В тот день все было не так, как обычно.

Ее мать проснулась с сердечной аритмией и, вместо того чтобы принять оранжевую таблетку, закурила сигарету. Кошка Бестия вернулась домой под утро с порванным правым ухом. Бабушка Юзефа опоздала на обед, потому что в электричке «хулиганы и бомжи повыбивали стекла камнями» и ей пришлось ехать через Познань, а не через Кутно.

Сегодня-то ей совершенно очевидно, что все это были знаки и что ее просто подвела интуиция.

Ибо это был ее день. Вымечтанный и долгожданный.

Ее переполняло нетерпение и любопытство. И к тому же она очень скучала. С тех пор как они больше года назад решили, что хотят быть вместе, они не провели ни одной ночи врозь. И она не знала, что такое – скучать. Почувствовала только сейчас – уже перед свадьбой. Она поехала домой, «в деревню», а он должен был приехать через два дня – на их свадьбу. А потом она сразу хотела сбежать из дома «в деревне». Еще маленькой девочкой она поняла, что настоящая жизнь начинается не здесь, а в городе – в восьми километрах от овина сельского старосты. И с тех пор она всегда хотела отсюда сбежать. В городе она училась в начальной школе, в городе получила аттестат – единственная в своей семье. Ее старшая сестра стала парикмахером – по настоянию отца, который всегда говорил: «Это конкретная профессия, потому что волосы ведь у людей растут всегда». Он же настоял на том, чтобы сестра осталась в деревне, а потом она поспешно вышла замуж за сына соседского кузнеца – иначе к ней крепко-накрепко приклеился бы ярлык старой девы. Теперь сестра одна растит двоих детей и судится за алименты.

А вот она никогда не слушала советов отца. Когда после школы она сообщила родителям, что хочет продолжить учебу, отец сначала на нее наорал, потом перестал с ней разговаривать, а в конце концов запретил матери «давать деньги на такие глупости, потому что и без высшего образования можно в конторе в волости сидеть». Мать тайком дала ей немного денег, и она уехала в город, где был институт, рядом с Балтикой. Первый год она жила у знакомых матери – присматривала за их ребенком, и за это ей разрешалось спать на раскладушке в его комнате, завтракать с ним и жечь свет на кухне, когда ей надо было заниматься. Сдав летнюю сессию, она уехала в Голландию – работать. В огромном холодильнике где-то на окраине Гааги она с понедельника по пятницу по десять часов в день паковала в коробки цветы, трясясь от холода. А в выходные подрабатывала уборкой в домах. Однажды она убирала трехэтажную виллу молодого фотографа из Англии, и он уговорил ее сделать «несколько фотографий за хорошее вознаграждение». За эти несколько фотографий она получила больше, чем за месяц работы с цветами! Ее совершенно не смутило, что надо было раздеться – ее все равно никто здесь не знал. Зато благодаря этим снимкам она смогла купить лекарства и вылечить пиелонефрит, наесться наконец до отвала в ресторане и приобрести месячный проездной в свой цветочный холодильник.

Ее снимки фотограф делал на втором этаже своего дома. А однажды она заглянула на третий. Посреди огромной комнаты, на постели, окруженной камерами и со всех сторон освещаемой яркими лампами, обернутыми в пергамент, молодая белая женщина склонилась над бедрами двоих чернокожих мужчин.

Сгорая от стыда, она убежала вниз, едва сдерживая рвоту.

А на следующий день к ней в холодильник приехал фотограф. После короткой вступительной части о «замысле режиссера» последовала вторая, гораздо более длинная и убедительная, – о деньгах. Она размышляла об этом целую ночь. Переводила названную им астрономическую сумму в злотые, а потом делила на проценты кредита, который ей не пришлось бы брать, чтобы купить квартиру в городе недалеко от Балтики. К тому же мама, со своим больным сердцем, могла бы поехать наконец в санаторий, а сестра с сыновьями – съездить в горы…

Утром она не поехала на работу. В полдень фотограф отвез ее в клинику в центре города, там она сдала анализы на ВИЧ и РВ, а потом провела два часа у парикмахера. Забрав результаты анализов, они уже после обеда купили несколько комплектов белья в бутике. И вечером она была на третьем этаже виллы. При съемке первого фильма в комнате были только оператор и его ассистентка-осветитель. Ночью она долго и горько плакала. Главным образом – от стыда. Но потом она стала думать, что ведь это только работа. Работа грешная – но ведь это все из-за нищеты. И она ведь не убивает, не грабит, не причиняет никому вреда. Никому. Только себе самой. Так она записала у себя в дневнике. А как-то она даже исповедалась в этом своем грехе. И даже получила прощение…

Следующие несколько лет она летала на каникулах в Гаагу. И каждый раз жила на той вилле. Когда вдруг с головой накрывало отвращение к самой себе – она бежала в банк и просила сделать выписку со своего счета. Она купила квартиру, выплатила долги родителей, помогала сестре и ее детям.

На четвертом году такой жизни она познакомилась с Анджеем. Переехала в Гданьск. Вышла замуж. Сменила город, сменила институт, сменила фамилию. Выбросила дневник и все остальное, что могло бы напомнить о ее падении.

Она впервые в жизни любила. Впервые в жизни по-настоящему желала близости и прикосновения мужчины. Впервые в ее жизни мужчина сказал ей, что любит. И что будет о ней заботиться. Потому что она «единственная, самое дорогое и самое важное, что у него есть».

А приблизительно через полгода после их свадьбы Анджей получил от незнакомой женщины письмо на электронную почту. В приложении был короткий фильм, снятый на третьем этаже виллы в Гааге.

Она пыталась ему объяснить. Она говорила, что отдавалась только телом, а ведь значение имеет лишь то, что в душе и в голове. Он слушал – но не услышал. Он как-то очень быстро забыл о своей огромной любви – и ударил ее кулаком в лицо. А когда она лежала на полу, оглушенная ударом, он плюнул на нее сверху и ушел.

Она не чувствовала ни боли, ни унижения. Ее только тошнило. От отвращения к нему…