На улице возле служебного входа Михалыч вполголоса давал указания Кибирову и нескольким оперативникам:
— Значит, так. Он заканчивает, уходит. Сразу вы двое — к дверям, встаньте туда и никого посторонних в коридор не пускайте. Остальные — на заднюю лестницу. Ждите моей команды и входите. Всех, кто в коридоре, — по комнатам. Порезче, погрубее. Кому не нравится — можно в рыло. Никаких объяснений. Ждать меня. Еще понятых — два человека.
— Все ясно, Виктор Михалыч. Исраилов здесь.
— Где?
— Сидел в зале, а сейчас в буфете чай пьет.
— Что это он? Война началась? Ладно, я к нему. Да... вот еще что. В раздевалке у гастролера будет дорожная коричневая сумка. В ней ампулы—несколько упаковок. Когда войдете, найди их и держи у себя, пока не приду. Всё, работайте.
Михалыч развернулся и направился к главному входу.
Стараясь не мешать зрителям, Татьяна прошла по центральному проходу, протиснулась между сидящими на ступеньках людьми. У самой сцены она наклонилась и скользнула к левому порталу. Уже в самом углу зала она выпрямилась и проскочила за кулисы. На нее никто даже внимания не обратил — все не сводили глаз с Высоцкого.
Паша был поражен. Сколько раз доводилось ему видеть, как Володя пением гипнотизирует публику, но такого не случалось еще никогда. Простым рассказом о работе он держал в оцепенении зал уже больше часа. И сам Паша не мог оторваться от сцены.
Однако, заметив Татьяну у противоположной кулисы, Паша сразу же бросился к ней, огибая сцену за задником.
— Танечка, золотце, привезла? Давай! — Он забрал у Ткни сумку. — Знаешь что? Он в жутком состоянии. Он тебя сразу в Москву отправит. Давай-ка я тебя в гостиницу сразу.
— Паша, я...
— Увидитесь. Потом, — Леонидов потащил Татьяну к выходу.
Они пошли по коридорам в фойе.
— Поселишься сейчас в номер к Володе. Мы будем минут через тридцать. Не говори ему, зачем приехала! Он меня убьет. Скажи, просто соскучилась.
— Паша, у меня паспорт забрали.
— Кто? — Паша резко остановился.
— Проверили документы, спросили, кому лекарство везу.
— А ты?
— Сказала, для себя... или... даже не помню... А про паспорт вообще забыла с перепугу.
— Дальше.
— Сюда пришла.
— Отпустили тебя?
— Конечно.
Паша опять повлек Таню к выходу.
—Ты в рубахе родилась. Сумасшедший дом. В гостиницу без паспорта еще хоть как-то можно... А вот в самолет — не посадят. Где это было?
— На автовокзале.
— Я завтра схожу, попробую забрать.
Они вышли на улицу и направились к машине. Среди выстроившихся в ряд, начищенных до блеска черных «Волг-24» выделялась старенькая «двадцать первая».
Паша усадил Татьяну на заднее сиденье и обратился к водителю:
— Отвезешь ее в «Зарафшан», поселишь в двести одиннадцатый, к Высоцкому. Все, Танюха, мы скоро.
* * *
В полной тишине, покачиваясь на ватных ногах, Володя подошел к небольшому столику на сцене, на котором стоял графин. Налил себе воды, сделал несколько глотков. Он почти ничего не видел. Только ощущал присутствие тысячи зрителей.
Ноги подкашивались. В ушах гудело. Чтобы не упасть, он оперся о стойку микрофона.
— Я обязательно вернусь в ваш город и буду петь, а вы, если захотите, придете... Прощайте... То есть простите... Что сегодня вот так... Спасибо, что слушали.
Он двинулся за кулисы. Народ безмолвствовал. Проходя мимо рояля, Володя уронил стул, оставленный Севой. Зал охнул. До кулис оставалось несколько шагов.
— Володя, сюда, сюда, — услышал он шепот Пяти Леонидова.
Из последних сил Володя рванулся вперед и упал на руки Паши и подоспевшего Нефедова.
— Мне что-то нехорошо... Голоса нет. Присесть бы...
Нефедов и Леонидов понесли Володю по коридору в грим-уборную. И вдруг со сцены вслед им зазвучала песня:
— Кто это придумал? — еле слышно спросил Володя.
— Хрен его знает, как-то само, — ответил Леонидов.
