Семён Бадаевич разглядывал Пастухова, смотрел в упор, как в первый раз, изучал…

— Ты не плохо выглядишь, Пастухов, в твои-то годы, хоть и постарел, — участливо заметил он, хотя улыбка говорила об обратном. — Сколько ты уже на пенсии, десять лет? двенадцать? Бедняга. — Пастухов не ответил, всё с той же ненавистью смотрел на генерала. — Ну, ну, зачем уж так недружелюбно… — Ёрнически посетовал тот. — Я же мирный, спокойный человек, когда мне не мешают. А ты? А ты взял и нарушил мои правила. Кстати, правила не только мои, они наши. И это не прощается. Я бы мог приказать убить тебя ещё там, за воротами, вместе с твоими гавриками, а я вот, видишь, миндальничаю с тобой, разговариваю, да… — Семён Бадаевич, вздохнул, улыбка с лица сошла, не поднимая головы, он зло посмотрел на Пастухова. — Хотя, признаюсь — теперь можно говорить — очень жалею, что ты живым на пенсию вышел. Жалею. Лучше бы ты сдох в какой-нибудь командировке. Всем лучше бы было, тебе — в первую очередь. Чего смотришь, чего? Я знаю, о чём ты думаешь… — Генерал повысил голос. — Но ты главного не знаешь, что все твои потуги засадить за решётку всех преступников, ха-ха-ха… заканчивались обратным. Помнишь? Они все на свободе. Да, представь себе! За небольшим исключением естественного отбора. И, заметь, это я говорю откровенно, твоё время и время жегловых прошло, кануло… Потому что те, за кем ты охотился, это умные, уважаемые люди. За ними деньги, большие дела, очень большие возможности. Тебе и таким как ты, не стоять у них на пути. Сомнут. Не веришь? — Генерал вновь весело рассмеялся. — Хорошо, посмотри где ты, и где я. Ну, увидел, понял? То-то… — Генерал протянул руку к глобусу, на что-то надавил. Глобус приподнялся, послушно раскрылся на дольки. В середине открылась батарея различных бутылок. Вытянув одну, коньячную, и низкий пузатый бокал, генерал гулко, зубами, выдернул пробку из бутылки, выплюнул её на стол. Пробка отскочила, скатилась со стола, генерал не обратил на неё внимание, майор тоже, налил немного коньяку… — Тебе я не предлагаю, — бросил он Пастухову, — У тебя же язва наверное старческая, бережёшься, не пьёшь, — заметил он, с явным удовольствием на лице принюхиваясь к напитку, Вольку с КолаНиколой он по-прежнему не замечал. Генерал отпил, облизываясь и смакуя, держа бокал в ладонях, грел коньяк. — Ты никогда не думал, дорогой Григорий Михайлович, почему все последние твои дела заканчивались провалом, не думал, а? — Пастухов молчал. — Я тебе скажу. Ты был под колпаком. И все твои люди тоже. А почему, спросишь ты… Отвечу: потому что уже тогда в стране работали другие установки. А ты не заметил. Потому что дурак. И все, кто с тобой, тоже дураки и кретины…

— Хрен там, — дёрнулся КолаНикола. — Это вы дураки и кретины, и все кто с вами тоже. Вы не учитываете людей, народ, время…

— Мол-лчать! — не повышая голоса и не глядя на Свешникова отчеканил генерал. — На ваших людей, господин Свешников, или как вас там, вместе с вашим временем, нам глубоко наср… Я понятно выразился, господин главный редактор? Думаю, уже бывший. Таким как вы, замечу, — генерал холодно взглядом мазнул по лицу Свешникова, — лучше молчать в тряпочку и не лязгать зубами, иначе раньше времени их потеряете. Не спешите. Уверяю вас, ваше время уже закончилось. — Семён Бадаевич вновь уставился на Пастухова. — Так вот, мой дорогой полковник, чтобы ты тогда не делал, чтобы не замышлял, мы немедленно принимали контрмеры.

— Сука! Крыса! Сволочь! — Не разжимая губ, выдавил наконец Пастухов. — Так вот мы кому обязаны! А я то думал… Это ты нас сдавал.

