Стоит божеское на горе на крутой… Поближе к "всевышнему"…
Если ехать из Полтавы в Кременчуг, то слева, у станции Козельщина, высокий бугор церквами и обителями сплошь уставлен, и далеко-далеко со всех четырех сторон видно то место "божественное" средь широких кременчугских степей…
Это Козельщанский женский монастырь указует православным, как пробиться в царство небесное, "где по раю будешь гулять, ангельские песни распевать, яблоки райские рвать, душеньку свою услаждать"…
Это прославленный монастырь, самый чудотворный, может, на всю Полтавщину, ибо есть там Козельщанская божья матерь, что исцеляла, просветляла, калек на ноги подымала и т. д. и т. п.
Здорово эта икона чудотворила и начудотворила большие дома, мельницы, маслобойни, сады, коров, лошадей, птицы всякой и десятин, десятин, десятин…
Окружили те десятины степью широкой маленькую, старенькую, черненькую икону, алмазами и самоцветами украшенную, а она среди степи ладаном пахла, восковыми свечами сияла, склоняла православных на колени натруженные…
Опускались православные на колени, челом морщинистым оземь били, а потом мозолистыми руками разворачивали платочек или за пазуху лезли, доставали двугривенный или пятачок и бросали чудотворной:
— На чудо!
— За чудо!
— За живых!
— За мертвых!
А чудотворная пятаки собирала, "чудеса" творила, что ни год обзаводилась либо новым алмазом, либо новыми десятинами…
Такая маленькая, черненькая, старенькая…. . . . . . . . .
— А с того, мой голубь, и пошло. Граф Капнист тут жил когда-то, еще и слободы не было. А у графа Капниста была дочка. Кра-а-а-сива, мой голубь, дочка была да пригожа… И захворала молодая графиня хворью тяжкой. Не ходила она, сердешная: ноги у нее отняло… Сколько перебрали дохтурей! Куда только ее не возили! И в заграницу, и в Петербург, и в Полтаву… Не исцеляется графиня… И уже ей сделалось вовсе худо… Помирает графиня… Тогда говорит она близким своим:
— Дайте мне икону вон ту, приложусь я и помру!
Дали ей икону, что у графа в дому висела, она перекрестилась, приложилась… И исцелилась… Сразу ноги заработали, и руки сразу заработали…
— Так сразу, бабуся, и заработали?
— Сразу, мой голубь, и заработали… И с той поры пошли чудеса. И видимые и невидимые. Всякие чудеса пошли… Монастырь построили… Народу, народу кажен год… А она, милостивая, висит да чудеса творит…
— И до сих пор творит?
— Нет, теперь времена-то какие! Отобрали землю, богатство отняли!
— Разгневалась, что ли?
— Разгневалась, видно. Спаси нас, царица небесная, заступница наша милосердная!.. . . . . . . . .
Не бывает теперь чудес в Козельщанском монастыре: земля отобрана, добро разное отобрано, а без земли да без денег трудно чудеса творить…
Впрочем, силы "господней" еще хватает, чтоб прокормить триста человек христовых сестер. И прокормить хотя и "скудно", однако, достаточно, чтоб и хвалу всевышнему громогласно возгласить и выскочить за ограду или под ограду монастырскую, с молодым парубком обняться…
Настолько еще сила чудотворная действует…
На десятины, на алмазы уже, что и говорить, не хватает…. . . . . . . . .
Ладаном от монастыря пахнет.
Как от покойника…
Ищешь надпись: "Здесь монастырь почиет".
1925
Перевод А. и З. Островских.