Опять какое-то ЧВЧ

Вернувшись в оркестровый класс, дирижёр ничего не мог пояснить музыкантам, что на совещании произошло, почему он такой… «разобранный». Молча опустился на стул, ослабил галстук, голова на грудь, руки как у боксёра в углу после нокдауна. Музыканты разом умолкли, и дудки их тоже. Все уставились на дирижёра, — что за дела, что там стряслось, кто нашего лейтенанта так отделал?

— Товарищ лейтенант, ну, что там? — излишне бодро, на правах «старшего», небрежно кивая головой на потолок, спросил старший прапорщик Хайченко. — Что-то интересное?

Музыканты ждали.

— Там… ЧВЧ, — пустым голосом сообщил лейтенант.

— Понятно, — всё в той же бодрой тональности отозвался Хайченко, и тут же осторожно уточнил. — А что такое ЧВЧ, товарищ лейтенант?

— Не знаю. — Ответил дирижёр.

— Понятно, — вновь повторил Хайченко, и пряча растерянность прикрикнул на музыкантов. — Так, всё-всё, настроились, заниматься будем.

Музыканты рассыпались по своим местам, расселись.

— Перерыв. — Неожиданно отозвался лейтенант.

— Перерыв! — не раздумывая, с тем же деловым лицом, громко продублировал старший прапорщик и перевёл для самых «непонятливых». — Десять минут перекур. — Участливо склонился к лейтенанту.

Музыканты — кто куда — быстро вышли в коридор, в основном в «курилку». Оркестровка опустела. С дирижёром остался один старшина…

Нет, в чёрствости или бездушии музыкантов, конечно, уличить нельзя. Они серьёзно переживали за лейтенанта, он же им как сын, это безусловно. Но с ним Хайченко остался, что не мало, во-вторых и последних, у музыкантов более важные сейчас проблемы были. Более. И не конкурс. Какой конкурс?! Таких выступлений у них за спинами было, как говорят, вагон и маленькая тележка. Не счесть, то есть.

Нет, многим ещё раз хотелось, желательно в подробных деталях узнать про Гейл. Как они с Тимохой переговорили. Как она, что, и вообще? Это было важно. Неужели так уж и зря рассчитывали на Тимохиной свадьбе в Майами или — где там — Лос-Анжелесе отыграть, в смысле отвязаться. Получается — увы?

Первым, конечно, наседал на Тимоху Санька Смирнов, уже дембель.

— А про меня она ничего не говорила, не спрашивала, ничего, нет?

— Нет, ничего. — Расстроено отмахивался Тимофеев, стараясь не попасть под прямой, недоверчивый взгляд Санькиных глаз. Ситуация точь в точь повторилась, как в прошлом году, когда Санька вернулся из посольства. Только зеркально. Тогда Тимоха репеем прицепился к нему: «как там Гейл?». И сейчас так же, только наоборот.

— Ну подожди, подожди, она же не могла… — настаивал Смирнов. — Она же…

— Могла, — жёстко перебил Евгений. Остальные жаждущие, понимающе переглянулись, полезли кто за сигаретами, кто склонился к огонькам зажигалок — «ясно море, свадьба в Акапулько пролетела мимо», пыхая дымом, расстроено хлопали глазами.

— Ты позвони ей сам, и спроси. — Выдал совет Тимофеев.

— Я бы позвонил, но деньги вчера ещё на мобиле кончились.

— Звони с моего. — Предложил Тимоха, протягивая телефон.

Счастливый Санька — все это отметили — схватил Тимохин телефон, отскочил в сторону, принялся названивать своей Кэт. С ним всё понятно, музыканты повернулись к Владимиру Трубникову.

— Ну, а у тебя как дела, Вова? Вы не передумали, нет? — Это они спрашивали про парашютистку Дашу. Желание побывать хотя бы на этой свадьбе не угасло, скорее обострилось.

— Я?! — Трубников чуть дымом не подавился, закашлялся, давясь кашлем расплылся в улыбке… — Даша… Никогда! Она… Да вы что, нет конечно. У нас всё решено. Всё по-взрослому.

