Ежегодно помимо парадов проводились учебные маневры. Они проходили в Петергофе, Царском Селе, Гатчине, но особенно масштабные – в Красном Селе.
Пригородная Красносельская мыза еще с XVIII в. снабжала императорский двор огурцами, капустой, свеклой, петрушкой, сельдереем, редькой, грушами, вишней и яблоками. Но ее историческое предназначение состояло в другом. В июне 1765 г. в районе Красного Села впервые были проведены военные маневры, на которых присутствовал и А. В. Суворов. При Александре I красносельские маневры стали традицией. Этому способствовала близость к Санкт-Петербургу (35 верст) и Царскому Селу (12 верст). К югу от Красного Села находились Дудергофские высоты, расположенные на северо-восточной окраине Ижорской возвышенности, в бассейне р. Дудергофка, и к юго-западу высоты переходили в Таицкие моренные гряды. Высоты представляли собой систему вытянутых в широтном направлении гряд. Это были наиболее высокие точки в окрестностях Петербурга: Ореховая гора, или гора Петра I (176 м), Кирхгоф (155 м), Воронья гора (147 м). С Вороньей горы открывался обзор до 30–40 км в ясную погоду. Несколько иронично Ф. Б. Гагерн, описывая свое пребывание в России в 1839 г., назвал Дудергоф «местным Монбланом» [1032] .
В конце XVIII в. Красное Село было имением императрицы Марии Федоровны. В Дудергофе был ее дворец, разрушенный во время Великой Отечественной войны. По указу Павла I в старинной Свято-Троицкой церкви Красного Села (1733–1735) 15 мая 1800 г. была помещена икона Св. Симеона с Предвечным младенцем в драгоценном окладе. В настоящее время образ находится в Александро-Невской Красносельской церкви. В начале царствования Николая I, в 1825–1830 гг., Свято-Троицкая церковь была отремонтирована под руководством придворного архитектора 3. Ф. Дильдина (Дыльдина) [1033] . Мызой Красное Село и красносельскими строениями ведало Павловское городское правление [1034] . В 1819 г. Мария Федоровна «уступила» Красносельскую мызу Удельному ведомству. По указу Александра I от 1 января 1820 г. мыза, в которой числилось 3760 ревизских душ крестьян, за 3 млн руб. была приобретена в Департамент уделов. Одной из причин была любовь Александра I к конным скачкам, лучшим местом для которых он считал Красное Село [1035] . Первые же маневры состоялись уже в 1819 г. По долгу службы на них присутствовал и великий князь Николай Павлович. «В июне, – вспоминала великая княгиня Александра Федоровна, – бригада моего мужа, состоявшая из полков Измайловского и Егерского, выступила в лагерь, в Красное Село. Я последовала туда за моим Великим князем. Maman, которой принадлежала прелестная красносельская дача, поместила меня в маленьком домике, который некогда занимала при жизни Императора Павла, во время военных маневров. Этот маленький домик понравился мне, я поселилась в нем на три недели, которые пролетели для меня слишком скоро, – так понравилась мне эта военная жизнь» [1036] .
Именно в то лето, 13 (25) июля 1819 г., после смотра 2-й бригады 1-й гвардейской пехотной дивизии, которой командовал Николай Павлович, состоялся конфиденциальный разговор Александра I с братом о судьбах престолонаследия. К тому времени у великокняжеской четы уже был сын Александр, а Александра Федоровна вновь ждала ребенка. Отметив «семейное блаженство» Николая, которого не знал ни он сам, ни их брат Константин, Александр Павлович в присутствии Александры Федоровны, по свидетельству Николая I, заявил: «Константин решительно не хочет ему наследовать на престоле, тем более, что они оба видят в нас знак благодати Божьей, дарованного нам сына. Что поэтому мы должны знать наперед, что мы призываемся на сие достоинство» [1037] . Соответствующие документы были, подготовлены Александром I только в 1823 г. Но даже спросить о подробностях документов относительно престолонаследия Николай Павлович не решался. Мария Федоровна, хорошо знавшая подозрительный характер старшего сына, не советовала Николаю первым начинать этот разговор [1038] . Пребывание летом 1819 г. в «Петербургской Швейцарии» – Дудергофских горах – оставило у Александры Федоровны неизгладимые воспоминания. «Я проводила утро, – писала она, – у себя или в прогулках, остальную часть дня просиживала в палатке моего мужа; близость хорошенькой Дудергофской горы с ее дикой долиной немало способствовала нашим удовольствиям, в сущности, довольно невинным» [1039] .