— Я! Да я… Не всегда я, но от моего имени — это точно. — С весёлой усмешкой признался генерал. — Я же не мог позволить тебе и твоим оперативникам перебить или пересадить всех хороших людей… Потому и отстреливали вас, и в засады вы попадали, и вообще… Удивляюсь, как ты вообще выжил!

Майор, как верный пёс, с тем же непроницаемым лицом стоял рядом с генералом, слушал.

— Для этого я делал всё что в моих силах, да, — с улыбкой продолжил генерал. — И, как видишь, успешно. И не думай, что всё что ты видишь и слышишь по телевизору правда. Это тоже мы. Тоже мы работаем. И Думский трёп, и заверения в борьбе с коррупцией, и вся эта театральная и прочая попса — это мы. Потому что это время наше! Время наших людей! И в Думе, и в правительстве, и в регионах, везде… Власть сменилась на бывших военных и ментов, а вы и не заметили…

— Мы заметили! — крикнул Свешников. — Мы боремся с вами. И мы уничтожим вас.

— Ещё одна реплика, Свешников, вы — первый труп…

— Ага, только попробуй, только попробуй пальцем тронуть, гнида.

— Майор… — генерал скривился, повернул голову к майору…

— Может всех сразу? — глухо, всё так же без окраски в голосе, переспросил майор.

— Хорошо, через минуту… — согласился Семён Бадаевич. — Я не всё ещё этому сказал. — Генерал вновь отпил из бокала, достал сигарету, щёлкнул зажигалкой. С видимым удовольствием затянулся, не открывая глаз, дым выдохнул в лицо Пастухову.

— Замечу, Пастухов, те, что были с тобой, как и эти, — он небрежно качнул рукой с зажатой в пальцах сигаретой в сторону Свешникова и Вольки, — просто говно, не люди. Извини, пожалуйста, за моветон, в переводе никчёмные людишки. Тупые и ограниченные. Как и ты, в принципе. Потому и получили своё. И эти тоже скоро… Вместе с тобой. — Он помолчал, и неожиданно рассмеялся… Ха-ха-ха! Как колобок… От бабушки ушёл, от дедушки ушёл а от нашего майора никто ещё не уходил… — Генерал как бы расстроено взглянул на майора и небрежно махнул рукой… — Всё. Они мне надоели. Убери их. Только не здесь…

— Лучше при вас. Чтоб вы не сомневались… — Предложил майор.

— Не возражаю. Чтоб мне спокойнее спалось… Правильно! Командуй.

Майор, не глядя на злые лица, особенно глаза обречённых, направленные на него, кивнул генералу, и сунул в рот свисток. На короткий свист, за спинами «гостей» возникли три бойца в камуфляже без опознавательных знаков и масках, надели на всех обречённых наручники. Грубо дёрнув, поставили их на ноги, толкнули к лестнице…

Пастухов остановился.

— Отпусти ребят, — указывая на Свешникова и Вольку, потребовал он. — Не бери лишний грех. Они не причём.

Генерал усмехнулся.

— Нет, дорогой мой, как говорится, кто с мечом к нам пришёл, тот, сам понимаешь… И вообще, одним меньше, одним больше… тьфу, а не грех. — И пригрозил. — Топай давай, а то поползёшь…

Когда нас затолкали в микроавтобус и закрыли дверь, я с опозданием сильно занервничал. Никак не думал, что этим окончится. Никак! Уверен был, что представится случай вырваться. Обязательно! Мы сможем отомстить и генералу, и майору. Майору в первую очередь. Идиоты! Придурки!

Машина дёрнулась и поехала.

