Поднятие духа

Полк немедленно был выстроен на плацу. С этим проблем не было. В полном боевом. В несколько минут. Со знаменем. Под барабаны и флейты. С прохождением… С песней «Солдатушки, бравы ребятушки» — запевал, конечно же, лейтенант Круглов. Странным было другое. Видеть современный боевой полк, который обходил сам фельдмаршал Суворов. Сам! Фельдмаршал! Граф! Тот ещё… потом генералиссимус который, многие помнили школьную программу по истории, читали. Но это был он. Точно он. Вживую!! Здесь и сейчас. Все уже знали и признали. Видели и не сомневались.

Обойдя строй, и заглянув в лица солдат и офицеров, включая и младший командирский состав, граф поднялся на трибуну. Минуя включенные микрофоны, сняв шляпу и потрясая рукой в белой перчатке, граф громко вскричал:

— Молодцы, братушки! Орлы! С такими солдатами не только шведов, а и… — граф неожиданно обернулся к полковнику Ульяшову. — Кого вы там, говорите, испугались?

Ульяшов крутит над головой пальцем в воздухе, переводит жест.

— Вертолётчиков.

— Ага! — говорит Суворов.

Голос у графа не громкий, но чёткий, его без микрофона слышно в любом месте строя. Лица солдат раскраснелись, глаза горят гордостью и…

И Ульяшов что-то патриотическое в себе чувствует. Словно его с ног до головы прочистили, просветили.

— Да ни в жисть, господин… эээ… товарищ фельдмаршал, — рапортует он. — Мы их… раскатаем… как вы шведов под Полтавой. Я слово офицера дал. Да! И не отказываюсь.

Фельдмаршал кивает головой.

— Именно так, мой друг, именно так! А я приеду посмотрю. Награжу «Анной».

Ульяшов удивлённо вытягивает шею.

— Какой Анной?

Второй спутник графа Суворова, он здесь же стоит, рядом, видимо заместитель фельдмаршала, одними губами замечает Ульяшову.

— А не победите, прикажет выпороть, и выпорет… розгами перед строем.

Ульяшов, не понимая, понимающе округляет глаза.

И вновь тот «дядька», с подушкой который, выручает Ульяшова.

— Батенька, — говорит он просительно Суворову. — Не обещайте, мы не успеем, нас ещё французы ждут.

Суворов упрямится, хмурит лоб.

— А я говорю успеем, — и повышает голос на дядьку. — И не спорь, не-то прикажу выпороть! Не посмотрю, что ты мой дед. Применим смекалку. Раз, два, и… быстренько, через Альпы.

Полк, как никогда, затаив дыхание, стоит, слушает разговор на трибуне. Отпад! Улёт! Расскажи кому — не поверят. И напишут и расскажут. Не реальная картина. Хотя, как же не реальная, когда реальная. Вот же он, здесь! Перед ними. На плацу.

— Поздравляю, господин фельдмаршал, я читал, Наполеон точно будет вами — нами — разбит. Все об этом знают. — Рапортует полковник Ульяшов.

Суворов внимательно смотрит на раскрасневшееся лицо Ульяшова.

— Это естественно. Против русского духа никто не устоит. И даже эти, ваши, как их… эээ…

— Вертолётчики, — наклоняясь, с готовностью быстро напоминает Ульяшов.

— Именно, именно… — качает седыми кудряшками на голове Суворов, все это видят. — Главное, — вновь граф оглядывает солдатский строй, рубит рукой в белой перчатке, — на солдат больше опора, на солдат. В них наша доблесть. Противника нужно брать не числом, а умением… и — напоминаю! — солдатской смекалкой.

Полковник Ульяшов с этим заметно согласен, это да, это так, говорит его вид. Тоже выгибает грудь, видя, как и солдаты, и офицеры не шелохнувшись, слушают слова фельдмаршала.

— Понял, господин фельдмаршал, понял. Есть! Будет выполнено! Не посрамим!

Суворов кивает головой.

— Ну-ну, затем и… откланиваюсь. Спасибо, господа! — Поворачивается к солдатскому строю, громко кричит. — Спасибо, братушки! Русскому воинскому духу — ур-ра!

Полк дружно отвечает фельдмаршалу громким троекратным «Ура! Ур-ра! Ур-раааа!» Суворов нахлобучивает треуголку почти на глаза, прячет взгляд.

— Вот и хорошо. Вот и славно, — сам себе говорит он. — Нам пора. Поехали, граф! — приказывает своей свите. — По-коням, дед! Где карета?