В 1820 г. во время очередных маневров великокняжеская семья находилась в Красном Селе. Александра Федоровна вспоминала: «Дурная погода во время пребывания в Красносельском лагере так же дурно повлияла на меня: я приехала в Петергоф 25 июня с опухшими ногами и с страшной мигренью, которая продолжалась три дня и сопровождалась приливами к голове, вследствие чего я не могла появляться ни на обедах, ни на маленьких балах. Император однажды вечером навестил меня и поцеловал мою ногу, когда я лежала в кровати, и это весьма меня рассмешило. Две ночи спустя я была при смерти; судороги, случившиеся со мною 27 июня, в то время, как я впала в бесчувствие, были, по-видимому, причиною смерти ребенка, который родился в Павловске 10 июля» [1040] . Николай Павлович заботливо ухаживал за женой. Александра Федоровна вспоминала: «В то время производили фурор романы Вальтера Скотта, и Никс читал их мне. Я была очень слаба, очень бледна и интересна (как рассказывали). Когда я появилась вновь при Дворе, со стороны некоторых, а именно Орлова и Бенкендорфа, я была встречена косыми взглядами и минами. Чтобы утешить меня в горе, что я произвела на свет мертвого ребенка, мне пообещали зимой поездку в Берлин» [1041] .
Начиная с маневров 1823 г. военные лагеря обустраиваются более основательно. Были выбраны места для Главного и Большого (по обе стороны Царскосельской дороги) лагерей, со следующего года – Авангардного (на левом берегу Долгого озера). Работы завершились в начале царствования Николая I в 1827 г.
Первые крупные военные маневры в царствование Николая I были приурочены к коронации в Москве. В одном из сентябрьских писем Франсуа Ансело передает свои общие впечатления: «Балы, празднества, пышные собрания занимают теперь все наши вечера. Однако военные смотры, маневры и миниатюрные сражения, которые каждый день разыгрываются перед императором в окрестностях Москвы, составляют не менее интересную часть пышных зрелищ…» [1042] И далее замечает: «… Российская кавалерия великолепна; артиллерия маневрирует с несравненной скоростью…» [1043]
С 1832 г. выходы войск в летние Красносельские лагеря становятся ежегодными. Красное Село превращается летнюю военную столицу. С конца мая по середину августа здесь концентрировалось до 40 тыс. чел.; позднее, в период 1845–1853 гг., – до 120 тыс. [1044] Александра Федоровна не забыла свои первые впечатления о Красном Селе и Дудергофе. По справке, выданной конторой Николаевского (Аничкова) дворца после смерти Николая I, за Александрой Федоровной среди ее прочих имений числились Дудергофские горы с шестью деревнями (от 20 февраля 1826 г.). Уже в 1826 г. на любимых Александрой Федоровной Дудергофских горах началось строительство Швейцарского домика. Адъютант шведского принца Оскара-Фридриха (будущего короля Оскара II) Вольфганг Венцель Гаффнер, посетивший эти места в 1846 г., писал: «После полудня мы были приглашены на чай к императрице на ее швейцарскую виллу в Дудергофе. Вилла эта расположена на холме, который находится рядом с лагерем. Сама вилла находится в долине. Войдя туда, чувствуешь себя как бы чудом перенесенным в одну из красивейших долин Норвегии или Швейцарии с их хижинами, козами, коровами, пастухами» [1045] .
