Натали.

И совсем не странно, если кому-то показалось, что история про полковника Ульяшова могла вызвать столь широкий, скажем, «резонанс» в некоторых армейских средах, в личностных и даже в судьбе той самой американки Гейл Маккинли, например, вовсе нет. Это жизнь. Многогранная и многополярная, как говорят политики. Затронула она и жителей города Воронежа. Далеко не всех, конечно, может быть только судьбы двух продавщиц ТЦ «Москва», что в столице находится, Валентины и Натали. Они там вахтовым методом продавщицами работают. И у них возникли некоторые проблемы по поводу, точнее сомнения и размышления.

Сам город Воронеж описывать не будем. Если честно о нём всё взять и рассказать, можно ведь и обидеть людей. Главное, простых, ни в чём не повинных. Они там живут, — а куда податься? — некоторые даже гордятся родным городом (дети, учителя и помощники местных депутатов), осваивая город и окрестности, даже пытаются изменить его облик в лучшую, в современную сторону, а кто и рукой на всё махнул (электорат, маргиналы), утверждая, до столицы Воронежу как до Луны, да и… Перестройка, мать её, и мировой кризис… Туды-т его растуды-т… Но живут.

В одном из двухподъездных домов, ещё той, стародавней постройки, почти в центре города, козырёк подъезда совсем уж покосился, лестницы прогнили, в квартире с цифрой «2», дверь совсем непрезентабельная, с заметными свежими нашлёпками от третьей или четвёртой замены внутренних замков, на кухне и в комнате квартиры тепло, светло и празднично. Правда тесно. Ну, а кому сейчас не… тяжело, любой оппонент заметит, и всё такое прочее. Это, к сожалению, так, да. В однокомнатном тесном пространстве двое детишек дошкольного возраста, брат и сестра, в новых одёжках — мама привезла, мамочка подарила! — убегая от кота, с визгом от счастья бегают, громко топая туфельками, держа за собой верёвочку с бумажным фантиком на конце. За фантиком, сосредоточено носится большой и пушисто-лохматый кот, скользя лапами и смешно сваливаясь на резких поворотах на юз, порой цепляется когтями за фантик, догнав его, теребит. За котом, в свою очередь, с громким тявканьем носится мелкий пёс, скачет, тоже веселится, но осторожничает. Порой недоумевает, когда фантик с котом, а перед ним и дети, заскакивают на диван, потом ещё выше, на спинку дивана или на свою двухъярусную кроватку. Это очень высоко для мелкого пса. На это он ещё громче лает, юлой вертится, бьёт хвостом, скачет на задних лапах. Всё это происходит с шумом, с весёлым детским смехом, вознёй, тявканьем, никто никого не слушает, даже громко работающий телевизор, новенький «Панасоник».

Мама приехала! Мамочка!

Мама, та самая Валентина, которая вспомнила всё же попутчика, Евгения Тимофеева, помните? — когда она с Натали домой возвращалась, в автобусе, а парень этот, музыкант из военного оркестра, в Нижних Чарах тогда сошёл, вспомнили? Да-да-да… Его ещё там ждала молодая совсем девушка, в смысле не ясно кто, но ждала. Натали ещё пошутила… Ха-ха-ха, мол, козёл! — посмеялись в окнах автобуса.

На кухне и Натали, в гостях. Так просто, забежала к подруге на минуточку. А куда здесь идти, ни в ночной же диско-бар! Пфф… Валентина готовит праздничный ужин детям, потому что завтра в ночь уезжает. Чтобы утром быть на смене, на работе, за прилавком. Они обе уезжают. Так же вместе.

Дверь на кухню прикрыта. Кухня маленькая, 2×3 или 2,5×3, что большой разницы не имеет. Она сейчас отмыта. Валентина — волосы дыбом, на ней домашний халат, пёстрый, не праздничный, — она шустрая, сноровистая, готовит ужин на плите, попутно хлопая дверцами то холодильника, то настенных шкафов. Иногда она, на особо возникший шум выглядывает в комнату, но тут же закрывает — ни чего особенного, дети, пусть играют; порой грозно прикрикивает на возникшего на кухне пса, тоже любимца, выгоняет его. В углу, за маленьким столом сидит Натали. Она задумчива, чем-то расстроена. Правда выглядит Натали довольно аккуратно, в пример Валентине. И причёсана, и в бюстгальтере, и платье на ней вечернее с вырезом, и спина голая, и туфли новые, и бижутерия (Ну, а где же, и когда же всё это надевать, как не…), как на праздник. Так она и выглядела, хотя, лицо выражает грусть, душевную тоску и волнение. На кухню порой влетают то сынишка Валентины, то дочь. Вбегут, на секунду прижмутся к мамочке (К ней, любимой!) схватят со стола конфету или печенье и убегают.

