?!

— Я удивлён! — выговаривает он. — Неужели у нас в полку никаких певцов нет, а? Я не верю!

Фефелов совсем обижен, суетливо перебирает листки, находит нужный.

— Почему же, есть… Вот. Реперы. Они на завтра на прослушивание записаны. Четыре человека.

Что-то вспоминая, Ульяшов морщит лоб.

— А реперы — это которые «Сергеи» и…

Начфин с сильно долей иронии на лице и в голосе подсказывает.

— Ага! Небритые, наколками раскрашенные. Тимати все.

С этим начклуба категорически не согласен, он осторожно возражает.

— У нас без наколок, только для образа, и нарисованные. Чистая самодеятельность, товарищ полковник. Сами сочиняют, сами танцуют, сами и поют. Тёплой водой с мылом, потом, и всё. Как и не было.

— Да они не поют, ваши реперы, они долдонят, — с сильной долей сарказма, резюмирует начфин.

— Ага! Гундят… — в той же «кривой» тональности, дополняет председатель жюри.

— Может, товарищ полковник, посмотрим танцы в стиле хард-рок, — майор Фефелов, заранее угадывая реакцию, с опаской указывает на листок-программу, поясняет. — Это не я, товарищ полковник, это они сами тут записались, или джаз-модерн. Тут так записано. Современные течения. Будем смотреть?

— Нет! — смачно по столу шлёпает ладонью полковник. — Фефелов, вы с ума сошли? Какие к чертям могут быть харды-, понимаешь, роки с вашим, извините, джазовым модерном? Какие? Вы забыли — где вы и кто мы? Забыли, что у вас на плечах? Я напомню. У вас погоны, майор Фефелов, и мы с вами в армии. В армии! В прославленном гвардейском ракетно артиллерийском полку дивизии особого назначения. Особого, Фефелов, подчёркиваю. В составе ракетно-космических войск. Забыли? А не в кабаке, понимаешь, на дискотеке. Слушайте, майор, я удивлён! У меня слов нет! Вы нам — всему полку! — предлагаете посмотреть какой-то западный, идеологически развращённый джаз-модерн?! Да нас с вами под суд отдадут вместе с джазменами. Я первый вас отдам! За идеологический развал. Вы этого хотите, майор Фефелов? Этого? Это же… это же… А ещё начальник клуба. Хотите?

— Никак нет. — Фефелов, в струнку вытягивается, отвечает чётко, вполне искренне, даже головой мелко трясёт.

Выдохнув, полковник опускает глаза. Сквозь зубы огорчённо цыкает. Расстроено качает головой. Членам жюри и всем остальным стало понятно: ни реперы, ни западно-буржуазные «течения» здесь не пройдут. Ни сегодня, ни завтра. А майору Фефелову очень хорошо нужно подумать над своим будущим. Серьёзно подумать. Его карьера дала трещину, серьёзную, причём, если он не «замажет» её чем-нибудь пристойным прославленного полка. Понимая это и страдая, стараясь всё же сохранить лицо, майор зачитывает следующий номер, по списку.

— Согласен. Абсолютно так… Виноват, товарищ полковник. Исправлюсь. Случайно вырвалось… Гха-гха… Есть правда ещё два срочника, товарищ полковник, под Билана поют, трое под Преснякова младшего, и… Дальше не зачитывать, товарищ полковник?

— Нет!

И этих он назвал зря. Председатель жюри возмущённо машет руками.

— Товарищ офицеры, члены комиссии… Нет-нет и нет! Ни в коем случае. Мы что, с ума сошли? Ни такие, ни этакие нам не подойдут. Это же не певцы! Это чёрт знает что такое!! А где же наш, извините, хвалёный золотой фонд, кроме лейтенанта Круглова, естественно, национальных танцев, стихов и басен Крылова… Народный золотой фонд где? Я помню… Куда они все делись? Они что, уехали, извелись, перевелись, Фефелов! В других войсках служат? Не понимаю.

Дирижёр усмехается.

— А чего тут понимать, товарищ полковник, с перестройкой мы одних силовиков только и воспитали, не культуру. Сами же знаете: захват-удержание-болевой приём. Кирпич об башку, потом об бетонную плиту… И в политике, и в обществе. Все дела! А искусство, и народное в том числе, под ружьё не поставишь, оно одноликое будет, безжизненное… как… кастрированное.

Слушая дирижёра, Ульяшов преувеличено согласно кивает головой, кривится в ехидной улыбке.

— О, ты смотри, Сергей Михалыч, — локтём толкает начфина. — Как у нас культура заговорила… — Полковники понимающе переглядываются. — Даже слова подходящие нашла… злые, убойные. Ты нас тут это, не пугай, товарищ дирижёр, и не агитируй… кастрированное у него, понимаешь. В какое время живём, такие и песни!

Начфин поправляет.

— Какой хлеб, такие и песни. Да!

— И я о том… — парирует дирижёр.

Председатель выговаривает дирижёру.

— А что, другими словами мы — своим старшим товарищам — сказать уже не можем, да? Обязательно обидеть надо, ущипнуть? И вообще, товарищ дирижёр, мы-то здесь причём? Мы революции-путчи не устраивали, и не поддерживали, и вообще… Мы на страже стояли, как и сейчас… Стояли, стоим, и стоять будем, и вообще… Ты у меня, понимаешь, прекрати здесь, лейтенант, агитацию разводить. Не на трибуне… и там, кстати, не надо, боком выйдет. Так что… Не верил бы в тебя, Суслову бы сдал, и вообще… Короче, нет золотого фонда, создадим…

Дирижёра как заклинило на противлении.

— Нет коммунизма — построим.

— Да!

Ульяшов вначале механически соглашается, потом спохватывается, внимательно смотрит на дирижёра.

— То есть… Какого коммунизма, лейтенант? Ты издеваешься? Мы свободное демократическое общество строим, забыл? Или ты за этих, которые эти… реперы и прочие… И вообще, ты с полком или с отрядом, дорогой товарищ, грубо говоря, а?

— С полком, естественно.

— Ну и молчи, значит, в тряпочку. И найдём, и воспитаем, товарищ лейтенант! Была бы установка. А она уже, к счастью, есть. Слышал, приказ победить? Слышал. Значит, всё, вперёд, закончили дебаты. Майор Фефелов…

— Я, товарищ полковник… — начклуба склоняется над столом.

— Ещё раз всё просмотрите, — пальцем указывая на листок в руках начклуба, приказывает председатель жюри. — Сделайте внимательный отбор, всё, что с художественным уклоном, всё на заметку. Мы обязательно посмотрим. Продолжайте. А мы, с остальными товарищами членами жюри, пойдём пока, обсудим. Кстати, когда БМП зубами будете передвигать, мне скажите, посмотреть хочу.

— Есть БМП показать, — рапортует майор, и поясняет. — Мы ему пока фонограмму подбираем, товарищ полковник, чтоб лирично и художественно. Как подберём…

Полковник кивает.

— Тогда и…

Начклуба понимает правильно.

— Есть, тогда «и».