При Николае I характер военных сборов в Красном Селе изменился. По свидетельству Ф. Гагерна, Николай I заявил по поводу красносельских лагерей: «Я ввел лагеря и большие полевые маневры; при императоре Александре видели только парады» [1046] . При Николае Павловиче маневры проводились ежегодно, а расположение лагерей примерно на равном расстоянии от Петербурга, Стрельны и Царского Села способствовало частым поездкам царской семьи. Летние сборы продолжались около трех месяцев. Их посещали крупнейшие государственные деятели и коронованные гости. По делам службы в них бывали М. Ю. Лермонтов и П. А. Федотов.
В красносельские лагеря направлялись и кадеты, в рядах которых были сыновья императора. Бывший кадет 1-го кадетского корпуса А. К. Антонов вспоминал: «В 1827 году 18-го июня, во время выступления корпуса в лагерь под Красное Село, государь император поставил в ряды кадетов стрелкового взвода наследника цесаревича и великого князя Александра Николаевича в мундире рядового лейб-гвардии Павловского полка. Форму же кадета Первого корпуса великий князь надел во время лагеря… В эти два лагеря и последующие августейший кадет, вместе с прочими кадетами корпуса, принимал участие в различных фронтовых занятиях, находился в строю во время парадов, разводов и маневров, а в свободное время принимал участие и в общих играх. Сверх того и кадеты бывали часто приглашаемы (группами, а иногда и целыми ротами) во дворец также для совместных игр, на балы, различные увеселения и к высочайшему столу» [1047] .
Наследник цесаревич Александр Николаевич последовательно проходил военную подготовку, постепенно повышаясь в офицерских чинах. Так, 1 июля 1832 г., в день рождения императрицы, он был произведен в ротмистры. Впрочем, наследник, а позднее другие его братья находились в строю обычно только днем. Ночевать они отправлялись к месту пребывания своих домашних.
Долли Фикельмон записала в дневнике 25 июля 1834 г.: «Большие маневры в Красном Селе начались 20-го. В субботу, 21-го я присоединилась к Фикельмону в Гатчине. Вечернее собрание в Арсенале, где в прошлом году мы были так веселы и оживленны, ныне мне показалось совсем иным. Либо присутствие прусского Двора сдерживало здешних придворных, либо Император и военные были в этот день слишком усталыми… В воскресенье по случаю двойного тезоименитства – Прусского короля и юной Великой Княжны Марии (Великая княжна Мария Николаевна. – А. В.) – мы должны были присутствовать на обедне в парадных туалетах – платья с короткими рукавами, украшения, цветы и пр.» [1048] На одном из эскизов картины для альбома Александры Федоровны 1831 г. на фоне Красносельского лагеря были изображены императрица верхом в сопровождении фрейлин Ярцевой, впоследствии княгини Суворовой, M-lle княжны Н. А. Урусовой, А. О. Россет-Смирновой и камер-фрау Александры Эйлер [1049] . Поездки из Петергофа в Красное Село для придворных дам требовали определенных усилий. Фрейлина А. О. Россет-Смирнова вспоминала: «Мы были в лагере и пережили массу треволнений. Мы все поехали в шарабане вслед за императрицей. Коляски с горничными и нашими платьями должны были прибыть после… Я иду отыскивать горничных императрицы и узнаю, что и их нет, за исключением m-rs Ellis (мистрис Эллис. – А. В.) и Клюгель. Но ни платьев, ни парикмахера… M-rs Ellis, невозмутимо спокойная, пила чай, поставив перед собой шкатулку с драгоценностями… Императрица посмеялась над этим, но сказала, что это не должно повториться, потому что в кучерах и экипажах нет недостатка» [1050] .