— Ну хватит подруга тоску нагонят, налить? — косясь на подругу, бодрым тоном, спрашивает Валентина, протягивая руку к холодильнику. Натали молча отказывается. — Ты сегодня какая-то не такая, — от плиты к столу вертясь, замечет хозяйка. — Со своим что ли поругалась, а? А мой ничего, трезвый меня встретил. Видишь, цветы подарил. Стоят ещё, — кивает головой на почти бодрый вид тюльпанов. — Соскучился, говорит. — Слегка потягиваясь и косясь на подругу, поправляет случайно выбившийся из-под «причёски» локон. — Всю неделю до утра спать не даёт, придурок, ага! — тут же одёргивает подругу. — Ну-ну, взбодрись. Чего ты раскисла? Или забеременела?

Натали вскидывает возмущённый взгляд.

— Ты что, дура, накаркаешь! Нет, конечно, с какой стати. Я не хочу. И вообще. Я вот всё думаю…

Валентина на секунду заинтересованно останавливается.

— Ну-ну, говори. Делись с подругой.

Натали снизу вверх смотрит на Валентину.

— Кто мы, и кто они…

Валентина хмурит лоб, тряпкой вытирает руки.

— Так… Подожди, ты это о ком… Не поняла.

— Ну вот эти, с кем мы ехали. С музыкантом. — Поясняет Натали.

— А, с этим! — Валентине всё становится понятно, отбросив тряпку, вновь принимается за оставленную работу, ещё быстрее суетится на кухне. — А что с ним? — осуждающе машет рукой. — Им же, знаешь, не рожать, сунул, вынул, да бежать. На сцену вышел, «яблочко» сплясал и поминай как звали. Ха-ха-ха…

Натали её или не слышит, или не разделяет точку зрения.

— Нет, не хорошо мы живём, — задумчиво говорит она. Тон подруги настораживает Валентину. Она искоса вглядывается в её лицо, стараясь понять, что же так её зацепило. — Не так, понимаешь, не так. — Говорит Натали. — Надо по другому. Я заметила, у меня музыка в душе умерла, представляешь? Светлая, тревожная, романтичная была… Музыка! Всегда звучала, я даже улыбалась всегда, как дура, помнишь, да? И в школе и везде… А тут, слышу, а её уже нет. Умерла! И я вроде с ней.

Валентина останавливается, притворно взмахивает руками, как курица-наседка.

— Тьфу, тьфу, тьфу! Ты что говоришь, идиотка?! Ты даже совсем ещё у нас… живая. Я же вижу, как мужики на тебя пялятся. Ты — ягодка! Как я когда-то.

— Валя, да какие мужики, где ты их видела? — морщится Натали.

— В торговом центре, и оптовики.

— Вот именно, оптовики. А мне не покупатели нужны, не торгаши… А, — машет рукой, — ты не поймёшь!

— Пойму, пойму, уже понимаю. Только растолкуй, как надо по другому-то, как? Когда больше денег, чем сейчас есть, нам не заработать. Мы же с тобой бабы! Мы же не… не… ломовые лошади, прости Господи, не башенные краны. За нами приданого нет. Не на панель же идти, правильно, да? Там зобито всё.

Не слушая её, Натали горестно качает головой.