Поверили. Кому поверили, кому? Да у него на лбу написано, что он холуй и убийца! И генерал оказывается большая сволочь. Правильно дядя Гриша говорил. Крот он. Своих сдавал. Это же надо! Ай, дерьмо, ай подонок. А мы-то, а мы… Как последние дураки на удочку попались. Поверили. Кому поверили? Это дядя Гриша поверил, расчувствовался, в «слёзы» поверил. Как же… «Вы моего отца из боя вынесли, спасли, я вам обязан, мы с матерью вам по-гроб…» Сволочь! Прихвостень! Актёр, падла… И мы хороши. Я, КолаНикола… Лоханулись… Что делать? Что теперь делать? Нас убивать везут. Нас! Меня!! Я задёргал руками. Разговаривать мы не могли. Каждому налепили скотч от уха до уха… Я попробовал сорвать его, зацепившись щекой за боковину сиденья, но больно ударился, чуть ухо не оторвал, машину подбросило, да и обшивка скользила. Что… Что делать? Наручники врезались в запястья, не снимались. Они мне мешали, я не привык к ним, они лишали меня привычной свободы, действий. Были впервые на моих руках. К тому же, за спиной. Куда нас везут — было не видно. Окна микроавтобуса густо тонированы, водительское место отгорожено стеклом. За рулём был майор, на пассажирском сиденье генерал. В кителе и в фуражке. Ни охраны, ни сопровождения с нами не было. Ни впереди, ни сзади. Мне это показалось странным. Хотя ничего не объясняли, скорее наоборот. Они нас не боялись. Всё было предрешено.

Для нас предрешено.

Машина давно уже выехала за ворота и неслась с приличной скоростью. Назад они не оглядывались, тем не менее, в любую минуту могли оглянуться, этого нужно было опасаться. КолаНикола, борясь с наручниками, ёрзая задом, выделывал руками и плечами странные движения, выворачивая руки вперёд… Ему это удалось! Он умудрился переступить через скованные браслетами руки! Я попробовал повторить… У меня так не получилось. Не хватило гибкости, вернее каких-то сантиметров. Только запястья заломило от боли. Дядя Гриша вполне спокойно наблюдал за нашими действиями, просто ждал. Вот нервы у человека. Неужели он не боится, неужели он сдался… Я нет! Нет, нет… И КолаНикола тоже.

Машина свернула с шоссе, выехала на просёлочную дорогу, её сильно затрясло. Мы запрыгали на сиденьях, словно бочки в кузове. С нами не церемонились. Водителя наше состояние ни сколько не беспокоило. Он рулил. И генерал за боковую ручку держался. Нахохлившись, смотрел вперёд. Фуражку он уже снял или она слетела. Сволочь! Гад! Ну подожди…

За окнами микроавтобуса, уже в самой вблизи, замелькали деревья и кусты… Нас везут в лес, в глубь, понял я. Ну правильно, тайга большая, кустов много… Осень… Пока искать начнут, снег пойдёт… а весной… Ха, весной! О страшном думать не хотелось. Приедем, копать заставят… Хрен вам… Хотя… Это хорошо, это здорово! Лопатой можно атаковать, лопатой! Это тоже оружие. Я помню некоторые элементы и нападения сапёрной лопаткой, и защиты. Нас учили. Я даже метал её в цель. Попадал. Если лезвием — запросто рассечёт… Но если лопата сапёрная, а если совковая? Ха, совковой могилы не копают, только штыковой. В штыковую и пойдём. Я первым лопату возьму. Скорее бы приехали… нет, пусть едет, пусть едет… Наручники лишь бы потом сняли. Поделиться мыслями я не мог. Даже губы разжать под скотчем не мог… Думал чем-нибудь проткнуть ленту, но… Машину так трясло, что можно было не губы, лицо разбить… А мы всё дальше забиралась в гущу леса.

Уже ветки вовсю хлестали и скрипели по кузову… Паника вновь охватила меня. А если не снимут наручники? Если так просто… расстреляют… Расстреляет этот, прихвостень, майор… Тогда… Об этом думать не хотелось. Но страх уже не отпускал. Предчувствие самого худшего заполняло мозг, душу… Даже руки начали коченеть… КолаНикола в это время, блестя металлом наручников перед носом, сорвал скотч со своего лица и с лица Пастухова. Перебрался ко мне. Действовал. «Ой», я не удержался, вскрикнул от мгновенной боли на лице… Липкая лента упала под ноги… Я же не брился, отросла за день щетина. И скотч противный. Я сплюнул… Мы с Пастуховым шумно дышали, КолаНикола прижимал палец к своим губам, предупреждающе вращал глазам, молчок, мол, ни звука. Эти действия почти отогнали страх, я его утопил где-то глубоко в себе, под крышку, и наступил на неё… Кажется. Во мне зажёгся огонёк надежды… кажется… и несмелой уверенности. Тонкой-тонкой. Как звенящая струна. Выдержит, не лопнет? Ощущения опасности, но и некоторой возможности спасения будоражили нервы, сверлили сознание… Ну-ну, а вдруг, авось…