Впрочем, бывали и более неприятные происшествия. О трагическом случае в 1839 г. с А. X. Бенкендорфом рассказал барон М. А. Корф: «Он упал с лошади или, лучше, вместе с лошадью, которая опрокинулась на него и распорола ему копытами брюхо. Надобно было всаживать кишки в свои места и потом зашивать брюхо. Жизнь его, как сказывают, не в опасности, но ему придется пролежать несколько месяцев. Два года тому назад он выдержал уже одну смертельную болезнь» [1051] . Об этих маневрах упомянул в своих записках и маркиз де Кюстин: «Нынче утром, возвращаясь обратно в Петербург, я поехал обратно через Красное Село, где разбит весьма любопытный на взгляд военный лагерь. Одни говорят, что здесь в палатках либо по окрестным деревням размещается сорок тысяч человек императорской гвардии, другие говорят – семьдесят тысяч» [1052] .
Во время маневров 1843 г., 29 июня, произошел скандал с установкой царской палатки. Об этом событии также рассказал барон М. А. Корф: «На обязанности обер-шталмейстера лежит между прочим и устройство имп[ератор]ской палатки в Красносельском лагере. Нынче Государь, приехав туда, нашел, что она разбита не в том месте, как всегда прежде, и притом очень небрежно. Тотчас же был вытребован шатерничий, но оказалось, что прежний умер скоропостижно, а разбивал палатку другой. Государь тотчас посадил его под арест, а Чернышеву велел написать Долгорукову строгий выговор. Но через несколько минут после того Государь заметил, что неисправность палатки простирается от внешнего ее устройства и на внутренние: например, что не только ковры, но и сукно на его письменном столе все в пятнах. Тогда, взволнованный этим непростительным упущением, он велел отправить самое сукно к Долгорукову, а в выговоре, написанном Чернышевым, прибавил своеручно несколько таких резких слов, которые тотчас заставили Д[олгоруко]ва прислать просьбу об отставке. Указ подписан 24-го, но, чтобы отдалить сближение с 25-м, помечен 22-м.
Долгорукова не любили и не уважали в публике, но и он, и вся фамилия его так давно при дворе и пользовалась там всегда таким почетом [мать его, бывшая некогда любовницею австрийского посла у нас Кобенцеля, теперь одна из старших статс-дам; сестра его, вдова действительного] т[айного] с[оветни]ка кн[язя] Салтыкова, о которой злая хроника говорит, что она, жив с мужем многие годы, никогда не переставала быть девицею, тоже статс-дама], что падение его поразило все высшее общество и отозвалось и в целом городе, где он был почти всем известен. Управляв 18 лет своею частию, родясь, выростя и состарясь исключительно при дворе, не знаю, что теперь из себя станет делать Долгоруков, в котором всегда очень много было придворного тщеславия и очень мало внутренних ресурсов. Это все равно, что если бы у меня отняли перо и карандаш» [1053] .
Как известно, Николай Павлович был человеком привычки. Он привыкал к людям, лошадям, окружающим вещам, мундирам… Это относилось и к традиционно устанавливаемой для него палатке. Во время лагерных сборов, независимо от места их проведения, Николай Павлович ночевал чаще в Петергофе, но с утра направлялся в Красное Село, чтобы вернуться к обеду в Петергоф. Но могла быть и вечерняя поездка с ночевкой в упоминавшейся походной палатке.
Большие маневры прошли в Красном Селе летом 1846 г. Барон М. А. Корф записал: «14-го июня Гвардейский корпус вступил с обыкновенными маленькими маневрами в Красносельский лагерь. А вчера вечером выступили из города военно-учебные заведения и с ними, в рядах Пажеского корпуса, вел[икий] кн[язь] Константин Н[иколаеви]ч. Жаль было смотреть на бедных детей, плывущих по потокам грязи и орошаемых непрерывным дождем. Они ночевали в Стрельне и сегодня вечером вступят в Петергоф» [1054] .