Михалыч вошел в зал на последних словах песни. Раздались аплодисменты, и к одиноко стоящему микрофону зрители понесли цветы.
Из радиорубки за происходящим наблюдали Сергей и Байрам. Фонограмму запустили они. Песня кончилась — Байрам выключил магнитофон.
Михалыч не верил своим глазам. Люди продолжали подниматься на сцену, с цветами и просто так. Кулисы заполнились народом. В коридор, куда увели Высоцкого, людей не пускали два оперативника.
— Туда нельзя. Актеры отдыхают.
— А мне только автограф взять!..
— Нельзя!
Фридман протолкнулся сквозь толпу поклонников. Заметив оперативников, замер, затем повернулся, выскочил из толпы и побежал сломя голову в фойе.
* * *
Тем временем к грим-уборным пыталась приблизиться пожилая супружеская пара.
— Я врач. Может быть, нужна помощь? — с достоинством говорил мужчина.
Чуть подумав, оперативник отозвался:
— Вы вдвоем? — Он окинул их взглядом. — Не могли бы обождать?
— Ну конечно, мы ждем, — сразу согласились они.
— Хорошо. Может быть, вы будете нужны.
Нефедов и Леонидов уложили Володю на кушетку. Пошарив в сумке Татьяны, Леонидов вытащил сверток с ампулами.
— Никого не впускай! Никого! Слышишь? — всполошился Нефедов.
— Так никого ж нет.
— Дверь закрой на ключ.
Леонидов подчинился.
Нефедов как-то воровато оглянулся на Володю. Тот тяжело дышал.
— Володя, все будет хорошо, я сейчас.
Он осторожно извлек одну ампулу из коробки — так, чтобы Володя не заметил, сколько добра привезла Татьяна. Начал набирать «лекарство» в шприц.
* * *
Фридман побежал через фойе к билетной кассе и принялся отчаянно колотить в дверь. Открыла Нуртуза. Отодвинув ее в сторону, Фридман вытащил из тайника на шкафу газетный сверток с билетными корешками, пред назначенными для Михалыча, сунул его в свой портфель и вылетел из кассы.
* * *
Вместе с несколькими оперативниками Кибиров стоял на темной лестнице. На часах было 19.40.
— Все готовы? Пошли!
Оперативники открыли дверь и с задней лестницы быстро зашли в коридор. Один из них заглянул в туалет — проверить.
Кибиров толкнул дверь гримерки, но она не поддалась. Он постучал.
* * *
Нефедов уже готовился сделать укол. Услышав стук, застыл на месте. Леонидов не растерялся ни на миг. Зычным голосом прокричал, обращаясь к двери:
— Минуту! Артист переодевается.
Кибиров жестом остановил здоровенного оперативника, который приготовился было ломать дверь: «Ладно, подождем».
* * *
Фридман залпом проглотил стакан коньяка. Бросил буфетчице на стойку пять рублей, несколько секунд постоял, успокаивая дрожь в руках, и наконец вышел из буфета. Он не обратил внимания на Исраилова, который с аппетитом вкушал за столиком булку, зато сразу заметил идущего навстречу Михалыча. Тот подмигнул ему, сложил пальцы решеткой и сквозь них посмотрел на Фридмана. Леня показал Михалычу портфель:
— Вот... Всё у меня... Это кому? Мне-то что делать? — сбивчиво забормотал он.
— Тебе-то? — ухмыльнулся Михалыч. — Тебе — ждать и бояться.
Фридман застыл в нелепой позе. Михалыч прошел мимо него и остановился рядом с Исраиловым.
— Здравия желаю, товарищ генерал. С приездом.
— Почему он не поет?—продолжая жевать, осведомился генерал.
— Болен.
— Болен? Лечи! Какие гости в зале, видел? А в Ташкенте — Первый с семьей на концерт ожидается! Что делать будешь?
— Сейчас задерживаем его.
— Как — «сейчас задерживаем»? — генерал чуть не поперхнулся.
— Не успел доложить. Кроме левых концертов туг еще... Они наркотики с собой привезли. — Михалыч искоса взглянул на Фридмана, стоящего неподалеку. — Извините, товарищ генерал.
Михалыч отошел от генеральского столика, надвинулся на Фридмана:
— Что встал как памятник? Памятник администратору Фридману? Пошел отсюда.
Фридман попятился.
Михалыч вернулся к столу.