Машина наконец, клюнув носом, затормозила. Мы отлетели вперёд. Поднялись с пола. Хлопнув дверями, водитель и пассажир вышли, мы сжались в ожидании. КолаНикола боком к двери… Едва дверь распахнулась, КолаНикола с криком, «кей я», резко выбросил ногу вперёд, и… промахнулся. Майор поймал его ногу, резко выдернул каратиста из машины, как медведь рыбу на берег. Затем, убедившись, что мы поняли его возможности, вежливо указал нам рукой, прошу, мол. Мы с Пастуховым выбрались.

— Построились, — не глядя на нас, приказал майор. Машина стояла на зелёном травяном островке. За нашей спиной густой кустарник, и высокие деревья… Глушь. И никаких лопат. Только руки в наручниках. Но можно было кричать… Словно угадав, майор заметил. — Кричать можно. Сколько угодно. Никто не услышит.

Кричать расхотелось, но высказать, гаду, можно было всё, что накопилось, и ему и генералу, пусть сами строятся, сволочи, я открыл рот. Майор опередил, обратился к генералу.

— Может быть вы сами захотите, товарищ генерал… не приходилось?

— Стрелять? А почему и нет? По таким мишеням… С удовольствием. Дай-ка твой… — Генерал протянул руку… Майор достал пистолет, снял с предохранителя, передёрнул затвор и рукояткой протянул генералу. Тот взял его… Взвесил на вес… С усмешкой оглядел нас… словно прицеливаясь, с кого первого…

У меня кровь мгновенно из тела испарилась… Волосы на голове от ужаса тоже исчезли, я превратился в сухой сгусток застывших нервов, судорожно сглотнул. Зрачок пистолета, тяжело глядя, перемещался от одного приговорённого к другому… И ничего сделать было не возможно. Нас отделяло метра четыре, пять…

— Пожалуй, со свидетелей начать, а? — не спуская с нас ствол пистолета, словно советуясь с майором, произнёс генерал, и неожиданно качнул ствол в его сторону. — Извини, майор. — И нажал курок. Послышался сухой щёлчок…

Осечка?!

Всем телом вздрогнув, белея лицом, генерал, тыча пистолетным стволом в сторону майора, несколько раз так же безуспешно, раз за разом нажал на курок… Выстрела не было. По-крайней мере майор не падал… Хотя, честно скажу, я уже готов был… Едва стоял. Майор наоборот, не шелохнулся, стоя от генерала метрах в двух, не больше, он улыбался. Хотя, улыбкой это назвать можно с большой натяжкой. Так где-то примерно «улыбается» волк, если он вообще может улыбаться. Когда генерал понял и перестал в пустую щёлкать, майор вынул из своего кармана обойму с медными мазками патронов в ней, и продемонстрировал генералу. «Ах, ты ж…», с неожиданно плаксивым лицом вскрикнул генерал, и бросился на майора. Мы во все глаза смотрели на это представление, боясь поверить.

Майор, не боясь нападения, коротко шагнул навстречу генералу и чуть в сторону, взмахнул рукой, генерал вещмешком упал ему под ноги.

Оп-па!

Кровь у меня хлынула в голову, стучала в висках, грудь распирал тонкий микрон надежды и вагон удивления. Сердце молотом бухало… Ко мне и ноги вернулись, и к напарнику, я вижу, и к КолеНиколе. Они, как и я, несмело переступали с ноги на ногу… Даже чириканье птиц я услышал, не считая кукушкиных сообщений. Майор шагнул к Пастухову: «Повернитесь», приказал он. Через минуту мы все были свободны.

— Ты не убил его? — спросил Пастухов, опираясь на Свешникова.

— Нет, не должно бы. Притворяется, — ответил майор.

— А надо бы, гада… — прошипел Свешников. — Ублюдок! Убить нас хотел. Подонок! А ещё генерал.

— Меня первого, — беззвучно хохотнул майор.

