Герда.

Мне так спокойно. Мне никогда не было так уютно. Даже наедине с самой собой я не чувствую такого уровня комфорта, как с ним. Хочется говорить. Слушать.

Хочется рассказать ему все, все, все и обо всем расспросить. Это же, наверное, нормально? Хочется ему доверять. Очень.

– Богдан, уже семь. Мы просидели здесь почти четыре часа и ничего не прибрали.

– Завтра доделаем, – отмахивается, – я поговорю с завхозом.

Даже страшно представить, что он ей скажет. Хотя с его харизмой, думаю, она ему все простит. К этому выводу я пришла не так давно. Но Шелест действительно очень обаятельный. Ему все сходит с рук. Он умеет говорить, умеет найти к людям подход. Когда я не могу лишний раз сказать и слова. Надменный взгляд куда проще.

Разве человек может быть таким? Бескорыстным, веселым, легким? Может, после всего того, что ему пришлось пережить? Я бы умерла. Я бы точно не смогла так, как он. А он улыбается.

– Мне пора домой, – вздыхаю, а самой совсем не хочется уходить.

– Пошли, провожу. Хотя бы до машины.

Киваю, но остаюсь сидеть на месте. Шелест смотрит вопросительно. Облизываю губы, собираясь с духом. Хочу его поцеловать, но у меня с этим проблема. Не с поцелуем, а с решениями. Мне они тяжело даются. Касаюсь пальчиками его щеки, всматриваясь в темные глаза. Сердце стучит как бешеное. Чувствую его ладонь на своей ноге, и в этот раз мне совсем не до нотаций.

Упираюсь в его грудь, придвигаясь ближе. Богдан внимательно смотрит в мое лицо, вижу, как уголки его губ совсем немного ползут вверх. Он прекрасно понимает, что я стесняюсь или боюсь, назвать можно как угодно.

Опуская взгляд на его губы и, больше не думая и секунды, целую. Меня накрывает волной жара. Его горячая рука медленно перемещается с колена на бедро, чувствую мурашки. Меня не покидает это странное, поселившееся в голове ощущение. Оно стойкое и очень мерзкое. Вдруг он просто хочет со мной переспать. Вдруг это талантливая игра. Целую, а сама сильнее зажмуриваю глаза, чтобы не выступили слезы. Я просто умру, если это окажется так. Хотя, может, так и должно быть? Может, стоит сразу ему дать то, что он хочет. Не мучить себя? Потому что я все равно не смогу отказаться от него.

Богдан резко отстраняется. Проводит пальцами по моей щеке, и только через секунду я понимаю, что лью слезы.

– Девушка, не подскажете, куда Герда ушла? – тихим, немного хриплым голосом.

– Ты на самом деле не спорил? – сжимаю в кулак ворот его рубашки. – Не спорил же. Я знаю, что не спорил, – всхлипываю, – ты не мог. Ты не такой, я знаю.

– А ноги все оттуда же. Гера, если бы я спорил, ты бы мне уже давно дала, – отцепляет мою руку.

Сколько самоуверенности. Хотя, кажется, в его словах одна правда.

– Я не хотела тебя обидеть, мне просто страшно.

– Почему? – в самое ухо, стискивая меня в объятиях.

– Ты слишком хороший.

Шелест смеется.

– Умка, ты меня еще не знаешь. Я могу быть очень и очень плохим, – все тем же шепотом, – поэтому будь умницей и не хулигань.

Теперь смеюсь уже я. С надрывом.

– Когда Куликова устраивает вечеринку?

– Завтра. Завтра же пятница?

– Да.

– Завтра. А что?

– Я передумала, я пойду с тобой.

– И какова причина столь резких перемен?

– Хочу быть умницей, – приподнимаю бровь, смотря ему в глаза.

– Зачет. Пятерка тебе, малая, за поведение.

– Рано Вы, Богдан… как у тебя отчество?

– Николаевич.

– Богдан Николаевич, мне оценки за поведение ставите, это надо делать после вечеринки, а не до.

– Ха, согласен. Ладно, пошли, а то влетит тебе по заднице дома, и никуда завтра не пойдешь.

Поднимается, подавая мне руку.