Кульминационное событие произошло 19 июля. Адъютант шведского принца Оскара-Фридриха (будущего короля Оскара II) Венцель Гаффнер записал: «В тот же день в шесть часов вечера император в сопровождении своей свиты отправился в лагерь гвардии в Красное Село, чтобы присутствовать вечером на заре с церемонией, а на другой день смотреть стрельбу… Здесь были собраны все оркестры музыки, и от пятнадцати до восемнадцати тысяч человек образовали открытый с одной стороны четырехугольник. Этот гигантский оркестр играл марши. В девять часов вечера взвились три ракеты. То был сигнал артиллерии стрелять. После третьей ракеты было сделано сто двадцать выстрелов. Забили все барабаны, а за ними заиграла и музыка. Тамбурмажор скомандовал: "Шапки долой!" и прочитал краткую молитву, во время которой император стоял с открытой головой, спиной к войскам…» [1055]
Учения и смотры продолжались и на следующий день: «20-го июля, в 7 часов утра мы сели на лошадей, чтобы ехать смотреть стрельбу артиллерии, что продолжалось до одиннадцати часов… Церемония представления ординарцев. Среди них было много казаков и черкесов, которых император пропускал различными аллюрами» [1056] .
Вновь В. В. Гаффнер провел в Красном Селе три дня с 28 по 30 июля 1846 г., возвращаясь для ночевки в Петергоф. Вместе со свитой императора он наблюдал артиллерийскую стрельбу, маневры пехотных дивизий и учения кавалерии. После маневров он купался с великими князьями в небольшой купальне и обедал у камергера. В последний день состоялся заключительный смотр: «Вечером была заря с церемонией. На этот раз при церемонии присутствовала императрица и в. к. Ольга (Ольга Николаевна. – А. В.). После церемонии дамы удалились на террасу перед палаткой императора..» [1057] По приказу Николая Павловича войска приветствовали императрицу криками «ура»: «После этого император вывел вперед великую княгиню Ольгу и поставил ее в ряд с солдатами, чтобы сравнить ее рост с ростом солдат. Хотя она и немалого роста, но могла уставиться у солдат под руку. Такое патриархальное обращение привлекает к императору сердца солдат. Вот почему он очень любим ими» [1058] .
К летним маневрам привлекались и кадетские корпуса. С начала 1830-х гг. кадетские лагеря устраивались в Петергофе. Но цесаревич Александр Николаевич не забыл своего красносельского прошлого. Находясь за границей, в письме к отцу из Ганновера от 13 (25) июля 1839 г. он писал: «11/23-го числа, в день именин нашей милой Олли (Ольги Николаевны. – А. В.), который мы, бывало, проводили в лагере в Красном Селе, мои все пришли меня поздравить» [1059] . Николай Павлович действительно был в это время в Красносельских лагерях. Его присутствие на маневрах гвардии 8 и 14 августа 1839 года зафиксировал Ф. Гагерн [1060] .
Упоминание кадетов довольно часто в описаниях летних маневров, тем более что среди них почти постоянно находились младшие сыновья императора. Описывая расположение войск в Петергофе в 1839 г., маркиз де Кюстин был вынужден признать: «…В солдатских бивуаках царит единообразие во всем. Уланы раскинули бивуак посреди луга, вокруг пруда в окрестностях дворца, поблизости от них разместился полк конных гвардейцев императрицы, а дальше черкесы, чьи казармы находятся на краю деревни, и, наконец, кадеты, которые частью расквартированы по домам, а частью стоят лагерем в поле». Далее он воспроизводит знаменитое высказывание покойного великого князя Константина Павловича: «Не люблю войну, от нее солдаты портятся, одежда пачкается, а дисциплина падает» [1061] .
