В городе учреждение, что "Главполитпросветом" называется, огромные апартаменты занимает, с кабинетами, залами, с канцеляриями, с музкомами, теакомами и другими прочими "комами".
А на селе все это гораздо проще. Портативнее, так сказать.
Видите: вон через дорогу, под кумы Ульяны воротами, несколько колод лежит…
Это и есть наш "Главполитпросвет"…
"Работа" начинается так же, как и в городе: в 9-10 часов. Только там — утра, а тут — вечера.
Коллегии нет. Каждый сам себе "коллегия".
Тезисов не пишут…
Вместо тезисов гармошка…
А с этим тезисом все идет, как по писаному.
За председателя — Андрей.
Кто такой Андрей, хотите знать?
— Ну и сукин же сын! — так характеризует его Ульяна. — Земля под ним, анафемой, ходуном ходит! Как молвит, как примолвит, как топнет да как ухватит мою Химку на "польку", так ну что твой вихрь! Шельма-хлопец!
…Работает "Главполитпросвет" регулярно каждый вечер.
Как только начнет это темнеть, вы слышите из лесочка за Ульяниным огородом:
— А-чххи! Чернявая!
Это председатель "Главполитпросвета" на "занятия" пожаловал!
А там, глядишь, кто по улице, кто через тын, являются и постоянные посетители нашего культурно-просветительного учреждения.
И начинается…
Начинается работа всегда с "польки".
Продолжается "полькой".
Конец — все та же "полька".
"Метелицы" или там еще чего, что мы в свое время отплясывали, нету…
"Полька"!
Каких только коленец "музком" не выкомаривает!
И так… и сяк… и этак…
А Андрей!! Андрей!!
Он и боком, он и задом, и согнется, и разогнется, и присядет, и подскочит…
Э-e-e-e-e-x!
— Поверите, — рассказывает Ульяна, — под пятьдесят уже мне, а, ей же богу, иной раз сижу у окна, и разбирает меня! Ну, что шилом кто, поверите, подкалывает! Старик, случается, даже прикрикнет:
— Ты б, — говорит, — старая корчага, лучше святую евангелию почитала!
— А мне не удержаться! Ну, толкает меня, кидает меня, не в хате будь сказано!
…Да где там устоять!
И вы бы, ей-богу, не устояли!
Уж я, кажется, всякого повидал, а сидишь это на крылечке да за перила так и держишься!
Ноги как-то сами собой: дрыг, дрыг, дрыг! И хватаешься то за левую, то за правую.
А тут еще если молодой месяц, оседлав Большую Медведицу, на Млечный Путь выкатит, да еще если черт под самое крыльцо соловушку принесет — ну, нет тебе спасения, и все!
Иногда гармошка затихает…
Тишина, тишина…
Но вот прорезало эту тишину звонкое "ляп".
Верещит не то Химка, не то Марина…
И в голосе том и боль, и счастье, и протест, и поощрение!
Одним словом:
И хочу! И не хочу! Не разберешь!
Это Андрей в "эмансипацию" сунулся [1].
Минута… и хохот!
Звонкий, раскатистый хохот неистово обрушился через перелесок в яр. Колесом докатился до дубовой рощи, что во-он на той стороне, за пшеницей, и несется назад по пшенице перепелом…
…Музыкальное отделение кончилось…
Следующее — вокальное!
Запевает Тимоха:
Как была я молода,
Так была я резва…. . . . . . . . .
Тут уж мои соседи решительно уходят в хату и затворяют дверь…
Высоким фальцетом кончает Тимоха последний куплет…
И снова хохот…
И снова "ляп"…
И так до часа, до двух, а то и позднее…
Напоследок еще буйный взрыв "польки" и вихрь из юбок и сапог.
Заключительный аккорд. И "Главполитпросвет" идет спать… Уходят парами…
1923
Перевод А. и З. Островских.
[1] К читателям. Я фиксирую, разумеется, то, что сам вижу на селе. Мне было бы очень неприятно, если бы кто-нибудь подумал, что я в данном случае разрешаю себе порнографию. Приводя разные выражения (чаще оригинальные, а иногда комбинированные), я хочу показать, какое значение (по большей части шутливое, а иногда и серьезное) приобрели на селе новые слова. — О.В.