— Ты хорошо подумал? — Исраилов продолжал жевать.
— У нас есть все основания, — пожал плечами Михалыч.
— Ты делать умеешь, а думать — нет! А ты попробуй! А то зачем тебе голова твой! Может член ЦК преступника и наркомана слушать и хлопать потом? А вон сидят и хлопают. Я видел. А в Ташкенте — Первый сидеть будет и тоже хлопать будет! — Вдруг генерал перешел на крик, и изо рта у него полетели остатки булки: — Кто пригласил руководство области? Ты куда смотрел? Ты о чем думал? Или ты специально — меня подставить захотел? Научил тебя кто так делать?!
— Я выполняю ваш приказ.
— Я приказывал тебе руководство дискредитировать? Ты что сказал такое? — побагровел Исраилов.
— Товарищ генерал!
Буфетчица с интересом прислушалась к разговору. Но генералу до нее не было никакого дела, он расходился все больше:
— Молчи давай! Информацию собирай — и про наркотики, и про левые их дела незаконные. Может, и надо будет сказать кому-то: «Ты куда ходишь? Ты что смотришь-хлопаешь?» Но это я буду решать! И говорить я буду! Когда надо будет! Веди его! И чтоб волос с него не упал! Охраняй! Чтобы никакой скандал не был! Ишь какой: «Задерживаем!» Отбой давай! И делай, как я говорю, а то я тэбе сдэлаю.
Михалыч стоял, оплеванный Исраиловым в прямом и переносном смысле. Как только генерал замолчал, он невозмутимо достал из кармана рацию и, прикрыв ее рукой, скомандовал:
— Внимание всем! Стоп на задержание. Кибиров, уводи людей.
Рация зашипела в ответ:
— Кибиров на связи. Повторите.
— Уводи людей!
* * *
Оперативники снова вышли на заднюю лестницу. Кибиров вернулся к двум сотрудникам, которые стояли рядом с пожилой парой у выхода на сцену.
— Всё. Снимаемся.
Все вместе они направились к служебному выходу.
— Мы можем пройти? — спросил пожилой врач.
— Конечно, — ответил на ходу Кибиров.
Пожилая пара зашла в коридор.
Из гримерки выглянул Леонидов.
— Простите, а где Владимир Семенович? — учтиво обратился к Паше пожилой мужчина.
— Переодевается, — так же учтиво ответил Паша.
— Ох! Как вас охраняют...
— Да это какие-то важные люди в зале были, — махнул рукой Леонидов.
— Да, да, мы видели.
— Что с Владимиром Семеновичем? — вмешалась в разговор женщина. — Он был страшно бледный. Вы мерили давление?
— Да, да, — поддержал ее муж. — Я врач, нас попросили подождать. Может, нужна помощь?
— Прошу вас, не нужно паниковать. С ним сейчас доктор, и это, скорее всего, аллергия.
Тут дверь гримерной открылась, и в проеме появился Володя.
Перемена, произошедшая с ним, удивила и Леонидова, и пожилую пару. Он был абсолютно нормален.
— Все хорошо, Паша? — голос осипший, но бодрый.
Мимо него, ни на кого не глядя, протиснулся Нефедов:
— Пойду покурю.
Володя кивнул Леонидову:
— По твоим делам все в порядке?
— Да и по твоим, я смотрю, тоже. А то вот нам помощь предлагают. — Паша показал подбородком на пожилую пару.
— Материальную, я надеюсь... — Володя улыбался.
— Я врач, — повторил пожилой мужчина растерянно, — я думал...
— Да, да, мне под конец совсем нехорошо было, — признал Володя. —То ли духота, то ли жара.
— Вы позволите? — Мужчина взялся пальцами за запястье Высоцкого. — Подождите-ка, вам надо лечь. Немедленно! У вас...
— Не беспокойтесь. Это всегда так после сцены. Волнение. Я после спектакля часов до четырех-пяти утра не сплю. Сердце колотится. Профессиональное. Как вас зовут?
— Александр. Кира, — представились супруги.
— Очень приятно — Владимир. Спасибо, что побеспокоились. Но у меня все хорошо. Даже очень хорошо. — Он повернулся к Леонидову: — Паша, есть хочу умираю. Поехали в гостиницу. Поужинаете с нами, ребята?
— Спасибо, мы дома.
Александр и Кира отошли в полной растерянности. То ли оттого, что их назвали ребятами, то ли просто потому, что, будучи медиками, поняли, в чем дело.
