— До Ялты?! Да верст, должно, двенадцать! Вот так вдоль пляжа до вон той будки, а потом направо в гору тропка лезет виноградниками… Так по этой тропке выйдете на шоссе и по шоссе, по шоссе… до самой до Ялты… Тут недалеко… По пути Никитский сад… А от сада уже и Ялту видать… Часика за два там будете. Еще до вечера…
Ну, пошли!
Бросили прощальный взгляд на парк в Гурзуфе, где отдыхал Пушкин, на дом, где он жил у генерала Раевского, на Аю-Даг.
Пошли, пошли! Вдоль пляжа, а потом тропинкой через виноградник! Пошли!
И двинули…
Если прямо вперед смотреть — дорога. Это еще ничего…
А вот если вверх голову задрать, — солнце, крымское солнце! Это уже "чего"… Ох, знали бы вы, как оно печет! И особенно тогда печет, когда вам надо идти пешком двенадцать верст (крымских верст), а вы уже взбирались на скалы, искали пушкинский платан, ходили в его дом и перемерили все улочки Гурзуфа в поисках хоть какой-нибудь захудалой субтропической клячонки, чтоб отвезла вас в Ялту.
Ох, как оно печет! Голова пухнет! Язык вываливается…
А ноги?! Словно они на заржавленных "шалнерах"… Гудят, скрипят и не хотят… Идти не хотят…
Пошли! Пошли! Оно, знаете, пешком еще и лучше. Все увидишь! Едешь-то быстро — так многого и не разглядишь, а пешком — там остановился, тут присел — и все как на ладони… Да и не так уж это и далеко! Каких-то там двенадцать верст! Ну, два часа… Подумаешь?! Пошли!
Да идем же! Идем…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Идем… Идем… Идем…
И все тебе видно… Тут остановился, там присел…
Двенадцать верст?! Пустяк?!
— Здрасьте!
— Здрасьте!
— Сколько верст до Ялты?
— Да верст так пятнадцать, а может, и больше!
— А до Гурзуфа?
— Да верст пять.
Вот тебе и на! Хорошая арифметика… От двенадцати верст отнимешь пять, выходит пятнадцать! Ну-ну!
Пошли дальше.
А идешь ведь не по нашей дороге, среди ржи там или гречки. Здесь и туда виноградник и сюда виноградник. Экзотика кругом. И впереди экзотика, и позади экзотика. И сверху экзотика… Одно только мешает: степные ноги. Если б вам еще штуки этак четыре горных — ну, скажем, козьих — ног и если б за вами сзади бежали штуки три борзых и меткий стрелок, — вы бы эти "двенадцать верст" за полчаса взяли…
А так как-то уж очень медленно выходит… И медленно и мокро. Вгоняет вас сперва в пот, потом в мыло… Потом вы обсыхаете. Потом снова взмокаете. И шея у вас вытягивается, и глаза неотрывно смотрят под ноги (чтоб ничего не пропустить), и дышите вы, как Рябко, который в спасов день бежит за дядькой верст сорок до уездного города специально для того, чтоб возле потребиловки гавкнуть на "кооперативного" Лыска…
— Девчата! Только по совести: сколько до Ялты?
— Да верст двенадцать!
— А до Гурзуфа?
— До Гурзуфа — десять.
— Слушайте, товарищи, мы не туда идем! Да провались оно на месте: если так дальше пойдет, то часа через четыре до Ялты будет уже сорок!..
…Ох, уж эти мне крымские версты! Наша верста и верста крымская! Небо и земля… Ну, что стоит, скажем, добежать из Буд в Вязево на посиделки? Ерунда! Полторы версты. Бежишь и поешь:
Ой, на поле три дорожки розно, -
Ходил казак до дивчины поздно!
Пробежал эти полторы версты, и еще бежать хочется.