Ульяшов гостеприимно указывает рукой.

— Уже ждёт, господин граф… там. Я провожу.

— Я сам, — возражает Суворов. — Вы — командуйте. Вас эти… вертолётчики ждут.

Ульяшов вскидывает руку к околышу фуражки.

— Есть, командовать!

Полк, вытянувшись, восторженными взглядами провожает отъезжающую карету. Оркестр — барабанами и флейтами. Дежурный наряд встав в воротах по стойке «смирно».

Не видели, как где-то за вторым или третьим поворотом дороги, недалеко отъехав, возница остановил лошадей, заскочил в карету, там уже торопливо переодевался «граф Суворов». Вдвоём они быстро помогли переодеться «самозванцу» — самовольщику.

— Всё-всё, я побежал, — на месте крутясь, торопливо застёгивая бляху ремня, сообщил рядовой Генка Кабаков. Его отец, в это время, тот самый, сопровождающий лжеСуворова в свите, дуэлянт, тоже «заслуженный» и прочее, нахлобучивал на сына солдатскую пилотку, поправлял.

— Стой! — остановил внука дед, тот самый возница с подушкой. — Пуговицы… пуговицы на ширинке застегни… Растяпа!

Генка в испуге глянул…

— Ааа, точно. Спасибо, дед, — воскликнул «растяпа», возясь с пуговицами. — Ты классно, кстати, сыграл. Особенно с подушкой. Изюминка. Находка.

— Ну так, кто из нас «народный»!

— Дед, ты у меня трижды народно-заслуженный. Вы оба… Приосанясь, дед перебил.

— А ты, вылитый Суворов был. Наша школа.

Поправляя голенища коротких солдатских сапог, Генка замечает отцу.

— Пап, хотел тебе сказать: ты неплохо фехтуешь, но дыхалка, извини… Кроссы бы побегать заслуженному, а… Зарядку… Бросай курить! Стыдно! На стол едва вскочил.

— Ага, кроссы! Не хватало ещё, чтобы я графа Суворова, на глазах твоего начальства заколол. Всю историю насмарку. Беги давай, паршивец. Скажи спасибо, что я тебе поддался… Учить ещё отца будет.

— Всё-всё, родственники, не ссорьтесь, — останавливает дед. — Вы оба — молодцы! Горжусь вами! Я даже не ожидал, думал, всё, импровиз наш расколят, конфуз получится. Нет, неплохой этюд получился. Совсем неплохой. Нужно запомнить.

— Почти спектакль!

— Водевиль.

— Ну прекратили я говорю обсуждение! Что вы, понимаешь, пикируетесь, как на плохом худсовете. Дуй, давай, внучек, беги, пока ваши там по ротам расходятся. Если что — звони. Поможем.

Генка торопливо обнимает каждого, чмокает в щёки.

— Всё-всё, я полетел, дорогие мои! Я так соскучился! — Замечает. — Так благодарен вам, так благодарен. За себя, за полк наш… Страсть как, Шекспир отдыхает.

Дед глухо бурчит.

— Ладно, ладно, самозванец… Шекспир у него отдыхает… Дуй давай! Сочтёмся!

— Бабуле привет и маме.

— Будет исполнено, товарищ рядовой, — вскидывая приветственно руку, шутливо рапортует дед. — Жди на праздник, обязательно приедем на вас и вертолётчиков посмотреть, обязательно. — Другой рукой, при этом, шлёпает внука под зад.

— Да-да, беги-беги! Обязательно передадим. — Успевает крикнуть вслед и отец.

— И больше никаких нам самоволок! — Потрясая кулаком, кричит вдогонку дед. — Помни, у бабули сердце, у мамы нервы, у меня давление. Никаких мне… Понял? Договорились? Звони…

На бегу, не оглядываясь, солдат машет рукой, ага, мол, конечно.

Городским прохожим странно было видеть такое, машины останавливались, прохожие оглядывались, некоторые останавливались, ища глазами скрытую кинокамеру, не находили. Странно… Из кареты восемнадцатого века возница и какой-то придворный щёголь, в треуголках со шпагами под расшитыми золотом камзолами, не обращая внимания на прохожих, махали руками вслед солдату двадцать первого века. Ну, жизнь! Ну, время! Уматно! У-ди-вительно!

Как не противился прежде полковник Ульяшов, но полк вновь принялся готовиться к смотру-конкурсу…