— Ну, ситуация… Слава тебе Господи, опять живы остались! Я придти в себя не могу, — признался Пастухов. — Аж ноги ослабли.

— У меня тоже, — заметил КолаНикола. Очки его зло блестели, воздушная шевелюра на голове дыбилась. — Дрожат поджилки. Ну ты, майор, устроил нам цирк. Чуть сердце не разорвалось.

— А я вообще думал копец… — честно сознался я. — Уже это… — остальное я глазами выразил, так было проще… Слов пока ещё не было, не вернулись.

— И что мы с мешком этим делать будем? — Спросил КолаНикола, толкая ногой ничком лежащего заказчика. — Не обратно же говно в город везти, а? — КолаНикола изобразил вдруг пугающее лицо, хриплым голосом взревел. — Вставай давай, падаль поганая, не притворяйся. Я — твоя смерть пришла!

Семён Бадаевич ойкнул, и ещё больше сжался. Мы рассмеялись… Сначала негромко, потом громче, потом в голос — на весь лес, взахлёб, истерично… У меня смех сорвался на икоту, дядя Гриша, держась за живот, на траву хохоча опустился, КолаНикола, вдруг, стал на руках от земли отжиматься… Нервы, нервы, нервы…

Майор только улыбался, глядя на нашу реакцию-релаксацию, не мешал. Отошёл в сторонку, достал телефон, с кем-то коротко переговорил… Вернулся, сказал.

— Всё, братаны, поехали, времени нет.

— А с этим как быть? — спросил Пастухов. — Оставлять нельзя.

— С собой возьмём, — махнул рукой майор, и пояснил, — до трассы. — Больше он объяснять ничего не стал, наклонился к лежащему, скрепил его руки наручниками. Без особого внешне труда поднял, встряхнул, подтащил к машине, забросил во внутрь. Семён Бадаевич решил видимо не проявлять признаков жизни, остался лежать на полу. Пастухов сел к водителю, а мы с КолаНиколой переступили через нашего несостоявшегося убийцу, разместились впереди… Поехали…

Разворачивались и выбирались из леса долго. Удивительно долго. Деревья, вместе с кустарником стеной преграждал дорогу. Везде или почти везде! Водителю всё время приходилось петлять. Удивительно было, как быстро мы въехали, и как трудно было выбираться. На выезде на загородное шоссе, нам фарами посветил тёмный микроавтобус, стоящий на нашей стороне, на обочине…

Майор остановил машину, вышел, открыл дверь с нашей стороны. Из чёрного микроавтобуса, «мерседес», вышли два человека, в одинаковых костюмах, с одинаковыми короткими стрижками, одинаковой походкой, в ногу, прошли к майору. Молча, здороваясь, кивнули майору головами, молча заглянули к нам в салон. Майор, так же молча указал головой на лежащего… Понимающе переглянувшись, «братья» нагнулись и вытащили очнувшегося уже и брыкающего ногами генерала.

— Сам пойдёшь или успокоить? — ровным голосом спросил один из встречающих.

— Сам, — плаксивым голосом ответил генерал.

— Тогда иди, — посоветовал всё тот же, и подтолкнул генерала. Генерал едва не упал, ноги не шли. Не обсуждая больше проблему, «братья», подхватив «тело» под руки, легко потащили его в свою машину.

— А кто это были? — глядя им в след, спросил я майора.

— Это… — переспросил майор, и весело усмехнулся… — Дед Пихто и его ребята, мальчик. — Закрыл дверь и прошёл на водительское место.

На обидное прозвище я не отреагировал, потому что первое было важнее. Про деда Пихто я часто слыхал, особенно в детстве, а вот о том, что у него были ещё и ребята, такие вот… Этого я не знал. Серьёзные ребята, отметил я про себя, опасные.

Наша машина поехала, а КолаНикола, проследив взглядом, сообщил вдруг:

— Ааа, я понял. На мерседесе номера администрации президента или правительства. С трёхцветным флажком на номере. Видел? — И неожиданно легко ткнув меня локтем в бок, восхитился. — Ну, наш майор, молоток мужик, здорово сообразил. Это наверное из Службы собственной безопасности ребята. С рук на руки сдал, и не замарался.

— И мы тоже, — заметил я.

— Ну, мы… Мы — это мы!