У нас версты везде одинаковые: и на Полтавщине, и на Киевщине, и на Харьковщине…
А здесь нет. Здесь если в гору, так верста примерно как от Харькова до Люботина…
А если с горы, так наоборот: она, верста эта, совсем короткая. Вот такусенькая. Зато очень быстрая. А результат один: версту на гору — весь в мыле, и язык на плече; версту с горы — весь в крови, и язык опять-таки на плече…
Хоть крути-верти, хоть верти-крути…
Называется вся эта музыка так:
"Путешествие по Южному берегу Крыма с целью насладиться прекрасной природой, величественными пейзажами и чарующими горизонтами…"
Можете назвать это экскурсией. Ни вам, ни мне от этого легче не станет.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вот и Никитский сад. Знаменитый ботанический сад, прославленный чуть ли не на всю Европу…
Тут такое растет, такое цветет, такое родит, что если б у вас не разламывались от усталости ноги и если б вы в состоянии были разевать рот, — вы бы его разинули…
И "ива вавилонская", та самая, под которой "седохом" когда-то и "плакахом"…
Кактусы разные… Алоэ в грунте растет… Японский клен… Знаменитый самшит… Бамбук японский…
Целый лес пробкового дуба… Просто отдери себе кусочек коры и затыкай, что тебе там заткнуть надо…
Тут и тростник испанский и папирус, из которого египтяне в древности бумагу делали.
Есть тут и лавровишневое дерево, и шелковая акация, и кедры гималайские, и кедры африканские, и кедры ливанские… Мирты, оливковое дерево, японская хурма…
Посреди парка красуется тысячелетнее терпентиновое (скипидарное) дерево…
Растет здесь и знаменитая пампасская трава… Вот это травка! Одна травинка больше, чем у хорошего хозяина чересседельник…
Траву эту бизоны едят… Бизон — вроде нашего теленка, только в сто раз больше…
Растет эта трава огромными кустами… Можно сесть за куст и зареветь бизоном… Получится полная иллюзия южноамериканских пампасов…
Хороший садик. И порядок в нем есть. За растениями ухаживают, поливают, окапывают. Садик этак в 90 десятин.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Из Никитского сада вы, не спрашивая уже, сколько верст, шагаете в Ялту…
Идете — и все тут… Плюнули на ноги, плюнули на поясницу, на все плюнули… Путешествовать так путешествовать!
И нечего скулить!
И вот… Слава те господи, автотранспорт! Машина возвращается в Ялту…
Сели… Поехали…
Вы никогда не ездили на машине по крымскому шоссе?
Рекомендую попробовать.
Только обязательно садитесь в машину, в которой зававтотранспортной конторой с шофером и помощником ездили из Ялты пить безакцизное вино…
Очень сильное ощущение!!
Шоссе вьется над пропастью, петляет и кружит — голова бы у него так кружилась!..
Мотор барахлит…
Шофер:
— Да я, елки-палки, еще за десять лет до войны здесь на машинах летал! Доставлю, как на крыльях…
И вот он вас доставляет…
Мотор: рам-там-там!
Стоп!
— Эх! (Поминает родительницу!)
Починили. Мчитесь…
Обгоняете компанию, которая тоже ездила пить безакцизное вино… "Положение компании неустойчивое"… Даже на линейке.
— Садись, Петя, на машине подвезу…
— Погоняй! Погоняй!
Мчитесь дальше…
Мотор: рам-там-там!..
Стоп!
— Эх! (Поминает родительницу!)
Компания вас обгоняет.
— Садись, Миша, на лошадке подвезу!
Починили. Мчитесь…
Шофер с завконторой "шалят"… Зав хочет вести, шофер не дает. Машина ходуном ходит… А рядом пропасть…
Вы вцепились в машину и потихоньку бормочете:
— Прощай, сынок! Отец твой разбил голову о камни, путешествуя по Южному берегу Крыма… Тело твоего отца едят морские крабы под экзотической Массандрой, на берегу прекрасного южного Черного моря. Вырастешь, сын, не садись в машину, а ходи, сын, пешком… Недаром твоя, сынок, покойная бабка говорила: "Пешком пойдешь — быстрей дойдешь…"
А машина прямо-таки ревет.
Шофер отпихивает зава и кричит:
— Чтоб я кому-нибудь покорился?!
А машина подпрыгивает. А машина ревет…
И прыгают у вас печенки, прыгают губы, зубы и другие части вашего тела.
— О аллах! О Магомет!.. О целитель Пантелеймон! И зачем вас в революцию моль поела!.. Вы, только вы и можете спасти…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
…Стоп! Ялта! Ф-фу!
— Ну, как?!
— Спасибо! Очень хорошо везли!
— Я старый шофер… Еще до революции летал…
— Это и видно… . . . . . . . . . . . . . . . . .
И лежите вы в южной гостинице, на южной кровати и по-южному стонете.
… Бережком. Бережком.
1924
Перевод А. и З. Островских.