В 1839 г. о кадетах в Петергофе написал, в частности, маркиз де Кюстин: «С величайшим удивлением я обнаружил, что весь двор уже на ногах и приступил к исполнению своих обязанностей; женщин украшали свежие утренние туалеты, мужчины вновь облачились в костюмы соответственно своим должностям. Все в условленном месте ожидали императора… Едва я успел пробраться сквозь толпу, как появилась императрица; я еще не занял своего места, а император уже обходил ряды своих малолетних офицеров, императрица же, столь утомленная вчерашней церемонией, ожидала его в коляске посреди площади… Император громко приказывал ученикам исполнить то или иное упражнение; после нескольких отменных маневров Его Величество выказал удовлетворение: повелев одному из самых юных кадетов выйти из строя и, взяв его за руку, он самолично подвел его к императрице, представил ей, а потом поднял ребенка на высоту своей головы, то есть над головами всех окружающих, и прилюдно поцеловал… После этого… император и императрица возвратились в Петергофский дворец» [1062] .
Во время петергофских лагерей современники обращали особое внимание на кадетов. Ведь среди них часто находись императорские сыновья. На одной из акварелей 1831 г. Александра Брюллова наследник Александр Николаевич стоит в центре группы кадетов в Петергофе. У ног его, под стволом пушки, сидит его младший брат Константин Николаевич, которому не было четырех лет, а воспитатель мальчиков Мердер полулежит рядом. Николай I любил ставить мальчиков в строй и проявлял отцовский интерес к обучению кадетов и воспитанников военных училищ, проверял их умение маршировать. Но особенно гордился своими сыновьями. Под руководством старых солдат мальчики учились правильно одеваться, маршировать и строить укрепления.
Кадеты и воспитанники военных училищ часто видели членов императорской фамилии. Они развлекали императора и императрицу играми во время пребывания близ Петергофа в ежегодных летних лагерях, обменивались с Александрой Федоровной шутками и получали фрукты и пироги от молодых великих князей.
Один из бывших кадетов (Л. Ушаков), вспоминая, как Николая и Михаила привозили в карете на отрядные ученья и как тогда они ходили рядовыми во фронте 1-го кадетского корпуса, приводил следующий эпизод: «По окончании ученья, государь повел нас с заднего плаца на штурм лагеря, направив колонну 1-го корпуса, в которой шли великие князья, в лагерный клоак, который они и перешли по пояс» [1063] . Младшие сыновья повзрослели только к началу Крымской войны. Когда 11 декабря 1854 г. они вернулись из поездки в Севастополь, то А. Ф. Тютчева дала им следующую характеристику: «Михаил очень скромен по отношению к себе; его брат Николай менее умен; в нем есть некоторое мальчишество, он немного вульгарен, но оба они добрые малые, полны сердечности и патриотизма. Это любимцы императрицы, которая оживает, глядя на них» [1064] . Впоследствии великая княгиня Мария Николаевна (Ольга Николаевна была бездетна) в воспитании детей придерживалась тех же спартанских принципов, что и ее отец, считая обязательными для сыновей физическую подготовку и фрунтовую выучку [1065] .
Кульминационным моментом был штурм фонтанов в Петергофе. Обычно Николай Павлович старался подавать пример кадетам. Приведем одну из зарисовок баронессы М. П. Фредерикс, относящуюся к 30-м гг.: «В те годы нас очень занимало и забавляло, когда летом кадеты штурмовали в Петергофе фонтан Самсон. Несколько рот кадетов разных корпусов собирались на площадке внизу, у главного бассейна Самсона; по команде государя они должны были влезть на одну из каскад, текущих с террасы Большого дворца, по сильно бившей воде. Императрица находилась на вершине каскада, на террасе, и кадеты, которым первым удавалось взобраться на этот каскад, что было весьма нелегко, получали маленький приз из рук ее величества; призы эти состояли из разных вещиц, из собираемых камней, отделывавшихся на Петергофской гранильной фабрике… В конце штурма приходил наверх и государь, никогда не пропускавший окатить и себя водой из фонтана, чтобы не одни кадеты были вымочены в своей одежде. Он всегда старался давать собой пример» [1066] .