Услышав, Мнацакян тут же, расталкивая сочувствующих, вновь попытался было жестикулируя, с русского языка переходя на армянский и обратно, с воодушевлением напомнить Трубникову и остальным, о своих выдающихся кулинарных способностях в кавказской кухне, но от него отмахнулись: «Ара, ты вне конкуренции, мы уже ждём, ты в обязательной программе. Утухни!» Мнацакян запросто был отодвинут на периферию. С ним всё было ясно.

— Мне свидетель нужен, — смущённо улыбаясь, сообщил Трубников.

— Я!

— Я!

— Я могу!!

— Меня, Тррубкин, возьми… У меня даже фрак с бабочкой дома есть!

— И у меня есть! — последовали немедленные жаркие предложения от коллег по цеху. Претенденты выстроились с готовностью, словно алкоголики на экскурсию на пивзавод. Даже ярче! Музыканты, как школьники тянули вверх руки. Трубников — видя и не видя — чему-то своему, предсвадебному, улыбался. Все понимали чему — жених ведь, сумасшедший значит, в хорошем смысле, естественно. К тому же, у Трубникова все друзьями были, широкой души человек.

— Только это… мы в небе хотим… — всё с той же улыбкой счастливого влюблённого, поведал он.

— Что-о?

— В смысле?

— Свидетели с парашютом чтобы? — Послышался единый, высоко удивлённый, испуганный вопрос.

А с ним и пауза повисла. Крутая и недоумённая.

— Нет, ты серьёзно, Вова?

— Ты чё, Вован, не-ет…

— А вдруг он не раскроется, вдруг, то сё…

— Первая ночь же насмарку. А мы тогда как? Невеста обидится. Так нельзя!

— Ну, вы и придумали, Вован! Улёт.

— Да он шутит. Ты шутишь, шутишь, да, Вовчик, шутишь?

— Нет, серьёзно. Мы так решили. Я решил.

— Ни хрена себе заявочки… Это же опасно. Мало ли…

— Нет-нет, Вован, не придумывай, свадьба может сорваться. Что ты! Да и страшно! Мы же не чайки с галками, и вообще. Мы — музыканты!

— Нет-нет, Вова, только на земле. Пусть хоть где! Хоть… хоть…

— В загсе лучше. Привычнее. И спокойнее. Бе-зо-паснее! Понимаешь? Проверено! Там и музыку можно послушать и шампанское спокойно выпить, и на диване…

— А в воздухе, ты же знаешь, там же всё быстро, там мгновенно. На секунды всё… На се-кун-ды!

— Конечно! А кольцами обменяться когда, а поцелуй при свидетелях?..

— Нет-нет, Вова, и не уговаривай. Это очень важно, понимаешь, это ритуал. Традиции. Тра-ди-иции!

— А всё может оборваться… Причём в секунду!

— И шашлык не попробуешь под это дело… — особенным голосом подчеркнул Мнацакян. — И на свадьбе не побываешь!

— Тьфу-тьфу, ты что, генацвале, говоришь? Сглазишь. Так нельзя молодожёнам говорить. Ещё и перед свадьбой.

Мнацакян сконфузился, постарался выправить ситуацию.

— Я ж не об этом! Я говорю, чтобы мы все присутствовали, своими глазами чтобы… Невесту поцеловать. В смысле жену…

— Ара?!

— А что я? Я молчу! Я всегда молчу. Без свадебного вальса нельзя, говорю.

— Правильно, без него свадьба не свадьба, а…

Аргументы закончились, все смотрели на Трубникова, убедили, нет, а тот смущённо кивал головой.

— Да, спасибо, — ответил он. — Мы решили. В небе. Там познакомились там и… Тренер согласен.

— Вот пусть он и… летает, твой тренер. Если такой ловкий.

— А мы вас встречать внизу будем, на земле. — Эту идею поддержали с жаром.

— Ага, представляешь, вы приземляетесь, а мы уже тут как тут, с инструментами. Ла, ла, ла, ла, ла-ла-ла-ла…

— И с цветами…

— А можно я буду? — в диссонансе, словно разрывая за спинами огромный бумажный пакет, послышалось. Все оглянулись. Санька Смирнов вопросительно смотрел на Трубникова.