Высоцкий вернулся в гримерную, а Леонидов остался в коридоре — прогуливаться.
Он расхаживал по коридору, когда из-за угла появился Фридман.
— Кто там? — он ткнул пальцем в дверь гримерной.
— Володя.
— И всё? — удивился Леня.
— И всё.
— И больше никого? — настаивал Леня. Глаза у него бегали.
— А кто тебе еще нужен?
— Никто.
— Лень, у тебя здесь знакомые в милиции есть?
Леня вздрогнул:
— У меня?
— У тебя.
— Зачем ты спрашиваешь? Я никогда... Почему у меня должны быть знакомые там? Я многих знаю, но чтоб близко или дела какие-то... Да никогда! — Он вдруг весь покрылся красными пятнами и завизжал: — Ты за кого меня держишь? Я что тебе, стукач? Ты это хочешь сказать?
Паша в недоумении захлопал глазами:
— Ты чего орешь на меня? У Татьяны паспорт забрали в милиции.
— Татьяна? Она что, приехала?
— Приехала. Сейчас в гостинице. Паспорт у нее забрали. Я думал, может, ты знаешь кого-то. Странный ты какой-то, дерганый.
— Это я-то странный? — Леня уже успокоился. — Чем же это, интересно?
— Леня!
— «Леня, Леня»... Вот поехали бы к Сулейманову, там многие будут...
— Какой еще Сулейманов?
— Большой человек, из местных. У него день рождения сегодня, я же говорил тебе. А ты еще отмахнулся: «Мало ли что там, Леня»...
— Так поехали.
— Там Володя нужен. А он не сможет теперь.
— Теперь-то как раз сможет, поговори с ним. Про Татьяну ни слова, а так — мол, поехали, отдохнем. А мы с тобой, может, и решим вопросы наши.
Фридман поправил рубашку, пригладил волосы и нырнул в гримерную.
— Володя! Блестяще! Было руководство местное. Знаю, тебе это не очень важно, но очень всем пришлось по душе. — Он сделал круг по комнате, зачем-то коснулся гитары. —Тут вот еще какое дело... Нас всех пригласили, прямо сейчас, мотануться за город. На воздух. Шашлык, плов... Здесь плов, я тебе доложу... — Он изобразил лицом восторг. — Интеллигенция местная. Чего они здесь видят? Ты же праздник сюда привез! Вот... Может, поедем? Поужинаем... Тут в гостинице еда не очень... А там все по-настоящему. И очень ждут.
Володя с улыбкой посмотрел на Фридмана:
— Пообещал уже?
— Если не хочешь, я все назад отмотаю.
— Да ладно, если обещал — поедем.
Фридман засиял:
— Конечно, конечно. Володя, ты... ты — настоящий... ЧЕЛОВЕК!!! Серьезно. Спасибо! Мне здесь, может, еще работать придется. И это очень здорово, что ты вот так... согласился. Здесь люди настоящие, они помнят добро.
Всей компанией они вышли через служебный вход на улицу.
— По машинам, ребятки! Нас ждет шикарный ужин. Гитарочку давай в багажничек, — суетился Фридман. — Если захочешь, Володь, споешь.
Уже устроившись на переднем сиденье «Волги», Володя заметил Севу. Тот стоял в стороне, уже переодетый. Концертный костюм на вешалке держал, закинув на плечо. На асфальте стояла сумка с вещами.
— Едем ужинать? — окликнул его Володя.
— Я не поеду, Володь. Я, знаешь, домой...
— Как — домой?
— Домой, в Москву. Я сорвался, не подумал, а у меня репетиция, потом запись на радио... Поеду я.
— Севка!..
— Да ладно... Меня вон и в афише-то нет — даже не заметит никто. Что мне тут делать? Смотреть, как ты себя гробишь?
Володя вышел из «Волги»:
— Ты прекрасно работаешь! Если бы не ты, я бы не дотянул сегодня.
— Володь, не надо, — оборвал его Сева, — не говори ничего.
Он поднял сумку и прошел мимо друга, задев его вешалкой с костюмом.
— Сева! Я прошу тебя!
Сева открыл багажник «Волги» и бросил туда сумку.
— Ну вещи-то я могу положить? Или мне их так и держать? — Он хлопнул багажником и сел в машину. Опустил стекло.—Мы едем ужинать... или как?— крикнул он Володе.