– Юбку поправь и пиджак.

Одергиваю юбку, приглаживая края пиджака. Шелест же слегка одергивает ворот рубашки.

Он провожает меня до машины, чмокает в губы и, захлопнув дверцу, уходит.

По дороге домой не могу найти себе места. Постоянно ерзаю. Меня переполняют эмоции, и я безумно жду завтра. Я хочу как можно дольше находиться рядом с ним. Потому что с ним мне легко, с ним я не чувствую себя никчемной.

Дома стаскиваю сапоги и прямиком иду в кухню.

– Любава, привет!

– Привет, моя красавица, как твои дела?

– Лучше всех. Можно мне чай и конфет?

– Конечно, моя хорошая. Как в школе? С Павликом не помирилась?

– Не…

– И правильно. Никогда он мне не нравился, глаза хитрющие.

– Это да, – смотрю в окно, размышляя над тем, как отпроситься на вечеринку.

– Держи чаек и конфетки.

– Спасибо, – делаю глоток и разворачиваю конфету, – Люб, к нам в субботу придут гости.

– Ох, одноклассник, твоя мать мне уже столько понарассказывала, что страшно.

– В смысле?

– Не надо тебе, девочка, с ним общаться.

– Почему? Что она сказала-то?

– Мальчик не твоего уровня и…

– Люба, ты чего? Я думала, кому-кому, но тебе в этом доме…

– Тише. Не кричи. Я это говорю, потому что они тебе жизни не дадут. Родители твои, – говорит отрывисто и с недовольством, – и так затюкали. Пойду я, у меня там еще уборка.

Люба уходит.

А она права. Жизни они мне не дадут. Отец по щелчку пальцев может запереть меня дома. И Богдана я больше никогда не увижу. Вздыхаю.

– О, ты уже дома, – мама, стуча каблучками, проходит в кухню и садится на соседний стул, – мы с отцом завтра с утра улетаем в Берлин, у него какая-то сделка, на которой нужно и мое присутствие, – гордо задирает подбородок.

А вот эта новость меня радует. Ужина не будет. Прекрасно. И на вечеринку отпрашиваться не придется. Просто уйду и все. Переночую у Куликовой.

Какие бы у нас отношения ни были, но комнаты ей точно будет не жалко.

– Здорово, – улыбаюсь, – побудете с папой вдвоем.

– Поможешь собрать чемодан?

– Конечно.

Мама, почти летя, бежит в комнату. Иду следом.

– Хочу взять вот это платье, надену его на ужин.

– Классное. И черное какое-нибудь возьми, пригодится.

– Герда, ты права. От Шанель. Куда же без черного платья от Шанель, – улыбается. Сейчас у нее искренняя улыбка. Другая. Сегодня мама настоящая. Может быть, если бы отец любил ее хоть немного, у меня была бы мать.

Она что-то говорит, жестикулирует, но я словно в банке. Слышу лишь редкие фразы…

– Так что Броня сказал перенести ужин на следующее воскресенье.

– Хорошо. Мамуль, я пойду в комнату, спать так хочется. Все эти дополнительные занятия очень выматывают, – вру, потому что не могу сказать, что за плохое поведение хожу на отработки.

– Иди, конечно.

– Спокойной ночи.

После душа забираюсь на кровать, прихватив учебники. Нужно сделать домашку.

Пока перевожу английский, совсем не замечаю сообщения в вотсап. Открываю его, уже когда укладываюсь спать.

«Все хорошо? Не ругали тебя дома?»

Богдан – сама забота.

«Нет. Все хорошо»

Ответ приходит ровно через восемь минут. Я засекала.

«Отлично. Еще не спишь?»

«В процессе»

«Тогда спокойной ночи и до завтра»

«И тебе. Целую»

Нажимаю «отправить» и закрываю глаза. Телефон пиликает, сообщая об ответе.

«Целую. И хочу тебя потрогать, ну ты знаешь, да?!»

Кладу телефон на тумбочку, накрываясь одеялом с головой. Во мне через край плещутся чувства. Радость, волнение, страх, нежность, растерянность. Я не до конца уверена в завтрашнем дне, но мне очень хочется надеяться, что все это не мое воображение.