— Э-э, молодой, с ума сошёл?! — Воскликнул Мнацакян. А Смирнов так, кстати, и выглядел после разговора со своей Кэт. — Тебе нельзя, ты наше «национальное достояние», как Гагарин у космонавтов, и вообще, тебе на дембель скоро, дорогой, и… Забудь. Тебя Кэт твоя ждёт. Не забывай.

— К тому же, дирижёр точно не разрешит. — Кто-то добавил важное.

— А можно тогда я буду? — Ещё один. Кто там? Все обернулись в другую сторону. В дверях курительной комнаты стоял лейтенант Фомичёв, дирижёр, из-за его спины выглядывало встревоженное лицо старшего прапорщика Хайченко. Когда вошли? Никто не слышал.

— И я тогда! — занял очередь Хайченко.

Трубников ещё шире расплылся в радушной улыбке, хотя все остальные были больше озадачены, чем смущены, вот дела.

Лейтенант подошёл к Трубникову.

— Если вы не против, конечно, — заметил он. — У меня десять прыжков в зачёте. — Поведал он, протягивая жениху руку.

— А… Нет, я оркестром тогда дирижировать буду. Здесь, на земле… останусь. — Поспешил отказаться старший прапорщик.

Его не слышали, смотрели на дирижёра и Трубникова. Поразительно! Один вообще никогда раньше не прыгал, один раз только, жив остался, другой, оказывается… почти «ветеран». И когда успевают люди, отпад!

— А когда у вас свадьба? — спросил Тимофеев Трубникова.

Кстати! На лицах музыкантов неловкость, смущение и недоумение мгновенно сменилось участием и яркой заинтересованностью, действительно, это очень интересно и важно, а когда?

— Да ровно через неделю решили.

— Товарищ лейтенант, — Тимофеев повернулся к дирижёру. — Разрешите на три-четыре дня отлучиться? Очень надо! Разрешите?

— Нельзя! — немедленно подал голос старшина оркестра. — Товарищ лейтенант, у нас смотр на носу.

— Очень надо, товарищ лейтенант, очень! Меня старшина в оркестре заменит. У него тоже первая труба… — Тимофеев словно не слышал замечание старшины.

В оркестре может заменить, это да, а на конкурсе? Музыканты с интересом ждали решение лейтенанта.

— Хорошо. Но ровно два дня. Успеете? — неожиданно согласился дирижёр.

— Да! Конечно! Спасибо, товарищ лейтенант. Я мигом!

— Свободны!

— Есть! — обрадовано подпрыгнул Тимофеев и рванул к двери.

— Э-э-э, Жека, а ты куда, куда? — вдогонку полетели вопросы, но он их уже не слышал, за дверями был. Зато старшина знал. Он и ответил.

— Куда-куда, на кудыкину гору он полетел, к своей Вербочке. В Чары свои нижние, вот куда. Чего непонятно?

— Ааа!

— Эх, мать моя женщина! — вдруг вскричал Мнацакян — Вот, что значит мужчина! Уважаю! — азартно вскочил на носки своих туфель, раскинув руки, барабаном затарахтел. — Тах-тиберики-тум, тиберике-тах, тиберике… — Музыканты поддержали кураж товарища, образовали круг, захлопали в ладоши, губами имитируя свои духовые инструменты в оркестре. — В Намангане яблоки-и… Я всегда говорил, что две свадьбы всегда лучше, чем ни одной… зреют ароматные-е… Вах, вах, вах, вах…

— Стоп, стоп, стоп! Всё! Хватит! — сурово одёрнул старшина, переглянувшись с дирижёром. Действительно, в курилке, рядом с туалетом, это выглядело, мягко говоря, не очень… — Разыгрались… Закончили народные гулянья! Закончили, я сказал! По-местам. Заниматься, заниматься…

— …И ещё раз заниматься! — эту фразу музыканты прокричали хором и с азартом.

Привычно усмехнувшись — взрослые уже, а словно дети! — старшина дёрнул головой, пропуская впереди себя лейтенанта.

Распрямившейся пружиной, музыканты вывалились в коридор, потянулись на занятия.