— Но так нельзя. У меня же талант или что, был? Я же музыкалку заканчивала, мечтала. Я же учительницей хотела стать, певицей, а тут…

— А что тут? Тут… — Валентина машинально оглядывается, встревожено присаживается на краешек кухонной табуретки, такой разговор пугает её, о таком они ещё не говорили. — А ну-ка брысь отсюда, пошли, пошли, я сказала, — беззлобно кричит на влетевшую кошку, за ней и собаку, — твари безрогие! Вертятся тут под ногами, мешают. — Опустив руки, смотрит на подругу. — И что? И куда, скажи, мне с такими хвостами? — указывает на пол и на дверь в комнату. — Я уже всё. Моя мечта сбылась. А вот ты… Правильно говоришь! У тебя ещё есть шанс.

Натали нерешительно произносит.

— Знаешь, я подумала.

— Ну!

— Я к ним хочу. К таким, которые там.

У Валентины вытягивается лицо.

— В богему что ли, прости Господи, в гламур? — с опаской в голосе подсказывает она.

— Нет-нет, не к таким. Я чистых отношений хочу, любви чистой. Как раньше, в мечтах, как в школе мечталось. Это не хорошо, да, плохо, да?

— Да нет! Ты чего это, подруга, сегодня…

Натали, не слушая Валентину, прикрыв глаза, на фальцете, негромко, но выразительно, с чувством и болью в голосе поёт…

В неожиданно возникшей тишине дети, оба, и брат и сестра, с удивлёнными лицами застыли в дверном проёме кухни, слушали, с боку на бок склоняя голову, беззвучно замер и пёс, только телевизор сам себе чего-то бухтел…

Натали обрывает пение. Открывает глаза…

— Эх, мечты, мечты… — вздыхает она, смущённо касаясь пальцами уголков глаз.

Валентина, словно не узнавая подругу, глядит, восхищённо качает головой, приходит в себя.

— О, девка, куда тебя занесло. Это да! Молодец! Это хорошо бы. А голос у тебя очень хорош. Очень! С таким голосом не тряпками торговать в торговом центре, с таким… о-го-го, оперы петь… Залы на уши ставить! В смысле мужиков.

— Да какие оперы, так только. — Натали небрежно машет рукой.

— Не скажи. Таких голосов у нас в городе — вообще нет, да и в Москве тоже… ха-ха! — Но тогда изменить всё надо. Решиться на это.

— И решусь. И изменю. — Заявляет Натали.

— Я только «за»! Двумя руками. Я бы сама… Но, видишь же… Пусть хоть ты. Одна из нас. Знать бы ещё куда идти, где их искать, нормальных-то?

— Так у нас же с тобой визитка есть, у меня. Помнишь, за рубашками к нам приходили, эти. Две выбрали. Нормальные, вроде.

— Карденовские?

— Нет, раньше… Вот она. — Повертев перед глазами подруги визитку, читает. — Вокально-инструментальный ансамбль «Поющее крыло». Солист, бас-гитарист Громобой Анатолий Михайлович. — Смотрит на подругу. — Чёрненький такой был, помнишь, а с ним блондин. Ты ещё сказала — ненатуральный.

— А, эти! Что-то припоминаю. Один глазки мне строил, рубашку брал примерить.

— Ага-ага, я зеркало держала… А ты: «Как вам идёт! Как вам идёт!», вспомнила?

— Я всем так говорю. Иначе хрен продашь. Но вспомнила. А почему и нет. Если они не попса какая.

— Нет, по лицу, вроде, нормальные мужики, мне показалось. Летуны же. Лётчики!

— Во-во, они все летуны.

— Да нет, ты что! Они же военные.

Валентина махнула рукой.

— Они все такие. А когда?

— Да прямо сейчас. Годы-то уходят. Я итак…

— Эт верно, эт да! А ты своему сказала, будешь говорить?

Натали пожимает плечами.

— Какой он мой! Он даже не заметил, что я приехала! Неделю уже, его мать сказала, на рыбалке. Пьёт где-то! Кризис обмывает.

— Ага, мой такой же, сволочь! С утра засобирался было, но я деньги спрятали и ни рубля ему, ни копейки… Хрен тебе, думаю, а не рыбалка, пока я здесь.

Натали светлеет лицом, но в глазах вопрос.

— В общем, поддерживаешь, подруга?

— Двумя руками. Давай, девка, меняй жизнь, пока быт не засосал. Как меня вот! Может и я где пристроюсь. Эх, мне бы такие данные, как у тебя, и раньше бы кто такое мне сказал… Я бы…